Глава 22
Лондон, 1820 год.
– Мадлен! – позвал её, подойдя к лестнице.
– Секундочку! – послышался приглушённый ответ, и я вернулся в гостиную.
Мне не хотелось отмечать Рождество, не хотелось ни ели, ни праздничного ужина, ни всего того множества венков, что сейчас заполнили имение. Но этого хотелось Мадлен, и я был рад подарить ей глоток настоящего праздника. Вот уже четыре месяца мы жили с ней, словно самая настоящая семья. Необычная и непростая, но всё равно семья.
– Неужели вы так и не признаетесь, что помогаете её семье, даже не смотря на то, что это именно они передали её на аукцион? – поднял на меня Адлэй свой уставший взгляд.
– А зачем?
– Чтобы она была спокойна, что сделала для них всё, что только было в её силах.
– Можешь считать меня эгоистом, – присел на диван, отпивая своё бренди. – Но я лишний раз даже говорить не хочу о том, что у неё есть семья за приделами этого имения.
– Боитесь, что Мадлен вспомнит о жизни, которую вы у неё отняли, и захочет уйти?
– Очень боюсь. Притом так сильно, что даже думать не хочу ни о чём подобном.
– Скажи, ты мне веришь? – усмехнулся старик, буравя меня спокойным взглядом.
– Конечно, верю.
– Тогда послушай меня сейчас очень и очень внимательно. Мадлен с тобой, потому что она тебя любит. Я знаю, что ты очень долго не верил в искренность её чувств. Остерегался и боялся того, что они рождены из желания сбежать отсюда. Но сейчас-то ты и сам прекрасно видишь, что это не так. Эта девушка любит тебя самой честной и искренней любовью. Потому не бойся и расскажи Мадлен всё, как есть. Расскажи, что с её семьёй сейчас всё хорошо, и она более ни в чём не нуждается. Поверь, это лишь подарит её душе желанный покой.
– С праздником, – появилась в дверях Мадлен, улыбаясь нам своей чудесной улыбкой.
Поцеловав в лоб сидящего в кресле Адлэя, она тут же заскочила мне на колени, словно маленькая девочка.
– И тебя, – поцеловал её в щёку, и снова повернулся к старику. – Не думаю, что это хорошая идея, и всё же с удовольствием прислушаюсь к твоему мнению.
– Как пожелаете, господин. Буду рад, если мой совет окажется для вас полезным.
– И о чём же вы говорили, пока меня не было рядом?
– О том, что нужно вкладывать деньги непосредственно в экспорт британских изделий.
– Да ну вас! Неужели хотя бы в такой день нельзя поговорить о чём-то, помимо работы? – притворно обиделась, забрав у меня бокал бренди.
– Он крепкий.
– Ничего, переживу, – на секунду скривившись, выдыхая жгучий спирт, она тут же склонилась ко мне с поцелуем.
– Не хочу вас отвлекать, – неожиданно заговори Адлэй, – но могу я попросить миссис Олдридж проводить меня на свежий воздух?
– Конечно, – улыбнувшись, Мадлен отпрянула от меня, помогая старику подняться, неспешно выводя из гостиной.
Оставшись один на один с пылающим камином, я подбросил в него пару брёвен, подставляя ладонь навстречу жару. Древесина приятно потрескивала, создавая настоящий уют. Поднявшись, сделав последний глоток бренди, отправляя пустой бокал на каминную полку, я запустил руку в карман.
Открывая маленькую коробочку, снова взглянув на небольшое кольцо со сверкающим бледно-розовым бриллиантом, я невольно усмехнулся. Как же долго я его выбирал. Как долго на это решался…
Сколько же всего нам пришлось пережить до этого самого дня. Сколько боли, сомнений и страданий.… И теперь всё, чего мне так сильно хотелось – чтобы эта женщина стала полноправной частью моей жизни…
Мадлен ещё не знала, уже мы с Кэролайн уже месяц как не являлись супругами, да у меня и не было желания ей об этом рассказывать. Эта женщина стала для меня самым настоящим благословением, и я ждал именно этого дня. Ждал, когда смогу сделать для Мадлен самый большой подарок из всех, на которые был способен.
