Глава 17

Ранний рассвет следующего дня застал их в кабинете профессора в анатомическом театре, где Таня и Володя ждали результатов исследования. Лучи раннего солнца пробились сквозь сплошную линию туч, рассыпались на полированной ореховой поверхности письменного стола. День обещал быть по-весеннему солнечным и теплым.

Оба молчали. Ужас прошедшей ночи до сих пор был перед глазами обоих, и казалось, этому не будет конца. Он застилал сплошной пеленой мысли, парализовал чувства и волю. И Тане было очень тяжело прийти в себя после страшной находки, бегства по опасным ночным улицам и вида озверевшей толпы, собирающейся их разорвать.

Не менее тяжело было Володе. Он никак не мог прийти в себя от мысли, что он, юрист, бывший офицер, пусть даже полицейской службы, бывший следователь по уголовным делам, помогал спрятать тело жертвы убийства, заметал следы страшного преступления, а значит, по закону становился пособником убийцы. И не важно, что никто не соблюдает этот закон. Володе было плохо от одной только мысли о том, что он это сделал. И ничто не могло уменьшить его страданий. Даже изумительное лицо Тани, на которое падал солнечный свет.

Дверь скрипнула. Появился профессор. Он выглядел более усталым, чем они.

— Ну что, молодые люди, — профессор тяжело опустился в кресло и налил себе стакан воды, — сказать могу мало, но кое-что есть. Как я уже говорил, тело принадлежало женщине до 40 лет. Она мертва уже дня четыре, не меньше. Тело убийца расчленил после смерти.

— А можно установить причину смерти? — спросила Таня.

— Это сложно, но я попробовал. Это не яд. И это не удушение. И, конечно, это не естественная смерть. Судя по тем признакам, которые были у меня в наличии, я могу предположить либо колото-резаную рану в области шеи или сердца, либо тяжелый удар по голове. Жаль, у нас нет второй половины грудной клетки, где расположено сердце. Исследование сердца показало бы мне намного больше. Но по состоянию сосудов, крови и кожного покрова яд и удушение я полностью исключил.

— Колото-резаная рана… — задумчиво повторила Таня.

— Да. Ее могли ударить ножом в сердце. Ей могли перерезать горло. Наконец, ей могли дать тяжелым предметом по голове. Одну могу сказать: смерть была внезапной и без мучений. Тело разрезали только потом.

— А чем? — полюбопытствовала Таня.

— Это хороший вопрос! По тому, как были сделаны разрезы, я могу сделать несколько выводов. Тело резали либо острым мясницким ножом, либо заточенным тесаком. Скорей всего — длинный мясницкий нож. Это не топор и не пила. Разрез тканей легкий, быстрый, нет рваных краев. Да, еще могу сказать, что от времени убийства до момента расчленения тела прошло не меньше часа, а может, и больше. Это означает, что когда тело принялись резать, следов крови не было.

— Это сделал один человек? — Таня внимательно слушала профессора.

— Похоже, что один. И из этого я могу сделать два следующих важных вывода. Первый: человек, который разрезал труп, не имел специального медицинского образования. Как бы вам объяснить… Он резал не правильно, не так, как учат разрезать трупы в медицинских вузах. Но, несмотря на отсутствие анатомических и медицинских знаний, справился со своей задачей быстро и легко. Почему? Отсюда я делаю следующий вывод: убийца поступал с телом так много-много раз. Это не первое убийство. И даже не второе. У него огромный опыт, и опыт помог ему там, где подвели знания.

— Это третье убийство, — сказала Таня.

— Нет, — профессор покачал головой, — определенно не третье. На третий раз нельзя получить такой опыт. Он очень интересно, хотя и неправильно, разрезал межреберную ткань, справился с плечевыми сухожилиями и обошел те места, где могли быть проблемы от соприкосновения с костью. Нет, я уверен, это не третье убийство.

— Какое, по-вашему? — нахмурилась Таня.

— Десятое, как минимум. Я бы точно сказал, что не меньше десяти…

— О господи… — сокрушенно вздохнула Таня.

— Ищите другие жертвы, — посоветовал профессор, — похоже, вы про них просто не знаете. Не обязательно он убивал раньше в Одессе. Может, это заезжий гастролер, приехал недавно. Но то, что он много убивал раньше, — голову на отсечение даю!

