Доктор Грейстил спал и видел сон. Во сне его звали, от него требовали что-то сделать. Доктор очень хотел выполнить просьбу, а потому метался туда-сюда, пытаясь найти просителей, но никак не мог отыскать, а они все выкрикивали его имя. Наконец доктор открыл глаза.

— Кто там? — спросил он.

— Фрэнк, сэр.

— В чем дело?

— Пришел мистер Стрендж и хочет с вами поговорить.

— Что-то случилось?

— Он не говорит, сэр, но, по-моему, да.

— Где он?

— Отказался войти, сэр. Мне не удалось его убедить. Он остался на улице, сэр.

Доктор Грейстил спустил ноги с кровати и резко вздохнул.

— Холодно, Фрэнк.

— Да, сэр. — Фрэнк помог хозяину надеть халат и шлепанцы. Ступая по темному мрамору полов, они вдвоем направились через анфиладу неосвещенных комнат. Лампа горела лишь в вестибюле. Фрэнк открыл двойные железные двери, взял лампу и вышел на улицу. Доктор Грейстил последовал за ним.

Целый пролёт каменных ступеней спускался в кромешную тьму. Лишь запах моря, плеск воды о камень да редкое мерцание темноты напоминали о том, что внизу, у подножия лестницы, течет канал. Кое-где в окнах и на балконах окружающих домов горели лампы.

— Здесь никого нет! — воскликнул доктор Грейстил. — Где мистер Стрендж?

Вместо ответа Фрэнк молча показал вправо. Под мостом внезапно мигнула лампа, и в ее свете доктор Грейстил увидел ожидающую гондолу. Отталкиваясь шестом, гондольер подвел ее ближе, и доктор Грейстил смог разглядеть пассажира. Несмотря на слова Фрэнка, доктору потребовалось некоторое время, чтобы узнать волшебника.

— Стрендж! — воскликнул он. — Боже милостивый! В чем дело? Я вас не узнал! Мой… мой дорогой друг! — Доктор Грейстил не сразу подобрал слово. За последнее время он начал привыкать к мысли, что скоро они с мистером Стренджем окажутся в куда более близких отношениях.

— Идемте в дом! Фрэнк, быстро! Принеси мистеру Стренджу стакан вина!

— Нет! — резким, хриплым, совсем незнакомым голосом возразил Стрендж и что-то быстро сказал по-итальянски гондольеру. На этом языке он изъяснялся куда свободнее самого доктора, и тот не понял, о чем шла речь, однако вскоре смысл слов прояснился сам собой, потому что гондола начала медленно двигаться прочь.

— Я не могу войти! — прокричал Стрендж. — Не просите!

— Хорошо, хорошо. Скажите хотя бы, что случилось.

— Я проклят!

— Проклят? Нет, не надо так говорить.

— Я должен это сказать. С начала и до конца я был не прав. Сейчас я попросил гондольера немного подать назад. Неосторожно с моей стороны так близко подходить к вашему дому. Доктор Грейстил, вы непременно должны отослать свою дочь как можно дальше отсюда!

— Флору? Почему же?

— Здесь поблизости есть некто, желающий ей зла.

— Господи! Что вы говорите?

Глаза Стренджа расширились.

— Есть некто, стремящийся обречь ее на жизнь, полную горя и печали. На рабство и вечное подчинение злому духу. Ее могут заточить в древнюю тюрьму, построенную не столько из земли и камня, сколько из холодных колдовских чар! Злобный, жестокий дух! А впрочем, может быть, не настолько и злобный — ведь он просто следует своей природе? Как он может ей противостоять?

Из этой сбивчивой речи ни доктор Грейстил, ни Фрэнк ровным счетом ничего не поняли.

— Вы больны, сэр, — наконец заключил доктор Грейстил. — У вас жар. Прошу, пойдемте в дом. Фрэнк сделает вам успокаивающее питье, и страшные мысли отступят. Пойдемте, мистер Стрендж.

Доктор немного отошел от ступеней, чтобы волшебник мог выйти из гондолы, но тот даже не заметил.

— Я думал… — начал было Стрендж, но внезапно замолчал и молчал так долго, как будто забыл, что собирался сказать. Наконец, словно приняв какое-то решение, волшебник продолжил: — Я думал, что Норрелл лгал лишь мне. Я ошибался. Жестоко ошибался. Оказывается, он лгал всем вокруг. Каждому из нас.

