33
Наполни мои глаза сиянием луны
Ноябрь 1814
Это было непостижимо. Неужто в замке есть еще волшебник? Может, кто-то из слуг? Или одна из принцесс? Вряд ли. А может, это дело рук мистера Норрелла? Стрендж вообразил, как его наставник сидит в своей комнатушке на Ганновер-сквер, смотрит в серебряное блюдо на все происходящее, а потом изгоняет Уиллисов с помощью магии. В это можно было поверить. В конце концов, оживление статуй было для мистера Норрелла чем-то вроде коронного блюда. Именно оно принесло ему широкую известность. И все же, все же… С какой стати мистер Норрелл стал бы ему помогать? По доброте душевной? Трудно поверить. Кроме того, в колдовстве был какой-то черный юмор, не свойственный Норреллу. Тот, кто его устроил, хотел не просто напугать Уиллисов, он стремился унизить их, поставить в нелепое положение. Нет, это не Норрелл. Но кто же тогда?
Король не выглядел утомленным. Скорее он был настроен плясать, прыгать и вообще ликовать по случаю поражения Уиллисов. Стрендж решил, что моцион не причинит его величеству вреда, и они вышли в парк.
Белый туман стер детали и краски, сделав все призрачным. Земля и небо сливались в одну серую зыбкую стихию.
Король самым что ни на есть дружеским жестом взял Стренджа под руку, словно позабыв о том, что не любит волшебников. Он заговорил о вещах, которые переполняли его безумную голову. Король был убежден, что огромное количество бедствий свалилось на Британию с тех пор, как он сошел с ума. Похоже, он воображал, что если сам повредился в рассудке, то и королевство обречено на гибель. Главной навязчивой идеей была уверенность в том, что Лондон постигло страшное наводнение.
— …Не могу вам описать, что пережил, когда мне сообщили, что хладные волны сомкнулись над куполом собора святого Павла! Я рыдал три недели кряду! Теперь все дома покрыты водорослями, а на рынках продают только устриц и морских ежей! Мистер Фокс поведал мне, что три воскресенья назад он посетил церковь святого Ведаста на Фостерлейн, где прослушал замечательную проповедь, прочитанную камбалой. Но я придумал, как спасти королевство! Отправил посольство к морскому царю с предложением: я женюсь на русалке и таким образом положу конец раздору между двумя нашими народами!..
Второй навязчивой идеей его величества был некто сребровласый, которого никто больше не видел.
— Он говорит, что сам король, — настойчиво шептал безумец, — но я думаю, что это ангел! Наверняка ангел, с такими-то волосами. А те два злых духа, с которыми вы говорили, ну он и задал им трепку! Думаю, он явился, чтобы покарать их и ввергнуть, в геенну огненную. А потом он, несомненно, заберет и меня, и вас в благословенный Ганновер!
— На благословенные небеса, — поправил Стрендж. — Ваше величество хотели сказать, на благословенные небеса.
Они продолжали прогуливаться. Пошел снег, покрывая серый мир белой пеленой. Было очень тихо.
Неожиданно послышались звуки флейты. Музыка звучала скорбно и одиноко, но в то же время очень возвышенно.
Стрендж подумал, что заиграл король, и обернулся. Однако его спутник стоял, опустив руки, флейта лежала в кармане.
Стрендж огляделся. Редкий туман не мог бы скрывать человеческую фигуру. Парк был пуст.
— Ах, слушайте! — вскричал король. — Он поет о трагедии короля Великобритании. Эти быстрые ноты! Они говорят об утраченной власти! Какие грустные трели! Они рассказывают о разуме, загубленном коварными политиканами и постыдным поведением сыновей. Эта мелодия — надрывает мне сердце, она поет о прелестном юном создании, которое король боготворил в юности и от которого отказался по принуждению друзей. О боже, как я тогда рыдал!
По лицу короля бежали слезы. Он принялся исполнять какой-то медленный грустный танец, раскачиваясь всем телом, плавно поводя руками и кружась на месте. Музыка начала удаляться в глубь парка, и король, танцуя, последовал за ней.
