Глава 6
Горячий аргентинский немец
На следующий день после подписания договора с Абелем Касти и горячего финского танго с Анабель Феррер под жгучий аргентинский оркестр Виктор и его молодая проводница взяли тайм-аут. Анабель нужно было отпроситься с работы в отпуск за свой счет, передать дела своей индейской напарнице, купить билеты до Сантьяго и забронировать номера в чилийском отеле. Лавров же собирался адаптироваться к местному часовому поясу, поэтому он встал пораньше, принял холодный душ и отправился на велопрогулку.
Городок Сан-Карлос-де-Барилоче изнемогал от декабрьской жары. Лавров крутил педали и тяжело отдувался. На минуту остановился и купил бутылку минералки на случай, если жажда одолеет его раньше, чем он доберется до гор. Пока атмосфера горнолыжного курорта была здесь какой угодно, только не прохладной.
Велодорожка привела его в тенистый буковый лес, к въезду в парк Paseo de los Duendes. Там имелись крытая дранкой лавочка и велопарковка. Это место показалось Лаврову раем на Земле: начиная с этой точки путь стал прохладней.
Что это был за парк! Мечта любого путешественника. Прекрасные водопады на любой вкус, панорамные виды на горные вершины. Кто всегда лучше всех получается на фотографиях? Старики, дети и… горы! Виктор, помня это золотое правило фотографа, не жалел кадров. Вот очередная горная долина с водопадом, а вот маленькие веснушчатые европейские дети, с открытыми ртами смотрящие на эту красоту, а вот турист из Брунея – старый, как сама жизнь. Хороший дедушка – удачно смотрит. «Простите, мистер!» – Виктор сделал снимок, наскоро спрятал фотоаппарат и поспешил улизнуть от недовольного туриста-миллионера. Но фотография получится еще та: загляденье для любой фотовыставки. Лавров с восторгом передвигался от одной смотровой площадки к другой. Он ощущал настоящую творческую эйфорию. Все порезы и ссадины были еще впереди, а пока можно было набраться энергии, наслаждаясь красотой этих мест.
Дорога бежала вдоль массивных базальтовых скал. Дальше по обе ее стороны распростерлись луга, где в траве виднелись бордовые пассифлоры, полыхали кусты алой эритрины и сиреневой бугенвиллии. Бутылкообразные «palo borracho», или «дерева-пьяницы», высились на фоне ясного синего неба.
Дорожка поднялась повыше и привела Лаврова к очередной смотровой площадке. Здесь было полно загорелых девиц в шикарных походных костюмах, пиратских косынках и горных ботинках на толстой подошве. Взад-вперед носились велосипедисты кросс-кантри, то и дело появлялся какой-нибудь потенциальный самоубийца фрирайда – экстремального велоспуска с горных склонов.
Примерно в километре за смотровой площадкой ответвлялась, поднимаясь в горы, узкая тропинка. Лавров повернул туда. Его Schwinn на 26-дюймовых колесах с усилием пополз в гору, мимо голых базальтовых скал. Виктор миновал рощу ценных деревьев твердой породы – квебрахо. Квебрахо на языке индейского племени гуарани буквально означает «сломай топор». Вокруг царила негородская тишина. На ветке печально всплакнул синешапочный момот: «гуту-гуту». «Патагонский заяц» мара, гревшийся на солнышке, поспешил укрыться в норе. Красноголовый королевский дятел прервал свою работу, сверкнул черными бусинами глаз и спрятался за ствол дерева, чтобы тотчас же выглянуть из-за него с другой стороны.
Несколько сот метров дорога петляла между стволами буковых деревьев. Наконец Виктор, знавший, куда направляется, остановился.
– Ес-с-сть! – удовлетворенно прошептал журналист.
Перед ним открылось овальное озеро, глубоко запрятанное между деревьями и скалистыми расщелинами, словно глоток воды в старческой ладони. У ближнего берега виднелась хижина, срубленная из неободранных бревен лиственницы. На противоположном берегу озера Лавров увидел большой деревянно-каменный дом, черепичная крыша которого отражалась в воде. Поодаль на водной глади покоился гидроплан, но у дома при этом был нежилой вид: двери заперты, шторы плотно задернуты. В сторону озера смотрели пыльные стекла десятка окон. В другой части природного водоема виднелось подобие маленькой пристани с моторной лодкой.