— Он резал трупы по какой-то системе или просто так, как придется? — Володя задал первый вопрос.

— Я бы сказал, как придется. Анатомической системы, как обучают в медицинских вузах, во всем этом нет. Но я бы сказал, что у него может быть своя собственная система, понятная только для него одного и порожденная его безумием. Да, я бы именно так и сказал.

— А убийца — мужчина или женщина? — полюбопытствовала Таня.

— Это может быть кто угодно, — профессор сокрушенно покачал головой, — для того, чтобы так разрезать тело, не требуется особенной физической силы. Убийцей может быть и мужчина, и сильная, физически развитая, здоровая женщина.

— Конечно, нельзя понять, было ли совершено над жертвой насилие как над женщиной? — спросил Володя.

— К сожалению, нельзя, — согласился профессор. — Для такого анализа частей тела недостаточно. По крови и кожному покрову это нельзя определить. Но, если тебя это утешит, могу сказать, что под ногтями жертвы я не обнаружил чужой кожи или какого-то вещества. Это означает, что она не сопротивлялась, не царапала своего убийцу, не пыталась уцепиться за стены, пол и прочее. По всей видимости, не сопротивлялась потому, что умерла слишком быстро для этого. А умерла быстро потому, что подпустила убийцу близко к себе. Только с близкого расстояния можно нанести такой мгновенный удар. Возможно, она была знакома с убийцей. Можете это использовать.

— Как вы думаете, — спросила Таня, — на месте убийства должны были остаться следы крови? Или это бескровное убийство?

— Все зависит от способа убийства, от того, как она была убита, — ответил профессор. — Точный удар в сердце не дает много крови. А вот если ей перерезали горло или ударили в горло ножом, тогда будет очень много крови, просто фонтан. Особенно если попали в сонную артерию. Но вот если ее ударили по голове мягким тупым предметом, например, мешком с песком, тогда крови вообще не будет.

— А в том месте, где разрезали тело? — уточнила Таня.

— И в том месте, где убийца расчленил тело, крови вообще не будет. Как я уже сказал, ее разрезали через час или через два после наступления смерти. За это время кровь полностью успела свернуться и загустеть. Я бы сказал так: ее убили где-то и оставили в покое лежать мертвой. А через час или два начали расчленять тело — может, ее куда-то перенесли.

— А на теле вы не обнаружили каких-то волокон — к примеру, от одежды, или следов земли, песка, глины? — спросила Таня.

— Странно, что вы задали этот вопрос в то время, когда я и сам хотел вам кое-что рассказать, — улыбнулся профессор. — Действительно, я обнаружил кое-что, чего пока не могу объяснить. Это не волокна одежды, и не то, что вы перечислили. В районе плечевого сустава, в месте, самом ближнем к шее, я обнаружил крошечные ранки. В тело попали мельчайшие кусочки фарфора.

— Фарфора?! — переспросили одновременно Володя и Таня.

— Именно. Частички фарфора, стекла. Попали они уже после смерти, на голую кожу. Что это такое, я не могу объяснить.

— А вы уверены, что это именно фарфор? — спросила Таня.

— Уверен. Один кусочек был больше других, и я сумел провести исследование. Да и без специального анализа это можно было определить.

— А какой фарфор — из которого делают посуду, люстры, или еще что-то? — продолжала интересоваться Таня.

— А вот это я пока не смог определить, — улыбнулся профессор, — и сам бы хотел узнать. Я не понимаю, как на теле мог оказаться фарфор, да еще такие крошки. Это странно. Думайте над этим. Узнаете — потом расскажете.

— Я тоже не понимаю… — удивился Володя.

— Может, посудная лавка, стеклянная мастерская? — задумалась Таня. — И там тело было спрятано?

— Только не стеклянная мастерская, — сказал профессор. — Такой фарфор делают на крупных заводах, это фабричное производство. В Одессе такого завода нет.

— А на руке такого фарфора не было? — спросила Таня.

— Нет. Только возле шеи. Это единственная странность, которая поставила меня в тупик. Я пока не могу ее объяснить.

— Спасибо вам огромное! — воскликнул Володя.

— Пожалуйста. Я рассказал все, что узнал. Скажите, зачем вы ведете расследование? — прямо задал вопрос профессор.

— И сами не знаем, — пожал плечами Володя, — охотничий азарт бывшего полицейского, наверное. Но в любом случае убийцу надо найти.

