(1975 лет спустя, термы поблизости от Ерушалаима, сразу после календ месяца maius, середина дня)

потолка терм неспешно капала вода – крупные и теплые капли лениво падали в лужи, отражавшие парусные своды под потолком. Разноцветные фрески, повествующие об играх Бахуса в окружении белотелых нимф, помутнели – бордовое от выпитого вина лицо бога покрывали мельчайшие росинки. Обойдя лужицы, Кудесник остановился неподалеку от густых клубов ароматного пара, там, где угадывался темный человеческий силуэт.

– Ты знаешь, кто я? – надменно спросил его силуэт.

– Конечно, – ответил Кудесник. – Но если хочешь – скажу, что не знаю.

Из парной донесся грустный вздох – белые облака всколыхнулись, оттуда показалась рука с перстнем. Шаркая, навстречу Кудеснику вышел обрюзгший старик в пурпурной тоге, поправляя на голове золотой венец.

– Да, – упавшим голосом сказал он. – Ты именно такой, как я и опасался.

Кудесник не ответил, рассматривая морщинистое лицо. Не выдержав взгляда, Тиберий опустил голову, рассматривая свое отражение в мутной луже. В горле у императора встал сухой комок – он с видимым усилием сглотнул.

– У меня к тебе деловое предложение, – выдавил из себя Тиберий.

– От которого невозможно отказаться? – поддел его Кудесник.

– Естественно, – не заметил подвоха Тиберий. – Кто же отказывается от предложений, которые делает сам император? Надеюсь, твоя мудрость возобладает над тщеславием. Понимаю, что тебя пугает мое величие, но я способен снизойти до плебеев. Съешь яблоко. Не бойся, оно не отравлено.

– Я ничего не боюсь, – спокойно сказал Кудесник.

Тиберий снова замер.

– О великий и достойный бог Юпитер... насколько же правдивы временами бывают вещие сны, – он не говорил, а долго и обстоятельно пережевывал слова, подобно жилистому мясу. – Ты ведешь себя так, будто уже победил.

– А разве это не правда? – Кудесник взял с подноса яблоко.

Руки Тиберия задрожали – палец с золотым перстнем принцепсаскрючился, словно изображая клюв отчеканенного на печати орла.

– Не будь так самоуверен, пришелец из Назарета, – цезаря передернуло в сухих позывах кашля. – Добыча еще не упала тебе в руки, а твой путь будет долог и труден. Я же предлагаю тебе прямо сейчас то, о чем мечтают многие люди. Они готовы рвать зубами глотку соперника, лишь бы их мечта осуществилась. Я отвечаю за свои слова, иначе не приказал бы слугам доставить тебя на эту тайную встречу. Поверь – очень важную для тебя.

Кудесник откусил от яблока – сочно и вкусно, как ребенок.

– Наверное, – сказал он. – Если тебя похищают по пути в грот и везут куда-то спеленутым, нацепив на глаза черную повязку, поневоле сделаешь сопутствующий вывод – кто-то срочно хочет с тобой пообщаться.

– Я не приглашаю никого – ко мне бегут на четвереньках по первому свистку, – щелкнул пальцами Тиберий. – А теперь, Кудесник, умолкни и слушай. Поразмыслив, я пришел к судьбоносному выводу: в твоем лице я нахожу то, что давно искал для Иудеи. Эта провинция зыбка и ненадежна – ее сотрясают частые восстания, непокорные жители ночами швыряют камни в римских караульных. Местные чиновники кланяются моим бюстам днем, а после захода солнца плюют в мои же изображения. Назначенный тетрарх Ирод Антипа – не более чем ярмарочный шут. Он способен хорошо смешить, но не править. Мне крайне необходим на посту представителя в Иудее человек сильный, умный и популярный. Я наблюдал за твоими чудесами издали. И уже тогда понял – лучшего кандидата на эту должность не найти.

...По знаку цезаря глухонемой слуга проворно поставил между собеседниками загадочное приспособление – мраморный шпиль, увенчанный плоским блюдечком из полупрозрачного мрамора. На блюдечке покоилась красная бархатная подушка, обвитая тонкой полоской сверкнувшего металла. Тиберий, протянув руку, снял с подушки обруч.

– Это корона царя Иудейского, – сказал он, не моргая. – Возьми ее, и ты обретешь все, чего не имеешь сейчас. Этим утром ты владел одним-единственным подержанным ослом – а к вечеру уже станешь повелителем Иудеи. Самые непримиримые священники Синедриона, от Каиафы до Анны, униженно склонятся к твоим стопам, словно пожухлая трава. Я дарю тебе Иудею, Кудесник. Коронация назначена на завтра. Благодари твоего императора.

