Глава 18

Давно, когда я еще был не императором, а всего лишь цесаревичем и первым советником при царствующем брате, я озвучил ему планы развития парламентаризма в России. Вот только царствовал Николай очень недолго, и все дела свалились на меня. Даже те, которые при нем особо и не выделялись – например, обеспечение собственной безопасности. И тот самый парламентаризм тоже, но, поглубже вникнув в проблему, я решил не спешить. Это ведь такое дело – вляпаться легко, а поди потом отмойся! Дело в том, что, как совершенно правильно сказал Маркс, труды которого я новой жизни изучал не менее прилежно, чем в прежней – бытие определяет сознание. Или, как задолго до него было постулировано в русском народном творчестве – сытый голодного не разумеет.

Но только став Аликом Романовым, я понял, почему классическая демократия хорошо работать не будет нигде и никогда. Даже если не только сами выборы, но и предвыборная компания пройдут абсолютно честно, хоть это и фантастика – все равно. Нищий не сможет стать депутатом, это требует средств. А у него их нет, и, главное, их в его избирательную кампанию никто не вложит. Потому что он, нищета голоштанная, выглядит плохо, вместо сюртука или фрака на нем черт знает что, да еще в заплатах, а живет он в такой заднице, к которой приличные люди с деньгами и близко не подойдут. Кроме того, любое дело требует определенной квалификации. Человек, не умеющий управлять даже велосипедом, а уж тем более чем-нибудь летающим, не годится на роль капитана воздушного лайнера. В жизни не стрелявший не из чего, даже из рогатки, сразу снайпером не станет. Не умеющий избираться избран не будет никогда, будь он хоть ангел во плоти по свои душевным качествам. А научиться стоит денег, которых у него нет.

Все вышеперечисленное означает, что даже в идеальном случае депутатом смогут стать люди только с доходами как минимум несколько выше среднего. А в неидеальном, как, например, в России двадцать первого века – существенно выше, причем за время депутатства эта разница еще вырастет. Учитывая же, что сознание народных избранников будет формироваться уровнем их доходов, а работать они хотя бы иногда будут сознательно, получаем вывод – никогда так называемые слуги народа в его интересах принимать решения не будут. Максимум, если они кристально честные – в интересах узкой прослойки с примерно такими же доходами, как у них. Но так как идеал недостижим, реально они будут работать в интересах тех, кто им платит, а это еще повышает имущественный ценз выгодополучателей от работы депутатов всех уровней.

Все это, пусть интуитивно, народ прекрасно понимал, и во времена моей первой жизни мало было людей, относившихся к народным избранникам хоть с какой-то симпатией. Однако для достижения таких результатов органам народовластия пришлось в поте лица работать лет пятнадцать. Сколько за это время было принято дурацких законов и постановлений, просто подумать страшно. А не дурацких, но работающих исключительно в интересах людей с деньгами – еще больше.

И, значит, передо мной стояла не самая простая задача. Нужно было не только учредить парламент, но и сделать так, чтобы слово «парламентарий» сразу стало означать бессовестного коррупционера, да к тому же еще и далеко не гиганта мысли. Сразу, а не дожидаясь, пока эти типы добьются подобного результата сами, то есть нагородят такого, что придется потом разгребать десятилетиями!

В качестве советника я привлек Владимира Ильича Ульянова, ибо товарищ Ленин (он уже иногда использовал этот псевдоним) относился к буржуазной демократии не только не лучше, а даже, пожалуй, хуже меня. И был полностью согласен с тем, что вводить в России такую мерзость надо очень осторожно. А вообще, конечно, уверял меня Владимир Ильич, ориентироваться лучше на диктатуру пролетариата, которая со временем трансформируется в социалистическую демократию, лишенную врожденных уродств демократии буржуазной.

В отличие от собеседника, я не только имел о социализме теоретическое представление, но долго жил в нем, так что у меня столь радужная картина вызывала сомнения.

– Как пролетариат, имеющий в среднем неполное начальное образование, сможет хоть сколько-нибудь квалифицированно осуществлять свою диктатуру? – поинтересовался я.

– Поначалу ему в этом помогут представители других классов, сумевшие осознать историческую неизбежность краха капитализма. Я, например, как и многие мои товарищи по партии, не пролетарий, однако это не мешает нам бороться за лучшую жизнь для трудового народа.

Ленин немного подумал и на всякий случай добавил:

– Как, впрочем, и вам, Александр Александрович. Обозначенная же вами проблема действительно есть. И мы, коммунисты, видим выход во всемерном развитии всеобщего образования. Мы не идеалисты и не считаем, что сейчас каждая кухарка или подсобный рабочий готовы к управлению государством. В этом мы, как ни странно, согласны с представителями высшего дворянства. Но мы отличаемся от этих господ тем, что требуем немедленного разрыва с предрассудком, будто управлять государством, нести будничную, ежедневную работу управления в состоянии только богатые или из богатых семей взятые чиновники. Мы готовы бороться за то, чтобы как можно быстрее начать массовое обучение рабочих, солдат, крестьян и прочих трудящихся – в том числе и делу государственного управления. А предлагаемый вами, Александр Александрович, обратный имущественный ценз – это утопия, причем опасная. Тут просматривается широкое поле для злоупотреблений.