Стрендж снова что-то сказал по-итальянски гондольеру, и гондола скрылась в темноте.

— Остановитесь! Подождите! — закричал доктор Грейстил, однако было поздно. Он тщетно вглядывался в ночной мрак, надеясь, что Стрендж вернется.

— Может быть, я попытаюсь его вернуть, сэр? — предложил верный Фрэнк.

— Мы даже не знаем, куда он направился.

— Думаю, что домой, сэр. Я мог бы пойти туда пешком.

— Что ты ему скажешь, Фрэнк? Он не станет тебя слушать. Нет уж, лучше пойдем к себе. Надо позаботиться о Флоре.

Однако, войдя в дом, доктор Грейстил остановился в полной растерянности. Он как-то резко постарел и ослаб. Фрэнк бережно взял его под локоть и отвел в кухню, вниз по темной каменной лестнице.

При таком количестве мраморных комнат на верхних этажах кухня казалась очень маленькой. Днем она была темной, даже мрачной. Свет проникал сквозь одно окошко. Оно было устроено высоко, но снаружи располагалось как раз над уровнем воды и было закрыто тяжелой железной решеткой. Все это означало, что большая часть комнаты находится ниже уровня воды в канале.

Сейчас, после встречи и странного разговора с мистером Стренджем кухня казалась самым теплым и дружелюбным местом на свете. Фрэнк зажег свечи, раздул в плите огонь, потом налил в чайник воды, чтобы приготовить чай и совершенно потрясенному хозяину, и себе.

Доктор Грейстил, глубоко задумавшись, сидел на убогом кухонном табурете и неотрывно смотрел в огонь.

— Когда он говорил, что кто-то может причинить Флоре серьезный вред… — наконец произнес он.

Фрэнк кивнул, словно уже понял, что последует дальше.

— Я не мог удержаться от мысли, что он имеет в виду себя самого, Фрэнк, — продолжил доктор. — Он боится, что каким-то образом может ее обидеть или что-нибудь в этом роде, а потому и приехал, чтобы предупредить меня.

— Да, сэр, — согласился Фрэнк. — Он приехал, чтобы нас предупредить, а значит, в душе он добрый человек.

— Он хороший человек, — серьезно заключил доктор Грейстил, — только что-то явно произошло. Это все магия, Фрэнк. Именно она. Очень странная профессия, очень жаль, что он себя ей посвятил. Ну почему он не военный, не юрист, не священник? Что мы скажем Флоре, Фрэнк? Она не захочет уезжать, в этом сомневаться не приходится. Не захочет покинуть его. Особенно, когда он… когда он так нездоров. Как ей объяснить? Я должен поехать с ней. Однако кто останется в Венеции, чтобы позаботиться о мистере Стрендже?

— Мы с вами останемся здесь, сэр, и будем помогать волшебнику. А Флору надо отослать в сопровождении тетушки.

— Правильно, Фрэнк! Так мы и сделаем!

— Хотя должен заметить, сэр, — тут же прибавил Фрэнк, — что мисс Флора едва ли нуждается в опеке. Она вовсе не похожа на остальных барышень. — Фрэнк прожил в семье Грейстилов достаточно, чтобы в полной мере перенять семейную традицию, согласно которой мисс Грейстил приписывались самые выдающиеся качества и способности.

Решив, что больше сегодня все равно не сделаешь, доктор Грейстил и Фрэнк отправились продолжать прерванный сон.

Впрочем, одно дело — строить планы ночью, совсем другое — при свете дня воплощать их в жизнь. Как и предсказывал доктор Грейстил, Флора наотрез отказалась покидать и Венецию, и Джонатана Стренджа. Она не понимала, с какой стати должна уезжать.

Потому что мистер Стрендж болен, сказал доктор Грейстил.

Тем больше оснований остаться, объявила Флора. Кто-то должен за ним ухаживать.

Доктор Грейстил попытался намекнуть, что болезнь Стренджа заразна, однако, будучи человеком по натуре честным, врать не умел, а потому Флора ему не поверила.

