Глава 7
Загадка колонии Дигнидад

В столице Чили Сантьяго, которую недавняя студентка Анабель знала как свои пять пальцев, она нашла у знакомых машину. Это был не новый, но резвый «фольксваген-поинтер» бразильского производства. Оказалось, что девушка держалась за рулем настолько уверенно, что можно было подумать, будто она получила права еще до школы. Она ловко, без особого риска, маневрировала в потоке машин, при этом соблюдая дистанцию и успевая проскочить все светофоры на зеленый свет.

– Скажу откровенно, сначала я подумала, что вы из какого-то порножурнала.

– Вот как?! – удивился Виктор. – Неужели это написано на моем лице?

– В том-то все и дело, что нет, но вы так смотрели то на меня, то на Белизу, нашу секретаршу… Но оказалось, что вы очень серьезный господин.

Слово «господин» Анабель произнесла с таким диким акцентом, что можно было подумать, будто это сделано нарочно. Виктор понял, что пора прекращать это панибратство: все-таки он руководитель экспедиции.

– Знаете, Анабель, – Виктор впервые заговорил с аргентинкой серьезно. – Если бы я приехал сюда развлекаться, я бы научил вас готовить свинью по рецепту старого Хоро – вождя племени людоедов в Папуа Новой Гвинее, показал бы, как делают массаж мастера корейского искусства Чо-Гонг-О, походил бы по вашей обнаженной спине босыми ногами и вы при этом бы не почувствовали ни капли тяжести. И уж, конечно, мы бы с вами помедитировали где-нибудь на Аконкагуа, я показал бы вам, как сделать так, чтобы тело не чувствовало температуры окружающей среды… Но!

Виктор специально сделал паузу, глядя на Анабель. «Нет, ее ничем не прошибешь. Хорошая путешественница получится…» Аргентинка ехала молча, без эмоций следя за дорогой.

– …Я приехал сюда, чтобы найти своего товарища, и взял вас с собой, только откликнувшись на вашу же просьбу, – продолжал Виктор. – Подумайте еще раз, готовы ли вы к этому путешествию и можете ли отнестись к нему со всей серьезностью. Если нет – еще не поздно вернуться.

– Ну уж нет! – вскрикнула Анабель. – Я вам уже говорила, что хочу взять от этого путешествия все! И вообще: вы что же, хотите лишить меня удовольствия пережить такое приключение перед замужеством?

– А вы что, выходите замуж?!

Анабель продолжала вести автомобиль и одновременно возмущаться.

– Нет! Не выхожу. Но должна же я когда-нибудь выйти? В этом году или в следующем, например. А выйду замуж, рожу. И кто меня тогда повезет в путешествие, да еще с настоящими приключениями? Муж? Не смешите! Я от подруг наслушалась уже историй. Если и поедет, то не со мной, а с кем-то другим. Вот как вы, например.

Голос Анабель звучал насмешливо.

«Вот юная кобра, – подумал Лавров. – Она еще своего будущего мужа в глаза не видела, а уже не верит в него. Прав был дровосек. Поди разбери, что у этих женщин в голове».

– Вот вы, Виктор, – продолжала Анабель. – Не поехали с женой в путешествие, а взяли меня. Почему?

– Ну, как… То есть… – Лавров совершенно не ожидал такого вопроса. – Я же… я же не гулять еду – товарища спасать… риск все-таки…

– …Ага, значит, женой рисковать нельзя, а мной можно? – расхохоталась Анабель.

«Поистине женщина, которая говорит открыто, – это и есть настоящая загадка для мужчины», – подумал Виктор.

– Ну-у, вы же сами захотели, к тому же я только что предложил вам вернуться домой, – стал обороняться журналист.

– А перед этим рассказали о том, как чудесно вы готовите свинью и умеете делать массаж? – продолжала наступать Анабель и вдруг выпалила: – Вы думаете, я упущу свой шанс?

– Шанс… чего?! – осторожно спросил украинец.

– Шанс попутешествовать с мужчиной. С настоящим мужчиной, а не этими жеманными бесхарактерными европейскими неженками!

– Да бросьте… – пробормотал растерянный Виктор. – Вы мне льстите, Анабель.