Лавров направил велосипед к бревенчатой хижине, позади которой, судя по звуку, кто-то рубил дрова. Дождавшись паузы между ударами топора, Виктор громко постучал в двери домика и стал ждать. Шум за хижиной умолк, и раздался крик по-испански:
– Какого черта? Я сегодня занят!
Лавров, не слезая с велосипеда, уперся ногой в валун и открутил крышку бутылки с водой. Где-то за углом хижины послышалось шуршанье шагов.
Перед журналистом появился человек с резкими чертами лица.
«Не индеец», – подумал Виктор.
Дровосек держал топор почти у самого топорища. У мужчины были темный небритый подбородок и не менее темные зубы. Из-под красной вязаной шапки выглядывали русые с проседью волосы, которые давно уже нуждались в свидании с ножницами.
«И не испанец…»
Хозяин хижины был одет в джинсы, которые когда-то были синими, и выгоревшую красно-клетчатую рубашку, ворот которой открывал жилистую шею с причудливыми татуировками. Он угрюмо посмотрел на незваного гостя.
«Хм, где я видел этого парня?» – вдруг подумалось Виктору.
– Что вам надо? – неприветливо буркнул «клетчатый» дровосек.
«Уж точно не французский граф…» – продолжал анализировать Виктор.
– Гутен таг, сеньор, – специально смешал два языка украинец. Он уже понял, что перед ним был хоть и не в первом колене, но немец, слегка запущенный, возможно, крепко пьющий.
– Я подумал, что вы – гринго, – смутился дровосек, продолжая говорить на испанском, который, по всей видимости, считал родным. – У нас их, знаете ли, недолюбливают.
– Их везде недолюбливают, – согласился Виктор. – Меня зовут Виктор Лавров.
– Ра-а-ша? – протянул на английском мужчина.
– Юкрейн, – спокойно ответил журналист.
– Все равно лучше, чем гринго, – смягчился суровый дровосек.
– Как знать, – с иронией ответил Виктор.
Аргентинец коротко хохотнул и покачал головой.
– Люблю парней, которые говорят, что думают! Ден Мюллер. Можете считать, что я рад знакомству, сеньор Лавров.
Ладонь угрюмого Дена Мюллера на ощупь напоминала рашпиль.
– Значит, хотите нанять гидроплан? – неожиданно спросил Ден.
– Вы умеете читать мысли? – улыбнулся Виктор.
– Если б не было гидроплана, не прочел бы, – опять буркнул дровосек. – В городе есть авиакомпании, где можно зафрахтовать и самолет, и вертолет.
Этой фразой Ден давал понять, что разговор окончен. Однако Виктор не сдавался.
– Все может быть. В Аргентине все продается.
– К сожалению, это правда, сеньор.
– А что это за дом на том берегу? Тоже продается?
– Дом не продается, сеньор!
– А я и не покупаю. Я просто смотрю, – спокойно ответил журналист.
Дровосек все время глядел Виктору прямо в глаза, но тот свободно выдерживал взгляд аргентинца и делал вид, что ничего не происходит. «Смотришь? Смотри. Не запрещено».
Несмотря на свой мускулистый вид, человек, представившийся Деном Мюллером, действительно был похож на пьяницу: его кожа была серой, под ней синели набухшие вены, да и глаза дровосека нездорово поблескивали.
– Но здесь никто не живет! – продолжал напирать Виктор, желая вытянуть из Дена побольше информации.
– Хозяева могут вернуться в любой момент.
Виктор сделал вопросительную мину.
– Как? Разве сеньор Гитлер не умер в 1964-м?
Ден Мюллер бросил на Лаврова косой взгляд, потом запрокинул голову и разразился деланым хохотом. Звук был примерно как из выхлопной трубы бульдозера. Тихое благолепие леса было порвано в клочья.
– Аль Мадонна! Вот это шутка! Не умер ли сеньор Гитлер в 64-м?! – раздалась еще одна порция издевательского хохота.
– Не понимаю, почему бы вам и не знать, что здесь жил Адольф Гитлер – спокойно сказал Виктор. – Но я не настаиваю.
