Глава 29

Весной тысяча девятьсот седьмого года активные боевые действия в Южной Африке почти прекратились. Получился тупик, но не совсем позиционный – позиции противника при желании могли обойти обе стороны, но ни буры, ни англичане этого не делали. Война надоела всем и шла как-то по инерции. По обе стороны очаговой линии фронта ждали мира, слухи о скором заключении которого ходили уже полгода, начавшись сразу после смерти президента Крюгера, место которого занял Луис Бота, сразу после вступления в должность отбывший в Европу и сейчас пребывающий в Дании.

В общем, стороны вяло перестреливались друг с другом, да иногда случались воздушные атаки. Со стороны англичан они были массированными, то есть в них участвовало огромное количество дельтапланов – иногда до десяти штук одновременно. Каждый нес по две пятифунтовые бомбы. Правда, точность бомбометания была никудышной, так как дельтапланы бомбили с горизонтали, пикировать они не могли. И не опускались ниже километра, чтобы не нести потерь от винтовочного и пулеметного огня буров. Однако недостаток качества лайми компенсировали количеством.

Буры, то есть на самом деле русские, летали гораздо реже, причем вылеты были одиночными. Но зато под брюхом «эмки» обычно висела десятипудовая бомба, и, если перевести ее вес в привычные меры, то получалось чуть более трехсот пятидесяти фунтов. Причем точность русского бомбометания была вполне приличной, ведь «эмки» сбрасывали свой груз с крутого пикирования. Да еще включали при этом истошно воющую сирену, каковые мерзкие звуки крайне отрицательно влияли на боевой дух доблестных английских солдат.

По слухам, редкие вылеты русских объяснялись дефицитом керосина, запчастей для часто ломающихся моторов, и самих бомб. Правда, англичане были не в курсе, что данные слухи исходили из окружения генерала Максимова, что было санкционировано из Петербурга.

Утром седьмого мая на позициях в десяти милях севернее Мафекинга царила полная тишина. Капрал Оушен, правда, обнаружил во вражеских окопах чуть левее позиций своего взвода какое-то шевеление и даже хотел было туда стрельнуть, но вовремя опомнился. Все равно никуда не попадешь, зато винтовку придется чистить.

И тут капрал услышал какой-то странный звук. Он немного напоминал стрекотание низколетящего дельтаплана, но был более гулким и басовитым.

Вскоре обнаружился источник звука – русский самолет, на большой высоте приближающийся к английским позициям. Но это была не «эмка», а какая-то совсем другая машина!

Во-первых, она летела не беззвучно, как паровой аэроплан, а с хорошо слышным шумом. Во-вторых, крыльев у нее было не две пары, а одна. И, наконец, этот аппарат летел быстрее «эмки», причем явно в сторону воздушного шара с двумя наблюдателями.

Считалось, что шар поднимают с целью слежения за позициями буров, но капрал был уверен, что все объясняется куда проще. Хотя май тут – последний месяц осени, жара иногда бывает просто изнуряющей. Вот как сейчас, например. Вчера и позавчера было холоднее, и никто никуда не поднимался, не возникало почему-то потребностей в наблюдении. Зато сегодня она сразу появилась, ведь, кроме жары, северный ветер пригнал еще и тучи мелкой красной пыли, а наверху ничего этого нет. Вот аэронавты и отдыхают на высоте, в комфортных условиях. Но сейчас, кажется, отдых им выйдет боком.

Экипаж аэростата это тоже понял и, похоже, полностью открыл заглушку на вершине шара, чтобы побыстрее оказаться внизу, подальше от пулеметов быстро приближающегося русского. И перестарался, ведь из-за того, что в корзине было два человека, мешок с балластом получилось взять только один. Его, конечно, у земли сбросили, но полностью затормозить снижение не удалось. Шар основательно приложил корзиной о землю и поволок ее вглубь английских позиций, подняв тучу пыли. А самолет, не снижаясь, сделал круг и сбросил какой-то мелкий предмет, который вскоре разлетелся на множество белых листков.

