В момент побега и Лао Гао, и У Сянсян забрали из своих домов все, что могло обеспечить им средства к существованию. Лао Гао забрал из лавки все серебро. Часть украшений принадлежала ему, недавно выкованные, они хранились на витрине и предназначались для продажи. А вот другая часть принадлежала клиентам. То были старые изделия типа сережек, браслетов, колец и шпилек, которые нуждались в чистке, серебрении или перековке. Клиентов совершенно не волновало то, что Лао Гао из-за своей любовной связи с У Сянсян оставил Лао Бай и скрылся. Прежде всего их заботила пропажа личных вещей, и тут крайней осталась Лао Бай. Но поскольку у Лао Бай как раз случился приступ, народ не решался слишком упорствовать. Все костерили Лао Гао, который казался таким порядочным, а на деле мало того что увел чужую жену, так еще и увел чужое добро. У Сянсян прихватила с собой шкатулку, в которой у нее хранились деньги, вырученные от продажи пампушек. Вообще-то они предназначались для открытия будущего ресторана, но, похоже, теперь об этом не могло быть и речи. То, что оба забрали с собой самое ценное, доказывало, что они не только одинаково мыслили, но из их поведения также можно было заключить, что оба сжигали за собой все мосты, не собираясь возвращаться. Лао Гао не оставил для Лао Бай ни одной прощальной фразы. Пусть вместе они прожили больше десяти лет, но, похоже, что теперь ему было на нее глубоко наплевать. А вот У Сянсян перед своим побегом вырвала листок из амбарной тетради и оставила У Моси записку: «Ничего не говори. Все равно бесполезно. Когда ты вернешься, я уже уйду. Деньги забрала я. Пампушечную оставляю тебе. Цяолин тоже оставляю тебе. Во-первых, чтобы не мыкаться с ней на чужбине, а во-вторых, с тобой ей все равно будет лучше».

Прежде, когда Лао Бай приходила в себя после припадка, Лао Гао по полмесяца не находил себе места. Любое сказанное поперек слово грозило тем, что она могла повеситься. Лао Гао не так боялся ее припадков, как того, что она может повеситься, поэтому старался во всем ей уступать. Сейчас, когда у Лао Бай случился приступ, а Лао Гао рядом уже не было, У Моси беспокоился, что та будет искать случая наложить на себя руки. Однако именно потому, что Лао Гао рядом не было, Лао Бай вешаться не собиралась. Прежде, чтобы оправиться, ей требовалось по полмесяца, а тут ей полегчало уже через три дня. Народ, видя такое дело, снова стал требовать у нее возмещения убытков. При этом больше кипятилась сама Лао Бай:

— Если бы не ваши побрякушки, Лао Гао не на что было бы убегать с этой шалавой. Сами просите, чтобы я вернула вам серебро, а кто мне вернет моего Лао Гао?

В общем, и смех и грех. После побега У Сянсян и Лао Гао У Моси три дня проходил злой. Злился он не потому, что его задумка отомстить с помощью Лао Бай провалилась, ведь если бы он не поехал за ней, а остался караулить любовников дома, они не смогли бы так запросто убежать. Да даже если бы и убежали, то хотя бы оставили деньги. Однако больше всего У Моси злило то, что теперь он должен был в одиночку расхлебывать всю эту кашу. Поскольку они сбежали, У Моси как был, так и остался рогоносцем. Если бы они не сбежали, У Моси бы с ними разобрался. Но теперь брошенным на произвол судьбы оказался именно он. Если рассуждать по уму, так У Моси должен был, как и в прошлый раз, вооружиться ножом и отправиться куда бы то ни было на поиски Лао Гао и У Сянсян. Но У Моси никуда не отправился. Если бы ничего не случилось или случилось, но раньше, он бы отправился на их поиски, но поскольку случилось то, что случилось, и именно сейчас, то У Моси на все это плюнул. Разумеется, если бы ничего не случилось, ему бы и не пришлось никого искать, но случившееся изменило У Моси. Как и в прошлый раз, когда он поехал за Лао Бай, чтобы та сделала грязную работу вместо него, сейчас, когда любовники уже сбежали, он снова взамен личной расправы стал искать другое решение. Пока У Моси жил вместе с У Сянсян, они никак не могли сойтись характерами, ни о чем не могли договориться, У Сянсян то и дело его притесняла, поэтому и он не чувствовал в ней родственную душу. Но теперь, когда эта зануда от У Моси сбежала, у него словно камень с души свалился. Пока она была рядом, для него это была сплошная головная боль. Так на кой черт теперь было эту головную боль возвращать? При том что вернувшаяся боль обещала быть куда сильнее. Если бы любовники не сбежали, все бы сейчас перевернулось вверх дном, а так все, наоборот, упростилось. Кроме того, — размышлял У Моси, — хотя У Сянсян от него сбежала, пампушечная все-таки осталась при нем. Это означало, что теперь взамен У Сянсян он вполне мог приглядеть какую-нибудь Ли Сянсян. Подумаешь, не сошелся характером с У Сянсян, зато он мог сойтись характером с Ли Сянсян. Подумаешь, не чувствовал родную душу в У Сянсян, зато он мог почувствовать такую душу в Ли Сянсян. Подумаешь, У Сянсян наставила ему рога, зато их могла сбросить Ли Сянсян. Коли ему совершенно бесплатно отвалилась пампушечная, он мог спокойно жениться на другой. Причем теперь уже он будет брать кого-то в жены, а не его будут «брать в мужья», как это случилось у него с У Сянсян. Так что заодно он мог выправить свой супружеский статус. Разумеется, ничего замечательного в самой ситуации с побегом жены не было. Поэтому вместо того, чтобы прилюдно проявлять свою радость, У Моси приходилось принимать хмурый подавленный вид. И это самое притворство удручало У Моси больше всего. После побега У Сянсян в пампушечной сразу стало намного спокойнее. Теперь У Моси никто не поучал, никто не бранил, так что он чувствовал себя вольготно как никогда. Но поскольку такое состояние было для него непривычным, он не мог перестать чувствовать себя не в своей тарелке. Точно такие же чувства испытывала и Цяолин. Ее ничуть не огорчило, что ее мать сбежала с чужим дядей. Вместо того чтобы плакать и капризничать, она спокойно ела и играла. Такое поведение девочки еще больше склонило У Моси к тому, что все нужно оставить как есть. Теперь по ночам Цяолин стала спать вместе с У Моси. Они устраивались на одной кровати, поэтому Цяолин не страшилась темноты и могла спать без света. Задув лампу, они всегда еще о чем-то шептались. Но то были разговоры о своем, они ни разу не вспоминали У Сянсян. И еще они всегда говорили о настоящем, ни разу не вспоминая прошлое.

— Цяолин, ты уже спишь?

— Чего?

— Я просил тебя закрыть курятник, ты закрыла?

— Ой, забыла.

— Иди закрывай.

Цяолин начинала противиться:

— На улице темно, я боюсь.

У Моси примирительно ее журил:

— С твоим отношением к курам их бы давным-давно хорьки утащили. Разумеется, я их запер.

Цяолин радостно отвечала:

— Тогда завтра… завтра я помогу тебе запрячь осла.

В другой раз разговор мог быть таким:

— Дядя, ты уже спишь?

— Чего?

— Зажги свет.

— Я только лампу задул — и снова зажги, издеваешься?

— Я хочу писать.

