22
Кембридж, осенний триместр 2011 г.
Сегодня меня приходил навестить один человек – старый коллега отца по работе. Познакомил меня с ним доктор Лэнс у себя в кабинете. Этот человек назвался Саймоном, но визитки своей мне не дал.
Расположившись у поблескивавшего угольками камина доктора Лэнса и попивая сладкий херес (ага! некоторые пожилые люди продолжают потреблять крепкие напитки, невзирая на возраст), Саймон поинтересовался: известно ли мне, чем именно занимался мой отец в МИД и что он сделал для своей страны. Я сказала Саймону то, что отец повторял мне всегда: он работал на политический отдел и писал об отдаленных странах скучные отчеты, которые никто толком не читал.
– Не совсем так, – мельком взглянув на доктора Лэнса, заявил Саймон.
У него было доброе, по-детски толстощекое лицо, совсем не вяжущееся с его возрастом. Если бы не темный костюм, Саймона можно было бы ошибочно принять за детского затейника. Или за ветеринара. Короче, за человека, привыкшего быть терпеливым с маленькими детьми или щенками.
Я вела себя довольно дерзко – это моя обычная защитная реакция, когда я ощущаю прилив эмоций. Похоже, любой разговор об отце выводит меня из себя, особенно если кто-то поет ему дифирамбы. К тому же я еще злилась на то, что доктор Лэнс вызвал меня эсэмэской обратно в колледж из Сиджвик-Сайта как раз тогда, когда я наконец принялась за работу над своим эссе о Кольридже.
– Принято решение воздать вашему отцу должное, наградив его посмертно орденом Святого Михаила и Святого Георгия, – произнес Саймон, вращая свой бокал и рассматривая «слезки», остававшиеся на его стенках при стекании хереса.
– Звучит впечатляюще! – отреагировала я. Орден Святого Михаила и Святого Георгия точно бы понравился отцу.
– Ему присвоено звание Рыцаря-командора.
– Уверена, отец был бы очень горд. Доволен как слон.
Я подобрала не совсем верные слова – сказался херес. Но я не была готова ко всем этим разговорам о рыцарях и командорах. Саймон оценил мой юмор мимолетной улыбкой.
– Готовы ли вы удостоиться этой чести от имени вашего отца? На следующей неделе? – спросил он.
– Где именно?
– В соборе Св. Павла. В частной часовне. Будет небольшая служба.
– Похоже, он значил больше, чем делал вид, – сказала я.
Я всегда понимала, что в разговорах о работе отец не был со мной до конца откровенным; но мы с ним придерживались молчаливого соглашения о том, что я не буду задавать слишком много вопросов, а он не будет углубляться в детали.
Не думаю, что отец был шпионом – он частенько отпускал пренебрежительные шутки о «секретных агентах» в представительстве высокого комиссара в Исламабаде. Но я всегда считала его работу важной, и если он не хотел посвящать меня во все тонкости того, чем занимался, значит, на то были веские причины. Наверняка я знаю только одно: его работа заносила нас в самые невероятные части света: Индию, Пакистан, Китай, Гонконг.
– Ваш отец сделал много хорошего для молодежи, – сказал доктор Лэнс, взглядом ища у Саймона подтверждения своих слов. Или одобрения? – Он спас множество жизней.
– Правда? – искренне удивилась я. – Отец никогда не упоминал о том, что имел дело с молодежью. Хотя как-то раз он признался мне, что хотел бы работать учителем.
– Ваш отец внес выдающийся вклад в нашу деятельность. С его смертью жизнь многих людей опустела, – заверил меня Саймон.
Я отвернулась к камину – на глаза навернулись слезы. Прошло всего два месяца с кончины отца, и я бы солгала, если бы сказала, будто я начала свыкаться с мыслью, что его больше нет со мной рядом, и его телефон теперь будет молчать всегда. (Отец всегда отвечал на мои звонки, даже во время важных встреч; думаю, он выполнял обещание, данное самому себе.)
– Почту за честь принять награду от имени своего отца, – наконец сумела выговорить я. – Благодарю вас.
– Отлично! И вот еще что, – продолжил Саймон. – Нам стало известно, что некоторые журналисты расспрашивают о вашем отце и обстоятельствах его смерти. Возможно, кто-нибудь из них решит связаться с вами напрямую. Я буду вам очень признателен, если вы сообщите мне об этом.
– А что их интересует?
– Обычный вопрос всех искателей дешевых сенсаций с Флит-стрит: был ли ваш отец шпионом. Мы не даем никаких комментариев, и вам тоже следует воздержаться от них.
А я ведь до сих пор храню визитку одного журналиста, подошедшего ко мне на похоронах отца. Надо ее выбросить. Не знаю, почему я ее сберегла и почему не упомянула о ней в разговоре с Саймоном. Может быть, потому что меня тоже гложет червячок сомнения насчет смерти отца? Не то чтобы она выглядела подозрительной. Просто я не знаю всей истории его жизни.
Но сейчас у меня нет ни сил, ни настроения что-либо выяснять. Мне известно только то, что МИД произвел свое собственное внутреннее расследование, по итогам которого был сделан вывод: отец погиб в результате несчастного случая, автомобильной аварии в Гималаях, в пригороде Леха в Ладакхе – в одном из моих самых любимых мест в мире, несмотря на его коварные дороги. Отца направили туда, чтобы выяснить характер китайской угрозы на границе Индии с Тибетом. По крайней мере, так он сказал мне, когда звонил из Хитроу. «Передавай мой привет Далай-ламе», – пошутила тогда я. Это были последние слова, сказанные мной отцу.
– Он ведь не был шпионом, да? – спросила я в тот момент, когда Саймон уже поворачивался к доктору Лэнсу, давая понять, что наша встреча закончена. Я не ждала от него ответа. Но Саймон ответил:
– Нет, – сказал он. – Ваш отец занимался гораздо более важной работой, чем шпионская деятельность.
