Алексей Смирнов
ДЫМ НАД ДЖЕЙНСУ
Миша проснулся, но глаза открыть не спешил. Что может быть лучше — качаться на теплых волнах полудремы, когда торопиться заведомо некуда, и мысли лениво поднимаются из подсознания, как пузыри с болотного дна? Ноги затекли и ноют, зато висок приятно холодит алюминиевая стойка кабины и в уютный рокот двигателя вплетается еле слышный писк радиокомпаса.
Забавно вспомнить, как он ерзал и кусал губы, когда в первом полете алый малютка-«Суперкаб» нырнул в низко висящие тучи и привычный океан леса за стеклом сменился белым туманным маревом. В прорехах тягучей облачной ваты торчали острые вершины сосен, словно пытаясь зацепить наглого пришельца, опрокинуть на землю и навсегда похоронить под густым пологом тайги.
Конечно, Миша старался не подавать вида. Седлунд, которого он знал тогда от силы час, не то что не боялся — казалось, не обращал внимания на молочную пустоту вокруг. Закрепив ручку управления самодельной петлей из поясного ремня, он пил кофе прямо из термоса и откровенно скучал. Это потом уже, когда они сидели в «Чемпионе Севера» и обмывали первую квартальную прибыль, Стиг рассказал ему старую пилотскую пословицу: «Полет — это часы серой скуки, разбавленные мгновениями дикого ужаса». В тот раз до «ужаса» не дошло — минута в минуту с планом полета норвежец снизился до тысячи футов и оказался точно над излучиной реки, а потом вальяжно поцеловал бетон на центральной улице фактории Олдс, служившей по совместительству посадочной полосой.
— Майк, — обернувшись, прокричал пилот, — Майк, ты спишь?
Миша нехотя разлепил глаза и помотал головой:
— Сплю. Спал. Что такое?
— Ты взял рацию? Моя села и почему-то не заряжается.
— Взял, конечно.
— Тогда попробуй вызвать поселок. Нууатак минут через пять будет, а от нее, сам знаешь, рукой подать.
— Окей. Дай кофейку, а?
— Все выпил. В Джейнсу попьешь, скоро уже.
Извернувшись, Миша залез в стоящий в ногах рюкзак и нащупал под пакетами с товаром увесистую пластиковую коробочку рации.
— Частота обычная?
— А? — через пару секунд откликнулся Стиг. — Повтори, не слышу ни черта.
— Частота, спрашиваю, обычная?!
— А! Нет, они сменили в том месяце. А на какую, не помню, — усмехнулся он. — Попробуй 122 и 9.
Миша щелкнул выключателем. Дождавшись, когда светодиод перестанет моргать и загорится ровным красным светом, выкрутил на верньерах 122 и 9, надел гарнитуру и прижал тангенту вызова:
— Джейнсу, доброго дня, это «Пайпер Суперкаб Папа-3-7»... — он подергал Стига за плечо, и тот, не оборачиваясь, дважды сжал и разжал кулак, а потом показал еще два пальца, — двенадцать миль к юго-западу, пять с половиной тысяч, посадка. Дайте, пожалуйста, ветер, давление и полосу. Джейнсу?
Где-то через полминуты, когда Миша был готов повторить вызов, из гарнитуры донеслось сдавленное: «...апа-3-7...три...».
— Джейнсу, пожалуйста, повторите.
— ... Три-семь! — после душераздирающего скрипа голос прорезался неожиданно четко. — Ветра, считай, что и нет, кью-эн-эйч два-девять-семь-три, полоса по выбору, можем подсветить, но с вас тогда денежка, — хохотнул невидимый помощник. Три-семь?
— Понял вас, Джейнсу, дайте свет, зайдем с реки. И пошлите кого-нибудь к Гривхольму, я лично с обеда ничего не ел.
— Окей, сейчас отправлю внучка. У вас все?
— Да, спасибо, до ско... — Миша осекся, — Увидимся.
— Окей, пока.