Через пятнадцать минут англичане уже вовсю обсуждали сногсшибательную новость – в сброшенных с самолета листовках было написано, что между Великобританией и бурскими республиками подписано перемирие, а настоящий мир будет заключен на днях. Русские поздравляли английских солдат с тем, что им повезло остаться в живых, и со скорым возвращением домой.

Старший лейтенант Алексей Чеботарев зарулил на стоянку, выключил двигатели и, отстегнув ремни, вылез из кабины. Последний боевой вылет англо-бурской войны был закончен. Хотя, конечно, считать его боевым… однако так было записано в журнале учета действий авиаотряда.

Две недели назад, когда в отряд был доставлен новый самолет, Алексей поначалу возрадовался. Мол, наконец-то вызывающим раздражение своей мизерной дальностью «эмкам» появится достойная замена!

Однако радость продолжалась недолго, менее получаса. А потом выяснилось, что прибыл не Мо-4Ш, дальнейшее развитие «мошки» с моторами удвоенной мощности и двухкилевым хвостом, а Мо-4Р, то есть разведчик. Хвост у него был нормальный, а в бомбоотсеке сверху располагался дополнительный бензобак, а снизу – двадцать килограммов фотоаппаратуры.

В общем, бросать бомбы этот самолет не мог даже с горизонтали, не говоря уж про пикирование. Максимум его возможностей – это до диареи испугать экипаж воздушного шара да сбросить листовки – сверток с ними руками выкинул второй пилот. Да, экипаж нового самолета состоял из двух человек, ведь его перегонная дальность – тысяча двести километров, то есть восемь часов полета на крейсерской скорости. Один пилот устанет.

Теперь же Алексею предстояло заняться мирным трудом – планомерным фотографированием местности на север от Претории, которая по мирному договору должна была отойти к Трансваалю. У его императорского величества появились какие-то планы относительно этих земель. Так что в Россию получится вернуться не раньше осени, но зато уже штабс-капитаном, это Алексею твердо обещал генерал Максимов. И, как добавлял подполковник Зайцев, пилотом первого класса. Выше него только «экстра», но их в России всего три человека, а во всем остальном мире – ни одного.

Прекращению боевых действий обрадовались не только солдаты по обе стороны лини фронта в Африке. Гораздо севернее, в Санкт-Петербурге, похожие чувства испытывал начальник Главного разведывательного управления Генштаба Редигер. Нет, война, конечно, представляет некоторые возможности для карьерного роста, но в основном тем, кто находится непосредственно на месте событий, к каковым подвигам Александр Федорович, если честно, не рвался. Всем же прочим могут обломиться и неприятности – как, например, ему, когда в самом начале выяснилось, что со связью в Южной Африке совсем плохо. Зато когда война закончится, вырисовываются такие перспективы! Можно спокойно, с чувством, толком и расстановкой предаться анализу прошедших боевых действий – наших войск, противника, германских союзников и просто волонтеров со всего света. Материала там хватит не на один доклад, а на целую серию, и первый документ из нее был уже готов для представления его императорскому величеству. Если он и все последующие будут восприняты благосклонно, в чем Редигер почти не сомневался, то чин генерал-лейтенанта станет вполне достижимой реальностью.

Алексей Дмитриевич Оболенский вздохнул и закрыл папку с документами. Кажется, он готов к переговорам с новым президентом Трансвааля Луисом Ботой, прибывающим в Петербург завтра. Вот оно, второе серьезное дело на новой должности – финансового директора Его Императорского величества объединения предприятий, которое сам император называл холдингом.

Первым же делом была продажа Южноафриканского отделения русско-американской геолого-технической компании, то есть императорских приисков в Трансваале. Поначалу американцы упирались, но после известий о заключении мира наконец-то согласились с нормальной ценой. Пожалуй, Оболенский смог бы со временем дожать их еще на пару сотен тысяч долларов, но Александр Александрович сказал:

– И так сойдет, время тоже деньги.

Теперь же предстояло заложить основы долговременной торговли между Трансваалем, Оранжевой республикой, которая, похоже, скоро войдет в его состав, и императорским холдингом.

Разумеется, покупать буры хотели много. В основном оружие, то есть пулеметы, автоматы, горные пушки и, что удивительно, даже винтовки Мосина. Хотя в общем-то понятно – «маузер 98», конечно, лучше, но русская винтовка почти втрое дешевле.