Стрендж был заинтригован. Музыка, казалось, вела короля к группе деревьев. Стрендж готов был поклясться, что мгновение назад их было не более дюжины, но теперь там появилась целая роща, да нет, уже настоящий лес — густая чаща древних лесных исполинов. Толстые ветви походили на извивающиеся руки, корни — на клубок змей. Стволы были увиты плющом и омелой. Между деревьев виднелась узкая тропинка, изрытая норами и заросшая заиндевелой травой. Слабый свет, мерцавший в глубине леса, шел словно из какого-то дома, хотя никакого дома там быть не могло.
— Ваше величество! — воскликнул Стрендж. Он бросился за королем и схватил того за руки. — Простите меня, ваше величество, но мне не нравятся эти деревья. Думаю, нам лучше вернуться в замок.
Король был совершенно зачарован музыкой и не желал уходить. Он вырывался, отталкивал руки Стренджа, а тот снова хватал его и полувел, полутащил назад, к воротам парка.
Однако невидимый флейтист, по-видимому, не собирался так просто их отпускать. Внезапно музыка зазвучала громче, теперь она была повсюду. Новая тема возникла и сплелась с первой.
— Ах! Послушайте! Послушайте! — вскричал король, поворачиваясь. — Теперь он играет для вас! Пронзительная мелодия говорит про жестокого наставника, который не хочет поведать вам то, что вы имеете право знать. Этот диссонанс описывает ваш гнев вызванный тем, что вам не дают совершать новые открытия, а медленный печальный марш напоминает о большой библиотеке, куда этот себялюбец не хочет вас пускать.
— Но как… — начал Стрендж и осекся. Он тоже слышал ее — музыку, которая рассказывала о его жизни. Впервые он осознал, сколько в ней уныния и печали. Его окружали двоедушные люди, тайные завистники и недоброжелатели. Теперь он знал, что каждая злая его мысль была оправданна, а каждая добрая — наивна. Все его враги заслуживали ненависти, все друзья были предателями. Норрелл (разумеется) был хуже всех, и даже Арабелла не стоила его любви.
— Ах, — вздохнул король, — значит, вас тоже предали.
— Да, — грустно отвечал Стрендж.
Они опять повернулись к лесу. Огоньки меж деревьев вновь внушили Стренджу мысль об уютном доме там, в чаще леса. Он почти видел мягкий свет свечей над удобными креслами, старинный камин, в котором весело пылали дрова, стаканы с глинтвейном, который согреет их после прогулки по темному лесу. Огоньки подсказывали и что-то еще.
— Думаю, там библиотека, — проговорил Стрендж.
— Ну, конечно же! — вскричал король, хлопая в ладоши от радости. — Вы станете читать книги, а когда ваши глаза устанут, я буду читать вам вслух! Но мы должны торопиться! Послушайте музыку! Он нас торопит!
Его величество протянулся, чтобы взять Стренджа под локоть, и тут волшебник заметил, что его левая рука занята. Он держал книгу Ормскирка «Откровения о тридцати шести иных мирах».
— Ах, это! — подумал он. — Мне она больше не нужна. Наверняка в лесном домике найдутся книги получше.
Он разжал пальцы, «Откровения» упали на покрытую снегом землю.
Снег пошел сильнее. Флейтист играл. Они поспешили к лесу. Алый ночной колпак сполз королю на глаза, Стрендж его поправил. Тут он неожиданно вспомнил то, что красный цвет защищает от колдовских чар.
— Скорее! Скорее! — кричал король.
Флейтист исполнил серию быстрых рулад, которые взлетали и падали, имитируя звуки ветра. Из ниоткуда подул настоящий ветер и понес их к лесу. Когда ветер опустил Стренджа и короля на землю, они были куда ближе к странным деревьям.
— Замечательно! — вскричал король.
Ночной колпак словно притягивал взгляд чародея.
…Защита от колдовских чар…
Флейтист вызвал еще один порыв ветра, который сорвал колпак с головы короля.
— Не важно! Не важно! — весело крикнул король. — Он обещал мне кучу ночных колпаков, если мы доберемся до его дома.
Однако Стрендж уже выпустил руку короля и ринулся против ветра и снега, чтобы подобрать красный колпак. Он лежал в снегу — яркая алая тряпка посреди мутных белесых и серых теней.
…Защита от колдовских чар…
Он вспомнил, как сказал одному из Уиллисов: чтобы успешно практиковать магию, волшебник должен использовать силу характера. Почему он подумал об этом сейчас?
Наполни мои глаза сиянием луны (подумал он), и оно развеет лживые мороки.