...Он протянул к его губам руку, сжатую в кулак. Царь, назначенный управлять провинцией, в знак покорности всегда целовал римскую печать.

– Ты судишь по себе, цезарь, – тихо сказал Кудесник. – С чего ты взял, что мне хоть на одну минуту сдались иудейская корона, раболепие и согнутые спины Синедриона? Разве я когда-нибудь говорил тебе о такой мечте?

Тиберий засмеялся, его смех походил на карканье ворона.

– Не говорил, но думал! – яростно крикнул он. Гулкое эхо отдалось в сводах терм. – Я не поверю в твою ложь! Всякий, кто утверждает, что не любит золото и власть – на самом деле обожает их вдвойне. Я раскусил тебя, Кудесник! Будучи полностью уверен, что тень от твоего креста скоро падет на весь мир, ты упиваешься ложным торжеством собственного величия... к чему тебе править кишащей блохами провинцией на задворках империи? Ничтожество! Кем ты меня считаешь, ответь мне, кем?

– Ты человек, – улыбнулся Кудесник. – Считающий себя богом потому, что закутан в порфировую тогу, облизан армией льстецов, поддержан копьями преторианцев, и трясущимся Сенатом. Каждый из них завидует тебе черной завистью, не смея даже заподозрить, что ночами в спальне ты просыпаешься от страха, думая – может, твоя же охрана сейчас придет тебя задушить? Или лежишь без сна, прислушиваясь – не подпилил ли племянник балки, чтобы рухнувший потолок сокрушил твои старые кости? Приезжая домой к лучшему другу, ты боишься попробовать любимое вино из опасений, что в чашу налит яд. Ослабев плотью и сознавая, никакая власть и деньги не вернут тебе силу обладать женщиной, ты нанимаешь уличных отроков и девиц, чтобы те наперебой совокуплялись по трое у подножия твоего трона, пока ты роняешь слюну... Так значит это я должен любить?

– Замолчи! – закричал Тиберий, заслонившись рукой как от удара.

Кудесник послушно приложил ладонь ко рту.

...Когда император вновь обрел способность говорить, его голос зазвучал решительнее, избавившись от дребезжания, раздражавшего покойного Маркуса. Тяжелые слова валились из губ, словно мельничные жернова.

– Подумай – разве обязательно творить что-то в масштабе мира? – покатил первый жернов цезарь. – Когда я в детстве делал из глины фигурки консулов, я знал – сперва надо слепить заготовку, а уже потом приниматься за самого человечка. Управлять людьми легко только на первый взгляд. Возьмись за Иудею, попробуй для начала вылепить из нее идеальное царство. А после приступишь ко всему остальному миру. В первые же дни пребывания на троне ты познаешь глубину людской злобы и беспричинной зависти. А твои верные царедворцы, на всеобъемлющую помощь и любовь коих ты рассчитываешь, изо всех сил попытаются мешать тебе творить добро. В молодости я тоже был уверен: справлюсь, сдвину все с мертвой точки, смогу что-то изменить. Но меня ждало разочарование – вскоре я понял, что это тщетный труд. Люди никогда не изменятся.

– Я знаю, – легко согласился Кудесник. – Но для чего менять их силой? Я просто покажу им лучший путь. А дальше пусть они уже выбирают сами.

Тиберий ссутулился, натужно дергаясь в приступе старческого кашля.

– Романтичный дурак, – его голос налился свинцовой злостью. – Известно ли тебе, кто пришел в твое окружение, и о ком ты заботишься? Ну, так что ж – возрадуйся, Кудесник, сейчас ты изведаешь свое настоящее и будущее. Узнай же – пока ты молишься в Гефсиманском саду и собираешь в гроте учеников на тихие беседы, тебя давно опутала паутина предательства. Удивлен? Вот она, людская природа. Твои возлюбленные ученики – не дороже пучка увядшего лука в базарный день. Мария из Магдалы, да-да, та самая, что глядит горящими глазами и ловит каждое твое слово, оклеветала тебя, польстившись на деньги. Ее рассказ о ваших интимных играх начертают на пожелтевших папирусах продажные писцы. Один из учеников продаст тебя еще дешевле – за горстку монет, отправив ложный донос в Синедрион. Толпа, состоящая из тех людей, которым ты возмечтал показать лучший путь, напялит тебе на голову колючий венок с шипами – они будут хохотать, корчась от смеха, словно перед ними кривляется обезьяна, и шумно смаковать твои мучения. Люди предпочтут отпустить на свободу разбойника, а тебя – отправить на пищу воронам. Скажи мне – осталось ли в этих существах то, что еще можно любить?

...До ушей Тиберия донесся меланхоличный хруст яблока.