Тетушка Грейстил тоже не поняла, с какой стати они должны уезжать. Доктор Грейстил не мог противостоять обеим, а потому вынужден был честно рассказать сестре, что произошло ночью. Увы, он не обладал талантом передавать атмосферу событий и не смог передать тот жуткий холод, которым веяло от слов Стренджа. Тетушка поняла одно: мистер Стрендж говорил бессвязно — и естественно заключила, что он был пьян. Это, разумеется, дурно, но с джентльменами случается довольно часто и не может служить поводом для отъезда.

— В конце концов, Ланселот, — заключила она, обращаясь к брату, — ты порою в подобном состоянии вел себя и похуже. Однажды мы обедали у Сиксмитов, и ты отказывался ехать домой, пока не попрощаешься со всеми курами. А потом вышел во двор и начал по одной вытаскивать их из курятника. Куры разбежались, и добрую половину съела лиса. Я никогда не видела Антуанетту такой сердитой.

(Антуанеттой звали покойную жену доктора.) История была старая и очень неприятная. Доктор Грейстил слушал с растущим раздражением.

— Ради всего святого, Луиза! — гневно воскликнул он. — Я врач! Неужто я не отличу пьяного от трезвого?

Позвали Фрэнка. Он помнил все случившееся куда точнее, чем доктор Грейстил. Образ Флоры, навечно заточенной в темницу, перепугал тетушку. Теперь она не меньше других стремилась увезти Флору из Венеции. Однако тетушка настояла на том, что не пришло в голову ни доктору, ни слуге: потребовала сказать Флоре правду.

Флора Грейстил тяжело перенесла известие о том, что мистер Стрендж лишился рассудка. Поначалу она склонялась к мысли, что они ошибаются, и даже когда ее убедили в истинности событий, не могла понять, каким образом он может причинить ей зло и зачем так уж необходимо покидать Венецию. Однако девушка видела, что и отец, и тетушка не успокоятся, пока она не уедет, поэтому с огромной неохотой дала согласие на отъезд.

Вскоре после того, как дамы отбыли, доктор Грейстил сидел в одной из холодных мраморных комнат палаццо. Он согревался при помощи стаканчика бренди, собираясь с духом, чтобы пойти к Стренджу. Тут вошел Фрэнк и сказал что-то про темную башню.

— Что? — переспросил доктор. Он был не в настроении гадать, что такое несет его слуга.

— Подойдите к окну, сэр, я вам покажу.

Доктор Грейстил поднялся из кресла и прошел к окну.

В самом центре Венеции что-то возвышалось. Больше всего оно походило на исполинскую черную башню. Основание башни, должно быть, занимало площадь в несколько акров, вершина терялась в небесах. Издалека ее цвет казался равномерно черным, а поверхность гладкой, однако порой она становилась прозрачной, словно сотканной из черного дыма. Можно было разглядеть здания, стоящие за башней и, что самое удивительное, внутри нее.

Ничего загадочнее доктору Грейстилу видеть не приходилось.

— Откуда она взялась, Фрэнк? И что с теми домами, которые стояли здесь раньше?

Не успел слуга ответить ни на этот, ни на многие другие вопросы, как в дверь громко, как-то очень официально, постучали. Фрэнк отправился открывать. Вернулся он в сопровождении целой группы людей, ни одного из которых доктор раньше не видел. Здесь были два священника, двое или трое молодых людей военной выправки в ярких мундирах, обильно украшенных золотым шитьем. Самый представительный из молодых людей сделал шаг вперед. Мундир на нем был богаче других, а лицо украшали пышные светлые усы. Он представился полковником Венцелем фон Оттенфельдом, секретарем австрийского губернатора города. Затем представил и своих спутников: офицеры, как и он сам, были австрияки, священники — венецианцы. Сам этот факт не мог не вызвать у доктора Грейстила удивления: венецианцы люто ненавидели австрияков, и представителей двух народов можно было увидеть вместе чрезвычайно редко.

— Вы есть герр доктор? — спросил полковник фон Оттенфельд. — Друг Hexen-meister, который имеет служить у великого Веллингтона?

Доктор Грейстил признался, что это он.

— Ах, герр доктор! Сегодня мы есть молители у ваших ног! — Физиономия фон Оттенфельда приняла скорбное выражение, усиленное длинными обвислыми усами.

Доктор Грейстил крайне удивился, услышав такие слова.

— Мы пришли сегодня… чтобы просить вас… — Фон Оттен-фельд нахмурился и щелкнул пальцами. — Vermittlung. Wir bitten Ihre Vermittlung. Wie kann man das sagen?