Убрав рацию обратно в рюкзак, он поерзал на узком пластиковом сиденье и нахмурил лоб. Если не случится ничего непредвиденного, они с Седлундом как раз успеют позавтракать и разложить товар до того, как народ повалит с воскресной службы по домам. Ну, или выберется из дома за опохмелом после вчерашнего. В самом Джейнсу пьянчуг мало, люди там вроде наших сибиряков — суровые, упертые, старая школа. Но приблудной шушеры тоже хватает: трапперы-кулемщики, поденщики, да и просто мутные личности из тех, что не любят попадаться властям на глаза.
«Суперкаб» накренился, потом выровнялся и начал снижаться. Мотор заворчал тише и басовитее. Вскоре самолет выполз из тучи и пошел вдоль Нууатак, широкой, студеной даже на взгляд.
— Надо поставить поплавки... — задумчиво протянул Стиг.
— Надо, — эхом откликнулся Миша. — Зимой подумаем.
Заговорить о поплавках, пролетая над Нууатак, было уже традицией, хотя оба отлично понимали, что даже в поселениях без посадочной полосы можно выбрать улицу попросторнее и сесть прямо на нее, предварительно облетев и покричав, чтобы убрали телеги и отогнали машины. А не уберут — рядом найдется приличная вырубка-кулига или широкий галечный берег. Нет, кое-где с поплавками удобнее — возьми тот же Файндраунд, где все кормятся от озера, а живут, по сути, среди чащи: поди зайди там на посадку! Но летать туда они не любили: много рыбы «Пайпер» не заберет, а провоняет ей надолго.
— Два-девять-семь-три, тихо и ВПП по выбору.
Стиг крутанул ручку на альтиметре, нашарил тумблер посадочной фары. Джейнсу лежал прямо по курсу, скорее, не городок, а большая деревня, вытянувшаяся вдоль реки. Хрипло бил колокол, по широкой центральной улице чинно брели семьи парадно одетых богомольцев. У дебаркадера чалился какой-то древний теплоход, черный смолистый дым стелился по воде и вдоль берега. За окраиной ярко горел световой сигнал аэродрома. Положенный по правилам электрический фонарь не перенес и одной зимы, поэтому вместо него зажигали костер. Старина Спаркс, следивший за полосой, мечтал встретить знающего химика и выведать, что подсыпать в огонь, чтобы свет был как надо — зеленым.
Пилот заранее выровнялся по полосе, убрал тягу до минимума и, вытянув шею, огляделся вокруг. Миша просунул руку между бортом и передним сиденьем, включая обогрев карбюратора. «Пайпер», легонько покачиваясь, проплыл над рубероидными крышами и как-то даже неохотно подался вниз, к торцу посадочной полосы. Винт с шелестом остановился; повинуясь плавному движению ручки, самолет на мгновение завис над полосой и мягко опустился на все три колеса. Широкие «дутики» весело захрустели по гравию. Прокатившись метров десять, Стиг свернул на площадку для стоянки и выжал тормоза.
От бревенчатой избы, служившей диспетчерской, аэровокзалом и складом одновременно, к ним уже спешил бойкий дедок в поношенной «аляске». С ним трусила пушистая пегая собачонка, забегая вперед и задорно тявкая.
Седлунд отрубил питание, откинул створки двери, выпрыгнул наружу и помог выбраться Мише.
— Здорово, — с размаху влепил он пятерней по протянутой руке подошедшего деда, — скажи своей, чтобы подходила. Привез!
— Здорово в карман не положишь, — хитро ухмыльнулся тот. — А что привез?
— А это, мистер Спаркс, вас пока что не касается, — рассмеялся пилот. — Майк, ты давеча что-то обещал этому джентльмену?
Миша достал из кармана купюру и вложил в руку Спарксу.
— Ты глянь, делишки какие-то у меня за спиной крутите. Городские, одно слово! — расхохотался он, с кивком принимая оплату. — А что, совратишь вот мою старушку, увезешь в Ньюэнк и будете там похабствовать. Я вашу породу знаю!
— Боюсь, супруга не одобрит, — деланно вздохнув, развел руками пилот. — А вот Майк холостой еще, тут возможны варианты...
— Не, он чернявый, а она блондинов любит.
— Это кто блондин, ты, что ли?
— А не видно?
— Когда мне будет нужно сделать тебе комплимент, я скажу, что ты седой. Но вообще ты лысый как... — Стиг защелкал пальцами, будто мучительно подбирая слово, и с надеждой воззрился на Мишу.