Ослепительный белый лунный диск появился внезапно — нее небе, а где-то еще. Если бы Стренджа принудили сказать, где именно, он ответил бы, что прямо у него в голове. Ощущение было не из приятных. Стрендж видел только лунный лик, белый, как старая кость. Он забыл о короле. Забыл о том, что он — волшебник. Забыл о мистере Норрелле. Забыл свое собственное имя.
Забыл обо всем, кроме луны.
Луна исчезла. Стрендж огляделся и обнаружил, что стоит в снегу неподалеку от темного леса. Между ним и деревьями застыл ослепший король в халате. Должно быть, он еще бежал, когда Стрендж остановился. Однако без спутника король почувствовал себя одиноким и испугался. Он кричал:
— Волшебник! Волшебник! Где вы?
Лес не казался больше Стренджу гостеприимным. Он снова видел его зловещим, чуждым, НЕАНГЛИЙСКИМ. Что до огоньков, так теперь он их едва различал, это были просто проблески света во тьме леса. Обитатели дома явно не могли позволить себе обилия канделябров.
— Волшебник! — снова крикнул король.
— Я здесь, ваше величество.
Уши мои наполни пчелами (подумал он). Пчелы любят правду, они разрушат уловки лжеца.
Низкое жужжание наполнило слух, заглушая музыку флейтиста. Оно походило на язык, и Стренджу казалось, что он вот-вот начнет разбирать слова. Жужжание усиливалось, заполняло голову и грудь, распространялось до кончиков пальцев на руках и ногах Казалось, что даже волосы наэлектризовались, а кожа вибрирует от всепроникающего звука. На какой-то миг Стренджу почудилось, что у него полный рот пчел, что они жужжат и летают под кожей, в кишках и голове.
Жужжание смолкло. Стрендж снова услышал флейту, но теперь она звучала совсем не сладко и не рассказывала про его жизнь.
Наполни мой рот солью, да лжец не соблазнит меня вкусом меда, не удручит вкусом пепла и праха.
Эта часть заклинания не вызвала у него никаких ощущений.
Пронзи мне ладонь железом, да не поднимется у меня рука исполнить повеление лжеца.
— А-а-а! Боже! — завопил Стрендж. Острая боль пронзила ладонь левой руки. Когда она исчезла — так же внезапно, как и появилась — у него окончательно пропало желание приближаться к лесу.
Спрячь мое сердце в тайное место, чтобы все мои желания хранились за семью печатями и лжец не сумел добраться до них.
Он увидел Арабеллу такой, какой видел тысячи раз, — нарядно приодетую, в окружении смеющихся и беседующих гостей. Стрендж протянул ей свое сердце. Она взяла его и спокойно положила в карман платья. Никто этого не заметил.
Стрендж применил то же заклинание к королю и на последних словах отдал его сердце Арабелле. Интересно было наблюдать за Действием магии со стороны. Голова короля была забита таким множеством невероятных образов, что внезапное появление в ней луны вряд ли могло поразить беднягу. А вот пчелы его напугали, — он еще долго от них отмахивался.
Как только заклинание было завершено, флейтист прекратил играть.
— А теперь, ваше величество, — обратился к спутнику Стрендж, — полагаю, настало время вернуться в замок. Вы и я, ваше величество, — британский король и британский волшебник. Великобритания может бросить нас в беде, но мы не вправе бросить Великобританию. Мы еще можем ей понадобиться.
— Истинная правда! На коронации я клялся всегда ей служить! О, моя бедная страна!
Король обернулся и помахал рукой в ту сторону, где, по его мнению, находился таинственный флейтист.
— Прощайте! Прощайте, дорогой сэр! Господь благословит вас за доброту к Георгу III!
«Откровения о тридцати шести иных мирах» лежали полузасыпанные снегом. Стрендж подобрал книгу и стряхнул с нее снег.
У ворот парка волшебник оглянулся. Темный лес исчез. На его месте вновь была невинная рощица из пяти облетевших буков.
В Лондон Стрендж возвращался в глубокой задумчивости. Он понимал, что приключение в Виндзоре должно встревожить, возможно, даже испугать его. Однако гораздо сильнее было чувство любопытства и возбуждения. Несмотря на все старания неведомых сил, применивших магию, он победил, сумел своей волей превозмочь их намерения. Противник был силен, но Стрендж оказался сильнее. В целом происшествие подтвердило то, о чем он давно подозревал: в Англии сохранилось гораздо больше магии, нежели полагал мистер Норрелл.