Присутствующие посовещались относительно того, как следует перевести данное слово. Один из священников предложил «ходатайство».

— О, да, да, — с готовностью согласился фон Оттенфельд. Мы просить вашего ходатайства от нашего имени перед Hexen-meister великого Веллингтона. Сэр доктор, мы имеем высоко ценить заслуги Hexen-meister великого Веллингтона. Однако сейчас Hexen-meister великого Веллингтона сотворить ужас. Большое бедствие! Жители Венеции боятся. Многие должны бросать дома и уехать!

— Ах! — сочувственно воскликнул доктор Грейстил. Он на минуту задумался и тут наконец понял, в чем дело. — Вы считаете, что мистер Стрендж имеет отношение к Черной Башне!

— Нет! — возразил фон Оттенфельд. — Нет, это не есть башня. Это есть Ночь. Ужасное бедствие!

— Прошу прощения? — Доктор Грейстил взглянул на Фрэнка, словно прося помощи, но Фрэнк только пожал плечами.

Один из священников, изъяснявшийся по-английски более прилично, объяснил, что сегодня утром солнце взошло над всеми частями города, кроме прихода Санта-Мария Дзобениго, то есть того района, в котором жил мистер Стрендж. Там продолжала царить ночная тьма.

— Зачем Hexen-meister великого Веллингтона это сделать? — спросил фон Оттенфельд. — Мы не имеем знать и просим вас пойти туда, герр доктор. Попросите его, пожалуйста, вернуть солнце на Санта-Мария Дзобениго. А еще попросите, пусть он больше не делать колдовство в Венеции.

— Конечно, я выполню вашу просьбу, — ответил доктор Грейстил. — Все очень прискорбно. Уверен, что мистер Стрендж сделал это не нарочно, что произошла какая-то ошибка, тем не менее охотно сделаю все, что в моих силах.

— Ах! — взволнованно воскликнул тот священник, который хорошо изъяснялся по-английски, и поднял руку, словно боялся, что доктор Грейстил сию минуту побежит на Санта-Мария Дзобениго. — Но ведь вы возьмете с собой слугу? Вы не пойдете туда один?

Валил густой снег. Все краски Венеции слились в оттенки серого и черного. Площадь Сан-Марко казалась бледной гравюрой на белой бумаге. Она пустовала. Доктор Грейстил и Фрэнк с трудом пробирались по снегу. Доктор Грейстил нес фонарь, а Фрэнк держал над головой доктора черный зонт.

Сразу за площадью высился черный столп ночи. Они прошли под аркой Атриума, между молчаливыми домами. Темнота начиналась на середине маленького моста. Странно и жутко было видеть, как косо падающие снежные хлопья пропадают во мраке — как будто он жадными губами хватает их на лету.

Они последний раз обернулись на безмолвный белый город и вступили во тьму.

Улицы обезлюдели. Все жители прихода уехали к родственникам и друзьям, в другие районы города. Однако венецианские кошки, которые, как любые кошки, все делают по-своему, как раз собрались на Санта-Мария Дзобениго, чтобы потанцевать, поиграть и поохотиться в бесконечной ночи, которая казалась им особенным праздником. В темноте кошки то и дело пробегали мимо доктора Грейстила и Фрэнка, и несколько раз доктор ловил на себе взгляд горящих глаз из подворотни.

В доме, где снимал квартиру Стрендж, было тихо, как и вокруг. Они постучали, покричали, но никто не открыл. Дверь оказалась не заперта, и они вошли. В доме тоже царила тьма. На ощупь найдя лестницу, англичане поднялись на верхний этаж, в комнатку, где волшебник занимался магией.

После всего случившегося они ожидали увидеть нечто из ряда вон выходящее: например, мистера Стренджа, беседующего с демонами или осаждаемого видениями. Обычность картины несколько обескуражила их. Комната выглядела как всегда. Горело множество свечей, приветливо грела железная печка. Стрендж сидел за столом, склонившись над серебряным блюдом, из которого прямо ему в лицо бил яркий белый свет. Волшебник не поднял голову, даже не взглянул на вошедших. В углу мирно тикали часы. Как обычно, везде валялись книги, бумаги и прочие необходимые вещи. Стрендж провел кончиком пальца по поверхности воды, а потом дважды очень аккуратно дунул на нее. Повернувшись, что-то записал в блокноте.