Мне хотелось, чтобы отныне она по полному и абсолютному праву могла быть миссис Олдридж даже за пределами этого имения. Хотелось забрать её в Лондон, чтобы быть с ней каждый свой день. От рассвета и до заката. От самого начала и до самого конца.
– Виктор! – донёсся до меня испуганный зов Мадлен. – Виктор!
Чувствуя неладное, я убрал кольцо обратно в карман, тут же выбегая на веранду. Первое, на что сразу натолкнулся взгляд – испуганные, наполненные слёзами глаза Мадлен, и лежащего около неё старика. В ушах раздался пронзительный звон, и я со всех ног метнулся к конюшне.
– Бреско! – закричал около дома прислуги, и тот тут же показался в окне. – Живо готовь экипаж!
«Только не это! Нет! Этого просто не может быть!» – пульсировало у меня в виске каждый раз, когда настырная память возвращала к виду, лежащего на полу старика…. Как же быстро я вывел лошадь,… как быстро запряг.… Казалось, не прошло и минуты, как экипаж был готов отправляться в дорогу. Но когда я вернулся, Мадлен уже не смогла сдержать своего отчаянного плача. Она так тяжело и протяжно рыдала, что я сразу понял, в чём дело.
– Он…? – но ответа не последовало.
Опустившись около старика, я не хотел верить в то, что Адлэй на самом деле мёртв.… Что это бездыханное тело на самом деле принадлежит ему…. Всё было, как во сне.… Словно я был пьян и совершенно не понимал происходящего…
Подняв старика, я понёс его в особняк. Хлопнув дверью кабинета, погружаясь в его непроглядную темноту, я уложил того на кушетку. Глаза до сих пор не привыкли, заставляя ощутить себя слепым, но, даже не смотря на это, я передвигался так, словно комната была совершенно пуста.
Отходя от Адлэя, я направился к стеллажам. Упираясь в них, я ждал, когда же в этой темноте мой кабинет приобретёт свои знакомые очертания. Постепенно мрак начал рассеиваться, и рука сама потянулась к пеналу со спичками. Из-за слегка дрожащих пальцев стало несколько проблематично управиться с наждачной бумагой, которая напрочь отказывалась поджечь такую капризную спичку.
Наконец-то добившись того, чтобы она воспламенилась, я подошёл к висящим на стене подсвечникам. Одна свеча… вторая.… С каждой секундой кабинет всё больше и больше начинал наполняться их медными бликами.
Всего лишь на секунду позабыв о том, что случилось, я обернулся к стоящей в углу кушетке. Пусть в той части комнаты всё ещё и было темно, но во мне навсегда запечатлелся вид лежащего там Адлэя.… Всё было объято мраком…. Всё, кроме его профиля, белого воротника и безвольно свисающей руки… Светлые, морщинистые пальцы доставали до самого пола, словно он хотел что-то поднять… Казалось, секунда, и они вздрогнут… шевельнутся… А сам он непонимающе сведёт брови… словно и сам до конца не осознал случившегося…
Впиваясь в него помутневшим взглядом, я почувствовал, как моя кожа онемела. Перед глазами всё плыло.… Казалось, ещё секунда, и я потеряю сознание…
– Это сон… – тряхнул головой, отойдя к столу, снова и снова пытаясь привести себя в чувство. – Это всего лишь сон…
Ноги стали ватными, колени изнывали от боли, требуя, чтобы я присел, но всё внутри меня тряслось, словно от затяжного землетрясения. И эти бесконечные колебания не позволяли мне прекратить свои метания по комнате в безрезультатной попытке успокоиться.
– Просыпайся, Виктор, – ударил себя по лицу, а затем ещё раз… и ещё,… но это не помогло… – Ну же! Просыпайся!