У Моси улыбался, вставал и зажигал лампу. Но если к ним кто-нибудь заглядывал днем, У Моси тотчас принимал скорбный вид и давал знак Цяолин, чтобы та перестала играть или смеяться. Девочка понимала его без слов: пятилетняя кроха, будучи с ним заодно, всхлипывая и вздыхая, тоже начинала изображать, как она несчастна. И даже не это обоюдное притворство, а склонность к нему убеждала У Моси в том, что он изменился. Ведь раньше он таким не был. Но как бы то ни было, нельзя притворяться изо дня в день. Поэтому У Моси принял решение, что они с Цяолин будут притворяться лишь десять дней, а спустя десять дней он начнет жизнь с чистого листа и продолжит заниматься торговлей пампушками. И плевать, что там будут судачить про него люди, это вообще не их дело. Итак, У Моси придумал, что начиная с одиннадцатого дня он будет по вечерам заводить тесто, потом вставать с криком петухов и начинать стряпню. В день он по-прежнему планировал стряпать по семь кастрюль пампушек, которые по-прежнему собирался продавать на перекрестке. Цяолин он будет брать с собой. Кстати сказать, теперь, после ухода У Сянсян, его вдруг перестала напрягать торговля пампушками. Напрашивался вопрос: «А как же разговоры с клиентами?» Дело в том, что раньше ему требовалось говорить по указке У Сянсян, теперь же он мог говорить что хотел, а мог, если хотел, вообще молчать. После продажи пампушек он мечтал вместе с Цяолин по ночам снова строить церковь Лао Чжаня. Еще он думал как-нибудь презентовать Лао Суню бараний окорок, чтобы тот при случае помог ему подобрать какую-нибудь Ли Сянсян. В прошлый раз его сватал Лао Цуй, но на Лао Цуя у него надежды больше не было, так что на этот раз он обратится к Лао Суню. Мечты мечтами, но не подошел еще день десятый, как уже на пятый день У Моси пришлось отправиться на поиски У Сянсян. Утром У Моси замешивал тесто, Цяолин рядышком чистила лук. На доске у них лежал кусок мяса: они задумали приготовить фарш и налепить пельменей. И тут к ним пожаловал Лао Цзян, хозяин хлопковой лавки с улицы Наньцзе. Поскольку У Моси и Цяолин уже понимали друг друга без слов, то, едва заслышав, что к ним приближается гость, они тут же все, что лежало на столе: мясо, лук, тесто, редьку — попрятали в кастрюлю и накрыли крышкой, а сами, готовые к встрече Лао Цзяна, напустили на себя скорбный вид. Раньше пампушечная была яблоком раздора между семейством Цзянов и У Сянсян, из-за чего, собственно, У Моси как-то раз и «устроил разборку в Яньцзине». Поэтому сейчас У Моси решил, что Лао Цзян пришел к нему, чтобы поднять разговор о пампушечной. Ведь раньше эта лавка принадлежала семейству Цзянов, а не семейству У. Но теперь, когда хозяйка по фамилии У сбежала, У Моси запросто могли попросить собрать вещи и убраться вон. Может быть, Лао Цзян именно так и думал, но вот У Моси совершенно не собирался сдаваться. Раз уж У Моси и У Сянсян были супругами, то, несмотря на побег жены, пампушечную он уже мыслил как свою. Вот если бы чуть раньше У Сянсян прогнала У Моси, ему бы снова пришлось стать разносчиком воды. Так что сейчас, решив дать отпор семейству Цзянов, У Моси как никогда был готов защищать свои права. Ведь позже благодаря этой пампушечной он собирался жениться. Так что на самый худший случай ради этой лавки он был готов устроить в Яньцзине еще одну разборку. И тут уж он будет действовать до конца. Если в прошлый раз, защищая У Сянсян, он еще трусил и поэтому убил только собаку, то теперь, отстаивая лавку, он был вполне готов убить и человека. Однако, вопреки ожиданиям У Моси, хозяин хлопковой лавки Лао Цзян не стал поднимать вопроса о пампушечной, а только спросил:

— Ну что, парень, сбежали от тебя, что думаешь делать?

Поняв, что речь будет идти не о лавке, а об измене, У Моси расслабился. На этот счет он уже давно успокоился. Но только если раньше У Моси говорил, что думал, то теперь он изменился. Поэтому, тяжело вздохнув, он стал плакаться:

— Дядюшка, я в таком смятении, в голову ничего не приходит. А вы сами что думаете?

— Когда у тебя уводят жену, нельзя оставлять этого без ответа.

— А что бы вы предложили?

— Раз жену увел Лао Гао, надо разнести его лавку. Справишься? Коли нет, тебе помогут братья.

Вот, оказывается, что было у него на уме, такого поворота У Моси никак не ожидал. Под братьями Лао Цзян явно подразумевал Цзян Луна и Цзян Гоу. Он продолжал:

— Если все оставить как есть и проглотить обиду, то тебя засмеют. Вся наша жизнь как на ладони. Как ты потом на улицу выйдешь, если позволишь вытирать о себя ноги?

Сам У Моси так глубоко не задумывался. Наконец Лао Цзян сказал:

— Прошло уже четыре дня, а от тебя никакой реакции. Братья сказали, что подождут до полудня завтрашнего дня. Если до этих пор ты сам ничего не предпримешь, то не удивляйся, если наше семейство отрежет тебе путь к отступлению.

У Моси, свесив голову, погрузился в размышления, а Лао Цзян продолжал:

— Кроме того, есть еще кое-что.

У Моси поднял голову:

— Что?

Лао Цзян обвел своей палкой все, что находилось внутри лавки, и пояснил:

— Я знаю, что у тебя на уме. Хочешь на халяву заполучить лавку. Но нельзя же ради этого взять и оставить поиски жены. Это же станет ходячим анекдотом.

То, что это обернется анекдотом, У Моси уже давно предвидел. Но, поскольку на уме у него все-таки было свое, он делал вид, что ничего не понимает. Тогда Лао Цзян снова сказал:

— Есть еще кое-что.

— Что?

— В прошлый раз ты верно отметил, что все мы тут уже не дети малые, поэтому кончай уже притворяться, что ничего не понимаешь. То, что наша семья не поднимает вопроса о пампушечной, вовсе не значит, что мы тебя боимся. Это все ради Цяолин. Так что ты особо не зазнавайся.

Такой довод стал для У Моси очередным сюрпризом.

Не успел уйти Лао Цзян, как сразу после обеда к У Моси из деревни Уцзячжуан пожаловал отец У Сянсян, Лао У. Строго говоря, он приходился У Моси тестем, но поскольку У Сянсян от У Моси сбежала, соответственно, и Лао У тестем быть перестал. Как и У Моси, дома его постоянно притесняла жена. Увидав У Моси, Лао У заговорил с ним так, как следовало тестю, хотя в его словах и сквозило некоторое отчаяние:

— Ну что, дядюшка Цяолин, сбежали от тебя, что думаешь делать?

И этот пришел с тем же. Уже привыкнув к своему постоянному притворству, У Моси снова принял скорбное выражение. Поскольку Лао У, обращаясь к нему, уважительно назвал его «дядюшкой Цяолин», ему было неудобно одним махом взять и изменить к нему свое отношение, поэтому он вежливо ответил:

— Отец, я совсем запутался. А вы сами что думаете?

— Надо их найти. Куда это годится, если оставить все так, как есть?

— Я не то чтобы отказываюсь их искать, но если я их найду, то прольется кровь. В прошлый раз их спасло только то, что они от меня убежали. Но если я найду их сейчас, то живым им не остаться.

У Моси думал, что его слова напугают Лао У, но тот только вздохнул:

— Значит, так тому и быть. Если все оставить как есть, для всех это будет позором. Тебя, может, и устроит жизнь с испорченной репутацией, но кое-кого это совсем не устроит.

— Кого же?

— Мою жену. Она сказала, что если ты прямо завтра не отправишься на поиски, она сама возьмет нож и убьет тебя.

Сделав паузу, он добавил:

— Она просекла, что ты не собираешься никого искать, потому что хочешь сохранить за собой лавку и потом жениться на другой.

У Моси стушевался:

— Отец, я такого и думать не думал.

Лао У, глянув на него, замахал рукой, пресекая:

— Мне за эти четыре дня тоже досталось. Я сюда тайком прибежал, чтобы предупредить. — Чуть помолчав, он добавил: — Ты мою жену знаешь. Если она сказала, то сделает. Так что если она придет с ножом, живым тоже никто не останется.

У Моси опешил. Дочь убежала с другим мужиком, а ее родители, вместо того чтобы винить ее, покушаются на жизнь зятя. Это уже никак не укладывалось в голове У Моси. Пока он жил с У Сянсян, той ничего не стоило распустить руки. Но ее мамаша была в десять раз ужаснее. Одного скандала с ней У Моси не боялся, вот только один скандал непременно перерос бы в другой. При этом если в первом скандале он был жертвой, то второй заварил бы сам. Ситуация дошла до такой степени, что как бы У Моси того не хотел, без поисков У Сянсян ему было не обойтись. Даже если он просто инсценирует эти поиски, заниматься этим делом все равно придется. Тут он стал переживать:

— Хорошо, я отправлюсь на поиски. Но куда деть Цяолин?

— Об этом не печалься, я уже все придумал. Когда решишь отправиться в путь, заедешь в Уцзячжуан и оставишь ее у нас.

Цяолин, которая во время разговора находилась рядом, вытаращила глазенки на Лао У и, задрав голову, заявила:

— Я не поеду в Уцзячжуан.

Лао У, подумав, предложил:

— Может, тогда тебя отдать к другому дедушке?

Под другим дедушкой имелся в виду хозяин хлопковой лавки на улице Наньцзе. Но Цяолин продолжала упорствовать:

— Я не поеду в хлопковую лавку.

У Моси развел руками:

— Сложно все это. Я займусь поисками, а ребенка куда девать?

Цяолин тут же отчеканила:

— Куда ты, туда и я.