— Стрендж, — окликнул доктор Грейстил.

Тот поднял голову. Он не выглядел таким безумным, как в прошлую ночь, однако в глазах сохранилось загнанное выражение. Долгим взглядом, словно не узнавая, смотрел волшебник на доктора.

— Грейстил, — наконец-то пробормотал он, — что вы здесь делаете?

— Да вот, пришел проведать вас. Беспокоюсь, видите ли.

Стрендж ничего не ответил и, снова повернувшись к серебряной чаше, совершил над ней несколько пассов. Однако результат явно его не удовлетворил. Волшебник взял стакан и налил в него немного воды, потом достал из нагрудного кармана крошечную бутылочку и аккуратно капнул в стакан две капли ее содержимого.

Доктор Грейстил внимательно за ним наблюдал. Этикетки на бутылочке не было, янтарного цвета жидкость могла оказаться чем угодно.

Стрендж заметил пристальный взгляд доктора.

— Полагаю, вы собираетесь сказать, чтобы я этого не пил. Не трудитесь! — С этими словами он опрокинул в рот содержимое стакана. — Узнав причину, вы и сами предпочли бы смолчать.

— Нет-нет, что вы, — возразил доктор Грейстил самым любезным тоном — тем, каким разговаривал с наиболее трудными пациентами. — Уверяю, даже и не собирался говорить ничего подобного. Я всего лишь хочу узнать, все ли у вас в порядке. Не больны ли вы? Прошлой ночью мне показалось, что вам нездоровится. Возможно, я посоветовал бы какое-то лекарство. — Он замолчал, ощутив пронизавший все вокруг странный запах — сухой, пряный аромат, смешанный с другим, неприятным, протухшим, явно животного происхождения. Самое же странное заключалось в том, что доктор узнал запах: так пахло в комнате, где жила старуха — сумасшедшая старуха с множеством кошек.

— Моя жена жива, — произнес Стрендж. Голос его звучал хрипло и незнакомо. — Ха! Вот так! А вы и не знали!

Доктор Грейстил похолодел.. Если бы Стрендж нарочно хотел бы напугать его еще больше, то должен был бы сказать эти самые слова.

— Все твердили, что она умерла! — продолжал Стрендж. — Уверяли, будто похоронили! Сам не понимаю, как я мог так поддаться. Ее же просто заколдовали. Украли у меня! Вот для чего мне необходимо это! — Он помахал бутылочкой с янтарной жидкостью, словно готов был выплеснуть ее в лицо гостю.

Доктор Грейстил и Фрэнк одновременно сделали шаг назад.

— Все в порядке, — прошептал Фрэнк на ухо хозяину. — Все нормально. Я не позволю ему напасть на вас. Не волнуйтесь, справлюсь.

— Я не могу вернуться туда, в тот дом, — продолжал Стрендж. — Он выгнал меня и не позволит вернуться. Деревья сомкнутся и не пропустят. Пробовал самые разные заговоры против колдовских чар. Ни одно не действует. Ни одно…

— Вы колдуете с прошлой ночи? — поинтересовался доктор Грейстил.

— Что? Да, конечно!

— Мне неприятно это слышать. Вам следует хорошенько отдохнуть. Боюсь, вы не очень отчетливо помните события…

— Ха! — снова воскликнул Стрендж с самой горькой иронией. — Что вы такое говорите? Я никогда не смогу забыть даже малейшей подробности!

— Вы уверены? Твердо уверены? — продолжал доктор тем же умиротворяющим тоном. — Ну, не стану скрывать, что ваше появление меня встревожило. Вы были сам не свой. Разумеется, это следствие переутомления. Возможно, если бы я…

— Простите, доктор Грейстил, но, как я только что объяснил, моя жена ЗАКОЛДОВАНА, она — пленница подземного мира. И как бы мне ни хотелось продолжать разговор, есть дела куда более срочные!

— Очень хорошо. Ради бога, успокойтесь. Наш приход вас излишне взволновал. Сейчас мы уйдем, а придем навестить завтра. Однако прежде чем покинуть вас, должен сказать, что сегодня утром губернатор прислал ко мне делегацию. Он почтительно просит вас на некоторое время воздержаться от колдовства…

— Не колдовать? — Стрендж дико расхохотался — холодным, злым, безрадостным смехом. — Вы просите меня остановиться? Невозможно! Для чего же Бог создал меня волшебником, если не для этого? — Здесь он снова повернулся к чаше и снова начал рисовать над ней таинственные знаки.