– Конечно, – сказал аргентинец злым голосом и тут же перешел на «ты». – Ты думаешь, я не способен узнать журналиста, когда он стоит передо мной? Тут таких, как ты, знаешь, сколько было? Промахнулся, дорогой! Промахнулись, сеньор Лавров! Нанимают расследователя и посылают сюда, чтобы разнюхать что-нибудь про Гитлера!
– Да я не… – хотел было возразить Виктор, но Мюллер продолжил свои восклицания:
– …Слушай ты, журналист! Пусть моя матушка и работала у него горничной, но сам-то я ничего не знаю, так как меня тогда и на свете еще не было. И я не знаю, как кричат «Хайль Гитлер!» или «Зиг хайль!», понимаешь?
– Вы ошибаетесь, – сдержанно сказал Виктор. – Я не для того сюда приехал, чтобы что-то выведывать о Гитлере в Аргентине, когда на эту тему уже вышла не одна книга и…
– …Не заговаривай мне зубы, писака! Вали отсюда, пока цел! – почти взвизгнул Ден и сжал ручку топора.
Виктор встал с велосипеда во весь свой немаленький рост. Ден оценил его внешний вид, крепкую фигуру и волевой взгляд, слегка вздрогнул, но не отступил.
– Даже не думай! – на этих словах Ден взялся за ручку топора двумя руками. – У меня черный пояс!
– А у меня черный пистолет, – не меняя спокойного тона, парировал украинец.
Это осадило пыл неуравновешенного дровосека. Он опустил глаза и поставил топор к валуну. Потом поднес руку к глазам, сжал ее в кулак, снова разжал и посмотрел на пальцы. Они слегка дрожали. А Виктор продолжал:
– Глупо начинать знакомство с угроз. Не правда ли?
Ден пожал плечами, не зная, что ответить.
– Да не нужен мне твой Гитлер! Я просто гулял. А тут вижу дом – по телевизору показывали фотографии несколько раз. Думаю, он или не он. Решил спросить. А ты за топор сразу…
Дровосек уже понял, что выглядел глупо, и ему стало стыдно.
– Очень сожалею, сеньор Лавров, – сказал Ден медленно. – Не обижайтесь! Я вчера вечером ужрался «в тряпки», а сегодня меня мутит.
– Ну, так бы сразу и сказал, – с облегчением выдохнул Виктор и полез в рюкзак. – Будем лечить.
Дровосек насторожился и сделал шаг назад. Украинец улыбнулся и вынул бутылку украинской горилки с перцем.
– Че-е-е-е! – восторженно протянул аргентинец, и глаза его загорелись желанием.
Надо сказать, что бутылка крепкого спиртного оказалась в рюкзаке Виктора не случайно. Лет пятнадцать назад в дремучих джунглях Амазонки бутылка горилки с перцем спасла украинцу жизнь. Он напоил двух вождей туземного племени и, пользуясь замешательством остальных дикарей, сбежал из плена. С тех пор, уезжая в командировку в любую, даже цивилизованную страну, Лавров всегда брал с собой пол-литровый талисман с родины. Иногда он применял этот ликероводочный «амулет» как твердую валюту. Например, в восточноафриканском племени макондэ он выменял перцовку на великолепную статуэтку местных мастеров из черного дерева – Маску Ужаса. Так африканцы изображали лица европейских колониалистов из Германии и Великобритании. Она по сей день украшала одну из полок в доме журналиста.
Агрессивный дровосек стал более покладистым, а его глаза возбужденно блестели. Он взял в руки бутылку и посмотрел на этикетку. Он, конечно, ни слова не понял на кириллице, но увидел главное, что на всех языках пишется одинаково: 40 градусов.
– Вот это повезло! – воскликнул Мюллер, дрожа от предвкушения – Черт возьми!
– Повезло, повезло, – ворчливо произнес Виктор. – Так и будем стоять?
– Я сейчас, сеньор. Я сейчас за стаканами сбегаю… – суетился Ден. – Или может… в дом?
Виктор мог и в дом, но от Дена так разило потом, что в помещение с ним заходить было, мягко говоря, не очень приятно.
– Нет-нет. Лучше на воздухе. Здесь виды очень красивые, – ответил журналист и беспрепятственно снял крышку с объектива своего «Никона». Он осмотрелся как охотник, вышедший на заимку в открытие сезона.