У Моси не знал, плакать ему или смеяться. На следующий день, когда семейство Цзянов уже готовилось разнести в пух и прах ювелирную лавку Лао Гао под названием «Зал шедевров», У Моси, собрав вещи и деньги, запер ворота и вместе с Цяолин отправился на поиски У Сянсян. Поскольку для себя У Моси решил, что искать он будет только для видимости, далеко он уезжать не стал. Вместе с Цяолин они добрались до Синьсяна, что находился в ста ли от Яньцзиня, и там на восточной окраине поселились на постоялом дворе. Они планировали пожить здесь десять дней, после чего вернуться в Яньцзинь. Там бы они сказали, что побывали и в Синьсяне, и в Цзисяне, и в Кайфэне, и в Чжэнчжоу, и в Аньяне, и в Лояне, и в других местах, но Лао Гао с У Сянсян нигде не нашли. Немного погодя после такого заявления можно было спокойно заняться торговлей пампушками. Собираясь в путь-дорогу, У Моси прихватил с собой сделанный Лао Чжанем чертеж церкви. В часы досуга он хотел как следует над ним подумать, чтобы по возвращении уже окончательно довести свой макет до ума.

Постоялый двор в Синьсяне на восточной окраине находился рядом с автовокзалом и был разбит на пять комнат. В каждой комнате имелось по одной огромной лежанке на десять с лишним человек. Сначала У Моси и Цяолин жили в ближайшей ко входу комнате, но потом, когда освободилось место во внутренней комнате, переехали туда. Внутренняя комната прилегала к кухне, где размещался очаг, поэтому ночью лежанка здесь всегда была теплой. Днем У Моси и Цяолин старались никуда не выходить, а если и выходили, то бродили где-нибудь поблизости. Самое дальнее, куда они наведывались, так это к автовокзалу, чтобы Цяолин посмотрела на автобусы. Большеносые автобусы протяжно гудели и, забирая по несколько десятков человек, уезжали; Цяолин это очень смешило. Несмотря на скромные размеры постоялого двора, вокруг него и внутри было очень чисто. Во дворе раскинулось большое дерево софоры, которое каждое утро засыпало землю желтым ковром опавших листьев. Здесь постояльцам предлагали питание. И хотя за него приходилось платить, в целом это было очень удобно. Какие-то блюда можно было заказывать заранее, чтобы их приготовили к следующему приему пищи. По утрам все постояльцы ели жидкую кашу с пампушками, кроме того, им предлагался обед и ужин. У Моси и Цяолин на обед и ужин часто заказывали лапшу с тушеной бараниной, предпочитая обходиться без другого блюда: это, во-первых, экономило деньги, во-вторых, лапша с бараньим мясом прекрасно утоляла голод, в-третьих, из-за бульона — оно хорошо подходило для пищеварения. Когда У Моси ел эту лапшу, он вспоминал историю из своего детства о том, как, желая попасть на похороны с участием крикуна Ло Чанли, он потерял барана; как спрятался ночью на гумне, где его нашел цирюльник Лао Пай; как тот отвел его в поселок в харчевню Лао Суня, в которой он тоже ел лапшу с тушеной бараниной. В те времена У Моси еще звался Ян Байшунем. Вкушая эту лапшу на постоялом дворе, У Моси вдруг заскучал по цирюльнику Лао Паю. Они с ним не виделись уже долгие годы, и У Моси ничего о нем не знал.

Постояльцы то и дело менялись, приезжие обычно останавливались на одну, самое большее на две ночевки, и снова отправлялись в путь, каждый по своим делам. Фамилия хозяина постоялого двора была Пан, он страдал косоглазием. Лао Пан заметил, что У Моси с ребенком обосновались у него на веки вечные, что они ничем не занимаются и неизвестно куда направляются. Оплата за проживание здесь взымалась посуточно, причем по утрам. Но поскольку У Моси ни разу ему не задолжал, Лао Пан помалкивал. Другим постоянным гостем здесь был некий Лао Ю, который торговал крысиным ядом. Лао Ю прибыл из Кайфэна, у него была обезьянья рожа, хриплый голос и возраст за тридцать. Каждый день он отправлялся на автовокзал, где и продавал свой яд. Днем он занимался торговлей, а вечером возвращался на постоялый двор Лао Пана, и так жил почти уже целый месяц. Похоже, в Синьсяне водилось много крыс, если он вел здесь торговлю уже целый месяц. Как постоянных жильцов их переселили в одну комнату подальше от входа, поэтому за три дня они уже хорошо обзнакомились. Днем У Моси брал за руку Цяолин и шел с ней на автовокзал смотреть автобусы. Иногда они подходили к расстеленному на земле лотку Лао Ю и смотрели, как он торгует. Перед ним, заполняя все пространство лотка, лежали завернутые в дешевую бумагу кульки с крысиным ядом. Цяолин этот яд не интересовал, ей нравилось разглядывать разложенных перед кульками двадцать засушенных крыс. Строго говоря, это были даже не крысы, а их шкурки, набитые изнутри соломой и всяким тряпьем. Эти чучела красноречиво доказывали, что все крысы отведали крысиного яда Лао Ю. Цяолин брала в руки какую-нибудь палочку и начинала трогать ею крыс. Видя, что они все-таки не шевелятся, она осторожно посмеивалась. Раньше Цяолин была ужасно пугливой, но поездка в Синьсян сделала ее гораздо смелее. Иногда какой-нибудь покупатель тыкал ногой в засохшую крысу и спрашивал Лао Ю:

— Какая здоровая, настоящая или подделка?

— Это разве большая? Больших я даже не выставляю, чтоб не напугать кого.

Продажа крысиного яда относилась к разряду мелкой торговли, а в мелкой торговле большую роль играли зазывные крики. И хотя у Лао Ю был хриплый голос, он с утра до вечера зазывал к себе клиентов. Его зазывалки складывались в целые куплеты. Например:

Или:

И все в таком же духе.

У Моси смеялся, Цяолин смеялась вслед за ним. Заставь У Моси сыпать такими зазывалками, он бы не смог: во-первых, столько слов он бы и не запомнил, а если бы даже запомнил, то не смог бы их преподнести как надо. С одной стороны, он восхищался талантом Лао Ю, но, вместе с тем, сочувствовал, что ему, дабы продать свою отраву, приходится день-деньской напрягать свой и без того хриплый голос. По вечерам они обычно ужинали вместе. У Моси с Цяолин любили заказывать лапшу с тушеной бараниной, а Лао Ю предпочитал лепешки с ослятиной и суп из мелких креветок и китайской капусты. Поскольку вместо основного блюда он заказывал лепешки, они поняли, что он тоже экономит. С другой стороны, лепешек и тарелки горячего супа вполне хватало, чтобы наесться досыта. Иногда Лао Ю отламывал небольшой кусочек лепешки с мясом и предлагал его Цяолин. Та, познакомившись с Лао Ю поближе, от угощения не отказывалась. Поначалу У Моси делал ей замечания:

— Это не по правилам: брать и есть чужое.

Но Лао Ю только смеялся:

— Съесть малюсенький кусочек лепешки, тем более ребенку, можно без всяких-яких.

Кроме того, что Лао Ю был мастак в исполнении зазывалок, в обычной жизни его язык тоже был подвешен хорошо. Лао Ю был старше У Моси примерно на десять лет и называл его «братцем», соответственно, У Моси пришлось называть его «братом». Лао Ю курил, У Моси — нет. Перед тем как заснуть, они лежали на кане и, пока Лао Ю потягивал папиросу, болтали. Цяолин их слушала, но не успевал еще Лао Ю докурить, как она засыпала. Поскольку Лао Ю прибыл из Кайфэна, он любил рассказывать про тамошние знаменитые места. Например, про буддийский храм Сянгосы, про павильон Лунтин, про озеро Паньцзяху и озеро Янцзяху, набережную Цинмин, конский базар… Его отдельной излюбленной темой были кайфэнские блюда: паровые пирожки с бульоном, говядина семейства Ша, бараньи копытца семейства Бай, курица в бадье семейства Ху, томленая собачатина семейства Тан… Рассказывал он обо всем по порядку и обстоятельно, и с его слов Кайфэн представлялся вселенским раем. У Моси, слушая его, про себя посмеивался, мол, раз уж в Кайфэне так здорово, чего ты оттуда приперся со своим лотком в Синьсян? В разговорах на другие темы они могли и поспорить. Обсуждая такие вопросы, в которых нельзя было сваливать все в одну кучу, например: где люди лучше — в родных краях или на чужбине, что лучше — медлительность или расторопность, как себя вести с людьми — по-хорошему или по-плохому, — они, вместо того чтобы разбирать конкретную ситуацию, начинали спорить, не слушая друг друга. Столкнувшись лбами в каком-нибудь споре, Лао Ю сначала талдычил свое, но, заметив, что У Моси сердится, прекращал спор и, переводя разговор на другую тему, успокаивал У Моси: «Братец, ты ведь тоже прав». В таких случаях Лао Ю старался уже больше не выступать и, слушая У Моси, непременно ему поддакивал: «Точно, точно». Это тоже было своего рода умением, навыком, который Лао Ю воспитал в себе, занимаясь своей нехитрой торговлей на чужбине. Ну как тут не поддакивать, если нужно во что бы то ни стало сбыть крысиный яд? Но У Моси от его поддакиваний только тушевался. Как-то раз У Моси стал нахваливать Лао Ю за его талант зазывать покупателей, после чего добавил:

— Я в этом смысле никуда не гожусь.