– Льстят в постели. Я просто говорю то, что знаю наверняка. Ладно. Смените меня за рулем, сеньор Лавров. Я на далекие расстояния не езжу – могу быстро устать.

Виктор, который еще не отошел от откровений этой, казалось бы, молоденькой девчушки, которая даст фору любой «циничной стерве» с телевидения, обошел машину и сел за руль. Анабель же удобно устроилась рядом на сиденье пассажира.

«Да, Лавров. Веселенькая будет экспедиция», – почему-то подумал журналист и, что было ему несвойственно, резко «стартанул» с места.

До колонии Дигнидад, которая теперь называлась «Вилла Бавиера», оставалось пять часов пути.

…Дорога в колонию была отличная. Впрочем, как и все дороги в Чили, этом мирном, преуспевающем южноамериканском государстве, растянувшемся узкой полоской вдоль Тихого океана на западе материка. Путешественников сопровождали жаркое декабрьское солнышко, ветер и убегающая вдаль серая змейка пути. Трудно представить, что сорок лет назад прямо со стадиона «Чили» по этой горной дороге везли десятки людей, груженных в крытые военные грузовики. Они отправлялись в ад нацистского плена…

…Они любили друг друга. Дочка ремесленника, умершего от подагры, и бедный артист, игравший на театральных подмостках второстепенные роли. Но для нее он был главным героем ее романа, написанного шумом воды в ту дождливую зиму. «Хозе и Кассандра…» – шелестели воды Мапочо. «Хозе и Кассандра…» – вырезал на скамейке у обмелевшей реки он. «Хозе и Кассандра…» – шептала по ночам во сне она. «Жених и невеста!» – дразнились крикливые воробьи…

Парень и девушка могли часами бродить по берегу старой Мапочо, взявшись за руки, или гулять по улицам пусть не самого чистого, но такого родного Сантьяго. Ходили и каждую минуту боялись потерять каждый взгляд и каждый вздох. Это было их счастье, пусть для кого-то маленькое и бедное, но для них большое и дороже всех богатств на свете. Кассандра любила рассказывать, как начинала тосковать по своему Хозе, как только они расстаются, а он читал ей свои стихи, выстраданные в суете театральных будней и посвященные ей. Они прятались от дождя в кафе, покупая кружку мате на двоих, а потом снова шли, шли, шли… Они знали, что когда-нибудь будут вместе. Им только нужно подождать, пока Хозе получит главную роль в спектакле и сможет оплачивать отдельное жилье.

…Но однажды парень не пришел на берег реки. Пустынная набережная с прямыми прутьями падающего дождя будто тосковала вместе с Кассандрой, и только ветер недобро гудел, и только воробьи кричали еще громче, будто предвещая беду…

– Его увезли… – рыдала безутешная Миранда, мать Хозе. – Сначала военные собрали их на стадионе. Они там до сих пор мучают людей… Соседка сказала, что видела, как Хозе затолкнули в военную машину вместе с другими мужчинами и куда-то увезли…

Хунта, пришедшая к власти, не щадила никого. Через несколько дней неизвестно куда пропала и сама Миранда.

Потянулись долгие дни ожидания. Но Хозе все не возвращался и не возвращался. Не может быть. Он не мог бросить свою Кассандру. Злые языки говорили, что Хозе сбежал на корабле на другой материк, кто-то предполагал, что парня убили на стадионе «Чили» вместе с его единомышленником – Виктором Хара. Кто-то по большому секрету рассказывал, что Хозе якобы увезли в какую-то колонию для медицинских исследований. Колдунья Рита сказала, что он живой, но зачарован, поэтому его нельзя найти.

– Он явится к тебе в твоих виденьях, – утверждала старая шарлатанка, забрав у девушки последние гроши.

Ночью Кассандру мучили кошмары: то она видела Хозе, бегающего на четвереньках и поедающего траву, как послушное животное; то слышала ужасный крик боли и отчаяния, который, конечно, принадлежал ему, ее возлюбленному; то она сама катилась куда-то кубарем по высокому склону… Хозе не было. Он не вернулся ни через месяц, ни через год… Он не вернулся никогда.