Дена уже не интересовало, журналист перед ним или кто-то другой. Главное, что была бутылка. Он вприпрыжку побежал в хижину, а Виктор сделал пару удачных кадров озера и заветного дома. В разговоре с аргентинцем Виктор, конечно, лукавил. Целью его визита к озеру был именно дом. Тот дом, фотография которого облетела ведущие печатные издания мира, где утверждалось, что это последнее пристанище главного злодея XX века, вождя нацистской Германии Адольфа Гитлера. Виктор никогда не воровал фотографий из интернета, а предпочитал делать снимки сам.
– А у тебя действительно есть пистолет? – недоверчиво спросил Ден из окна своей хижины.
– Да! И полная голова патронов от тебя, амиго! – съязвил Лавров. – Ты несешь стаканы?
– Несу, несу! – эмоционально, словно боясь потерять свой шанс, прокричал аргентинец и исчез в темном проеме окошка.
Через полминуты на валуне стояли два небольших стаканчика из древесной коры. «Не густо, – подумал Лавров. – Он, наверное, ест тоже, только когда кто-то что-нибудь принесет».
Прополоскав горилкой рот, Ден Мюллер улыбнулся мягкой, почти детской улыбкой, и от его нелюдимости не осталось и следа.
– Друг, это то, что надо! – сказал он, с наслаждением проглотив горилку и выдохнув. – Ты даже не представляешь, какое добро сегодня сделал.
Виктор слегка пригубил из своего стакана и улыбнулся в ответ. Через пятнадцать минут аргентинец уже водил Виктора вокруг дома-красавца, стоящего у озера, и рассказывал.
Лавров слушал и оценивал колоссальный труд зодчих середины XX века. Роскошное строение, облицованное кедром, с черепичной крышей, каменным фундаментом и террасами хоть и было возведено много лет назад, но вселяло огромное уважение к архитектору и строителям. Дом, что называется, на века. Настоящие деревянные окна, а не пластиковые стеклопакеты. Такое дерево сушилось в специальных хранилищах не один месяц, пропитывалось специальным раствором, и в результате такая древесина уже не боялась никакой влаги. Внутри дома были ванны с душевыми кабинами, большой камин, комбинированное отопление – дровяное и газовое, летом в этих краях это необходимо. Да, еще неподалеку, на горе, располагался собственный резервуар для сбора дождевой воды.
– А как насчет электричества и телефона? – поддерживая разговор, спрашивал Виктор, а сам тем временем раскадровывал дом с близкого расстояния.
– Электричество, конечно, есть, – ответил дровосек. – И телефон тоже. В горах с мобильниками трудно. Чаще не работают, чем работают. А протащить сюда телефонную линию еще в прошлом веке стоило кучу денег.
– Хороший дом.
– …Но в любой день могут вернуться… хозяева.
– А кто они – хозяева? – спросил Виктор напрямую.
При этих словах Ден остановился и замер.
– Тебе лучше не знать этих людей. И не спрашивать о них. Это страшные люди.
– Чем же они такие страшные? – не унимался Виктор.
– Пойдем обратно, – отрезал дровосек. – Если они вдруг нагрянут…
Совсем скоро Виктор и Ден вернулись к валуну, где стояла только что начатая бутылка перцовки.
– Вот в городе все постоянно хотят бросить все и уехать в горы. А тут, в горах, в одиночку, и рехнуться недолго. Без компании, без друзей, без женщины…
– А что держит?
Аргентинец, хоть и услышал вопрос Лаврова, уклонился от ответа и продолжил:
– …Особенно без женщины!
Виктор смотрел на гидроплан «Дорнье Валь», мерно покачивающийся на глади горного озера. Это была одна из наиболее известных и широко распространенных немецких летающих лодок. Поддерживающих поплавков у него не было – устойчивость гидроплана на воде обеспечивали боковые спонсоны фюзеляжа. «Интересно, кто на нем летает и куда? Самолет-то не старый, и на ходу… А в доме никто не живет… Странно…» – думал Виктор, попутно слушая болтовню Дена.
– Хотя с другой стороны – одному оно может и лучше… Никаких тебе капризов, истерик, то не так, это не эдак. Только ты все время должен, только ты виноват во всех бедах и неудачах, с тебя спрос за все. А взамен что? Безразличный взгляд и ужин из полуфабрикатов?