– Назовите мне хоть один аспект парламентской деятельности, где оно не просматривается, и я с вами тут же соглашусь. А пока мое мнение таково – распределение депутатских мест по имущественному признаку должно соответствовать таковому распределению по России в целом.

– То есть если, скажем, выяснится, что у нас три процента босяков, то три процента мест в будущем парламенте должны быть зарезервированы для них? – усмехнулся Ильич.

– Да, пожалуй, это будет слишком. И я все больше убеждаюсь, что сейчас всеобщее и равное избирательное право – очень вредная вещь. Нельзя давать право голоса пьяницам – им кто нальет, за того они и проголосуют. Образовательный ценз тоже нужен, ну куда же лезть голосовать, если даже читать не умеешь! Это, разумеется, будут временные меры. Когда-нибудь, когда все станут грамотными, умеренно пьющими и высокоморальными, их можно будет отменить. Однако как быть со вторым врожденным пороком демократии – тем, что, образно говоря, обещать – это еще не значит жениться? Ведь для того, чтобы завоевать сердца избирателей, вовсе нужно уметь ничего, кроме как фонтанировать красивыми обещаниями. Как по-вашему, кого скорее изберут – красавца-болтуна или прекрасного специалиста, но некрасивого и не умеющего вдохновенно вещать с трибуны?

– Александр Александрович, все решаемо, если заранее не опускать руки. Вы верно обозначили проблему, и я сейчас вижу два пути ее решения. Первый – это, не побоюсь такого слова, жесточайшая ответственность парламентариев перед избирателями…

– И перед монархом тоже, – кивнул я.

– Простите?

– Избирателям не так уж трудно задурить головы, – пояснил я. – Мне – труднее. А и им, и мне одновременно – и вовсе почти невозможно.

– Э… не исключаю такого, но, с вашего позволения, я продолжу. Наверное, вы в курсе, что сейчас среди либеральной буржуазии пользуется заметной популярностью идея об ответственных перед парламентом министрах. Но тогда эта самая ответственность должна быть всеобщей! То есть пусть сначала парламентарии станут по-настоящему ответственными за свои деяния, тогда можно будет и доверить им контроль за министерствами.

– Ага, – с ходу оценил я идею Ильича, – пусть радеющие за ответственность начнут с себя. И если они зарвутся, а поначалу оно скорее всего так и будет, то мы их к ней и привлечем! Лет по пятнадцать, я думаю, господам хватит. Для начала можно условно, чтобы люди принимали более взвешенные решения. Ну типа проголосовал правильно – пока свободен, а нет – извольте отправляться по этапу.

– Эх, Александр Александрович, – покачал головой Ленин, – до чего же вы, батенька, любите все упрощать и утрировать! Ведь общее-то направление вы подметили правильно, но решения предлагаете архигрубые. Все то самое можно сделать тоньше. Наша партия уже неоднократно поднимала вопрос об организации народного контроля, но вы до сих тормозили эту инициативу как недостаточно проработанную. Так давайте начнем с малого – народного контроля за парламентариями!

– Давайте, – согласился я, – а как инструмент государственного контроля за ними я, пожалуй, создам парламентскую полицию, ведь против обычной у них должен быть иммунитет.

– Все-таки вы, по-моему, преувеличиваете действенность чисто полицейских мер, – вздохнул Ильич.

– Возможно, однако вы ее явно преуменьшаете. И, значит, достигнув консенсуса в этом вопросе, мы с вами добьемся оптимума, то есть золотой середины. В данном конкретном случае – нормально работающей Думы.

– Согласен, но давайте вернемся к принципам избрания приемлемых депутатов. С тем, что вы предлагаете поначалу ограничить избирательное право, я в принципе согласен, но этого совершенно недостаточно. Краснобаи смогут задурить голову кому угодно. Однако инструмент, препятствующий такому развитию событий, есть. Это партия. Если точнее, то Российская социал-демократическая рабочая партия. Внутри нее кандидаты будут выбираться именно по деловым, а не внешним признакам, а ход избирательной кампании покажет действительную степень ее авторитета в народных массах. Однако для этого нужно, чтобы она перестала быть нелегальной, то есть необходимо принять закон о разрешении партий вообще. Вот только, по-моему, спешить с ним не следует. Это слишком важная новация, чтобы осуществлять ее второпях.

