(подземелье в окрестностях грота Кудесника близ Ерушалаима – время в районе полуночи)

...Пара смоляных, безбожно чадящих факелов осветили очередную, уже десятую по счету, пещеру у самого основания Масличной горы. Факелы шипели на последнем издыхании и давали больше копоти, чем света – хотя рассматривать толком было нечего. Как и все предыдущие, пещера представляла собой темное, влажное, и плохо пахнущее подземелье. Калашников с Малининым, похожие на вампиров (бледные лица, всклокоченные волосы, красные от бессонницы глаза), дотошно-технично изучили пол и состоящую из известняка «крышу», однако ничего подозрительного не обнаружили. Их поджидали привычные обломки скользкого камня, зеленоватого цвета грибы, сонно висящие вниз головами летучие мыши, а внизу – щедрое количество отходов их жизнедеятельности. Опустив факел, Малинин пессимистично присвистнул.

– Я тоже утомлен, братец, – расшифровал звук Калашников. – Кто же знал, что в этой горе столько пещер. Она, можно сказать, вся в сплошных дырках, как дуршлаг. Но наше дело надо закончить именно сегодня, поэтому придется набраться терпения и обыскать оставшиеся гроты. Когда мы покидали пилатовскую виллу, центурион Эмилиан нам вслед волком смотрел. Кажется наша легенда подошла к концу. Сладенькие байки про романтичную парочку «голубых», еженощно выбирающую предаться любви под открытым небом, больше не прокатят. Давай-ка быстро словим убийцу, выполним задание Шефа – и всего-то делов, уже пора возвращаться в Ад.

– Повелитель, – проскулил Малинин. – Я уже все ноги в кровь сбил, как в идиотской песне певицы Maximus. Ночь темная, ни черта не видно – то с одним валуном поцелуюсь, то с другим. Не нравится мне эта пещера – угрюмая, как кладбище. Предлагаю на ней и пошабашить. Не развалится Эмилиан, если мы и завтра ночью слиняем типа на ложе любви. Ну, объясним Пилатику: мол, у нас годовщина знакомства – отмечаем в ночной таверне с молоденькими музыкантами. Старый геюшка вмиг растает. Эмилиан, сын блохастой белки, просто-напросто нас ревнует к нему.

– Серега, – строго заметил Калашников, отстраняясь от пламени своего факела. – Ты давай не отлынивай от прямых обязанностей. Обстановка у нас сейчас мистическая, а мистика в литературе – стиль известный, там нужно соблюдать определенные условия. Не может человек сразу наткнуться на искомое, он должен сначала полазить по подземельям, перепрыгнуть через смазанные ядом колья, стряхнуть с себя сотню пауков, наступить на шесть змей и (обычно под пирамидами) повстречать неведомых злобных существ.

– А вот у меня нет никакого желания с ними встречаться, – упрямо заявил Малинин, стирая со щеки копоть. – Пауки еще туда-сюда, но всяких существ я точно лицезреть не хочу. Настаиваю – облазим эту пещеру, и пойдем спать.

...Калашников, не дослушав монолог, внезапно потерял интерес к собеседнику. Задрав голову к потолку, Алексей тревожно повел носом.

– Ты не чувствуешь? Какой-то странный запах, – спросил он.

– Конечно, чувствую! – щелкнул сандалиями Малинин. – Это говно. Вы только поглядите, повелитель, сколько летучих мышей сюда набилось.

– Серег, присмотрись повнимательнее, – толкнул его Калашников. – Мне кажется, мы уже у цели. Гляди – эта пещера ближе всего к гроту Кудесника, на расстоянии не более двух сотен шагов. И запах внутри удушливый – не могу выяснить, откуда он идет. У меня появилось хреновое предчувствие.

– А где оно раньше было, ваше предчувствие? – разозлился Малинин. – Почему мы с самого начала не пришли именно вот в эту пещеру, а излазили все вокруг, сбили во мраке ноги о камни, и поцарапали рожи в кустарнике?

– Я не предполагал, – тихо сказал Калашников, водя носом по воздуху на манер сторожевой гончей, – что убийца окажется настолько ленив... и потащит трупы в пещеру прямо напротив грота. Ведь самый последний дурак... то есть даже ты... в состоянии догадаться, где можно искать убитых. Парень превзошел мои ожидания: он уверен – опасность ему не угрожает.

Причина для такой уверенности – «люгер» за пазухой. Очень веский аргумент в его пользу. Что же касается твоего законного возмущения моим мистическим предчувствием, могу объяснить – оно появилось, как только я заглянул за вон тот каменный выступ. Видишь узенькую лазейку, ведущую в глубь пещеры? Туда-то мы сейчас и пойдем.

– С этого и начинали бы, – проворчал Малинин.

...Они карабкались по тропинке, согнувшись едва ли не вдвое. Даже в шлеме чувствовалось, как острые камни со скрежетом царапают металл. Отвратительный запах по мере приближения усиливался, укрепляя Калашникова в мыслях – он не ошибся. Малинин хаотично размахивал факелом в поисках змей и пауков, но те, очевидно, попрятались в норы при виде столь страшного противника.

– Повелитель, – спросил Малинин, отягощенный тяжкими думами. – Вы не решили, кем может оказаться убийца? Насколько я помню из прошлых расследований, это специфический персонаж, избегающий любых подозрений. Сразу возникает мысль о Кудеснике, однако подобный вывод чреват для меня некоторыми проблемами. Хотя, с другой стороны, почему бы ему всех и не замочить? Каиафа уж точно это заслужил, Иуда, наверное, тоже. Остальные ученики – просто надоели: вот он и решил поменять планы. Не умирать за наши грехи, а свалить на Кипр, полежать там на пляже.