Лавров подлил Дену горилки. Было ясно, что аргентинцу уже давно и отчаянно хочется поделиться с кем-нибудь наболевшим. Виктор решил не перебивать дровосека и дать ему возможность излить душу. «Молодец, Лавров, скоро психологом сможешь подрабатывать…»
– Вот была у меня жена, – Ден залпом опрокинул содержимое своего стакана и занюхал рукавом. – И что? Жили под одной крышей, как чужие люди, могли за целый день и слова друг другу толком не сказать. Возвращался по вечерам домой и думал: «А зачем я туда иду?» Да я у соседской собаки видел больше радости от своего появления в доме, чем у этой стервы! В бары стал наведываться, чтобы только подольше не возвращаться в это болото…
Ден энергично поставил стакан перед Виктором, давая понять, что пора обновить.
– Тепла от нее не было, понимаешь? Нежности, уважения, понимания, чтобы знать, что тебя поддерживают и ценят в любой ситуации, чтобы было это ощущение тыла. Одни упреки, нытье, «голова болит», вон у подруги муж молодец, дом большой, жена в роскоши купается, а я всю жизнь на тебя угробила. А как тут станешь «молодцом», когда в тебя не верят?! Эх, да что там…
Виктору на секунду показалось, что на глаза Дена навернулись слезы – то ли от тягостных воспоминаний, то ли от ядреной перцовки.
– Так я стал лесорубом. А ведь был… пилотом… Как ж я летал!.. «Полубочка», «бочка», «петля Нестерова»…
Ден выудил из кармана сигарету, чиркнул одноразовой зажигалкой и глубоко затянулся.
– Подожди, подожди… – Виктор не мог поверить своей догадке. – Ден Мюллер… Так это ты на соревнованиях в Массачусетсе кубок взял?!
– Да, 15 лет назад.
– Как же, как же, помню. Браво, маэстро. Что еще можно сказать?
– Не издевайся, сеньор… Лавров.
– Да я не издеваюсь, сеньор Мюллер. Я до сих пор помню, как тебе вручали кубок, венок надели на плечи… А тебя все курить тянуло – хотел сбежать.
Виктор и Ден засмеялись вместе.
– Да-а-а, были времена, – с ностальгией в голосе произнес Ден.
Виктор прокашлялся от едкого табачного дыма. Ден курил какую-то редкую гадость.
– А теперь послушай, что я тебе скажу, темпераментный аргентинец. Тебе плохо?
– Плохо…
– А никто не говорил, что будет хорошо. Женщины? Ну, да… Они не такие, как мы. Они просто другие. Понимаешь? Нам никогда не понять, почему они подходят к зеркалу чаще, чем к мужу. Они никогда не поймут, почему мы смотрим футбол и даже когда радуемся – ругаемся!
Виктор вдруг заговорил очень эмоционально, если бы не цвет волос и явный акцент, со стороны можно было бы подумать, что он тоже аргентинец. Ден же только тихо сидел, слушал и хлопал глазами.
– Вот ты хочешь, чтобы она с тобой футбол смотрела? А ты с ней «Рабыню Изауру» – не хочешь! – продолжал Лавров.
– Да черт с ним с телевизором! А как же любовь до гроба?
– До чьего гроба? До твоего или до ее? Кто первый? Пожалуйста, соревнуйтесь! Но не надо напрягать друг друга. И тогда будут и гармония, и семейный покой… и дети…
Аргентинец в очередной раз проглотил содержимое своего стаканчика без закуски.
Где-то высоко над их головами черногорлый трогон легко перепрыгнул с ветки на ветку.
– А что дети? Никому мы не нужны! Дети, не дети… вот наплодишь, а потом они будут ждать, когда ты скопытишься и оставишь им дом, машину… В общем, что есть, то и оставишь…
– Зря ты так о детях, дружище. У меня растут дочки. Ради них и живу, и мотаюсь по всему свету. Приезжаешь домой – старшая умничает, младшая – пищит… Красота!.. А так что? Стариной трусить и воздух коптить? Без детей нельзя, Ден. Никак нельзя… Жизнь так устроена: они наши дети, как и мы чьи-то дети.
– Ну, может быть, ты и прав… – задумчиво вздохнул Мюллер.