Ага, подумал я, Владимир Ильич своего не упустит. Ведь у него-то партия уже есть! Почти легальная. И если все остальные разрешить за день до начала избирательной кампании, то конкуренты просто не успеют должным образом организоваться. Неплохо, тем более что и у меня тоже похожая ситуация. Трудовые союзы Зубатова – это по формальным признакам не партия, но избирательную кампанию они смогут провести на достаточно высоком уровне. А то ведь я хорошо помню, во что вырождаются выборы, когда их проводит компартия без всякой конкуренции. Хотя, с другой стороны, может, это и была настоящая демократия? Сходить в выходной в школу, где мимоходом бросить в избирательную урну бумажку с именем кандидата, про которого ты никогда ничего не знал и знать не желал, потом заглянуть в буфет, где можно затариться умеренным дефицитом и выпить пива. А вот когда пиво на участках продавать запретили, это и стало началом конца советской демократии.

Ладно, ошибок КПСС я повторять не буду. А вот как быть с теми, которые вполне могу сделать уже сам? Отвечаю. Если бы рядом не было Ильича многих ему подобных, которым я прощал довольно многое, то было бы совсем плохо – примерно как у Николая Второго в другой истории, где, похоже, до самого отречения никто ему так и не сказал, что он ведет себя как идиот. А если кто-то даже и сказал, то он не поверил.

Я, если мне такое говорили аргументированно, иногда верил. Вот только почему-то старые соратники видели мои ошибки значительно хуже, чем прикормленные оппозиционеры. Исключений было всего два – это Рита и Петр Маркелович. Но он уже старый, и область наблюдения у него ограниченная, а Рите, наоборот, пока часто не хватает опыта и экономической квалификации. Да и времени тоже, она ведь, кроме всего прочего, воспитывает наших детей.

У меня были планы принять конституцию (или даровать ее, как будет написано в соответствующем манифесте), в начале седьмого года, а учредить Госдуму (жаль, что Петр Маркелович отговорил меня от «Думосрата», все-таки какое емкое слово!) в середине шестого. И первой задачей молодого парламента будет именно подготовка текста конституции. Вот, значит, в связи с этими грядущими событиями и появилась необходимость в очередной личной встрече с Зубатовым. Так как он был в Питере недавно, а я, наоборот, не посещал Первопрестольную довольно давно, то туда отправился бывший студент, а ныне инженер-электротехник Александр Демьяненко. Ну не под своим же именем туда ехать, как будто мало Москва на ушах стояла в последнее время. Встретились мы у Сергея на квартире, благо он недавно переехал и теперь жил с женой в пяти комнатах.

Так как его текущий отчет я уже читал, то сразу перешел к делу:

– Сереж, ты, по-моему, не совсем верно расставил акценты. Насчет того, чтобы в будущем парламенте оказалось побольше представителей рабочего класса из трудовых союзов, я согласен. А вот много крестьян там пока ни чему, для начала хватит голов десять-пятнадцать. С мерами же по воспрепятствованию попадания в парламент наиболее, как ты пишешь, одиозных личностей, я совершенно не согласен. Как же в Думе без мерзавцев-то? Кто там тогда будет воду мутить? Против кого рабочие и крестьяне должны объединяться, если там все будут белые и пушистые? Поэтому надо, наоборот, выбрать самых отъявленных из потенциальных кандидатов от имущих классов, отдавая предпочтение склочным, невоздержанным на язык и склонным к рукоприкладству господам.

– Ты хочешь, чтобы заседания превратились в балаган? – уточнил Сергей.

– Не совсем так. Я хочу, чтобы у нас была возможность их в него быстро превратить при необходимости. Мало будет балагана – пусть образуется цирк-шапито, а дальше, может, дело дойдет и до боксерского турнира. Чтоб, значит, когда понадобится, ни у кого не возникло сомнений, с чего это царь-батюшка накладывает вето за ветом на решения парламента и вообще явно хочет его разогнать.

Пожалуй, настала пора объяснить, с чего бы это я решил проводить почти те же реформы и почти в то же время, что и Николай Второй в другой истории. Да потому, что необходимость-то в них была объективной! А то, что царь пошел на преобразования только под давлением нарастающего революционного движения после проигранной русско-японской войны, говорит только о его умственных способностях. Нельзя ничего делать под давлением! Если, конечно, не хочешь уронить авторитет власти ниже плинтуса.

Вот из таких соображений я назначил предварительные сроки. С одной стороны, уже пора, есть объективные предпосылки. А с другой – никто на меня не давил, это я сам уловил чаяния общества и пошел им навстречу. И, значит, потом можно будет с полным основанием ожидать от того самого общества ответных шагов.

Кроме того, в разделении властей вообще есть немалые плюсы. Например, если какое-нибудь начинание увенчалось блестящим успехом, то ясно, что это произошло исключительно благодаря неустанным трудам государя императора. А если, наоборот, все пошло «как всегда», то чего ж вы хотели, с такой-то Думой? Ведь император теперь связан ее решениями.

Но, разумеется, такое положение само собой не возникнет, его надо тщательно готовить.

Вот, значит, поэтому я и не жалел времени, объясняя свою позицию Сергею Зубатову, наиболее вероятному кандидату на пост московского генерал-губернатора после того, как Бердяев уйдет на покой по возрасту. А может, со временем Сергей и до спикера верхней палаты дорастет.