Глава 25
На следующее утро я трезвый и бодрый отправился в интернет-кафе разбираться со средневековым текстом. Сначала я решил, что будет круто, и Антон приколется, если я переведу этот текст, который я уже начал называть «Готической мистерией», сохранив стиль подлинника. Я быстро нашел толковый онлайновый латинско-английский словарь, скачал текст и сел за перевод. Получилось примерно так:
Я, Авва Марий, настоятель монастыря св. Бенедикта пишу эти записки не для удовлетворения тщеславного желания бессмертия, в безумной надежде на кое, даруемое заветной лирой, умерли великие творцы древности, ибо нельзя достичь истинного бессмертия, иначе как через воскресение из мертвых, которое одно дается через глубокую истинную веру в Господа нашего и через соблюдение всех заповедей его, но и не из греховной гордыни соперничества с великим Тацитом и иными древними авторами, собранием манускриптов которых гордится наш монастырь, по праву считаясь первым в Империи, пишу я свои скорбные записи, ибо не пристало нам соперничать с язычниками, да и как победить мертвых, но оттого пишу, что надеюсь облегчить душевный гнет, терзающий за неискоренение зла, с которым столкнул меня сатана, а облегчение же то рассчитываю найти в грядущих читателях, которые вернувшись к моим запискам в более благоприятное время, смогут более меня способствовать в искоренении дикой заразы, называемой также хатским учением, ибо я провел расследование, а Бог наказал виновных, но корень дьявольской рассады остался не выкорчеван, и молю Бога нашего Всемогущего и Милосердного, чтобы дал завершить сей труд ибо недуги моего тела, которому исполнится скоро уже шестьдесят пять лет, и душевная усталость от ратных трудов молодости и духовных свершений зрелости заставляют меня торопиться, чтобы передать великое неоконченное дело в молодые и сильные руки.
Я замучился переводить длинные периоды на первой же странице. Это вообще-то нормально – двести с лишним слов на одно предложение?
Да и стиль настоятеля, который, ясное дело лицемерил, утверждая, что не конкурирует с классиками, был обычной средневековой пародией. Честно говоря, этот стиль меня не вдохновлял. Ни Тацита ни даже Августина из спокойного и мудрого (что выяснилось в процессе перевода) бенедектинского монаха не вышло. И это нормально. Тациты рождаются редко. В основном длинные тексты с литературным оттенком пишут полусумасшедшие люди.
Разве может нормальный человек заставить себя сесть и писать? Не ходить на тусовки, забить на источники дохода, отказаться от всех развлечений и писать? Вот сидеть в четырех стенах и долбить пальцами по клавишам. Нет, конечно. Не может. И, кстати, не должен. Даже если у него таланта на четыре букера, он его зароет в землю. И правильно сделает. Потому что денег он с этого не заработает, а слава ему на хер не нужна. Если он по-настоящему умный человек, конечно. Писать могут только одержимые. А у них как правило нет ни вкуса, ни вдохновения, ни мозгов. Только вставленность. А где вставленность, там и зависание. А где зависание – там – гуд бай америка. Или просто криво написанный текст с претензией на душевно-стилистические порывы, хуже которой только херня с претензией на умничанье. Хотя, конечно, бывают исключения. Но к сожалению, редко.
Мне всегда казалось, что литература – это такой боулинг, в котором главная задача писателя сбивать кегли с помощью текста. То-есть, текст – шар, но кегель – не десять. Их число стремится к бесконечности, подразумевая бессмертие и бесконечность человеческих душ. Чем больше кеглей грохнется и чем больше они грохнут соседних душ – чем лучше. Главное – бросать. И надеяться. И стараться бросать точнее, а не сильнее. Потому что души готовы падать. Им главное, – ощутить удар шара. А сила – не имеет значения. Тем более, что слабые души будут падать не от шара, а от соседней кегли. А совсем слабые души вообще упадут не от удара, а от одного его звука. Но цель писателя – не страйк. Потому что души – не кегли. Цель писателя, чтобы души поднимались после удара. Поднимались обновленные. С памятью о прошедшем ударе. С его опытом. И чтоб они больше так легко не падали.
На самом деле, Авва был, конечно, не Тацитом, но, с другой стороны не так и плох. Мне попадались гораздо более криво написанные тексты.
В любом случае я решил излагать только факты, а сложные метафорические фигуры, которыми Авва нашпиговал нашу с ним Мистерию для подчеркивания гнева и пристрастия, переводить исключительно тогда, когда в них будет смысл. Если будет.
Я также опустил излишние длинные и затянутые предыстории летописного свойства, с которых начинался любой средневековый текст.
Первые две фразы у меня получились отличными:
«Шел декабрь 1242 года. Молодая Европа бурлила.»
Я порадовался динамике и экспрессии, но быстро понял что на самом деле писать не кривой текст не просто. Несколько фраз типа «Европу еще трясла угасающая крестоносная лихорадка» или «Менее тридцати лет назад прошел безумный крестовый поход детей» были вычеркнуты как антихудожественные. После того, как я еще полчаса думал над следующей фразой я понял, что с литературой, а также с наездами на литераторов пора завязывать. И писать как Бог на душу положит.
Не писать было нельзя потому что Антону текст был вроде как нужен, а переводить было невозможно, потому что текст зашкаливал за 200 страниц. Я решил пробежаться по нему и сделать что-то типа расширенного конспекта, убрав невыносимые длинноты и добавив для убедительности диалоги. Уверен, что средневековые европейцы, как впрочем и древние египятне говорили между собой на таком же простом и живом языке, на котором говорим и мы сейчас. А главные герои – Авва и Бенедикт Туинский и вовсе говорили между собой по-английски, хотя с остальными участниками, они говорили, разумеется, на латыни. Внешности героев я описал так, как себе их представлял. У Аввы на это выдумки не хватило. Зато по пять цитат из Св. Писания и по семь из Св. Предания на страницу я, естественно убрал. Через час работы я понял, что у меня и вправду получается мистерия. Такая средневековая готическая мистерия. С явным детективным элементом.