— Ну, тогда хотя бы избавьте квартал от этой неестественной ночи. Ради меня. Ради нашей дружбы. Ради Флоры.

Рука Стренджа застыла, так и не закончив жеста.

— О чем вы? Какая неестественная ночь? Что в ней неестественного?

— Ради бога, Стрендж! Сейчас же уже почти полдень!

Стрендж на секунду замолчал. Посмотрел в черное окно, оглядел освещенную комнату, перевел взгляд на доктора Грейстила.

— Не имел ни малейшего понятия, — пораженно прошептал он. — Поверьте! Это не я!

— Кто же в таком случае?

Стрендж ничего не ответил, он невидящим взглядом смотрел прямо перед собой.

Доктор Грейстил опасался, что дальнейшие расспросы относительно происхождения тьмы лишь разозлят волшебника, и спросил просто:

— Вы можете вернуть свет?

— Не… не знаю. — В ответе Стренджа прозвучала искренняя растерянность.

Доктор Грейстил пообещал зайти на следующий день, а в качестве лучшего лекарства порекомендовал здоровый крепкий сон.

Стрендж не слушал, однако, когда доктор повернулся к двери, схватил его за руку и прошептал:

— Можно один вопрос?

Доктор молча кивнул.

— Вы не боитесь, что она погаснет?

— Что погаснет? — не понял Грейстил.

— Свеча. — Стрендж показал на лоб гостя. — Свеча у вас в голове.

Тьма за окном с каждой минутой становилась все более угрожающей. Доктор и слуга молча пробирались по ночным улицам. Наконец, дойдя до западного конца площади Сан-Марко, оба вздохнули с облегчением: здесь начиналась обычная жизнь, полная дневного света и движения.

Доктор заговорил первым:

— Я решил не сообщать губернатору о состоянии его рассудка. Бог знает, что сделают эти австрияки. Пошлют солдат, чтобы его арестовать, или придумают еще что-нибудь похуже. Просто скажу, что сейчас он не может упразднить ночь, однако вовсе не собирается причинять городу зло — в этом я полностью уверен, — и рассчитываю в самом скором времени на него повлиять.

На следующее утро, когда взошло солнце, приход Санта-Мария Дзобениго по-прежнему лежал во мраке. В половине девятого Фрэнк отправился купить молоко и рыбу. Хорошенькая черноглазая крестьянка, торговавшая молоком с барки на канале Сан-Лоренцо, уже знала его и не скупилась ни на улыбки, ни на разговоры. Наполнив молоком кувшин, она сразу поинтересовалась: «Hai sentito che lo stregone inglese e pazzo?» (Слышали, что английский волшебник — сумасшедший?)

В рыбных рядах недалеко от Большого канала рыбак продал три кефали и едва не забыл взять деньги — настолько его увлек разговор с соседом. Обсуждалась весьма животрепещущая тема: из-за чего англичанин-волшебник сошел с ума — из-за того, что он англичанин или из-за того, что волшебник?

На обратном пути Фрэнк увидел двух бледных монахинь, которые старательно терли мраморные ступени церкви. Те дружелюбно пожелали доброго утра и не преминули добавить, что собираются молиться за бедного сумасшедшего английского волшебника. Возле самого дома из-под сидения гондолы вылез огромный белый кот, выпрыгнул на набережную и выразительно взглянул на Фрэнка. Тот подождал, пока кот скажет что-нибудь про Джонатана Стренджа, но кот промолчал.

— Как такое могло произойти? — недоумевал, садясь в кровати, доктор Грейстил. — Неужели Стрендж выходил из дома и с кем-нибудь разговаривал?

Фрэнк не знал. Он снова отправился на улицу в надежде навести справки. Выяснилось, что сам волшебник не покидал своей комнатенки на верхнем этаже дома возле площади Санта-Мария Дзобениго, однако вчера, примерно в пять вечера, лорд Байрон (а надо заметить, что он единственный рассматривал Вечную Ночь как своего рода развлечение) нанес ему визит. Волшебник колдовал и болтал о свечах, ананасах, длящихся веками танцах и дремучих лесах, которыми заросли улицы Венеции. Вернувшись домой, Байрон поделился новостью с любовницей, квартирным хозяином и слугой. Все трое оказались людьми общительными, склонными проводить время в больших компаниях, и уже к утру круг посвященных стремительно расширился.