Сжимая кулаки, упираясь в стол, я тут же со всей силы стукнул ими по деревянной поверхности, чувствуя, как треснули кости.… Лицо онемело,… челюсть изнывала от противной,… тягучей боли… щека разбилась, а во рту стоял вкус крови…. Мне казалось, причини я себе боль, и этот кошмар наконец-то прекратится. Но что бы я ни делал, ничего не менялось…
Сделав глубокий вдох, мне, как никогда прежде, нужно было выпить. Снова взглянуть на Адлэя сейчас… пока я всё ещё оставался трезв – было выше любых сил. Наполнив бокал и тут же его, опустошив, чувствуя, как противно режет разбитая щека, я снова потянулся за бутылкой. Вкус алкоголя обжигающим комком застрял в горле, словно кто-то невидимый сдавливал его в безрезультатной попытке задушить меня…
Наконец-то взял себя в руки, ведь всё, что мне сейчас оставалось – посмотреть правде в глаза. Сделав первый шаг к стоящей в углу кушетке, я почувствовал, как противно щиплет в глазах. Так и есть.… Это на самом деле произошло… И тот самый Адлэй, которого мне выдалось знать так же долго, как и себя самого себя, мёртв…
Запрокинув голову, выдыхая жгучий спирт, я подтянул стул, присаживаясь около него. Впиваясь пьяным взглядом в родное лицо старика, я знал, что его смерть произошла по моей вине.… Именно я заставил пережить того весь тот ужас, что на него навалился в этом особняке.… Именно из-за меня он был вынужден закрывать глаза на бесконечную череду смертей, что следовали за мной настоящей вереницей.… Он видел, как я выношу из подвала трупы ни в чём неповинных женщин…. Видел лужи крови, растекающиеся по холодному каменному полу…
Видел и страдал от того, что всё это было моих рук дело. А я знал это…. Знал и всё равно продолжал пользоваться его любовью…. Пользоваться в своих пропитанных эгоизмом целях…. Пользовался даже тогда, когда его свалил первый удар, и даже тогда, когда это сделал второй…
– Прости… – выдохнул, подавляя противные слёзы. Болезненно потёр переносицу и взял того за уже холодную руку, укладывая на грудь. – Не заслужил я такого преданного и верного человека. Не заслужил такой самоотверженной любви. И мне очень жаль, что всё закончилось именно так. Жаль, что не сумел оправдать твоих ожиданий.… Жаль, что не смог измениться.… Надеюсь, что однажды ты всё же сумеешь простить меня за это…
Больше говорить, я уже не мог. Вернувшись к бутылке, я начал напиваться до глухого беспамятства…. Хотелось потерять рассудок, утопая в ароматном бренди… Пустой желудок, пылал от растекающегося по нему алкоголю.… В какой-то момент стало до тошноты противно, но я всё равно не хотел прекращать это самоистязание… не хотел останавливаться и возвращаться в такую горькую и мерзкую реальность…
И мир на самом деле прекратил своё существование.… Время неустанно двигалось вперёд, а я застыл на месте, наблюдая за всем происходящим со стороны.… И в этот момент мне наконец-то стало легче,… проще,… спокойней…Сознание отключилось, и я погрузился в бессмысленный пьяный бред…
Иногда было сложно понять, сплю я или бодрствую.… Всё перемешалось, грани стёрлись.… Я видел Адлэя и радовался, что тот жив, а потом снова возвращался к моменту, когда смотрел на его бездыханное тело.… Затем появлялась Мадлен и жалела меня, прижимая к своей груди. Такая нежная и тёплая.… И мне так сильно хотелось почувствовать её наяву, что я даже был готов очнуться. Но затем всё снова перемешивалось,… забывалось,… путалось,… словно в каком-то необъяснимом водовороте памяти.