– Ты, братец, с головой совсем не дружишь, – покрутил пальцем у виска Калашников, усиленно продираясь вперед. – Каиафа с Иудой, вне сомнения, порядочные сволочи. Но не в стиле Кудесника бить их по лбу кувалдой, а потом тащить в пещеру. А на Кипр он и так может поехать, если захочет.

Малинин пугливо оглянулся назад.

– Повелитель, – перешел он на тон блондинки из фильма ужасов. – Меня не покидает странное чувство, будто за нами кто-то идет. Может, вернемся – и проверим заросли терновника у пещеры? Мне показалось, что там...

– Глюки, – прервал его Калашников, и запнулся, уперевшись в стену. Разочарование охватило его. Как во сне, он увидел, что Малинин ощеривает в улыбке рот, собираясь обстебать его мистическое предчувствие. В сердцах Калашников ударил кулаком по стене, и это привело к совершенно неожиданному результату. Плоский, отшлифованный камень, который он задел рукой, до странности легко подался вперед – вываливаясь наружу.

Тошнотворный запах сразу сделался сильнее, он бил в нос, не давая дышать. Алексей, закашлявшись, приложил к губам тыльную сторону ладони.

– Похоже, добрались, – прохрипел он, навалившись грудью на остающиеся камни. Особых усилий, впрочем, это не потребовало: преграда рассыпалась, как карточный домик – круглые булыжники с шумом весело покатились вниз.

...Шипящие факелы, едва тлеющие в душном пространстве, выхватили из темноты круглую поляну, окруженную валунами. Калашников привалился к стене, его не держали ноги – он чувствовал дрожь пополам с облегчением. Полумрак не скрывал страшного зрелища: в самом центре поляны, на отсыревшей земле вповалку лежали тела людей, накрытые влажными кусками мешковины – из-под грубой ткани торчали одеревеневшие руки и ноги. В невидящий глаз одного из трупов звучно стекала вода со сталактита – капли падали в лужицу на месте глазницы, наполняя пещеру веселым чмоканьем. Одни трупы, если судить по неглубоким лужам свернувшейся крови, были совсем свежими. Другие мертвецы, с посеревшей и вздувшейся кожей, лежали около недели, распространяя сладкий запах мертвечины, который не смогла заглушить даже осмотрительно выстроенная убийцей преграда из камней.

– О повелитель, – превозмогая тошноту, Малинин взглянул на Калашникова с восторгом, граничившим с обожанием. – Вы опять оказались правы.

– Я всегда прав, – полным самодовольства голосом ответил Калашников. – Это только ты постоянно тонешь в глупых сомнениях. Говорил же тебе, братец, сегодня и найдем покойничков. Давай рассортируем, кто есть кто.

Держа факел в правой руке, Малинин подошел к одному из тел и резким движением сдернул с застывшего трупа мешковину. Ткань оказалась тяжелой, мокрой и противно липкой на ощупь. Поднеся растопыренную пятерню к глазам, казак увидел, что кончики пальцев сделались ярко-красными. Калашников присел на корточки, с любопытством разглядывая покойного.

– Странно, – промолвил он. – Видимых повреждений на трупе нет. Однако на лице – гримаса боли. Губы, грудь и подбородок залиты кровью. Похоже, этому человеку дали сильную дозу яда, что и вызвало кровавую рвоту.

Огонь осветил восковое лицо отравленного.

– Андрей, – констатировал Калашников. – Умер совсем недавно.

Не дожидаясь приказа, Малинин откинул две мешковины подряд. Брызги крови попали ему на щеки, он вытер их рукавом, размазав по скулам.

– Филипп и Фаддей, – опустил факел Калашников. – Тоже «свеженькие». Киллер их прямо по номеру кладет. Следующим должен быть Иуда.

Он не ошибся – тело тринадцатого апостола лежало по правую руку от Фаддея, тонкая шея была повернута под неестественным углом, из побагровевших губ на щегольскую русую бородку стекла бурая кровь.

– Фома, – переместился к следующему телу Малинин. – Этого истыкали ножом, и он сопротивлялся. Ладони все изрезаны, хватался за лезвие.

– Ты делаешь успехи в дедукции, братец, – похвалил его Калашников. – И верно, кровищи набулькало с полведра. Смотри, не наступи в лужу. Ах, наступил уже? Ладно, не страшно – выйдем наружу, отскребешь.

Он присмотрелся к трупу полуседого бородача в расшитой парфянским золотом одежде, зажавшего в мертвых руках отполированный посох.

– Перед нами – пропавший первосвященник Иосиф Каиафа, – почесал в затылке Алексей. – Причем – как и Иаков, он тоже получил пулю в лоб. Глаза широко раскрыты от изумления. Похоже, перед смертью он узнал убийцу в лицо – и это явилось для него сюрпризом.

Следующий труп несколько озадачил Калашникова.

– Этого я вообще не знаю, – изумился он. – Какой-то неизвестный дед. В волосах застряли остатки соломы, одет в грязную рванину. На шее – «ожерелье» из маленьких синяков: отпечатки пальцев. Дедушку задушили, а вот за что – непонятно, с виду совершенно обычный старичок. Впрочем, этот вопрос не срочный. Надеюсь, мы сможем задать его самому убийце.

Он распрямился, держа над головой факел.

– А вот теперь, братец, – гордо сказал Калашников. – Настал тот самый торжественный момент. Сейчас мы с тобой откинем ткань с последнего трупа, и, наконец, узнаем, под личиной какого апостола скрывался убийца.

– Сомневаюсь, – произнес Малинин упавшим голосом.

Калашников обернулся – в узкий каменный пролом, послуживший им входом на «поляну», неторопливо пролезал центурион Эмилиан...