Ден был уже изрядно выпивши – видимо, разбавил то, что еще не успело выйти из организма со вчерашнего дня. Он продолжил изливать душу:
– Я ведь матери своей почти не помню. Отец был немец. К фюреру приезжал… А она – горничная, молодая, ну и… А потом он уехал… в общем, через год я появился, в 65-м году. А он, старый козел, так и не вернулся…
Виктор слушал аргентинца, и вдруг его прошибло потом.
– А как звали отца?
– Отто… Говорили, он был археологом… Фамилию не помню.
– Отто Ран?
– Да-а, – удивился аргентинец. – А откуда ты знаешь?
– Работа у меня такая – все знать.
Виктор все еще не мог прийти в себя. Только тут он понял, почему этот дровосек казался ему таким знакомым. Пятьдесят лет назад у простой аргентинской горничной родился сын от нацистского преступника. Знал бы этот аргентинец, кем на самом деле был его отец…
Виктор стоял молча, уставившись в одну точку. Пьяный Ден Мюллер, который, оказывается, был вовсе не Мюллер, продолжал бормотать:
– Меня дед воспитывал – старый садист. Все через розги… Вот и не знаю, как это: быть ребенком с мамой и с папой.
– Никогда не поздно узнать. Вернись к своим детям, старик. Меньше требуй, больше чувствуй, понимай и верь. Поверишь в них – они тоже в тебя поверят, а тогда и уважать будут.
– Да?! – опять наивно спросил Ден.
– Только так и не иначе. А то так и будешь всю оставшуюся жизнь пить и с похмелья кидаться с топором на журналистов, – подковырнул лесоруба Лавров.
– А давай полетим? – Ден, пошатываясь, поднялся на ноги. – Это мой гидроплан. И ты знаешь, какой я пилот! Полетели!
– Куда? – удивился Виктор.
– А куда тебе надо? Я даже денег с тебя не возьму.
– Я никуда не собираюсь лететь. Мне пора обратно, в Барилоче, а ты пойди лучше проспись.
Собеседники не заметили, как наступила вторая половина дня. Виктор поднялся и протянул Дену руку. Пьяный аргентинец вместо того, чтобы пожать ее, бросился на шею новому другу.
Виктор стоял и не знал, что ему делать. Он никогда бы не подумал, что подружится с сыном… оберштурмфюрера СС Отто Рана.
* * *
Виктор и Анабель поднимались по трапу в рейсовый самолет.
– Расстояние от международного аэропорта Сан-Карлос-де-Барилоче, который называется Тениенте Луис Канделариа, до столицы Чили Сантьяго составляет восемьсот восемьдесят пять километров, – щебетала Анабель на русском языке. – Это около полутора часов лету.
– Хорошо не на ишаках, – буркнул Виктор.
– А что такое «ишаках»? – тут же спросила любознательная спутница.
– Шагай, шагай! – тем же тоном сказал украинец, – Нам еще лететь полтора часа. Не убивай меня до взлета.
В ответ Анабель только закусила губу и, нахохлившись, как воробей, вошла в салон лайнера.
Лавров откровенно наслаждался обществом своей спутницы сеньориты Феррер. Она то поражала его своими глубокими познаниями истории, геополитики и лингвистики, а то вдруг задавала такие детские вопросы, которые просто ставили его в тупик: иди знай, серьезно она говорит или шутит. Эта особенность Анабель держала Виктора в тонусе. К тому же, журналисту импонировала строптивость характера племянницы Абеля Касти. Иногда она могла отчебучить такое, что мало бы не показалось никому.
Красавица-аргентинка сразу же заняла место у иллюминатора.
– Я у окошка! – выдохнула Анабель, сев в кресло.
– Нет проблем, – сказал Виктор и сел рядом.
Анабель всячески старалась привлечь к себе внимание Виктора.
– Люблю небо! – опять нарушила тишину Анабель. – Наверное, в прошлой жизни я была птицей.
«Наверное, дятлом», – хотел было сказать Лавров, но промолчал.
– А вы не хотели бы стать птицей? – продолжала играть дурочку аргентинка.
– В моем возрасте все птицы уже давно сдохли, – ответил Виктор, доставая наушники от плеера под смех собеседницы. – Разве что только попугаи. Но попугаем я быть не хочу.