Мне не хотелось просыпаться, но пустой, наполненный алкоголем желудок начало болезненно сводить и скручивать. Последний раз я ел во время обеда, и сейчас уже не мог заставить себя уснуть даже при помощи бренди. Сейчас, чтобы снова отключиться, нужно было хоть немного поесть. Часы показывала три часа ночи. Всего три часа.… Со смерти Адлэя прошло не более восьми часов…
Поднявшись, я подошёл к столу. Сейчас нужно было подпалить то немногое, что осталось от масляной лампы, чтобы пройти до кухни. Голова кружилась, а тело слегка вело от количества выпитого, и хоть я прикончил всего бутылку, легче мне от этого не было. Повернув внутренний замок, неспешно потянув на себя двери, я увидел стоящий на полу поднос с тем самым праздничным ужином, который так старательно готовила Мадлен. Запечённая индейка с яблоками и картофелем, овощи и кусок тыквенного пирога, а справа от двери, прижавшись к стене, спала создательница всех этих блюд…
Переступив через поднос, я опустился около Мадлен, стараясь не разбудить. Она так тихо и спокойно спала, что показалась мне ненастоящей. Вернее… здесь было бы куда точнее сказать совсем другое слово, но я не решался произнести его даже в собственных мыслях…
Смотря на неё, я точно видел только одно – она такая же, как и Адлэй. Такая же любящая и преданная.… И я всё так же эгоистично и безнравственно пользуюсь ею в своих собственных целях.… Что ждёт Мадлен в этом имении? Ей не стать матерью, не родить ребёнка и не жить спокойной и тихой жизнью рядом с тем, кто совершенно её не заслуживает. Здесь у неё никогда не будет нормальной жизни. Ведь я не смогу остановиться… не смогу стать другим…
Если я перестану её резать, то снова начну убивать, и она будет несчастна. А если продолжу, то уничтожу единственного по-настоящему важного мне человека.… Чтобы я ни выбрал, Мадлен будет страдать.… Так и есть.… Сейчас я был единственным чудовищем, от которого никак не мог её защитить…
* * *
– Открой, – попросила Мадлен уже, наверное, в сотый раз, и от звука её голоса меня пробила необъяснимая дрожь… – Прошу тебя, Виктор…
– Уходи!
Как же мне не хотелось видеть сейчас эту женщину. Не хотелось, чтобы она меня жалела, не хотелось, чтобы случившееся вводило её в ещё большую зависимость от нашей с ней связи. Не знаю, как долго я уже пребывал в этом горьком запое. Не знаю, что случилось, пока меня не было. Не знал, и… совершенно не хотел…
Я снова и снова её прогонял, а она снова и снова приходила к моим дверям… Мадлен была настойчива. Очень настойчива,… из-за чего с каждым разом становилось всё сложнее удерживать её на расстоянии…
– Позволь нам его похоронить.
Её просьба вернула меня в реальность. Я так надолго ушёл в себя, что совсем позабыл о том, что тело старика на самом деле нужно было предать земле. И, как бы сильно мне этого ни хотелось, но я должен был проявить к Адлэю сейчас всё своё уважение…
Подойдя к двери, я взялся за холодную ручку. Скрип замка, и передо мной появилась эта хрупкая маленькая женщина…. Видя выражение серых глаз, я тут же откачнулся от двери, позволяя Мадлен пройти внутрь, не в силах выдержать то, через какие страдания ей сейчас приходится проходить…
Ничего не говоря, она неспешно осмотрела погруженный в бардак кабинет. Ненадолго задержав взгляд на лежащих на полу бутылках, Мадлен снова взглянула на меня, и я понял, как сильно всё это время скучал по этой женщине.… Как сильно хотел её обнять… поцеловать… снова, почувствовать приятный аромат её волос, зарываясь в них лицом…
– Я сам это сделаю… – отошёл к окну, тут же сорвав с него бархатную занавеску, накидывая на тело старика.
– Его следует отпеть.
– Нет! – слыша эти омерзительные слова, я взорвался! Отпеть? Отпеть?! Попросить милости у того, кто проклял всех нас? Ни за что!
– Виктор…
– Пошла вон отсюда! – присутствие Мадлен заставило ощутить, как на остановившихся во мне часах снова задвигались стрелки. И от каждого следующего их толчка становилось до невообразимого больно… Больно дышать… шевелиться… думать…
– Всё! Я не хочу здесь видеть никого из вас!
Мадлен вышла, и я вернулся к Адлэю. Закутав его окоченевшее тело, я понёс старика на улицу. Было холодно. Очень холодно.… Стоило остановиться под деревом, опуская того на покрытую изморозью землю, и меня тут же пробило леденящим ветром.