Оболенскому же предстояло убедить Боту не торопиться с оружием, а сначала закупить оборудование для шахт и начать строить железную дорогу на север. Потому как иначе чем он платить-то будет? Говядина из Южной Африки в Европе за счет перевозки станет золотой, так пусть лучше буры сразу платят золотом и алмазами. Хотя и коровы тоже пойдут в дело, среди совместных предприятий, которые следовало предложить Боте, был и консервный завод.

На нынешней высокой должности – пожалуй, даже более значимой, чем пост министра двора и уделов, Оболенский оказался после благополучного завершения операции с французским кредитом. Правда, такой уж благополучной она оказалась не для всех – например, для бывшего патрона, Сергея Юльевича Витте.

В то, что Витте был устранен по приказу императора, Оболенский не верил ни секунды. Ну совершенно это не в правилах его величества – ликвидировать человека, из которого в перспективе можно было вытрясти не меньше миллиона! А теперь, понятное дело, до большей части денег бывшего министра финансов не доберешься.

И то, что император к смерти Витте непричастен, означало – Оболенскому следует обратить самое серьезно внимание на свою безопасность. Ибо те, кто убил Сергея Юльевича, могут на этом не остановиться. И, значит, надо не ограничиваться той охраной, что ему положена по должности, а завести еще и свою. Денег хватит.

Одна из трудностей грядущих переговоров состояла в том, что далеко не все страны имели понятие о секретности, и Трансвааль к ним точно не относился. И, значит, следовало не только убедить президента в полезности русских инициатив для его страны, но и сделать это так, чтобы даже при желании он не смог разболтать ничего важного.

Впрочем, не только Оболенскому приходилось задумываться о секретности. Подобные вопросы регулярно вставали и перед ее императорским величеством Анной Федоровной, в девичестве Маргаритой Беатрисой Феодорой Гогенцоллерн. Однако такого, чтобы секретить что-то приходилось в том числе и от мужа, до сих пор в ее практике не случалось.

С одной стороны, по смыслу операции «Трест» требовалось, чтобы у императриц действительно появились секреты от императора. С другой – вдовствующая императрица Мария Федоровна была решительно против.

– Милочка, я не знаю точно, сколь на самом деле сердечны и доверительны ваши отношения с Аликом, – заявила мать императора. – Однако я уверена, что у меня начнутся серьезные неприятности, если он заподозрит, будто я скрываю от него что-то важное. А если оно вдруг окажется очень важным, я даже не уверена, что мне оные неприятности удастся пережить.

– Понимаю ваши сомнения, – кивнула Рита. – Поэтому в глубокой тайне будет готовиться открытие нового направления в музыке. Электрического.

– Э… это как? – офигела вдовствующая императрица, – что, кто-то хочет переложить закон Ома для фортепьяно с оркестром? Неужели Алик настолько духовно вырос, что наконец-то сможет отличить мажорную тональность от минорной? В детстве не мог.

– Сейчас сможет, – подтвердила Маргарита. – Правда, не на слух, а на бумаге. Музыкальный слух у него отсутствует полностью. Но тем не менее у меня сложилось впечатление, что на самом деле он отлично себе представляет, на что эта самая никому не известная электрическая музыка должна быть похожа. Но по каким-то причинам никому об этом не говорит, даже мне. Вот мне и захотелось самой понять по косвенным признакам, как он видит электрическую музыку, и сделать ему сюрприз. По-моему, это будет безопасный секрет.

– Да, пожалуй, – согласилась императрица. – А мне, значит, следует намекнуть об этом в ближайшем же письме к сестре?

– Лучше не в ближайшем, а только когда у меня хоть что-то получится. Пока и намекать не про что.

На само деле Рите в числе прочего хотелось и просто удивить мужа. Ей казалось, что она путем сложных и вроде бы не относящихся к делу вопросов смогла понять, как он представляет себе оркестр электрической музыки. Получилось нечто довольно странное. Две или три электрогитары, какой-то клавишный инструмент, но не рояль, и барабанщик с кучей не только барабанов, но и тарелок. Как же он один-то на этом всем стучать будет?

