– Это произошло в восьмидесятых годах. Я тогда работал в Америке, в «Виндзорской театральной компании». Между прочем, был вторым ведущим актером, но – увы, времена меняются! Итак, мы съездили на север, на восток и на запад, и как раз начиналась последняя четверть восьмимесячного турне, когда труппа прибыла в Новый Орлеан. В тот год выдалась необычно сухая осень, и уровень воды в реках упал до такого уровня, какого не видали уже много лет. Земля вся спеклась и потрескалась, деревья сгубил суховей, а трава и подлесок стояли бурые, как папоротник в декабре. Воды` в Миссисипи осталось так мало, что под набережными стали видны трубы, а бурлящие водовороты под ними выглядели густыми, как гороховый суп. Мы договорились играть три недели, до, во время и после Марди Гра, а поскольку вот уже два месяца давали разовые выездные спектакли, все рады были передохнуть на одном месте. Никто не может представить себе, пока не попробует сам, как это утомительно – менять место жительства каждый день, да пусть даже через день. Иногда это все так изматывает, что просыпаешься утром и не понимаешь, где находишься, даже если накануне вечером не работал на сцене вместе с остальными.

Прямо перед Марди Гра погода изменилась. На два дня установилась душная, влажная жара, и это было самое ужасное из всего, что я испытал. Сухим было остаться решительно невозможно, и я каждый вечер боялся, что у актеров потечет грим. Просто чудо, как не отклеивались усы, а что касается молодого красивого румянца на девичьих щеках – ну, «божество намерения наши довершает, хотя бы ум наметил и не так». Затем полил дождь. Боже мой, что это был за дождь, в смысле его количества и качества! Казалось, небо заполнили ангелы, которые лили воду из ведер. Земля была такой твердой, что сначала дождь не впитывался в нее, а стекал ручьями и реками. Вы знаете, что за город Новый Орлеан. Его верхушка чуть возвышается над водой, пока уровень реки низкий, но, когда Миссисипи поднимается, сточные трубы переполняются, река выходит из берегов и заливает город. Мы ничего не имели против дождя – хотя он портил наше выступление на улицах, зато охлаждал воздух, а это уже много значило.

Я нигде не видел более уродливых улиц, чем в Новом Орлеане. Теоретически это восхитительный город, и если бы я привел одни голые факты, то ввел бы вас в заблуждение. Например, что бы вы подумали об улицах, по обеим сторонам которых текут потоки воды, и вы постоянно слышите их журчание, когда идете по ним? Звучит мило, правда? Но ведь весь город – это глина, и вода от нее мутная; ручьи, текущие вдоль улиц, полны грязи, в которой лениво вращаются разнообразные отбросы. Стоит копнуть на фут на любой улице, и найдете воду; вот почему газовые трубы проложены по воздуху, а покойников хоронят выше земли в оштукатуренных склепах, похожих на хлебопекарные печи.

Итак, дождь все шел, и Миссисипи все поднималась, пока не дошла до уровня выше набережных, и мы начали гадать, когда город затопит. Однажды, увидав, как основания берегов начинают прогибаться, я обрадовался, что этой ночью мы покинем Новый Орлеан. Мы направлялись в Мемфис, и наш поезд должен был отправиться по расписанию в час ночи. У входа я встретил участкового инженера, который шагал взад и вперед, немилосердно жуя сигару, и мы с ним разговорились. Я видел, что инспектор встревожен, и спросил его, чем именно. Он рассказал мне по секрету – «между нами», как он выразился, – что на том участке долины, по которому мы должны были проезжать, случился подмыв полотна, и поэтому нам придется ехать в объезд. Естественно, поскольку и я должен был ехать с ними, я тоже забеспокоился и стал расспрашивать, инспектора, делая вид, будто совсем не боюсь. Он клюнул и объяснил мне, в чем проблема.

«Видите ли, я опасаюсь за участок Байу-Пьер. Там есть болотистый промежуток шириной в пару миль, через который переброшен мост на рамных опорах, и вам предстоит по нему проехать. Эти опоры беспокоят меня и в лучшие времена, потому что почва там настолько ненадежная, что в любой момент может что-то случиться. Но теперь, после двух недель дождей, когда Миссисипи поднялась выше набережных и разлилась по полям, это проклятое место будет похоже на морской лиман. Мост не предназначен для такой погоды, и вода наверняка его затопит, а состав, идущий по нему, будет подвергаться большому риску. Непонятно, на месте ли сам мост, и если какая-то его часть исчезла, смытая водой, или разрушена, тогда только Всевышний спасет поезд! Больше ничего не могу сказать, потому что все его пассажиры погибнут, как крысы в ловушке!»