Отойдя за лопатой, я снова вернулся к громадным дубам, которые так любил Адлэй. Ему всегда нравилось наблюдать за тем, как качаются их огромные кроны. Как они поют свои торжественные песни, пускаясь в пляс в крепких ветряных потоках. Он восхищался тем, что деревья не способны ни стареть, ни умирать. Сколько бы лет ни прошло, а они всегда будут лишь расти и расти.… Словно самое настоящее воплощение человеческой души…
Потому-то я и решил похоронить Адлэя именно здесь, у их корней. Мне уже давно стало известно, что человеческая плоть слишком хрупкая и ненадёжная оболочка.… И именно поэтому мне так хотелось, чтобы эти гиганты слились с его бренным телом,… вобрали в себя его плоть и кровь,… позволяя хотя бы какой-то его крошечной частичке продолжить жить в этом мире…
С каким же огромным трудом лопата входила в мёрзлую землю.… С каким трудом мне приходилось копать эту проклятую могулу…. Снова и снова вбивая железное полотно в затвердевшую землю, я чувствовал, словно тот самый бог, о котором говорила Мадлен, издевается надо мной. Словно специально не позволяет сделать, по-моему! Не позволяет сделать для моего старика то единственное, на что я ещё был способен!
– Виктор… – послышался голос Мадлен, от которого меня невольно передёрнуло. – Земля безумно промёрзла. У тебя не поучится самостоятельно вырыть для него могилу. Пожалуйста, прекрати это безумство. Позволь нанять людей. Адлэй бы ни за что на свете не хотел бы, чтобы ты из-за него заболел.
– Не прикасайся ко мне! – я знал, что она права, но не мог остановиться. – Уходи, Мадлен! Уходи, или я за себя не ручаюсь.
Чувствуя прикосновение её тёплой руки, я ощутил, как к глазам подкатывают слёзы. Я так долго держал в себе всё свои чувства, что сейчас они превратились в ужасающе-колючий комок, разрывающий меня на части…. И каждый раз, когда она была рядом, тот начинал шевелиться во мне, словно живой,… словно наслаждаясь тем, какую невыносимую боль причиняет, пронзая всё моё тело своими длинными шипами…
Оттолкнув от себя Мадлен, я взглянул на неё так, словно именно она и принуждала меня проходить через весь этот кошмар. И, хоть я и сам прекрасно понимал, что это не так, но каждый раз, стоило только Мадлен появиться, как всё моё тело начинало изнывать в этой невыносимой агонии…
Поднявшись, она послушно вернулась обратно в особняк, более не пытаясь нарушить моё одиночество. Когда же я наконец-то покончить с похоронами, мир в тот же момент прекратил для меня своё существование… Бокал за бокалом… бутылка за бутылкой,… и я потерялся в происходящем…
Какой сегодня день…? Который час…? Это сон или явь…? Всё вокруг было объято серой пеленою тоски,… словно липкой паутиной… что, то и дело обволакивала меня, стоило подняться на ноги, передвигаясь по этому, застывшему во времени, особняку…
Несколько раз Мадлен пыталась привести меня в чувство, пыталась вернуть всё в прежнее русло, но я не мог.… Не мог поддаться ни её просьбам, ни на её порывам… И чем больше усилий она предпринимала для того, чтобы сдвинуть меня с этой мертвой точки, тем больнее мне было.
За эти три дня я так крепко прирос к своему отчуждению и скорби, что уже не мог вспомнить себя прежнего…. Теперь всё, чего мне на самом деле хотелось – просто пить и спать. И, каждый раз, стоило Мадлен вмешаться в мой беспробудный запой, как я тут же слетал с катушек, готовый в любой момент придушить эту женщину!
А потом видел её глаза… лицо… губы и начинал сходить с ума, разрываясь между любовью и самобичеванием. Я постоянно думал, как именно должен поступить с ней. Думал о том, как должен поступить со своей жизнью.… Но время шло, бренди кончалось, а ответа не было.… И во всём этом бесконечном бреду мне то и дело приходилось спорить с тем собой, который всё отчаянней и отчаянней рвался сейчас на свободу.