К его удивлению Лао Ю, вздохнув, признался:

— А вот тут ты, братец, неправ, если только сейчас надо мною не шутишь.

— Почему же?

— Я всю жизнь продаю крысиный яд, только и делаю, что чешу языком в ожидании счастливого часа.

— И чего же ты хочешь?

Лао Ю мимолетно взглянул на У Моси и, выбивая о край лежанки трубку, сказал:

— Хочу когда-нибудь взять и сорвать бешеные деньги.

«Кто бы этого не хотел, но как их сорвать, если они бешеные?» — подумал У Моси, но вслух ответил:

— Для легкой наживы требуется черная душонка, по тебе не скажешь, что ты злодей.

Лао Ю сначала опешил, но, очнувшись, вздохнул и согласился:

— Это точно.

У Моси замечал, что Лао Ю, как и хозяину постоялого двора Лао Пану, было любопытно, почему это они с Цяолин целыми днями без всяких дел просиживают в комнате. Но поскольку они были случайными знакомыми, Лао Ю его об этом не спрашивал. Как-то раз за ужином У Моси и Цяолин снова заказали лапшу с бараниной. Лапша выдалась очень уж аппетитной, но, когда они вернулись в комнату, У Моси показалось, что ее все-таки пересолили, поэтому он отправился на кухню попить. Лао Ю в тот день вернулся со своей торговли поздно, поэтому все еще сидел на кухне и уминал свои лепешки с ослятиной. Подойдя к самым дверям кухни, У Моси вдруг услышал разговор между хозяином Лао Паном и Лао Ю. Поскольку речь касалась его, он остановился и стал прислушиваться:

— Этот-то, с ребенком, целыми днями просиживает в комнате, никакого дела у него нет, что еще за фрукт? — по слышался голос Лао Пана.

Хриплый голос Лао Ю на это ответил:

— Я в последнее время уже тоже засомневался.

— Я все-таки многих повидал на своем веку. И кстати, эта девочка вместо «папы» называет его «дядей». Как бы он не оказался торговцем живым товаром. Может, он ребенка продать хочет, а пока ждет здесь покупателя? Поднебесная огромна, чего только в ней не случается, прямо и сказать страшно.

После этого они сменили тему. У Моси сперва хотел устроить с ними разборку, но как бы он объяснял посторонним людям, почему они с Цяолин целыми днями без дела просиживают в комнате? Да и к чему все это? Все равно на десятый день они расстанутся и уже никогда не увидят друг друга, и его откровения никому не понадобятся. Но то, что его приняли за торговца живым товаром, У Моси, конечно, смутило. Он вздохнул и вернулся обратно в комнату. Иной раз днем, когда никого из постояльцев не было, У Моси от делать нечего сидел под деревом, а Цяолин выбегала за ворота. В такие моменты он ее останавливал:

— Куда побежала? Смотри, потеряешься.

Цяолин отвечала:

— Я к автовокзалу, посмотреть, как Лао Ю продает отраву.

Автовокзал находился совсем рядом. У Моси радовало, что Цяолин становилась все смелее и теперь могла запросто выйти на улицу, поэтому он одобрительно говорил:

— Ну сходи, сходи.

Однако Цяолин все-таки трусила и уходить куда-то далеко без У Моси не решалась. Выбежав за ворота, она останавливалась и, постояв там какое-то время, возвращалась назад.

Не успели они и глазом моргнуть, как наступил девятый день их пребывания на постоялом дворе, назавтра они собирались возвращаться в Яньцзинь. Пока У Моси жил в Синьсяне, он не слишком задумывался о будущем. Но уже накануне своего возвращения он снова приуныл, переживая о том, что из-за притворных поисков У Сянсян ему придется сочинять какие-то небылицы. Он переживал, что именно он скажет Лао У из деревни Уцзячжуан, что скажет его жене, что скажет Лао Цзяну из хлопковой лавки на улице Наньцзе, и вообще, что скажет всякому, кто будет расспрашивать его про Лао Гао и У Сянсян. Среди таковых могли оказаться и башмачник Лао Чжао, и Лао Фэн с заячьей губой, что торговал копченой зайчатиной, и Лао Юй из ритуальной лавки… В поисках У Сянсян У Моси доехал лишь до Синьсяна, но если он станет говорить, что побывал в Цзисяне, в Кайфэне, в Чжэнчжоу, в Аньяне, в Лояне и в других местах, наверняка его начнут расспрашивать про тамошние улицы и переулки. А поскольку он и так не умел говорить толково, то в любой момент мог перемудрить и выдать себя с головой. «Вот бы где пригодился язык Лао Ю», — думал У Моси. Но даже если ему удастся выкрутиться, еще следовало хорошенько подумать, как вновь запустить пампушечную. Мало того что У Сянсян забрала с собой все их накопления, десятидневное проживание в Синьсяне, которое У Моси предпринял для отвода глаз, тоже стоило денег. Поэтому никаких средств для запуска пампушечной у него не осталось. Чтобы поехать за мукой в Байцзячжуан, требовалось брать кредит. Лао Бай, продавая свою муку, кредитов никогда не давал, так что для начала следовало добыть деньги в другом месте. А где могло быть это другое место, У Моси так сразу в голову не приходило. Если же у него не получится запустить пампушечную, ему можно будет и думать забыть о новой жене. Потом У Моси вспомнил, что девять дней назад, перед его отъездом, семейство Лао Цзяна собиралось разгромить ювелирную лавку семейства Лао Гао. Интересно, была ли приведена эта угроза в действие, и если да, то что с этого мог поиметь он сам? Сначала У Моси думал, что его притворные поиски У Сянсян решат все проблемы, но теперь он понимал, что не все так просто. Еще он подсчитал, что с того момента, как он застукал любовников, прошло полмесяца, а он до сих пор не знал, куда они скрылись. Над всем этим он размышлял уже полночи, и уснуть у него никак не получалось. Тогда У Моси встал и решил собрать вещи. Тут ему попался чертеж Лао Чжаня. А ведь у него была мысль как следует подумать над макетом церкви, но прошло уже девять дней, а он про это совершенно забыл. Закончив собирать вещи, У Моси снова прилег, но уснуть по-прежнему не получалось. Под дружный храп Цяолин и Лао Ю он снова набросил на себя одежду и вышел. Немного постояв во дворе под деревом, У Моси вышел за ворота и отправился на улицу. Постоялый двор находился на самой восточной окраине, поэтому здесь повсюду царила непроглядная тьма, в то время как центр города был освещен. У Моси пошел по дороге в сторону центра в надежде найти какое-нибудь оживленное место, где можно было бы разогнать тоску. Кстати, это был первый раз, когда он отправился в центр Синьсяна, куда изначально приехал якобы для поисков. А то ведь вышло так, что, приехав в Синьсян, он все время провел на его восточной окраине и даже не видел, что этот город из себя представляет. Хотя бы перед отъездом он решил на него взглянуть, чтобы потом, когда его будут спрашивать, давать мало-мальски внятные ответы. Иначе выйдет, что и в Синьсян он съездил зря. Через какое-то время У Моси дошел до центра города. Все здесь горело электрическими огнями, но ни одного прохожего он не заметил. По обеим сторонам улицы стояли дома, но ничем особым они не отличались. Он продолжил путь и не заметил, как дошел до самой западной окраины, где находился городской железнодорожный вокзал. Картинка перед глазами его потрясла. Несмотря на глубокую ночь, людей здесь было столько, что яблоку негде упасть. Вся привокзальная площадь была уставлена лотками, с которых шла оживленная торговля: зазывалы предлагали горячий чай, пельмени в бульоне, острый овощной суп. Постояв какое-то время на площади, У Моси прошел сквозь толпу и поднялся наверх по надземному переходу. В этот момент на вокзал как раз прибыл поезд, направлявшийся из Бэйпина в Ханькоу. Первый раз за двадцать один год своей жизни У Моси видел поезд. Поезда в ту пору имели паровые двигатели. Поезд пыхтел во всю мощь, словно длинный дракон, и звучно выпускал пар. Его густые клубы застелили все вокруг, как будто кто-то открыл дверь пампушечной, и в один миг весь вокзал исчез из виду. Когда поезд окончательно остановился, сквозь пар можно было разглядеть, как толпы пассажиров выходят из вагонов на платформу и как такие же толпы спешат войти внутрь. Целая прорва людей, которые приезжали и уезжали невесть откуда и куда, и среди них У Моси не видел ни одного знакомого лица. Тут ему вспомнились знакомые лица родных, большинство из которых он считал чужими. Глядя на всех этих незнакомых людей, говорящих на самых разных диалектах и спешащих на поезд, У Моси вдруг проникся к ним родственными чувствами. Все они покинули свои дома, чтобы отправиться по важным делам, и только он, к своему стыду, притворялся, что ищет жену, которая убежала от него с другим мужиком. У Моси вдруг тоже захотелось сесть на поезд и уехать куда подальше: куда все, туда и он. Но поезд уже тронулся, в один миг пропала шумная толпа, осталась лишь опустевшая платформа. Глядя на огромные вокзальные часы, У Моси был готов расплакаться. Внимательно изучив циферблат, он понял, что стрелки уже показывали шесть часов утра. Глянув на небо, он заметил, что на востоке уже забрезжил рассвет, ему следовало возвращаться на постоялый двор. После завтрака он вместе с Цяолин отправится обратно в Яньцзинь. У Моси покинул вокзал и медленно побрел на постоялый двор.