Старая дева с очень хорошей репутацией, работающая прачкой, выбравшись однажды на малознакомый рынок в отдаленном районе столицы, увидела у противоположного входа пожилого инвалида. Мужчина без ног жонглировал четырьмя черимойями сразу. Грязные ребятишки, такие же нищие, как и он, смотрели на старого циркача, кричали и прыгали от восторга. Шляпу-котелок несчастного инвалида лишь изредка радовал звон сентимо.

– Хозе?! – изумлению сумасшедшей прачки не было предела. Она со всех ног кинулась на другой конец рынка, но никого у входа не нашла…

Бросив все свои заказы, пятидесятилетняя толстая Кассандра неделю искала безногого инвалида в окрестностях рынка, обходила все трущобы, спрашивала всех лотошников. Кто-то крутил пальцем у виска, кто-то пожимал плечами… Пока однажды над ней не сжалилась старая женщина, торговавшая дешевыми акварелями, и не подсказала прачке, кто мог бы оказаться тем, кого она ищет.

– Я не твой Хозе! – говорил Кассандре пьяный нищий из темного флигеля с голубыми, как у Хозе, глазами.

– Я не твой Хозе! – говорил плачущей Кассандре пьяный безногий нищий с родинкой на верхней губе – совсем как у Хозе.

– Я не твой Хозе! Уйди от меня, женщина! – рыдал больной старик-нищий, эмоционально размахивая руками – совсем как Хозе тридцать лет назад у их любимой реки Мапочо, декламируя прекрасные стихи: «Я твой Хозе! Я твой Хозе…».

Ветер на склоне горы бушевал, будто прощаясь. Город Сантьяго горел огнями, встречая очередной праздный вечер богачей… А прачка Кассандра кубарем катилась вниз, как когда-то в своих видениях. Но уже не во сне, а наяву…

Сидя за рулем и следя за дорогой, Виктор слушал рассказ Анабель и открывал для себя еще одну грань этой удивительной девушки. Оказывается, она была великолепной рассказчицей.

– Кассандра была сестрой бабушки моей однокурсницы.

– Так, – замотал головой Лавров. – Еще раз. Сестра бабушки вашей однокурсницы?

– Именно, – улыбнулась Анабель, а потом вдруг опять стала серьезной. – Тяжелая судьба была у их поколения. Хунта, Пиночет, людей мучили, пытали… Ходили слухи, что несчастных отправляли в колонию к немцам и там над ними издевались.

– …Не просто издевались. Ставили медицинские опыты.

– То есть как? – девушка беспомощно захлопала глазами.

– Вот так…

– Я много читала о немецких нацистах, но чтобы здесь, в Чили…

– Пауль Шефер – слышала о таком? – Виктор неожиданно перешел на «ты», но Анабель, увлеченная разговором, даже не заметила этого.

– Разумеется. Руководитель колонии Дигнидад.

– …А еще умелый нацистский доктор, – кивнул головой Виктор. – Они во время войны такие опыты ставили над людьми в концлагерях, что волосы дыбом становятся. Поэтому я не удивляюсь, что ваш Хозе жрал траву, как конь, и вернулся оттуда без ног. Я вообще удивляюсь, что он выжил и сумел удрать.

– Но как же так! У нас об этом ничего не известно… – Анабель была ошарашена. – Я всегда верила нашему правительству…

– Анабель, послушай. У меня был друг, российский журналист Артем Боровин. В его статье было прямо указано, что чилийские журналисты, погибшие впоследствии, утверждали, что в годы диктатуры генерала Пиночета колония Дигнидад служила центром заключения и пыток десятков политических узников режима. Дескать, тайная полиция ДИНА обеспечивала натурализацию прибывающих в Чили нацистов и решала вопросы государственной безопасности в масштабах страны.

– Ну, это еще проверить надо…

– …Он проверил. Ценой собственной жизни. Несколько дней назад его самолет разбился, едва набрав высоту…

Анабель сконфуженно смотрела то на дорогу, то на Виктора.

– Простите, Виктор. Я не знала, что ваш друг погиб.

– Да, сеньорита Феррер, так бывает, – отозвался Лавров. – Когда журналисту-расследователю нужна поддержка, он оказывается никому не нужен. Но на самом деле… он никому не нужен никогда. Просто замечает это в экстренных ситуациях. А иногда уже замечает не он, а его оставшиеся в живых друзья.

Пауза, вызванная смущением Анабель, затянулась, и Виктор решил продолжить беседу.