И сдержать его не могли даже застреленные животные… Я так надеялся, что их кровь утолит мою жажду… что вид умирающих лошадей заставит того заткнуться, но мне это не помогло… ничего не помогло.… Стоило хоть на немного протрезветь, и в голове тут же появлялся его надоедливый голос и противный шёпот.… Мне не хотелось его слушать, но как бы сильно я его ни ненавидел, должен был признать, что тот был прав. Мадлен больше не было места в моей жизни. И совсем не потому, что она не была мне нужна… Кому-кому, но мне эта женщина была нужна так же сильно, как и воздух.… А вот я ей…
Снова смотря пьяными глазами на так и не подаренное кольцо, я был вынужден признать, что та безумно-пагубная зависимость, которая подчинила себе её здравый рассудок, была подобна гниющей опухоли, от которой ей во что бы то ни стало, следовало избавиться. Избавиться, пока на это ещё был шанс. Пока она всё ещё была способна найти того, кто её полюбит,… подарит детей… и жизнь, которою она на самом деле заслуживает…
Сжав в кулаке крошечное кольцо, чувствуя, как болезненно впивается в пальцы твёрдый бриллиант, я подошел к сейфу. Не знаю, сколько именно в нём было денег, но я взял всё, что нашел. Именно я стал причиной, из-за которой Мадлен лишилась всего самого светлого, что ждало её в этой жизни. И потому сейчас именно мне и нужно было принять самое болезненное для нас двоих решение.
– Зайди в мой кабинет, – приказал, стоя в дверях кухни.
Отложив приготовление ужина, она послушно проследовала за мной. Каких же мне потребовалось усилий, чтобы не передумать. Не отступиться от принятого решения и не овладеть этой женщиной, изливая в неё всю свою тоску.
– Я хочу, чтобы ты забрала их и ушла отсюда, – кивнул в сторону лежащих на столе денег, отвернувшись к окну, избегая её жалостного взгляда.
– Что?
– Я больше не хочу тебя здесь видеть, Мадлен. Забирай все свои вещи и убирайся из этого дома.
– Но почему?!
– Потому что ты мне больше не нужна.
– Не может быть!
– Ещё как может. Поэтому, будь добра больше не тратить на себя моё время.
– И что же дальше? Как ты будешь жить, когда я уйду?
– Так же, как я жил тридцать шесть лет до тебя.
– Хочешь снова убивать? Или снова искать себе девушку на замену мне?
– Это уже не твоё дело.
– Но почему? У тебя же есть я, и я совсем не против того, что ты делаешь! Так зачем же тебе снова искать ту, которая согласится всё это терпеть?! Зачем тебе снова убивать в попытке её найти? Зачем снова истязать, подвергая всей этой нескончаемой пытке?
– Зачем?! – Мадлен заплакала, и я понял, что сама она уже не уйдёт. – Потому что хочу! Потому что ты мне опротивела, Мадлен! – резко подойдя к ней, я схватил её за платье, разрывая прямо на груди. – Взгляни на себя! – закричал, поворачивая к зеркалу. – Думаешь, мне может нравиться спать с такой женщиной?! Думаешь, мне нравится на всё это смотреть?! Я сказал, взгляни на себя! – поддавшись моему приказу, она повернулась к своему покрытому шрамами отражению. – Собирайся, Мадлен, и чтобы к завтрашнему утру здесь и духу твоего не было, а иначе я просто-напросто тебя убью.
Оттолкнув её от себя, я вышел из кабинета. А затем и из особняка… Ноги несли меня к пруду. Тому самому, возле которого мы прогуливались с ней впервые после того, как она стала моей пленницей. Казалось, что именно здесь, именно в этом месте я смогу найти крохотную лазейку, благодаря которой появится шанс всё исправить… начать сначала и уже более никогда не допускать прежних ошибок…
Ещё секунда, и вода растает, серость января сменится горячим солнцем августа, и Мадлен снова взглянет на меня, спрашивая, почему на этом проклятом пруду нет гусей…
Как же сильно я ненавидел себя в это момент…. Как безумно страдал, зная, какую невыносимую боль и муку только что причинил самому важному для меня человеку.… Ещё никогда прежде я не позволял себе подобной слабости, но на этот раз уже на самом деле не в силах сдержать слёз.