Отрадно это было слышать одному из тех самых пассажиров, как полагаете? Я не знал, что говорить и делать, поэтому с трудом задал вопрос, стараясь не выдать себя: «Как долго добираться до Байу-Пьер?»

«Ну, если вы выедете, скажем, часа в три, то окажетесь там около полудня или чуть раньше!»

Я попрощался с инспектором и сел на поезд, твердо намереваясь проснуться очень рано и постараться придумать себе дело в каком-нибудь из местных городков часов этак в десять.

Спал я не очень хорошо и отключился, лишь когда серый рассвет начал проникать под темную шторку моей спальной полки. Мне снилось множество тревожных видений. Последним, помню, приснился огромный крокодил, вылезающий из бушующего потока. Он сжал меня челюстями и начал крутить с чудовищной скоростью. Некоторое время я пытался придумать, что делать. Нельзя было отрицать, что мы неслись с бешеной скоростью: я ясно слышал стук колес. Затем я с ужасом вспомнил, что крокодилы передвигаются не на колесах, и спрыгнул со своей полки даже быстрее, чем в тех случаях, когда негр-носильщик брался своей черной ладонью за мое лицо, или дергал меня за пальцы ног. Казалось, мы несемся ужасно быстро. Вагон бросало из стороны в сторону, и мне пришлось держаться, иначе меня бы швыряло от стенки к стенке, как на море во время шторма. Я выглянул в окно и увидел пальмы, кипарисы и большие пучки висячего флоридского мха на виргинских дубах, мимо которых мы проносились. Было очевидно, что в ближайшем будущем поезд не собирается останавливаться. Я взглянул на часы – они показывали около одиннадцати. Тогда я пробежал по вагону назад и забарабанил в дверь гостиной, где удобно устроился наш администратор. Он крикнул: «Войдите!» Очевидно, я поверг его в изумление, когда ворвался к нему в пижаме и в диком возбуждении.

«Ну, мистер Галлимант, в чем дело?» – спросил он коротко, вставая.

«Вы знаете, – спросил я, – что мы будем проезжать по мосту-эстакаде, залитому водой, и что мост этот вообще может смыть?»

«Нет, – ответил он совершенно спокойно, – не знаю! Кто забил вам голову такими глупыми разговорами?»

«Инженер этой железной дороги, вчера вечером», – ответил я, не подумав.

«Рассказал вам вчера вечером? – саркастически произнес администратор. – Так почему же вы не поставили меня в известность раньше? О, понимаю: вы хотели сами сойти с поезда вовремя и позволить всем остальным столкнуться с опасностью. Отрицать бесполезно, я вижу это по вашему лицу. Тогда позвольте мне вам сказать, что если бы вы сошли и отстали, то нашли бы свою полку занятой, когда догнали бы нас. Понимаете?»

Я очень хорошо понимал, что сочувствия от него не дождешься, поэтому побежал по поезду в поисках кондуктора, которого нашел в наблюдательном пункте последнего вагона. Несколько членов нашей труппы, видя меня в таком волнении, поняли: что-то случилось, – и последовали за мной.

Когда мы ворвались к кондуктору, который делал записи в своей книге, он поднял глаза и спросил: «Ну и что с вами всеми случилось?»

«Эй вы, остановите поезд! – закричал я. – Мы хотим сойти, пока не утонули!»

«О, неужели? – спокойно произнес он. – И откуда же вы знаете, что вам предстоит утонуть?»

«Потому что, – ответил я горячо, – мы собираемся проехать по мосту на рамных опорах через Байу-Пьер, а он под водой. Кто знает, какая его часть может быть смыта или обрушиться?»

Кондуктор улыбнулся.