— О, разумеется! Лорд Байрон! Совсем забыл! — воскликнул доктор Грейстил. — Надо предупредить его, чтобы поменьше болтал.

— Боюсь, уже поздно, — резонно заметил Фрэнк. Доктору пришлось в очередной раз согласиться с правотой слуги. Тем не менее он чувствовал, что должен спросить совета у кого-то еще. А кто же поможет лучше, чем близкий друг Стренджа? В тот же вечер, тщательно одевшись, Грейстил сел в гондолу и направился к палаццо графини Албрицци. Графиня, умная и проницательная гречанка зрелых лет, написала несколько книг о скульптуре. Однако больше всего она любила давать convesazione, или вечера, на которых могли встречаться и вести беседы модные и образованные люди. Джонатан Стрендж раз-другой бывал на этих приемах, доктор Грейстил до сего дня не считал нужным тратить на них время.

Гостя провели в изысканную залу с мраморными полами, расписными потолками и множеством статуй. Возле окна собрались дамы — они полукругом сидели вокруг графини. Мужчины сгруппировались у противоположной стены. Едва войдя в комнату, доктор почувствовал, что все взгляды устремились на него. Некоторые даже не стеснялись показывать пальцем и что-то шептать собеседникам. Сомнений не оставалось — здесь тоже обсуждают поведение мистера Стренджа и опустившуюся на город тьму.

У окна в одиночестве стоял красивый мужчина небольшого роста с темными волнистыми волосами и полными, чувственными губами. В женщине такие губы были неотразимыми, в мужчине — просто необычны. И сложением, и тщательностью костюма, и цветом волос человек несколько напоминал Кристофера Дролайта — однако исключительно умного Дролайта. Ни секунды не сомневаясь, доктор Грейстил подошел ближе.

— Лорд Байрон?

Джентльмен быстро обернулся, чтоб посмотреть, кто произнес его имя. Увидев скучного полного англичанина средних лет, он не выразил ни малейшего восторга. Однако он не мог отрицать, что имя названо верно.

— Да?

— Меня зовут Грейстил. Я друг мистера Стренджа.

— А! — воскликнул его светлость. — Тот самый врач, у которого дочь-красавица?

Теперь пришел черед доктора почувствовать неудовольствие, что один из самых знаменитых в Европе ловеласов так говорит о его дочери. Однако он не мог отрицать, что Флора действительно красавица, к тому же сейчас было не до обид. Так что Грейстил приступил сразу к делу.

— Я был у Стренджа. Увы, верны мои худшие опасения — он повредился в уме.

— Да, — согласился Байрон. — Несколько часов назад я к нему заходил. Он не мог говорить ни о чем, кроме своей покойной жены и того, что на самом деле она не умерла, а заколдована. И вот он погрузился во тьму и занялся черной магией! Восхитительно, не правда ли?

— Восхитительно? — переспросил доктор. — Скорее прискорбно! Так вы думаете, тьму создал Стрендж? Сам он это отрицает.

— Ну, разумеется! — воскликнул Байрон. — Черный мир под стать его Черному Духу. Кому из нас порою не хочется задуть солнце? Разница в том, что сделать это способен лишь волшебник.

Доктор Грейстил задумался.

— Наверное, вы правы, — согласился он. — Вероятно, он сотворил тьму, а потом просто забыл. Судя по всему, он не всегда помнит свои слова и поступки. Скажем, он забывает наши прежние разговоры.

— А, да-да, конечно, — равнодушно подтвердил его светлость, словно и сам охотно забыл бы о беседе с доктором. — А вы знаете, что он написал письмо шурину?

— Нет, не слышал.

— Именно так. Зовет его приехать в Венецию и встретиться с покойной сестрой.

— И как, по-вашему, тот согласится? — с сомнением проговорил доктор Грейстил.

— Понятия не имею! — Тон лорда Байрона красноречиво указывал на неуместность самого предположения: неужели величайший поэт эпохи станет вникать в подобные житейские мелочи? Последовало минутное молчание, а потом его светлость заметил уже более естественным тоном: — Если честно, мне кажется, он не приедет. Я читал письмо Стренджа. Оно полно несвязных измышлений, которые никто, кроме сумасшедшего или волшебника, понять не сможет.