Когда У Моси пришел на место, уже совсем рассвело. Зайдя в комнату, он никого там не обнаружил. У Моси решил, что когда Цяолин заметила его отсутствие, она наверняка расплакалась, и Лао Ю, который по утрам уходил продавать свою отраву, взял ее с собой. Поэтому У Моси пошел за Цяолин к автовокзалу. Однако место, где обычно торговал Лао Ю, пустовало. У Моси стал спрашивать про Лао Ю старика, что рядом торговал жареной курицей, но тот сказал, что Лао Ю сегодня не приходил, а заодно поинтересовался, не заболел ли тот. Сердце У Моси сжалось от волнения, он бегом вернулся назад. Заскочив в комнату, он заметил, что вещи Лао Ю, обычно лежавшие в углу, исчезли, и тут он понял, что дело дрянь. Он побежал к хозяину Лао Пану, тот с покупками как раз возвращался на постоялый двор. Лао Пан тоже ничего не знал. У Моси стал вопить что было сил, на его крик из кухни прибежал повар. Оказалось, что рано утром, когда он проснулся, чтобы готовить завтрак, он услышал плач Цяолин, которая громко звала У Моси. Потом он видел, как Лао Ю, взяв ее за руку, вышел на улицу. Кровь ударила в голову У Моси. Если бы Лао Ю просто пошел его разыскивать, он бы не стал брать с собой вещи, но все указывало на то, что тот воспользовался его отсутствием и похитил Цяолин. Только сейчас до У Моси дошло, что он попался в ловушку Лао Ю. Ведь как-то ночью тот ему сказал, что мечтает сорвать бешеные деньги. Но тогда У Моси воспринял это как шутку, еще, помнится, заметил, что для легкой наживы требуется черная душонка. А тут оказалось, что за порядочной внешностью Лао Ю скрывался самый настоящий злодей. Причем разбогатеть он хотел за счет Цяолин. То-то Лао Ю всегда старался уступить У Моси в спорах. Теперь выходило, что за его готовностью во всем соглашаться скрывались коварные замыслы. Конечно, дело могло обстоять и несколько иначе: Лао Ю, заметив, что У Моси десять дней подряд просидел с ребенком в комнате без всякого занятия, действительно принял его за торговца живым товаром и сейчас, решив оставить его ни с чем, сам пошел на преступление и выкрал Цяолин. Но что бы он ни задумал, результат один — Цяолин пропала. Прекратив болтовню с Лао Паном и поваром, У Моси пулей вылетел с постоялого двора в погоню за Лао Ю и Цяолин. Хозяин Лао Пан, опомнившись, закричал ему вслед: «Ты и Лао Ю еще не заплатили за сегодня!»

Но У Моси, устремившись вперед, даже не глянул в его сторону. Обежав кругом автовокзал, он заглянул в ближайшие улочки и переулки. Но Лао Ю и Цяолин уже и след простыл. Тогда он побежал по направлению к центру города. Все утро он, точно безголовая муха, тыкался в самые разные места, но безрезультатно. И тут у него наступило прозрение, что в Синьсяне их искать совершенно бесполезно. Если Лао Ю похитил ребенка, то на кой ему было оставаться в Синьсяне, чтобы его обнаружил У Моси? Приняв во внимание, что Лао Ю приехал из Кайфэна, У Моси решил, что он направился именно туда. Все еще оставалось загадкой, как Лао Ю удалось уговорить девочку пойти с ним. Видимо, ранним утром, когда Цяолин не нашла рядом У Моси, она стала громко плакать, и Лао Ю предложил ей поискать У Моси и таким образом выманил ее за ворота. Потом он мог сказать, что У Моси один уехал в Кайфэн, и предложил ей отправиться за ним. Пятилетняя кроха, которая вечно трусила, доверилась Лао Ю, потому как здесь он был ее единственным знакомым, который к тому же угощал ее лепешками с ослятиной. Едва У Моси стал себя накручивать, сердце его словно бросили в пламя. Тогда он снова бросился назад. Но вместо того чтобы возвратиться на постоялый двор, он побежал на автовокзал, решив тут же сесть на автобус до Кайфэна. Но когда он прибыл на место, оказалось, что автобус до Кайфэна ходит только по утрам. Во второй половине дня можно было уехать в Аньян, Лоян, Чжэнчжоу — да куда угодно, но только не в Кайфэн. Тогда У Моси развернулся и побежал в Кайфэн на своих двоих. От Синьсяна до Кайфэна было двести десять ли. Всю вторую половину дня У Моси провел на ногах, но преодолел лишь сто двадцать ли, пока не оказался у берега Хуанхэ. К этому времени уже стемнело, и переправа закрылась. У Моси пришлось остановиться и дождаться утра. Пока он находился в состоянии погони, мандраж отступил, но едва он уселся на берегу передохнуть, его снова захлестнули переживания. Еще вчера с Цяолин все было прекрасно, она находилась при нем, а сегодня ее уже нет. В том, что Цяолин пропала, никто, кроме него, виноват не был. На кой черт ему вдруг понадобилось искать приключений среди ночи? И что за блажь на него нашла: пойти в людное место развеять печаль? Вот и получил: и старую печаль не развеял, и новую нажил. Теперь по сравнению с пропажей Цяолин все прошлые проблемы показались ему каплей в море. Тут он подумал, что, кинувшись в погоню за Лао Ю и Цяолин, он совсем забыл про свои вещи, которые остались на постоялом дворе Лао Пана в Синьсяне. Но возвращаться за ними он не собирался. Хорошо еще, что все деньги на дорогу у него были зашиты в подкладку куртки. Мысли лезли в голову одна за другой. Наконец, намотавшись за день, он уснул прямо на берегу Хуанхэ. Но и во сне ему привиделась Цяолин; оказывается, она никуда не пропала, просто Лао Ю решил над ним подшутить. Все трое они по-прежнему находились на постоялом дворе, и Цяолин снова ела лепешки с ослятиной, которые ей предлагал Лао Ю. Но на этот раз У Моси все-таки отобрал у нее угощение и шлепнул:

— Ну что, вкусная лепешка? Вот съешь, и не станет тебя.

Цяолин в голос зарыдала:

— Дядя!

У Моси неожиданно проснулся и увидел перед собой речную отмель. Голоса Цяолин он больше не слышал, зато слышал, как несет свой бурный поток Хуанхэ. Он задрал голову: небо было усыпано звездами, которые во все глаза дивились на У Моси. Тут ему вспомнились все его перипетии за прошедшие годы. Начиная с готовки доуфу, чем он только не занимался: работал и забойщиком, и в красильне, и в бамбуковой артели у Лао Лу, и разносчиком воды на улице, и огородником в городской управе. Потом У Сянсян взяла его замуж, после чего изменила ему с Лао Гао. И все это время он только и делал, что спотыкался об ухабы. Но все эти ухабы не шли ни в какое сравнение с пропажей Цяолин. Когда У Моси был учеником у священника Лао Чжаня, тот часто говорил с ним о Боге, но большую часть этих проповедей У Моси не понимал. Он лишь чувствовал, что постичь Бога для него слишком сложно. Тот словно передвигал всех людей по шахматной доске. И сейчас У Моси, глядя в небеса, невольно вздохнул: «О Боже, куда ты меня двигаешь?» — и горько заплакал.