Мгновение, и мой подарок полетел в покрытый льдом пруд. Я услышал слабый звон, но уже не мог увидеть, откуда именно тот донёсся. Да.… Именно так всё и кончается для таких, как я. Какая семья? Какая любовь? Какая жизнь? Прости, Адлэй, но ты был не прав. Такие люди, как я – это болезнь. А болезнь невозможно излечить.… Чтобы не остаться в одиночестве, болезнь лишь может найти того, кто не погибнет от того, что позволит той существовать в своём теле. И именно такими людьми стали для меня вы с Мадлен. Вы позволяли мне не быть одиноким, поплатившись за это сломанными жизнями…
Зайдя в гостиную, я снова взял бутылку бренди. Сейчас мне как никогда хотелось напиться в хлам, лишь бы не видеть, как меня оставляет моя любимая женщина. Не сводя взгляда с давно погасшего камина, в который я, как казалось, уже целую жизнь назад, довольно подкидывал поленья, готовясь сделать Мадлен предложение…
– Я сказал, что больше не хочу тебя видеть, – услышал осторожные шаги, тут же отпил бренди.
– Клянусь, я оставлю и тебя, и это имение. Клянусь, что больше никогда в жизни тебя не потревожу. Но прошу тебя, выполни сейчас мою последнюю просьбу.
– Что ты хочешь, Мадлен?
– Проведи со мной эту ночь, – может, я и не видел её, но прекрасно слышал, как дрожит охрипший голос, срываясь на рыдания. – Пожалуйста. Сделай для меня последний подарок. Переспи со мной, словно я всё ещё красивая.… Словно я всё ещё тебе нужна. И клянусь,… больше ты уже ни за что меня не увидишь… и… даже не вспомнишь о моём существовании…
– Хорошо, – слышать от неё подобные слова оказалось настоящим приговором.
Хотелось прекратить весь это ужас и закричать: «Я люблю тебя! Мадлен, ты самая прекрасная и самая лучшая женщина из всех! И никто и никогда не сможет сравниться с тобой!» Но я не мог.… Не мог, как бы сильно мне этого и не хотелось…
– Как ты хочешь, чтобы это было?
– В нашей спальне.
– Хорошо. Я приду к тебе в девять часов.
– Спасибо.
Мадлен выскочила из комнаты, и я тут же пожалел о том, что согласился. Зачем? Не понимаю…. Почему я поддался? Из-за её слёз? Снова не выдержал и сдался? Плевать. Сейчас мне и самому слишком сильно хотелось быть с ней, чтобы продолжать мыслить здраво…
Не знаю, как долго я ещё сидел в своём кресле, не знаю, сколько времени прошло, прежде чем я перестал пить. Просто в какой-то момент живот свело от невыносимого голода, заставляя пойти на кухню. На столе стояло моё любимое запечённое мясо и клюквенный соус, а чуть подальше кастрюля с сырым рисом.
Поужинав, я отошел в купальню. Очень хотелось умыться и побриться. Сейчас я меньше всего на свете был похож на прежнего себя. Того себя, которого любима Мадлен, и того, кто любил её. Сбрив свою недельную щетину, мне больше не хотелось ждать девяти часов.
Поднявшись к нашей спальне, я прислонился плечом к дверному косяку, наблюдая за тем, как она поправляет волосы. Сидя перед зеркалом, Мадлен не могла меня увидеть, а я не мог отвести от неё глаз. Несмотря на свечи, в комнате было темно, словно мы с ней снова вернулись в подвал.
– Ты готова?
– Но… но ведь… ещё рано! – испуганно взглянула на меня, словно на чужого человека.
– Я больше не захотел ждать. Что такое, Мадлен, ты боишься меня? Боишься, что я могу сделать тебе больно?
– Н-нет…
– Но ведь ты сама этого хотела. Сама меня об этом попросила, а теперь боишься?