Обдумывая приключение со всех сторон, Стрендж вновь и вновь возвращался мыслями к человеку с серебряными волосами, которого никто, кроме короля, не видел. Он постарался вспомнить, что именно рассказывал король, но в памяти осталось только одно — серебряные волосы.
Стрендж приехал в Лондон примерно в полпятого. На город опускались сумерки. В лавках зажгли огни, на улицах горели фонари. Добравшись до перекрестка Оксфорд-стрит и Нью-Бонд-стрит, он свернул и поехал на Ганновер-сквер. Мистера Норрелла он застал в библиотеке за чашкой чая.
Старик как всегда рад был видеть собрата по ремеслу и очень хотел узнать подробности визита Стренджа к королю.
Стрендж рассказал, что короля содержат как одинокого узника в его собственном дворце, и перечислил заклинания, которые использовал для лечения. Однако об изгнании Уиллисов, зачарованном лесе и невидимом флейтисте не произнес ни слова.
— Я ничуть не удивлен, что вы не смогли помочь его величеству, — заметил мистер Норрелл. — Думаю, даже маги-ауреаты не умели лечить безумие, да и вряд ли пытались. Судя по всему, они совершенно иначе смотрели на сумасшествие. Они чтили безумцев, считая, что те знают нечто, недоступное всем прочим и полезное для волшебников. Рассказывают, что Ральф Стокси и Екатерина Уинчестерская обращались за советом к безумцам.
— Но так поступали не только чародеи, не правда ли? — спросил Стрендж. — Феи и эльфы тоже очень интересуются умалишенными. Я точно где-то об этом читал.
— Да, конечно! Некоторые крупнейшие авторы отмечают близкое сходство между эльфами и безумцами. Те и другие говорят бессмыслицу; уверен, нечто подобное вы заметили в короле. Однако есть и другие общие черты. Насколько я помню, Частой сообщает кое-что по этому вопросу. Он приводит пример с умалишенным из Бристоля, который каждое утро сообщал семье о намерении прогуляться в компании стула из гостиной. Человек этот был очень привязан к стульям, считал их своими друзьями, вел с ними воображаемые беседы касательно предстоящей прогулки и возможности встретить другие столы и стулья. Он очень сердился, если кто-нибудь хотел сесть на его друга. Ясно, что он был душевнобольным, но Частой пишет, что эльфы не сочли бы поведение таким уж нелепым. Они не проводят четкой грани между одушевленным и неодушевленным, верят, что камни, двери, деревья, огонь, облака и все вокруг имеет душу, желания и относится либо к мужскому, либо к женскому полу. Вероятно, именно этим объясняется любовь эльфов к умалишенным. Общеизвестно, например, что эльфы, которые обычно прячутся от людских взоров, часто являются безумцам. Наиболее замечательный пример, который я могу припомнить, связан с мальчиком по имени Даффи, который жил в Честерфилде, графство Дербишир, в XIV веке. Он был любимцем одного озорного духа, который на протяжении многих лет вредил жителям города. Эльф очень любил мальчика и делал ему необычные подарки, большую часть которых Даффи не смог бы использовать, даже будь он в своем уме, — лодку, изукрашенную алмазами, пару серебряных башмаков, поющего поросенка…
— Почему же этот эльф уделял Даффи столько внимания и заботы?
— О! Он говорил мальчику, что они — собратья по несчастью. Не знаю, почему. Частой пишет, что очень многие эльфы вбили себе в голову, будто в Англии к ним плохо относятся. Хотя для Частона, да и для меня, осталось загадкой, почему они так думают. В домах великих английских волшебников они были первыми среди слуг, сидели на лучших местах рядом с хозяином и хозяйкой. По этому вопросу он рассказывает очень много интересного. Его лучшая работа — «Liber Novus». — Здесь мистер Норрелл строго посмотрел на ученика. — Помнится, я вам ее неоднократно рекомендовал, — проворчал он. — Вы так и не прочли?