Таня и Володя медленно шли пешком по направлению к Привозу. Прежде чем отправиться домой, Таня хотела убедиться, что все спокойно, никто не обнаружил остальные части тела. Впрочем, убийца умел прятать — в первых двух случаях оставшиеся части тел так и не нашли.

— Я вот о чем подумал, — сказал Володя, приноравливаясь к шагам Тани, — почему до сих пор не найдены головы? Куда он их прячет?

— И прячет явно не для того, чтобы жертвы не были опознаны, — подхватила Таня. — Может, он оставляет их у себя?

— Оставляет у себя? Такой сумасшедший?

— А какой же еще? — Таня передернула плечами — получилось довольно резко. — Я тут вот о чем подумала. Может, ты пороешься в старой полицейской хронике, в архиве, в давних подшивках газет, и узнаешь, были ли убийства такого же типа? Вдруг много лет назад что-то подобное уже произошло?

— Это прекрасная мысль! — оживился Володя. — Боюсь только, что от архива мало что осталось. Его столько раз жгли…

— Ну, где-то что-то могло и остаться. Поищи. Мы должны это знать.

— Ты вспомнила Людоеда? Илью Кодыму? — спросил Володя.

— Может быть, — Таня бросила на него тяжелый взгляд. Ей было больно и неприятно вспоминать Людоеда. Особенно то, что произошло потом.

На Привозе не все было спокойно. Возле входа в Фруктовый пассаж собралась толпа. В основном это были женщины, торговки. Они кричали все одновременно, отчего ни слова нельзя было разобрать.

— Вот видишь, — Таня нахмурилась и ускорила шаг, — видишь… Я боялась этого… все-таки что-то нашли…

Сквозь толпу Володя с Таней разглядели лежавшую на земле женщину в пестром ситцевом платье. Лицо ее было все в крови. Она лежала неподвижно, в неестественной позе, а бабы, сгрудившись, галдели над ней.

— Что тут такое? — Таня с Володей врезались в толпу. — Что случилось?

Таня разглядела несколько знакомых торговок — страшные сплетницы, они совали свой нос во все, что произошло.

— Так Анютку забили… — одна из торговок обернулась к ней, — ту, шо цветами торгует с лимана.

— Как забили? — не поняла Таня.

— Да просто! Выволокли во двор, стали всем скопом лупить, а она глянь — мертвая уже лежит! Стало быть, забили.

— Да за что? — Таня была в шоке.

— Как за шо? Да как ее, паскуду, не убить? Да сук таких пошто земля носит? — вдруг заголосила торговка, упершись кулаками в бока. — Сдохла — и хорошо, шо подохла, аспида треклятая, рыло свиное… Гадское отродье и надо было прибить!

— Да за что? Что она сделала? — Таня сама была готова кричать.

— Так младенца своего загубила! Задушила, проклятая.

Таня охнула. Володя с ужасом уставился на нее.

— Как это задушила? — спросила Таня.

— А вот так! Пришли к ней цветы покупать, тюльпаны, такое всякое, да одна бабонька юбками своими цветы на землю сбросила… Задела, значит. Глядь — а под цветами корзина, а в корзине мертвый младенец мужеского полу лежит… Под цветами, значит… Весь синий, задушенный… А младенцу-то от роду всего пара дней. Ну, баба в крик, тут все прибежали… Выволокли Анютку на дорогу и давай до смерти бить за то, что младенца своего загубила… задушила, значит…

— Да откуда вы узнали, что это она задушила? — воскликнула Таня.

— А кто же еще? Не я же его душила! — Баба уставилась на Таню с глубоким непониманием. — Анютка девка молодая, с мужиками шлялась. Забеременела, значит, а позору забоялась… Вот младенца своего и загубила, сука проклятая… До смерти задушила, гадина…

Отойдя от торговки, Таня приблизилась к окровавленной девушке, лежащей на земле. Она была мертва, и видно это было невооруженным взглядом.

— Мертвый младенец… третий мертвый младенец… вот он… — с ужасом прошептал за ее спиной Володя. Тане хотелось плакать.

Сосновский никогда не умел использовать женщин в своих интересах. А быть милым и обаятельным для всех ему не позволяла гордость. И в этот раз ему пришлось не сладко. Прыщавая девица в полицейском архиве не спускала с него восторженных глаз. И Володя пошел на крайнюю меру — улыбнулся работнице архива и так кокетливо оперся о столик, что у девицы перехватило дух.