«А знаете, – сказал он мне, – вы проявили большие познания как в топографии, так и в проблеме. И поэтому вы хотите сойти с поезда? Так вам это не удастся. Сказать, почему? Мику Девлину поручили вести этот поезд, потому что он самый рисковый машинист на нашей линии. Его прозвали Мик-Дьявол, и сейчас он гонит поезд вперед, выжимая из него все, на что тот способен. Послушайте, он делает чистых семьдесят миль в час. Мик свою работу знает, и, думаю, вам всем надо не суетиться, а сидеть смирно, пока наш Дьявол держит руку на дросселе».

– За удачу Мика! – с энтузиазмом воскликнул машинист паровоза.

– Тихо, тихо! – закричали остальные, которые заинтересовались этой историей, и суфлер продолжал:

– Я спросил кондуктора: «А почему ему надо ехать так быстро?»

«Вот теперь вы заговорили правильно, – ответил он, – и, раз уж вы так много знаете, я вам скажу еще больше. Мик знает, что делает; то, чего он не знает о локомотивах, мостах и наводнениях, и знать не стоит. Понимаете? Мы сегодня переберемся через участок Байу-Пьер и, возможно, проедем по мосту последними до того, как начнется наводнение. Вы знаете о некоторых опасностях, но далеко не столько, сколько знает Мик. Кто-то ввел вас в заблуждение рассказами о болотах, а вы поверили ему даже не как Евангелию, но как всем Евангелиям вместе взятым. Инженер участка – специалист постоянный, и он смотрит на свою работу с точки зрения статичной силы, а особая область Мика – это динамика, понимаете? Он знает все об опасностях, о которых вам наболтал инженер, и рискует вслепую, так как ничего не может поделать. Если где-то смыло часть моста или произошло обрушение, то мы все в любом случае отправимся в мир иной. Но есть и другие опасности, о которых знает Мик, знаю я и, возможно, инженер участка тоже о них знает, хоть и не говорит, потому что они выходят за рамки его профессиональных интересов».

«Какие еще другие опасности?» – выдохнул я, изображая всю доступную мне невозмутимость, потому что в дверях столпилось много людей со смертельно бледными лицами. Кондуктор ответил с улыбкой: «Наверно, лучше мне объяснить, – здесь он искренне рассмеялся, – хотя, должен сказать, некоторые из вас считают довольно утомительным слушать лекцию о грядущих опасностях, пока некий безумный ирландец увлекает вас всех к гибели. Ну, да будет так! Ваш собственный босс подписал контракт, железнодорожная компания дала на него согласие, а мы с Миком взялись его выполнить. Наш диспетчер сказал, что мы должны высадить вас в Нэшвилле, невзирая на наводнение, и мы это сделаем, если будет на то воля Господа. А какова воля Господа, мы постараемся узнать точно. Понимаете, этот потоп продолжается уже почти неделю. Наводнения на таком большом участке, как Байу-Пьер, как правило, обладают недостаточной силой, чтобы смыть мост напрочь, как это делает море или большая река. Но оно может его ослабить. Вода постоянно создает водовороты вокруг основания свай и размывает известковый раствор между кирпичами быков. Их очень много у того моста, к которому мы приближаемся, потому что, хотя вы с трудом в это поверите, когда увидите его, это всего лишь плоская долина, по которой там и сям бегут ручейки. Но только не в дни наводнений. Тогда быки или кирпичная кладка таким образом ослабевают, хоть и продолжают стоять, как раньше, пока не получат удар – и вдруг все разваливается на куски. Вы понимаете, что это значит? Каждый бык держит кусок моста; и если он рушится, то рушится весь мост. Вы когда-нибудь думали о собственном весе поезда? Такой, как наш – паровоз с тендером, тормоза, товары, пассажиры, – весит больше полумиллиона фунтов. Поместите его внезапно на одну из этих качающихся свай или на один из ослабевших быков, и что произойдет? Вся эта чертова штука рассыплется, развалится, согнется или скрючится; и все это, заметьте, при отсутствии постоянного напора воды, которая смоет остатки известкового раствора, когда он развалится. Поэтому, проехав по мосту, мы вызовем тот подмыв и обрушение, которого опасается инженер участка».

Кочегар сделал паузу, и сквозь биение собственного сердца и пульсирующую боль в голове я услышал прерывистые женские стоны и рыдания – все были слишком напуганы, чтобы кричать. Снаружи доносился мерный грохот колес и пыхтение паровоза, мчащегося на всех парах. Кондуктор пристально вгляделся в наши лица, а потом продолжал: «Так вот, Мик все это знает, и он также знает, как свести риск к минимуму. Этим он сейчас и занят; вот почему он мчит с такой скоростью! Мик идет напролом!»