К сожалению, мистер Норрелл не всегда помнил, какие книги он советовал Стренджу прочесть, а какие отослал в Йоркшир нарочно, чтобы ученик до них не добрался. «Либер Новус» стояла на полке в аббатстве Хартфыо. Стрендж вздохнул и ответил, что охотно прочтет книгу, как только ее получит.
— А пока, сэр, не угодно ли вам будет закончить рассказ об эльфе из Честерфилда?
— Ах, да! На чем я остановился? Ну вот, на протяжении многих лет дела шли очень хорошо для Даффи и очень неважно для жителей города. На месте базарной площади вырос густой лес, и дела у торговцев расстроились. У коз и свиней выросли крылья, и они разлетелись, кто куда. Эльф превратил камни недостроенной приходской церкви в головки сахара, он нагрелся на солнце, и часть храма растаяла. В городе пахло, как в гигантской кондитерской. Хуже всего, что кошки и собаки принялись лизать и грызть сахар, а птицы, крысы и мыши понаделали в церкви гнезд и дыр. Горожане остались с полусъеденной, перекособоченной церковью. Они были вынуждены пойти к Даффи на поклон и просить, чтобы тот походатайствовал за них перед эльфом. Однако мальчик встретил земляков неласково и не захотел помочь им, потому что помнил, как они насмехались над ним раньше. Горожанам пришлось улещивать безумца, превознося его ум и красоту. В конце концов, Даффи согласился поговорить с эльфом, и сразу же произошли разительные перемены. Эльф перестал вредить городу, а сахарную церковь вновь превратил в каменную. Жители вырубили деревья на базарной площади и закупили новый скот. Однако с церковью дела все же окончательно не наладились. Даже и сегодня она выглядит странновато.
Стрендж помолчал, потом спросил:
— Как вы считаете, мистер Норрелл, эльфы совсем покинули Англию?
— Не знаю. Есть множество рассказов о том, что жители Англии, мужчины и женщины, последние три-четыре столетия встречали их в глухих местах, но никто из видевших не был ни ученым, ни волшебником, поэтому их рассказы нельзя считать настоящими свидетельствами и принимать всерьез. Когда мы с вами будем вызывать эльфов… — Здесь он спохватился. — Я имею в виду, если мы решимся на такой опрометчивый шаг и прочтем заклинания правильно, они сразу появятся. Однако откуда они приходят, какими путями странствуют, неизвестно. Во дни Джона Аскгласса были построены дороги, ведущие из Англии в страну эльфов, — широкие зеленые дороги, огражденные живой изгородью или каменными стенами. Эти дороги еще целы, но не думаю, что эльфы пользуются ими в наши дни, равно как и крещеный люд. Они заброшены и поросли бурьяном. Выглядят они мрачно, и, как я слышал, люди их сторонятся.
— В народе говорят, что дороги эльфов могут привести к несчастью, — заметил Стрендж.
— Люди глупы, — ответил Норрелл. — Дороги эльфов не могут причинить им вреда. Они вообще никуда не ведут.
— А как насчет полукровок, потомков от смешанных союзов эльфов и людей? Они наследуют знания и силы предков? — спросил Стрендж.
— О, это уже совсем другой вопрос. Многие люди сегодня носят фамилии, которые указывают на их эльфийское происхождение, Эльфчайлд, например. Помню одного Джона Эльфчайлда, который работал на нашей ферме, когда я был ребенком. Впрочем, крайне редко потомки эльфов демонстрируют какие-либо способности к магии. Гораздо чаще этих людей отличает злоба, заносчивость и лень — качества, присущие их предкам — эльфам.
На следующий день Стрендж посетил герцогов — членов королевского семейства и с глубочайшим сожалением сообщил, что не смог излечить безумие короля. Их королевские высочества были весьма опечалены, но отнюдь не удивлены этим известием. Они это предвидели и заверили Стренджа, что ничуть его не винят. На самом деле они радовались уже тому, что он вообще съездил к королю, и в особенности в связи с тем, что не потребовал никакой платы. В награду они даровали ему право именоваться их личным волшебником. Это значило, что он может, если пожелает, поместить над входом в свое жилище на Сохо-сквер лепные позолоченные гербы всех пяти высочеств и всем подряд говорить, что он личный волшебник королевских сыновей.
Стрендж не стал говорить их высочествам, что заслуживает этой милости больше, нежели они думают. Он был уверен, что спас короля от какой-то страшной опасности. Только не знал, от какой.