— Как пень, — отозвался тот, позевывая. — Лысина — гордость мужчины. Лысина — это тестостерон, а тестостерон — это здоровье.
— Понял, да? — Спаркс обличающе ткнул пальцем в Седлунда. — Намеки он будет делать о моей внешности. Чтобы ты знал, компадре, на меня такие девочки заглядывались! Ладно, давайте я подгоню «Субару» и подброшу вас со скарбом к Гривхольму.
— Да брось, старина, так донесем, там не особо много. Спасибо.
— Да? — с сомнением посмотрел на них дед. — Джем, да уймись ты, сколько можно лаять! Ну хорошо, хорошо. Самолет ваш привяжу, зачехлю, не беспокойтесь.
— Не надо, мы сегодня же обратно.
— Черт, вы дадите мне заработать на вас? — возмутился Спаркс. — А если ветер? Я эту птичку ловить по всему полю не буду.
— Разве что ты его пустишь, но опять же, мощности не хватит, — гоготнул Седлунд. — Эм Пи, пойдем разгружаться, это добро само себя не продаст.
Вытащив и впрямь легкие, но пухлые и неудобные рюкзаки из кабины, они потопали по шатким доскам, положенным поверх размокшей от дождей тропинки, к центральной улице, по-простецки называвшейся «Мейн-стрит».
Сквозь тучи проглянуло солнце. После утреннего оживления улица опустела, лишь из-за высоких добротных заборов раздавались стук топоров, гудение пил, тянуло чем-то острым и наверняка безумно вкусным.
— Хочешь есть — пей, — неожиданно нарушил молчание пилот.
— В смысле?
— Мне так мать говорила. Хочешь есть, говорит, пей.
— Голодали?
— Мы-то? Наоборот. Это у нее техника похудания была такая.
— Куда тебе худеть?
— Это сейчас, а ты бы меня видел в школьные годы. Такой пончик был, может, тяжелее нынешнего.
— По тебе не скажешь. Видать, работает диета.
— Не, само все ушло. Как голос ломаться начал, за год отощал, хотя жрал как не в себя.
Остаток пути до центральной площади проделали в молчании. Впрочем, идти было всего ничего: уже слышалось слаженное пение прихожан из старинного громкоговорителя на стене церкви. Пастор Рехельбахер, по совместительству мэр Джейнсу, не первый год лелеял мечту охватить трансляцией весь городок. «И если вы не хотите идти на службу», — значительно вздымал он палец горе, — «значит, служба придет к вам домой». Однако для воплощения мечты нужны были электричество и энтузиасты. Пастору всегда не хватало то одного, то другого. Зато единственный громкоговоритель высоко оценили мамаши с колясками, которые вечно не успевали к началу и не умещались внутри храма.
Заведение Гривхольма, огороженное серым заборчиком, стояло прямо напротив него. Одноэтажный домик, обитый крашеными красно-рыжими досками, украшала табличка с резной надписью «Гривхольм — трактир и кафе». Под ней была вкопана причудливая коряга, напоминавшая то ли огромную белку, то ли бобра, то ли — говорили злые языки — самого Гривхольма, бодрого и угрожающе косматого дядьку, который как раз выходил из парадной двери с ведром помоев.
— Джи! — дурашливо завопил Седлунд, завидев старого приятеля. — Чем порадуешь двух путников, что прошли через леса и стремнины...
— Лови, — Гривхольм сделал вид, что собирается окатить пилота из ведра, но не удержал равновесия и плеснул помоями на дорожку из декоративного камня. — Ах ты ж дерьмо! Зачем под руку орать, а? Теперь убирать вот. Яичница на двоих, возьмите прямо со сковородки. В ковшике кофе, сливки в банке, но не советую.
— Это почему?
— Ты в своей швейной машинке вместо сидений два «очка» пробей, а потом пей сколько влезет. Мы-то уже попробовали, так что просто поверь.
— Ясно... — огорчился Седлунд. — Я лично черный кофе не люблю, мне бы разбавить.
— А сгущенку ты привез, как я заказывал?
— Привез, почему не привез. Но...
— Ну вот и продай мне прямо сейчас, я ее тебе к кофе и подам.