На следующее утро У Моси на одной из первых лодок перебрался на противоположный берег. Там он сел на автобус и к полудню добрался до Кайфэна. Как-то раз, попав в тупиковую ситуацию, он уже чуть не уехал в Кайфэн. Но потом, благодаря однокашнику Сяо Суну, который встретился ему на речной переправе, У Моси устроился в красильню Лао Цзяна в деревне Цзянцзячжуан. Он никак не ожидал, что спустя три года все-таки приедет в Кайфэн, и не просто так, а чтобы найти ребенка. У Моси не знал города, однако по рассказам Лао Ю какие-то места он помнил. Например, буддийский храм Сянгосы, павильон Лунтин, озера Паньцзяху и Янцзяху, набережную Цинмин, конский базар… Выяснив, что где находится, он за полдня обежал все эти места, но Лао Ю с Цяолин нигде не было ни слуху ни духу. Пока он пытался собрать информацию, на улице стемнело, и тогда У Моси отправился на ночной рынок. Прямо перед храмом Сянгосы растянулась улица с ярко освещенными торговыми лавками. Здесь же по вечерам открывалось множество самых разных закусочных. Чего тут только не продавали: и паровые пирожки с бульоном, и жареные пирожки, и острый суп, и сладкие груши, и пельмени в бульоне, и суп с потрохами. Над каждой лавкой висела карбидная лампа, поэтому на улице было светло как днем. У Моси тщательно прочесывал улицу, пока на лавках не появились деревянные щиты и продавцы закусок не свернули свою торговлю, оставив лишь пустую грязную улицу. При каждом порыве ветра в воздух взлетал бумажный мусор, что только усиливало ощущение заброшенности после недавней сутолоки. Итак, здесь У Моси также не нашел никакой зацепки. Правда, ему попалось на глаза несколько детей, с виду похожих на Цяолин, но когда он подбегал ближе, оказывалось, что он обознался, и ему тут же доставалось от взрослых, которые сопровождали своих чад. Прохожих становилось все меньше, и было совершенно очевидно, что сегодня Цяолин ему уже не найти. У Моси плюхнулся на ступеньку храма Сянгосы и вдруг почувствовал, что страшно проголодался. Только сейчас он вспомнил, что за два с лишним дня усиленных поисков у него во рту не было и маковой росинки. Потерев глаза, он оглянулся по сторонам: все закусочные уже закрылись. И только над одной лавкой, что стояла на повороте, еще горела лампа, освещая вывеску «Тушеная лапша на густом бульоне». Когда У Моси добрел до этой лавки, он увидел, что ее хозяин, женоподобного вида старикашка, держит в руках радиоприемник. Видимо, заслушавшись радио, он просто забыл закрыть свое заведение. Работники уже ушли, оставив хозяина одного. Увидав на пороге У Моси, он сказал:

— Жаровню уже потушили, еды нет.

— Уважаемый, вы уж меня извините, но я два дня даже не пил. Если сейчас я хоть чего-нибудь не возьму в рот, мне уже и ночь не пережить.

Старик удивился, глянул на У Моси и тут словно опомнился:

— Впрочем, как раз осталась тарелка с лапшой, клиент даже не притрагивался. Могу разогреть, надо?

У Моси кивнул:

— Надо. Как говорят, «горячая лапша страсть как хороша».

Старик убрал радиоприемник и развел огонь. Когда печка разгорелась, он взял большую плошку, зачерпнул в нее воды и поставил закипать. Потом он достал из шкафчика тарелку с оставшейся лапшой и закинул ее в воду. Поскольку других посетителей сегодня уже не ожидалось, едва лапша разопрела, он взял бамбуковый туесок с остатками заготовленного мяса и, похлопав его по донышку, все до единого кусочка отправил в лапшу, после чего щедро сдобрил ее приправой. Содержимое плошки полезло наружу, давая понять, что тут явно требовалась посудина побольше. Тогда старик взял отдельную пиалу, переложил в нее лапшу с мясом, залил сверху бульоном и присыпал овощной приправой. В итоге лапши вышло сразу на две с лишним порции. У Моси благодарно кивнул старику, взял пиалу и в два счета прикончил лапшу. Он бы не отказался от добавки, ему показалось, что это была самая вкусная лапша в его жизни. Однако тут ему стало совестно за то, что он позволил себе такое наслаждение после пропажи Цяолин. Еще несколько дней тому назад, на постоялом дворе в Синьсяне, он ел тушеную лапшу вместе с Цяолин. Теперь же, когда девочка пропала, он без зазрения совести слопал целую тарелку лапши, да еще и наслаждался ее вкусом! У Моси машинально залепил себе пощечину. Он заплакал, и слезы ручьем покатились в его пустую тарелку. Такое поведение У Моси очень тронуло хозяина харчевни. Этот женоподобного вида старик убрал свой радиоприемник, подошел к У Моси и уселся напротив:

— Что же так опечалило моего гостя?

И тогда, истосковавшись по собеседнику, У Моси вытер слезы и, скрыв эпизод о поиске своей жены, во всех подробностях изложил старику историю о пропаже Цяолин. Старик его выслушал и тоже вздохнул:

— И вправду говорят: «Чужая душа — потемки».

Он имел в виду продавца крысиным ядом Лао Ю. Тут же он горько добавил:

— Но Кайфэн огромен, как можно найти иголку в стоге сена? Судя по всему, тут не все так просто.

— В смысле?

— Это называется судьба.

В таком случае только и оставалось, что пенять на судьбу. Старик лишь добавил:

— Ну, будем надеяться, что этот Лао Ю все-таки не торговец людьми, а, скорее всего, ему просто захотелось завести дочку.

Но слова словами, а бросать начатое было нельзя. И на следующий день У Моси снова развернул поиски, которые продолжались пять дней. За это время он прочесал все улицы и закоулки Кайфэна. Если раньше в Кайфэне он не ориентировался, то спустя пять дней знал его как свои пять пальцев. Но тут ему показалось, что искать Цяолин в Кайфэне было неверно, ведь Лао Ю знал, что У Моси в курсе, откуда он приехал. Так зачем бы Лао Ю поехал в Кайфэн, неужто для того, чтобы его тут же нашел У Моси? Ну разумеется, украв ребенка, ни в какой Кайфэн он не поехал, а скрылся в другом месте. Осознав свою ошибку, У Моси в тот же день покинул Кайфэн и прибыл в Чжэнчжоу. В Чжэнчжоу он провел в поисках еще пять дней, после чего покинул Чжэнчжоу и отправился в Синьсян. В Синьсяне он тоже провел в поисках пять дней, но, не найдя Цяолин, побрел на постоялый двор за своими вещами. Покинув Синьсян, он направился в Цзисянь, покинув Цзисянь, он отправился в Аньян, покинув Аньян, он отправился в Лоян. Он объехал все города в округе, которые только мог. На все это у него ушло три месяца. Когда он уезжал из Кайфэна, все деньги у него уже кончились. Поэтому, приезжая в новые края, У Моси параллельно с поиском Цяолин вернулся к своим прежним занятиям: или таскал воду, или работал носильщиком. Подзаработав деньжат, он отправлялся на поиски в другие места. Несколько месяцев назад, когда У Моси отправился на поиски Лао Гао и У Сянсян, он думал, что съездит лишь в Синьсян, а про Цзисянь, Кайфэн, Чжэнчжоу, Лоян, Аньян и другие места просто чего-нибудь насочиняет. А тут оказалось, что ради Цяолин ему пришлось обегать все города и веси. Но миновало три месяца, а Цяолин он так и не нашел. Вернуться в Яньцзинь без нее он не мог. Какой бы родной он ее не считал, он все-таки был для нее чужим. Между тем Лао Цзян из «Хлопковой лавки Цзяна» на улице Наньцзе и Лао У из деревни Уцзячжуан приходились ей родными дедушками. Жена Лао У была ее родной бабушкой, а Цзян Лун и Цзян Гоу — ее родными дядями. И пусть раньше они сторонились Цяолин, узнай они, что У Моси ее потерял, разговор с ним будет совсем другим. Если даже его не сожрут, то ноги переломают уж точно. У Моси снова попал в тупик. Утратив всякую цель, он из Лояна поехал назад в Чжэнчжоу. Приехав в Чжэнчжоу, он отправился на вокзал подработать носильщиком. Во-первых, на вокзале он точно мог заработать, а во-вторых, из-за большого потока пассажиров он мог там же искать Цяолин. Хотя умом он понимал, что через три месяца Лао Ю с Цяолин мог уехать черт знает куда, надежды найти девочку он все-таки не терял. Закончив работу, он шел сначала на привокзальную площадь, а потом в зал ожидания. Только теперь У Моси проделывал все это не столько надеясь кого-то найти, сколько для собственного успокоения. Долго ли, коротко ли, подошла зима. У Моси прикупил себе ватник, и, надев его, он заметил, как сильно похудел с прошлого года. Пока он бродил по залу ожидания, он то и дело проходил мимо висевшего перед туалетом зеркала. Бросая туда свой взгляд, он пугался собственного отражения: его когда-то большие глаза ввалились и, резко обозначив глазницы, сделали его похожим на скелет.