Однако помаленьку кое-что прояснилось. Так, Колбасьев, которого Александр попросил оказать помощь супруге, сказал, что вполне можно сделать электронный инструмент, напоминающий орган. Правда, пока можно соорудить только одноголосый, но зато с широким диапазоном и множеством регистров, у обычных инструментов не встречающихся. Барабанщику сделали ножной привод для части его сложного хозяйства, и, наконец, по обмолвкам мужа стало понятно, как должна выглядеть солистка. То, что это будет именно Марина, Рита решила сразу. И с некоторой завистью убедилось, что необычный черно-красный брючный костюм отлично гармонирует с высокими шнурованными сапогами, и все это на великой княгине Марине Романовой смотрится просто великолепно. Рита даже слегка забеспокоилась – не уйдет ли муж, увидев такое, но почти сразу пришла к выводу, что это невозможно. Максимум – изменит разок-другой, да и то вряд ли. Дело в том, что у него гипертрофированное чувство долга, и Рита до сих пор не могла решить, хорошо это или не совсем. В общем, приходилось принимать Алика таким, какой он есть.

Оставался репертуар. Рита поначалу не поверила, но ответы на заданные в разные дни вроде бы не относящиеся к музыке вопросы однозначно указывали, что петь надо по-английски. Более того, удалось узнать название одной песни, которая особенно нравилась Александру – «хаус оф зе райзинг сан». Проживший несколько лет в Америке Колбасьев подтвердил, что действительно слышал нечто подобное в Новом Орлеане. Это слезливая баллада городской бедноты о том, как все в жизни безнадежно и несправедливо.

Вскоре выяснилось, что эту песню знают и в Ливерпуле, так что недавно Рита получила кое-как записанные от руки ноты и слова. Разумеется, и то, и другое пришлось основательно доработать. Ну, если теперь муж не будет поражен в самое сердце, то тогда его вообще ничем не проймешь, решила императрица, прослушав несколько репетиций.

Да уж, внезапно выяснилось, что я свою толстокожесть сильно преувеличивал. Считал, что изумиться до самых печенок мне не дано, а оказалось – очень даже. Пожалуй, попадись мне на Невском сейчас, в тысяча девятьсот седьмом году, вейпер на гироскутере со спиннером в руках, я бы удивился меньше. Или, во всяком случае, не больше. Рита ухитрилась организовать вполне приличную рок-группу! И она играла и пела ничуть уже, чем школьный ансамбль времен моей первой юности. Даже, пожалуй, громче, хотя это можно было отнести на счет великолепной акустики небольшого зала на третьем этаже Гатчинского дворца. В изготовлении аппаратуры я сам принимал участие и знал, что суммарная мощность всех трех усилителей всего семьдесят ватт.

Правда, репертуар с ходу опознать не получилось. Поначалу песня показалась мне похожей на попытки нашего школьного ансамбля исполнить битловскую «Хелп», потом я подумал, что, вздумай «Дип Пепл» по пьяни сыграть «Шумел камыш», вышло бы нечто похожее, и, наконец, до меня дошло – да это же «Дом восходящего солнца»! То-то слова какие-то смутно знакомые. Но черт побери, откуда его знают здесь и сейчас? Кто тут еще один попаданец?!

Впрочем, я быстро вспомнил, что «Энималс» вроде не сочинили эту песню сами, а взяли за основу какую-то старую народную балладу. Вот, значит, и Рита ее тоже взяла. Уф-ф, прямо камень с души, а то ведь так и заикой стать недолго. То же мне последнее время иногда казалось, что жена хочет у меня что-то незаметно выпытать!

М-да, подумал я, когда отзвучали последние аккорды. Кажется, моя давняя и твердая уверенность в том, что самые красивые женщины на свете – это Маришка Вереш и Наталья Варлей – приказала долго жить. Ясно же видно, что первое место занимает Марина Романова, в девичестве Некрасова. А второе – Рита, когда они стоят рядом, это не вызывает сомнений. Но я человек не гордый, меня и обладательница почетного второго места вполне устраивает, так что Марине ничего не светит. Вот только она вряд будет этим расстроена. Как, впрочем, и я.