– Теперь вы понимаете, куда мы с вами едем, сеньорита будущая журналистка?

– Я считала, что журналистов за владение информацией убивают только в кино, – промямлила совершенно обескураженная аргентинка.

– Ну что? Может, все-таки развернем машину пока не поздно? Я вас отвезу обратно в Сантьяго, а сам уже поеду завтра.

– Ни за что! – возмутилась Анабель, – Тем более вы плохо знаете испанский язык.

– А вы – русский! – парировал Виктор.

– Ну, мы же с вами едем в Дигнидад, а не в Кировоград.

– Кировоград, милочка, это не Россия, а Украина.

– Я розумiю, пане Лавров, – вдруг по-украински ответила девушка.

– Ни хрена себе! А откуда вы знаете?..

Виктор от неожиданности чуть не потерял управление. «Да уж, Лавров, сейчас окажется, что она пела в хоре Веревки».

– Сказать по правде, я только это и знаю, – смутилась аргентинка. – В интернете вчера нашла. Просто хотелось сделать вам приятно.

– Считайте, что вам это удалось в полной мере. Так и быть! Я беру вас с собой!

– Тем более что мы уже приехали, – заключила аргентинка.

«Вилла Бавиера» – бывший Дигнидад и официальная колония немецкой религиозной секты – располагалась среди рощ и цветущих лугов. Здесь все было немецким, не только люди: типичные альпийские пейзажи, аккуратные нарядные домики, ухоженные палисадники. На здании администрации «Вилла Бавиера» была изображена немецкая Родина-мать, держащая за руки двух маленьких белокурых детей.

В 1961 году чилийское правительство предоставило немецким переселенцам сельхозтерриторию для колонии на пятьсот человек. На нее, как и на ее жителей, не распространялась юрисдикция чилийского правительства. Здесь отсутствовали деньги, а обитатели не имели документов. Официальный язык поселения – немецкий.

Сами немцы-колонисты не были крестьянами. Это местные индейцы обрабатывали поля колонии и разводили для немцев скот. За это они бесплатно лечились в немецкой больнице. Чилийские бедняки с радостью отдавали своих детей в интернат нацистов, где образование и питание тоже были бесплатными. Счета Дигнидада за телефонные переговоры и электричество оплачивались армейским командованием, а руководитель колонии Пауль Шефер числился в списках агентов тайной полиции ДИНА под псевдонимом «доктор Шнайдер».

«В общем, такое себе сочетание пионерского лагеря с санаторием со старшим пионервожатым – доктором-садистом», – размышлял Лавров.

Трудно было поверить, что где-то здесь, на территории этого умиротворенного уголка Латинской Америки, действовала лаборатория, где нацистские врачи совершенствовали свои навыки, приобретенные в концлагерях Второй мировой: как ампутировать конечности без наркоза, как пересаживать органы от одного человека другому, как изменять внешность до неузнаваемости. В режиме строгой секретности проводились опыты по разработке психотропного оружия, по скрещиванию людей с животными. По сей день никто не знает, были ли эти опыты успешными, зато ясно то, что оппозиционеры, арестованные вассалами Пиночета, как и несчастные индейцы, случайно забредшие в Дигнидад, попадали сюда и больше никогда не возвращались обратно…

После того как режим Пиночета пал, руководитель Дигнидада, бывший капрал Пауль Шефер, бежал в Аргентину. Там его арестовали, обвинили в сексуальном насилии и пытках детей. «Доктор Шнайдер» умер в тюрьме Буэнос-Айреса при загадочных обстоятельствах. Документы, нацисты-медики и огромные деньги колонии исчезли бесследно. Так же бесследно пропадали здесь и журналисты. Кто-то скажет, что смерть тысяч людей на задворках мира никогда не вызывает такого отклика в медиа, как, например, смерть нескольких человек в благополучной стране и у всех на виду. Но это не так. Число журналистов, исчезнувших во время расследований в немецкой колонии, не установлено до сих пор.

Дигнидад всегда строго охранял свои секреты как при помощи адвокатов, так и иными, сугубо гестаповскими методами – внутри поселения и за его пределами. Но это было давно. А сейчас? Неужели спустя столько лет от этих методов погиб и российский журналист Артем Боровин?..