Прошло еще два с лишним месяца его пребывания на Чжэнчжоуском вокзале. Все это время У Моси мыкался здесь. В тот день он закончил грузить мешки только к десяти часам вечера. Обычно такую работу заканчивали уже часам к восьми, но в тот раз локомотивное депо в срочном порядке отгружало в Ханькоу партию хлопковой пряжи. К поезду, который отправлялся в Гуанчжоу, прицепили два товарняка и вплоть до десяти часов наполняли их товаром. После работы несколько носильщиков пригласили У Моси выпить. Но У Моси отшутился и вместо этого снова пошел бродить на привокзальную площадь. Это занятие превратилось у него уже в своего рода зависимость: не послонявшись по площади, он никак не мог успокоиться, и только выполнив эту формальность, он возвращался на склад и засыпал. Глядя по сторонам, У Моси продвигался вперед, как вдруг услышал женский голос: «Подходи умыться, горячая водица!» Этот голос показался ему знакомым. Сначала он не придал этому значения. На привокзальной площади чего только не предлагалось: кроме всякого рода закусок, здесь же торговали водой для умывания. На выходе из вокзала от верхних до нижних ступенек рядком стояли тазики для умывания. На каждом из этих тазиков висело полотенце, а рядом стоял укутанный в матерчатую грелку железный чайник с крутым кипятком. За этими тазиками в один ряд стояли девушки и выкрикивали на разные голоса: «Подходи умыться, горячая водица!» Выходившие с платформы пассажиры по привычке, да и просто чтобы восстановить силы, присаживались у тазиков на корточки, умывались и приводили себя в порядок. Такое умывание стоило пять фэней. Услыхав знакомый голос, У Моси сначала подумал, что ослышался, а потому пошел дальше. Потом он все-таки обернулся и чуть не упал: среди женщин, предлагавших воду для умывания, стояла не кто иная, как У Сянсян. Но это была уже не та У Сянсян, которую он знал полгода назад. Как и он, У Сянсян тоже исхудала, ее некогда белая кожа обветрилась. Все ее движения стали какими-то неуклюжими, не говоря уже о ее изможденном виде. Подойдя поближе, У Моси понял, что она беременна. На чжэнчжоуском вокзале У Моси крутился уже два с лишним месяца, и раньше ему никогда не попадалась У Сянсян с тазиком. Он решил, что она теперь тоже скиталась по свету и, видимо, только что прибыла в Чжэнчжоу. У Моси снова стал бродить по площади и вдруг на углу увидел мужчину; тот сидел на корточках и, погрузившись в себя, начищал кому-то ботинки. Этим мужчиной оказался Лао Гао — хозяин ювелирной лавки под названием «Зал шедевров». Лао Гао весь зарос щетиной и тоже исхудал. Прошло уже полгода, ударившийся в поиски Цяолин У Моси напрочь забыл об этих бесстыдниках. На этом вокзале он околачивался только ради Цяолин. И тут вместо Цяолин он нежданно-негаданно нашел их. С одной стороны, У Моси не знал, плакать ему или смеяться, а с другой — в его сердце снова вспыхнул гнев. Ведь если бы не эта парочка, он бы не докатился до такого состояния. Именно из-за них ему пришлось якобы отправиться на их поиски, во время которых он потерял Цяолин. В итоге он оказался бездомным бродягой. Когда пропала Цяолин, он возненавидел торговца крысиным ядом Лао Ю, но теперь еще больше он возненавидел У Сянсян и Лао Гао. Ни слова не говоря, У Моси развернулся и пошел в сторону товарного склада. Когда же он вышел со склада, при нем уже был охотничий нож, оставшийся от Цзян Ху. Когда У Моси вместе с Цяолин отправился на их поиски, это было не более чем фарсом, и охотничий нож он захватил с собой сугубо для видимости, вовсе не думая никого убивать. Но, оказавшись в тупике после пропажи Цяолин и встретив эту парочку, У Моси был вполне готов на убийство. Именно эти бесстыдники стали причиной всех его неприятностей. Убив их, У Моси, разумеется, надеялся сбежать, но даже если бы его поймали, он был готов заплатить за это убийство своей жизнью: обоюдная смерть его бы тоже устроила. Вернувшись на вокзал, он заметил, что с платформы хлынул новый поток пассажиров, голоса которых сливались в бурлящий гул. Убивать в таких условиях было несподручно. К тому же, пока У Сянсян продавала воду для умывания, а Лао Гао чистил ботинки, они находились в разных местах, поэтому У Моси боялся, что убей он одного, другой непременно убежит. «Если уж убивать, так обоих», — думал У Моси, только так с его души мог упасть камень. Он уселся поодаль под башней с часами и стал ждать. А пока ждал, размышлял: «Уже полгода их носило невесть где, и тут они снова объявились в Чжэнчжоу. А раз так, им явно требуется место для проживания». В общем, У Моси решил дождаться, пока толпа рассеется, а потом последовать за ними. Был также вариант прикончить их по пути в какой-нибудь подворотне. Сегодня эти двое еще числились в живых, но в этот же день следующего года у них двоих будет годовщина смерти. Если же к ним присоединится У Моси, то годовщина будет сразу у троих.

У Моси прождал четыре часа, пока не наступила глубокая ночь. Все пассажирские поезда уехали, осталось лишь несколько товарняков. Народу на вокзале становилось все меньше, и теперь, кроме протяжных гудков товарняков, уже не раздавалось никаких звуков. Тут У Моси заметил, что Лао Гао за неимением клиентов собрал все свои инструменты в ящичек и, закинув его на плечо, направился в сторону У Сянсян. Тогда У Моси тоже поднялся со своего места под башней с часами и ощупал припрятанный нож. Все женщины, что продавали на ступенях воду для умывания, уже свернули торговлю и ушли, осталась лишь одна У Сянсян. Лао Гао подошел к ней вплотную и, похоже, стал ее уговаривать тоже заканчивать работу, но та не хотела, показывая ему в сторону платформы. Тогда Лао Гао поставил свой ящичек с принадлежностями для чистки обуви и присел рядом с У Сянсян у ее тазика. Похоже, они решили подождать еще одну группу пассажиров. Видимо, они и вправду совсем недавно прибыли в Чжэнчжоу и еще не успели выучить расписание пассажирских поездов, которые уже все уехали. Вдруг Лао Гао, показывая У Сянсян куда-то вдаль, стал ей что-то говорить, после чего У Сянсян поднялась со своего места, подобрала живот и направилась в ту сторону. Как оказалось, там еще продолжали торговать печеным бататом. У Сянсян завела разговор с продавцом батата, похоже, они торговались. Наконец она передала ему деньги и получила один батат. Видимо, он был только что из жаровни: пока У Сянсян шла обратно и откусывала по кусочку от батата, она то и дело перекладывала его из руки в руку. Подойдя к Лао Гао, У Сянсян предложила откусить и ему. Вот так они, прижавшись друг к дружке, ели один батат, откусывая по кусочку. Батат по-прежнему держала У Сянсян, а Лао Гао кормился из ее рук. Потом Лао Гао что-то сказал, и У Сянсян, кокетливо ударив его по лицу, так заразительно засмеялась, что у нее изо рта вылетел откушенный кусочек. Глядя на эту картинку, У Моси вдруг почувствовал, как в голове его застучало. Его разозлило вовсе не то, что любовники проявляли друг к другу такую нежность, а то, что сам он с У Сянсян прожил больше года, но ни разу не получил от нее ласки. Раньше он думал, что они просто не сошлись характерами: У Моси по своей природе был молчуном и в ее глазах, видимо, выглядел полной размазней. Но теперь он вдруг понял, что характеры здесь совершенно ни при чем, они просто были не парой. Пока У Моси и У Сянсян жили вместе, несмотря на то, что торговля у них была мелкой, на еду им хватало, но У Сянсян тем не менее каждый день пилила У Моси то за одно, то за другое. Однако сейчас любовники докатились до такого бедственного состояния, что Лао Гао чистил ботинки, а сама У Сянсян продавала воду для умывания, но при этом У Сянсян и не думала пилить Лао Гао. Послал он ее за бататом, и она послушно потопала, а вернувшись, еще и стала его кормить. У Сянсян словно подменили. Иначе говоря, подменили не У Сянсян, а человека, который находился рядом с ней. У Сянсян прожила с У Моси больше года, но забеременеть не смогла, зато с Лао Гао она ошивалась всего полгода и уже понесла. У Моси никак не удавалось взять над ней верх, а вот Лао Гао сделал это. В общем, обычным убийством У Моси не смог бы решить своей проблемы. Даже если он убьет человека, это не изменит чувств У Сянсян к У Моси и Лао Гао. Обманывая У Моси, в отношениях между собой эти двое оставались честными. Так что, судя по всему, ошибался здесь именно У Моси. Тогда он развернулся и пошел обратно на товарный склад. Единственное, что его раздражало, так это умение некоторых одной лишь фразой тронуть женское сердце и уложить женщину в постель. Сам У Моси, как ни старался, никогда не мог придумать такой фразы.