– Я люблю тебя! – закричала, закрывая лицо, снова и снова срываясь на плачь. – Люблю! Хочешь мне делать больно? Делай! Хочешь меня бить? Бей! Делай со мной, что хочешь! Только не оставляй! Умоляю! Не оставляй…!
– Мадлен… – прижал к себе, стараясь сделать всё как можно лучше и аккуратней.
Как же она старалась.… Как сильно хотела всё исправить.… Даже не понимая, что наше расставание будет лучшим решением, прежде всего, для неё самой…
– Всё кончено, Мадлен. Что бы ты мне ни говорила и как бы отчаянно ни плакала, но я уже принял решение, и я от него не отступлюсь.
Чувствуя, как она обмякла, я поднял её на руки, укладывая в кровать, пытаясь поцеловать, но Мадлен продолжала плакать, закрывая лицо. Взявшись за запястья, приковывая холодные руки к постели, я поцеловал её во влажные, солёные губы. Пусть и не сразу, но она поддалась мне, отвечая на этот поцелуй.
Оторвавшись от горячих губ, я опустился к её щиколотке, поднимая подол тонкой сорочки, прикасаясь к нежной коже с новыми и новыми поцелуями. Всё выше и выше… от голени и до колена… от колена и по бедру, пока она наконец-то не позволила раздеть себя.
Целуя её живот, рёбра… грудь… ключицы… шею… я старался касаться губами каждого шрама. Сколько же всего я не успел ей сказать.… Сколько же у меня было возможностей признаться Мадлен в том, что я её люблю… в том, как благодарен за то, что она для меня делала… как счастлив был рядом с ней…
Всё это время мне казалось, что ещё будет такая возможность. Что это всё не важно. А теперь я не могу сказать ей совершенно ничего.… И она уйдёт, так и не узнав, как много для меня значит.… Уйдёт, даже не подозревая о том, как сильно я её люблю… и всегда буду любить лишь её одну…
Прижавшись ко мне, Мадлен попросилась быть сверху, и я тут же поддался, желая запомнить эту женщину именно такой. Прекрасной и сильной. Возвышающейся над всей моей жизнью. Чувствуя её нежную и горячую плоть, я понял, что уже ни с кем и никогда не смогу быть так же близок. Не смогу прикоснуться ни к одной другой женщине, как бы сильно этого ни требовало моё тело.
Движения её бёдер… Приятные стоны.… Слегка раскрытый рот и дрожащие от страсти губы… Её улыбка и звонкий смех… Я снова и снова вспоминал, как она встречала меня в клетке. Как признавалась в любви. Засыпала у меня груди. Каталась вместе со мной на лошадях и гуляла по имению…. Самые счастливые четыре месяца моей жизни были связанны с этой женщиной,… как и самые сильные страдания…
Мадлен возбуждённо простонала…. Выгнулась, и я увидел, как её рука сжимает нож для резки писем. Смотрел на его серебряный блеск, словно зачарованный… лишенный всякой воли…
Секунда, и его холодное остриё вошло в грудь, остановившись прямо в сердце.… Сначала было очень больно,… сердце продолжало биться, снова и снова скользя по торчащему из груди ножу…. И от каждого такого удара тело сводило болезненным спазмом, после которого становилось всё холодней и холодней.… Пальцы начали неметь,… и я понял, что очень хочу спать…
Глаза закрывались, а я всё смотрел и смотрел на опущенную голову моей Мадлен…. Как же сильно хотелось взглянуть на неё в последний раз.… Хотелось, чтобы в этой невыносимой агонии её любимое лицо стало последним, что я смог увидеть,… но перед глазам всё поплыло, и я понял, что уже ничего не успею.
Всего одно… самое последнее мгновение… и я почувствовал, что вся та невыносимая боль, что столько долгих дней и ночей неустанно терзала мой разу и тело, наконец-то начала отступать…
«Не плачь, моя хорошая… именно так всё и должно было закончиться… Ты единственная, кто должен был это сделать. И я знал это ещё в самую первую нашу встречу.… Почувствовал в тот самый момент, когда лежащая в моих руках, опоенная опиумом девушка, сжала в своей маленькой руке край моего сюртука.… Всё верно, Мадлен. Освободи меня… Подари покой…»