— Как печально! — заметил доктор Грейстил. — Крайне печально. Еще позавчера мы вместе гуляли. Он казался таким жизнерадостным! Не могу понять, как же можно всего лишь за одну ночь перейти от полного здравомыслия к полной невменяемости. Скорее всего, существует какая-то естественная причина. Возможно, инфекция…

— Чепуха! — решительно возразил Байрон. — Причина-то как раз исключительно метафизического свойства. Заключается она в той пропасти, которая разделяет истинное состояние человека и то, к которому он стремится, в борьбе духа и плоти. Простите, доктор Грейстил, но в этих делах я имею вполне достаточный опыт, а потому могу говорить со знанием дела.

— Но… — доктор нахмурился и замолчал, словно собираясь с мыслями, — дело в том, что тяжелый период миновал. Мистеру Стренджу очень хорошо работалось.

— Могу сказать одно: до того, как помешаться на покойной жене, он был одержим Джоном Аскглассом. Наверное, вы тоже заметили? Мне крайне мало известно об английской магии, а сами волшебники всегда казались кучкой скучных стариков. Единственное исключение — Джон Аскгласс. Он — совсем иное дело! Волшебник, подчинивший себе обитателей Иноземья! Единственный, кому удалось победить смерть! Маг, которого сам Люцифер вынужден был признать ровней! И вот, всякий раз, как Стрендж сравнивал себя с этим титаном — а он не мог не сравнивать время от времени, — он осознавал себя тем, кто он есть: жалкой приземленной посредственностью! И вот достижения, столь ценимые на заброшенном островке, рассыпаются в прах. Как тут не впасть отчаянье! Кто смертен, тот не должен искать того, что за пределом смерти. — Байрон замолчал, словно пытаясь запомнить последнюю фразу, чтобы потом вставить в поэму. — В сентябре в швейцарских горах на меня самого напала подобная меланхолия. Я бродил, каждые пять минут слыша гром обвалов, — казалось, Бог вознамерился меня уничтожить! Душа разрывалась от бессмертных устремлений. А порою боль становилась настолько острой, что хотелось пустить себе пулю в лоб. Единственное, что удержало от безумного шага, — мысль о том удовольствии, которое моя смерть доставит теще.

Меньше всего на свете доктора Грейстила волновала судьба лорда Байрона, так что тот мог спокойно застрелиться, когда пожелает. Однако сама идея встревожила доктора.

— Вы считаете, он может себя убить?

— О, разумеется!

— Что же делать?

— Что делать? — Вопрос поэта прозвучал эхом. — А почему вы считаете, что необходимо что-то ДЕЛАТЬ! — несколько озадаченно добавил он, затем, видимо, решив, что речь уже и так слишком долго идет о другом человеке, решил перевести разговор на собственную персону. — Вообще-то, доктор Грейстил, я рад, что судьба свела меня с вами. Дело в том, что я прихватил из Англии собственного врача, однако уже в Генуе был вынужден его уволить. А сейчас мне кажется, что начинают качаться зубы. С чего бы это? Взгляните-ка!

Байрон открыл рот и начал демонстрировать доктору зубы. Доктор Грейстил осторожно дотронулся до крупного, очень белого и крепкого зуба.

— Они совершенно здоровы, — заметил он.

— О, вы так считаете? Боюсь, это ненадолго. Я старею. Чахну и сам это чувствую. — Поэт тяжело вздохнул, но тут же, словно подумав о чем-то более радостном, добавил: — А знаете, эта история со Стренджем подоспела как раз вовремя. Я сочиняю поэму о маге, который силится противостоять Необоримым Духам, вершащим его судьбу. Конечно, в качестве прототипа для мага Стрендж не совершенство, ему недостает истинно героических черт характера. Но ничего, здесь я для яркости добавлю кое-что из собственной индивидуальности.

Мимо прошла очаровательная молодая итальянка. Байрон моментально склонил голову под каким-то странным углом, прикрыл глаза и вообще принял такой вид, будто вот-вот зачахнет от хронического несварения желудка. Доктор предположил, что поэт хочет продемонстрировать прекрасной особе истинно байронический профиль и подлинный байронический дух.