— Девушка, милая, пожалуйста… Только вы можете мне помочь… — Володя был противен сам себе.

— Ой, не могу, ой, и не просите даже, — девица закатывала глазки, флиртуя вовсю, — хоть вы и репортер, а не могу.

— Известный репортер и писатель, — уточнил Володя. — А хотите, я о вас роман напишу? Или газетную статью?

— Ой, да что вы… вы, прямо, такой… — Девица поджимала губки, поводила плечом, и было видно, что она попалась на приманку. В конце концов она сломалась и пригласила Володю в архив. Ему только и было это нужно.

Забыв даже поблагодарить свою спасительницу и тем более пригласить ее на свидание или на ужин, Володя ринулся в пропахшую вековой пылью святая святых. Бывший полицейский архив был темным и страшным. Находился он в помещении старой биржи, где специально для уцелевших документов выделили темную, без окон, комнату. Пропускали туда по специальному пропуску, подписанному Ревкомом.

Володя подозревал, что членов Ревкома уговорил Домбровский, который из старых полицейских сводок черпал информацию о сохранившихся одесских буржуях. Чтоб ни одна монета не уплыла в сторону, были приняты такие драконовские меры.

А девица, поддавшись натиску, согласилась пропустить Володю просто так. Конечно, он мог бы получить пропуск, надавив на главного редактора Краснопёрова. Но это потребовало бы и времени, и огромного количества объяснений. А давать объяснения Володя не хотел.

В архиве было тесно, пыльно и темно. Но девица разрешила зажечь настольную лампу, которую специально притащила из соседнего помещения. Однако узкого тусклого кружочка лампы было недостаточно для того, чтобы хоть пробить брешь в окружающей его темноте.

Архив был свален просто в стопки на пол, без всякой системы. И Володя ужаснулся тому количеству пыльных папок, которые доведется ему разворошить. Но выхода не было. Таня всегда оказывалась права. И, скрепя сердце, он подвинул к себе ближайшую стопку. Запах пыли был ужасающий. В папках многие листы были обуглены, часто их совсем не было. И все равно документов было море. Володя погрузился в чтение. Буквально через минуту перед его глазами как живая встала горничная, путано и многословно рассказывающая о своей хозяйке, о ее кавалере-банкире, о том, что та и его не пустила в дом, и ее, горничную, отослала… А еще что-то про битый фарфор под дверью… Строго протокольные вопросы следователя тонули в море слов горничной, ярко описывающей свою жизнь и жизнь своей хозяйки. И тем не менее, судя по протоколу, следователь не дал сбить себя с толку и довел допрос до конца.

Исписанные четким почерком листки пахли сыростью и плесенью. Сохранились они плохо — кое-где буквы уже потекли, некоторые страницы с трудом читались. В одном месте папку погрызли мыши. К счастью, на тех листках, которые объели наглые зверьки, не было ничего, кроме детального плана Ланжероновской и самого дома, а все это не представляло особого интереса. По крайней мере, такого, как полицейский протокол. Володя еще раз посмотрел на год, который стоял на папке, взятой им наугад, — 1895-й.

Со все возрастающим интересом Сосновский прочитал подробности зверского убийства известной в городе хозяйки публичного дома по прозвищу Роза Шип, которое произошло тогда в Одессе. С первых же страниц протокола осмотра тела (вернее, его частей, того, что нашли в комнате хозяйки борделя) он просто не поверил своим глазам! Мертвый младенец. И тело было расчленено в точности так, как в их случае. Это была просто неслыханная удача!

Володя не мог просто так отказаться от ценной папки. А потому, засунув ее под отвороты пальто, решил прихватить с собой. Конечно, это было преступлением, и преступлением серьезным. Но Володя резонно рассудил, что по нынешним временам никто отсутствия папки даже не заметит. Тем более, что валялась она буквально на полу, под кучей других бумаг.

Ведь он мог обнаружить эти документы не сразу, а дней, скажем, через десять. Мог вообще не обнаружить. И то, что он сразу увидел эту папку, Сосновский посчитал неожиданным подарком судьбы.

Отодвинув решительно бумажные груды и поплотнее запахнувшись, Володя быстро покинул помещение архива, не забыв улыбнуться на прощание прыщавой девице.