«Зачем?» – выдохнула одна из дам, с глазами, круглыми от испуга, как у птички. Кондуктор одобрительно кивнул.

«Хороший вопрос! Мне нравится видеть разумных людей, которые не позволяют страху подчинить себя. Что ж, мэм, я вам объясню зачем… Вся опора не может рухнуть в одну секунду; все то, на создание чего понадобилось время, разрушается тоже за какое-то время, даже если его взрывать динамитом. Наше давление велико, но оно не займет много времени. Чем быстрее мы движемся, тем это время короче. Когда дела пойдут совсем плохо, когда потребуется последнее прикосновение, чтобы всё рухнуло, мы уже понесемся дальше, и обрушение произойдет позади. Я видел, как Мик провел поезд по воде глубиной в три фута во время наводнения на одной из веток Пэн-Хэндл, и чувствовал, как последний вагон поднялся на последнюю опору в тот момент, когда другая позади нас рухнула. Пусть никто из вас не боится! Мик – правильный человек на правильном месте, и если вам суждено прорваться сегодня, то он вас вытащит. Если нет – мы все будем счастливчиками по сравнению с ним! Говорят, утонуть – это относительно легкая смерть. А вот если локомотив упадет вниз головой, как и случится, если что-то пойдет не так, то в котлах останется достаточно пара, и они будут достаточно раскочегарены, чтобы сварить машиниста вместе с помощником раньше, чем они утонут!..

Ну, пока! Я иду в передний багажный вагон, чтобы быть рядом с Миком. Мы слишком давно работаем вместе, чтобы расстаться в конце, если он наступит. Вот и приехали! Мы въезжаем в Байу-Пьер, и, пока будем ехать через мост, вам остается только молиться и исповедоваться в своих грехах. После этого… но, думаю, пока об этом не стоит волноваться».

И он ушел, оставив после себя ощущение мужественной доблести, которое заставило меня устыдиться своего страха.

Скорость заметно снизилась, хотя мы по-прежнему двигались очень быстро; затем послышался странный звук, нечто вроде шипящего вопля, когда быстро вращающиеся колеса взбили воду.

Я вышел на заднюю платформу и, осмотревшись, увидел, как берег, который мы покинули, с каждой секундой уходит все дальше. Карликовые пальмы слились в одну массу, а кипарисовые рощи и виргинские дубы уменьшились до размеров кустарника. Вокруг нас простиралась пустыня быстро бегущей воды; огромный пенистый желтый прилив, по которому там и сям плыли кучи мусора – бревна, сено, мертвый скот, всевозможные отбросы. С обеих сторон была одна и та же картина. Перегнувшись через перила, я смог разглядеть только дальний берег – смутную линию на горизонте. Мы двигались по разливу с огромной скоростью, и наш локомотив, словно нос корабля, создавал впереди волны, которые уходили назад с флангов, пока мы неслись вперед. Время от времени мы ощущали дрожь или внезапный толчок, будто что-то отрывалось или проваливалось под нами, но состав каким-то чудом несся вперед, и по мере того, как берег, который мы оставили, исчезал вдали, а противоположный становился все ближе, наше настроение улучшалось, а страх покидал нас.

С какой радостью почувствовали мы под собой твердую землю и услышали опять прежний громкий стук колес! Визг же тормозов, когда мы чуть позже въехали на сухие рельсы, прозвучал для нас музыкой. Казалось, паровоз пыхтит, как животное, пережившее сильный стресс, а его повелитель, Мик-Дьявол, с веселым, беззаботным и учтивым видом приподнял кепку в ответном приветствии, когда мы все высыпали наружу и прокричали ему троекратное «ура» в истинно англосаксонском духе.

– Мистер Хаппл, – сказал ведущий, – так как мы узнали от Галлиманта, что вы находились в поезде, пересекавшем Байу-Пьер, и что вы слышали некие признания, может быть, вы расскажете нам что-нибудь о том, что там произошло?

Все хором начали просить, и голоса дам были самыми настойчивыми. Признания других людей всегда интересны. Второй комедиант осознал лежащую на нем ответственность и оказался вполне к ней готовым, поскольку незамедлительно начал свой рассказ.