– Сам ты дурак, цезарь, – еле слышно слетело с губ Кудесника. – Ожидал, от твоих откровений у меня разорвется сердце? Но я и так смогу в любой момент узнать, что думают обо мне люди... хочешь, я угадаю твои мысли? Ты рассуждаешь – «Еще не все потеряно. Пусть эта тварь плюнет на иудейскую корону – я предложу ему стать своим соправителем. Я буду старшим императором-августом, а он – младшим-цезарем. Или даже наоборот. Только бы не случилось ЭТОГО».

Из помутневших глаз Тиберия скатились слезы.

– Если бы мне понадобилось золото – я уже давно бы его имел, – продолжил Кудесник. – В любых количествах. Я легко превращаю воду в вино – почему бы мне не обратить в золото, скажем, речной песок? Но для меня эта корона не стоит ничего.

...Он взял обруч из рук Тиберия и бросил его на мозаичный пол. Металл жалобно зазвенел, корона закружилась в танце посреди лужи, как детский волчок.

– Вот мой ответ, император, – сказал Кудесник. – Я благодарю тебя за гостеприимство и проявленное уважение. Но мне пора идти. Меня ждут ученики – скоро вечер, они будут волноваться из-за моего исчезновения.

Он двинулся к выходу, где застыли два преторианца в черных доспехах.

«Я проиграл, – с отчаянием подумал Тиберий, чувствуя, как где-то в глубине изношенного сердца нарастает сверлящая боль. – Что можно сделать с этим человеком? Он знает все, в том числе и день моей смерти. Чего бы я не придумал, он всегда будет опережать меня. Почему я не отследил его рождение, не увидел этот сон, когда он был младенцем? Я взял бы его во дворец, и воспитывал, как сына – в нужном мне ключе. Пусть лучше бы он занял мое место – чем этот придурочный щенок Калигула, почитающий высшим земным счастьем пьянки с дворцовой стражей».

Он пошатнулся, хватая ртом воздух, нога заскользила по полу – слуга бросился к цезарю, подхватил под руки, усаживая на пуховые подушки. Боль сердца сделалась невыносимой, в ушах раздалась погребальная музыка.

Кудесник обернулся, угадав немой вопрос.

– Нет, – сказал он. – Не сейчас. И даже не в этом году. Но помни – осталось недолго, цезарь. Самое печальное – тебе придется умереть дважды.

...Мечи преторианцев со звоном скрестились, заслонив ему дорогу.

– Я не сдамся, – хрипел Тиберий, держась за грудь. – Ты слышишь, назаретянин? Я уберу из твоего жилья все острые предметы, выложу козьим пухом улицы, по которым ты ходишь. Приставлю к тебе охрану, и ты не выйдешь без телохранителя даже в нужник. Я НЕ ДАМ ТЕБЕ УМЕРЕТЬ!

Эхо повторило истерический выкрик.

– Попробуй, – равнодушно пожал плечами Кудесник.

Сделав шаг, он спокойно прошел сквозь мечи – просочился, словно бесплотный дух или привидение, враз оказавшись за спинами охраны. Миновав порог, Кудесник молча исчез в проеме двери.

...Не сопротивляясь, Тиберий тупо смотрел, как в серебряную чашу стекают тоненькие струйки, цветом похожие на малиновый сок. Увидев, что лицо цезаря налилось темным пурпуром, многоопытный слуга парой надрезов на запястье и за ушами отворил ему кровь. Прошло пять минут – и два железных молота, со всего размаха бившие по перепонкам, ослабли. Приподняв свободную руку, цезарь сжал указательный и средний пальцы.

Прозвучал громкий щелчок. За ним второй.

Из клубов пара сразу же возник человек маленького, почти карликового роста с шишковатой головой и рыжей бородой, росшей по лицу клочками, подобно кустарнику. Свисающие едва ли не до колен руки делали его похожим на обезьяну. Подойдя вплотную к императору, начальник службы имперских ликторов Ливий почтительно склонился, целуя перстень.

– Убей преторианцев, – проскрипел Тиберий, движением подбородка указывая на ошеломленных пропажей Кудесника охранников. – Они уже видели слишком много. Ты хорошо поработал, прислав Пилату курьера с моим письмом – якобы из Рима. Сегодня я желаю отдохнуть. А вот завтра доставь ко мне в термы весь малый Синедрион, включая Анну и Зоровавеля. Не поедут – поднимай их пинками, без всякого уважения. Понял? Исполняй.

– Аve Caesar, – шепнул Ливий, скрываясь в недрах тепидариума.

Тиберий постепенно успокаивался. Кудесник ошеломил своим ходом, сбросив с игровой доски нарды, выстроенные им с такой тщательностью.

...Но игра еще не закончена. И следующий ход – остался за ним.