Виктор подключил наушники к плееру, предвкушая звуки «Зимнего солнца». Эта музыка стала гимном его поездки.
– Вы что же? Даже не поговорите со мной? – наигранно обиделась Анабель.
– Нет, не поговорю.
– И это после того, что между нами было?! – продолжала ломать комедию аргентинка.
Виктор застыл от удивления.
– Что же это между нами было?
– Танго! – выпалила Анабель. – Танго у нас считается танцем любви и после него мужчина – он как любовник для женщины.
Строптивая аргентинка смотрела своими большими красивыми глазами прямо в глаза Лаврову, скорчив обиженную гримаску. Но тот нисколько не смутился.
– Так мы с вами танцевали финское танго, – картинно жестикулируя, разъяснил украинец. – А у них после танца мужчина и женщина идут охотиться на тюленей. А здесь тюлени не водятся. Так что приятного сна.
Виктор, как ни в чем не бывало, надел наушники, закрыл глаза и включил песню, о которой мечтал. Под музыку в самолете лучше думалось.
У Лаврова все не выходил из головы его вчерашний собеседник – Ден Мюллер. Вероятно, старик, который его воспитывал, дал ему свою фамилию. Интересно, а ведь сын оголтелого нациста, гангстера, наркоторговца стал, в принципе, неплохим парнем, пилотом-спортсменом. Вот уж действительно: как вы яхту назовете, так она и поплывет. Правда, личная жизнь у него не сложилась.
«А у тебя сложилась, Лавров? – сам себя спрашивал Виктор. – Сложилась. С кем только ни складывалась – страшно вспомнить. И с бывшей людоедкой, и с шаманкой, и с охотницей на львов, и с верховной жрицей майя, и…»
Виктор открыл глаза. В соседнем кресле уснула Анабель. Молодая, красивая, знойная аргентинка…
«Вот сидит девушка, – продолжал думать Лавров. – Ее будущее предопределено. Да, сейчас она администратор офиса, но когда освободится место, она станет редактором. Так что ее работа ей нравится. И город у них хороший. Сейчас просто не сезон – зима. А летом это самый лучший горнолыжный курорт в Патагонии. К ним в Барилоче приедет много состоятельных молодых людей со всей Южной Америки. Она выйдет замуж, нарожает мужу детей».
Виктор и не подозревал, что эта беззаботная с виду красотка уже успела пережить настоящую личную драму. Полтора года назад Анабель была абсолютно счастливой и… влюбленной. Ее избранником был парень из добропорядочной обеспеченной семьи, знакомой ее дяде по издательскому бизнесу. Он учился в Европе и приехал на университетские каникулы домой. Они познакомились на вечеринке у общих знакомых и с той ночи не расставались до самого конца переполненных поцелуями и восторгами каникул… Потом ему нужно было возвращаться на учебу, и они договорились, что она приедет к нему через полгода. Поначалу тоскующие друг без друга влюбленные созванивались каждый день и проводили за разговорами долгие счастливые часы. Но спустя какое-то время их виртуальные беседы начали сокращаться, он стал ссылаться на бешеную занятость в университете, иногда по несколько дней не выходил на связь… А однажды на видеозвонок Анабель по скайпу ответила какая-то блондинка в футболке с мультяшным солнцем, которую аргентинка подарила любимому перед его отъездом. Анабель собрала всю волю в кулак и не стала растягивать боль от предательства бесполезными выяснениями отношений, а просто раз и навсегда оборвала связь с человеком, разбившим ей сердце, – благо, современные технологии позволяют сделать это всего в несколько кликов. С тех пор в характере Анабель Феррер появилась жесткость, девушка всеми силами стремилась доказать себе и окружающим, что она в этом мире чего-то стоит, ударилась в работу и нацелилась на серьезную карьеру. Стараясь не замкнуться от горя в себе, веселая и остроумная по натуре аргентинка построила вокруг себя стену из сарказма, который помогал ей не подпускать слишком близко никого из огромного числа ее поклонников. Но в глубине души Анабель продолжала верить в возможность счастливой и верной любви…
Полет прошел без особых приключений, и вот уже приятный голос стюардессы объявлял о посадке в международном аэропорту имени коммодора Артуро Мерино Бенитеса.