Таня не поверила своим глазам, когда, открыв дверь квартиры, обнаружила на пороге Сосновского, державшего в руках старую потрепанную папку из бывшего полицейского архива. В комнате он с радостью швырнул ее на стол.

— Вот, убийство Розы Каймановой! — гордо возвестил Володя. — Она же Роза Шип — хозяйка борделя на Ланжероновской. 1895 год. Убийство этой дамочки точь-в-точь соответствует нашим убийствам.

Таня принялась читать. Читала она быстро, и Володю обрадовало выражение ее лица, когда она положила в папку последний листок протокола. Это было для него настоящим комплиментом!

— Невероятно! — Таня была потрясена. — Как ты умудрился это найти?

— Ну… были кое-какие догадки. Все-таки я бывший полицейский, — покривил душой Володя. — Ты ведь заметила главное? Убийцу не нашли!

— Да, — кивнула Таня, — это наш убийца. Он вышел тогда, скрылся от полиции и убивает сейчас, в 1919 году. Судя по прошедшему времени, это человек среднего возраста или даже пожилой.

— Седой кавалер Дуньки-Швабры… — предположил Володя.

— Да, очень на то похоже, — снова кивнула Таня, — и это обиднее всего, потому что слишком уж бросается в глаза. Обидно, что так просто. Я, честно говоря, ожидала чего-то другого. Но может быть и так…

— Ты обратила внимание на то обстоятельство, что и банкира, и горничную Роза Шип отправила от дверей своих апартаментов, не впустив их внутрь? Это может означать, что она знала: внутри ее кто-то ждет.

— Но как она узнала об этом за секунду, если вела к себе банкира? — задумалась Таня. — Значит, до того не знала?

— Записка, — предположил Володя, — записка на ручке двери или приколотая на дверь, которую она успела схватить до того, как заметил банкир.

— Возможно, — согласилась Таня, — в этом случае убийца был не только ее знакомым, но и важным для нее человеком, если ради него она отправила назад богатого банкира.

— Любовь, — хмыкнул Володя, — что для женщины может быть важнее всего? Сколько ради этой самой любви делается женщинами глупостей — страшно сказать! Особенно, если в те годы наш седой убийца был молод и красив.

— Много глупостей, — согласилась, усмехнувшись горько, Таня. — Женщины так устроены, что нам нужна любовь, а потому нас очень легко обмануть.

— Опять получается — кавалер Дуньки, — сказал Володя. — А сводню твою он мог убить потому, что она знала его лично и догадалась, что это он убил Дуньку. А мертвых младенцев оставляет рядом с трупом потому, что псих. Как тебе версия?

— Ты обратил внимание на одно важное обстоятельство? — Не отвечая на вопрос Володи, задумчиво сказала Таня. — Оно есть и в нашем убийстве! Осколки фарфора под дверью Розы Шип. И в нашем случае — тоже крошки фарфора на коже. Что бы это могло значить?

— А ты обратила внимание на то, что тогда предположил судебный следователь? — парировал Володя. — Он предположил, что это осколки статуэтки или вазы, потому что они были расписаны красками.

— Ну да, — сказала Таня, — ведь статуэтку или вазу проще искать, чем непонятно что. Только почему они не нашли?

— Непонятно, — Володя пожал плечами, — и никого не арестовали за убийство. Хотя бы по подозрению…

— Наш убийца умеет прятать концы в воду, — усмехнулась Таня. — Вспомни, ведь у нас на него тоже ничего нет! Ладно, спасибо за папку. Что делаем дальше?

— Я подумываю наведаться в тюрьму, — ответил Володя, — порыться там в архивах. Вдруг что найду…

Когда он ушел, и Таня закрыла за ним дверь, из ванной появился Туча, которого Таня успела там спрятать. Буквально за полчаса до визита Володи он явился звать Алмазную для важного разговора к Японцу.

— Картина маслом! — закатил глаза Туча. — И это наш хозяин кабаре! Он теперь твой хахаль?

— Нет, — рассердилась Таня, — никакой не хахаль, даже близко.

— А ведь он тебя любит, — хмыкнул добродушно Туча, — смотрит за тебя как ошпаренный, аж зубы трясутся. И прибежал до тебя совсем как штырь.

— Много ты понимаешь в любви! — фыркнула Таня и добавила: — Ладно, собирайся, поехали.