На следующее утро У Моси собрал свои вещи и покинул Чжэнчжоу. Он покинул Чжэнчжоу не потому, что хотел скрыться от Лао Гао и У Сянсян, хотя и поэтому тоже. Когда-то давно он собирался их разыскать, но сейчас, когда он их нашел, ему, наоборот, потребовалось от них скрыться. Собственно говоря, чтобы скрыться, ему вовсе не надо было уезжать из Чжэнчжоу: Чжэнчжоу огромен, и если Лао Гао с У Сянсян обосновались на вокзале, то У Моси мог просто уйти с вокзала и спокойно зарабатывать в каком-нибудь местечке подальше. Но Чжэнчжоу причинил ему страдания, поэтому дело здесь было не только в том, чтобы просто не попадаться им на глаза. Собственно, тяготил его не только Чжэнчжоу, но и все места, где раньше ему приходилось жить и бывать: это относилось и к его родной деревне Янцзячжуан, и к Яньцзиню, и к таким городам, как Синьсян, Кайфэн, Цзисянь, Лоян и Аньян. Тогда же он расстался с мыслью продолжать поиски Цяолин.

Итак, У Моси хотел покинуть места, которые причинили ему страдания. Ему вспомнился рассказ священника Лао Чжаня про Авраама, который, покинув родные места и родственников, направился туда, куда указал ему Господь. Но, в отличие от Авраама, У Моси покидал родные места и обижавших его сородичей без понятия, куда именно ему идти, и без всяких указаний свыше. В очередной раз У Моси почувствовал себя изгоем, не имеющим прибежища. И тут ему вспомнился Лао Ван, у которого в прежние годы он учился в частной школе, и тогда У Моси решил отправиться к нему в городок Баоцзи. Во-первых, Лао Ван в свое время тоже покинул Яньцзинь потому, что этот город принес ему страдания. Их страдания носили разный характер. Лао Ван покинул Яньцзинь после того, как у него там погибла дочка Дэнчжань. Раньше У Моси не мог понять его чувств, но после пропажи Цяолин он понял, что значит потерять ребенка. И не важно, что в одном случае речь шла о смерти, а в другом — о похищении, в обоих случаях они лишились детей, и это их объединяло. В свое время Лао Ван продвигался на запад до тех пор, пока не оказался в городе Баоцзи, где его сердце наконец успокоилось. Кроме того, среди всех знакомых У Моси Лао Ван был единственным человеком, который не в курсе всех его проблем и, соответственно, не нуждался в каких бы то ни было объяснениях. Поэтому У Моси купил на вокзале билет и отправился в Баоцзи в надежде разыскать там Лао Вана: во-первых, остановившись у знакомого, он бы разрешил вопрос с проживанием, а во-вторых, покинув опостылевшие места, разорвал бы свою связь с прошлым.

У Моси сел на поезд. Несмотря на то, что Новый год уже миновал, внутри было не протолкнуться. Этот поезд направлялся из Бэйпина в Ланьчжоу, в Чжэнчжоу он останавливался проездом. Встать в вагоне было некуда, не говоря уже о сидячих местах. Чтобы доехать от Чжэнчжоу до Баоцзи, требовалось два дня и две ночи. Закинув вещи на плечо, У Моси стоял в проходе и спрашивал всех сидящих пассажиров, кто где выходит, чтобы потом занять свободное место. Он прошел через три вагона, но народ ехал если не в Тунгуань, так в Сиань, если не в Баоцзи, так в Тяньшуй, а то и вовсе до конечной остановки в Ланьчжоу. Было непонятно, действительно ли все пассажиры направляются так далеко или просто не хотят, чтобы кто-то рядом караулил их место. В конце концов уже в четвертом вагоне У Моси обратился к мужчине средних лет с маленькой грушеподобной головой, который сидел и увлеченно грыз жирную жареную курицу. Не прерывая процесса, он сказал, что выходит в Линбао. Линбао пусть и находился после Лояна, все-таки был еще в пределах провинции Хэнань. Так что, выждав один день, У Моси мог получить сидячее место. Поэтому он обратился к этому пассажиру со следующей просьбой:

— Брат, я займу твое место, так что если кто будет спрашивать, не отдавай.

Только тут до мужчины дошло, чего от него хотят, и он поднял голову. Отпираться было уже неудобно, и ему пришлось недовольно кивнуть своей грушеподобной головой. Тогда У Моси встал к нему поближе. Мужчина оказался любителем поговорить, к тому же ему хотелось как-то компенсировать свое положение. Поэтому, не отрываясь от курицы, он стал задавать У Моси вопросы:

— А ты откуда?

Поскольку У Моси попал в зависимое от него положение, он теперь должен был поддерживать разговор, поэтому честно признался:

— Из Яньцзиня.

Его ответ только отчасти был правдой, ведь последние полгода его в Яньцзине не было. Мужчина на это сказал:

— Через Яньцзинь поезда не ходят. А куда направляешься?

— В Баоцзи.

Это была правда. Тогда мужчина спросил:

— Зачем?

— К родственникам, — ответил У Моси.

Отвечая на эти вопросы, он вдруг снова вспомнил священника Лао Чжаня. Когда он обрабатывал человека, чтобы тот принял веру, то начинал точно с таких же общих фраз. Он говорил, что если человек верует в Господа, он понимает, откуда идет и куда направляется. Когда-то У Моси ради того, чтобы получить работу, уверовал в Господа, но потом он в нем разуверился. Но независимо от того, верил он в Господа или нет, он все никак не мог определиться с главным вопросом: «Куда же он направляется?» У Моси никак не ожидал, что этот же самый вопрос ему задаст в поезде незнакомец. Получив ответы на заданные вопросы, мужчина, наконец, спросил:

— А как тебя звать?

И тут У Моси опешил: это был вопрос, на который он затруднялся ответить так же гладко, как на предыдущие. Во-первых, последние полгода он мотался по чужим краям, общаясь с незнакомыми людьми, которых его имя вовсе не интересовало, так что все это время его никто по имени и не называл. Спустя полгода он и сам забыл, как его зовут, поэтому, услышав такой вопрос, он несколько растерялся. Во-вторых, за двадцать один год, что он жил на этом свете, ему уже трижды приходилось менять свою фамилию и имя. Сначала его звали Ян Байшунь, потом Ян Моси, в конце концов он стал зваться У Моси. Растерявшись, он не знал, что лучше ответить. Заметив его замешательство, мужчина снова оторвался от своей курицы и нетерпеливо спросил:

— Что, ты не знаешь, как тебя зовут? Ты ведь, надеюсь, не какой-нибудь убийца или беглец?

У Моси тяжело вздохнул. По-настоящему он, конечно, никого и не убил, но в душе прикончил уже нескольких. Кроме своего отца, братьев, а также извозчика Лао Ма, теперь в этом списке еще значились его собственная жена У Сянсян и хозяин «Зала шедевров» Лао Гао. Только было У Моси открыл рот, чтобы все подробно разъяснить, как в это самое время поезд заехал в тоннель. Неожиданно раздался длинный сигнальный гудок, и тут в памяти У Моси снова всплыл похоронный крикун Ло Чанли из деревни Лоцзячжуан. В свое время голос Ло Чанли на похоронах производил впечатление не меньшее, чем этот гудок. В те годы У Моси боготворил Ло Чанли. Прошло лет семь или восемь с тех пор, как он слушал Ло Чанли на похоронах, однако теперь У Моси казалось, что миновало уже полвека. Сначала У Моси изредка, но вспоминал Ло Чанли, однако потом, когда жизнь его закрутила, тот стерся из его памяти. Но ведь если хорошенько подумать, с тех пор как У Моси покинул родной дом, именно к Ло Чанли он был привязан больше всех. И если бы не дурачества У Моси, которого увлекала не реальная, а «фальшивая» жизнь, он так бы и остался в деревне Янцзячжуан, где бы и поныне вместе с Лао Яном делал свой доуфу. И пусть У Моси никогда в жизни даже не разговаривал с Ло Чанли, сейчас, под впечатлением от нахлынувших чувств, он не стал что-либо объяснять попутчику, а просто сказал:

— Брат, я никого не убивал, а звать меня Ло Чанли.