— Так ты ее водой разводишь.
— Иначе слишком жирно. Тебе придется покупать новый самолет.
— Будь хорошим мальчиком, подай как есть.
— С условием — торгуете здесь.
— Это как?
— А чего непонятного? Разложились в трактире, столик сами выбирайте, и вперед. Покупатели зайдут, глядишь, и перекусить не откажутся.
— И как они узнают, что мы у тебя?
— На доске напишу. — Гривхольм поставил ведро на дорожку. — И потом прилетать будете — сразу ко мне заходите. Вы что, осенью или зимой на улице торговать решили?
— И вправду, пошли внутрь, — потянул пилота за рукав Миша. — Даже солиднее как-то будет.
— Как угодно, — Стиг скорчил унылую гримасу и отворил дверь с коряво намалеванным волком в штанах и поварском колпаке, — когда я голодный, я готов на все и даже больше.
В «Трактире и кафе» было темновато: верхний свет включали после пяти, а тем, кто приходил ранее, вместе с едой приносили керосиновые лампы. Впрочем, посетитель в этот час был только один. За угловым столиком спиной к двери завтракал какой-то мужчина. Перед ним, прижатая кофейником, лежала вчерашняя «Ньюэнк энд Вэлли Ньюс». Рядом со стула свешивалась большая спортивная сумка; случайный лучик солнца высветил на ее клапане эмблему, которую Миша счел пижонской — черный крест в концентрических кругах, вроде прицела.
— Добрый день! — громко поздоровались Стиг и Миша.
— Здравствуйте, — не оборачиваясь, отозвался незнакомец, отхлебнул еще кофе и перелистнул газету.
Переглянувшись, друзья сбросили рюкзаки на широкую лавку у стены, зашли на кухню, забрали стоявшие на чугунной плите сковороду и ковш с густым черным кофе и устроились в другой половине заведения, поближе к окошку.
Яичницу смели в один миг, благо Гривхольм был дока по ее части: бекона и лука клал ровно столько, сколько требуется, чтобы оживить пресноту яиц и жареного хлеба. Сам Миша почти всегда перебарщивал то с одним, то с другим. Съедобно, конечно, но без восторгов — так, порубать на скорую руку.
Налив по кружке кофе и выдавив туда сгущенки, они блаженно откинулись на спинки стульев. Незнакомец тем временем аккуратно сложил газету, надел куртку, взял сумку, вытащил из-под стола ружейный чехол и пошел к выходу, у самой двери обменявшись рукопожатием с появившимся владельцем.
— Кто такой? — как бы невзначай полюбопытствовал Седлунд, когда Гривхольм подошел к их столику с зажженной керосиновой лампой и пластиковой миской с домашним печеньем.
— В смысле? А, этот. Не знаю, живет где-то неподалеку, иногда заезжает закупиться всяким. Вроде нормальный мужик, я чудиков-то сразу замечаю, глаз-алмаз! — довольно ухмыльнулся он. — Ну что, вы будете раскладываться? Они там псалмы допели, сейчас отец Джей проповедь начнет.
— Дай ты нам спокойно кофе попить. Успеем. А нет, так подождут. Сам-то что на службу не пошел, а?
— Куда мне? Работа. Раньше можно было, а сейчас с десяти утра и не отлучишься никуда. Вчера вон теплоход с севера пришел, привез дюжины две айвиков, тоже жрать потребовали. Да стремные такие. Обычно дикари дикарями, чумазые, по-английски еле два слова связать могут, но безвредные, и к нам тянутся. А эти как раз чудики — держатся важно, балахоны какие-то нацепили, а ноги голяком, как не мерзнут только.
— Ну а ты что?
— А что я? Сварил котел перловки, и хватит с них. Шкурками расплатились, не интересует, кстати?
— Соболь?
Гривхольм замялся.
— Ну, соболь. Но так себе соболь, если честно. Зато дешево отдаю.
— Даром не надо, если так себе. Сам знаешь, тут отличного — завались.
— Да и ладно, поеду в город — продам там, еще и наварюсь. Знаете, какие дурни среди новичков бывают?
— Нам ли не знать, — Миша встал из-за стола, расстегнул рюкзак и принялся раскладывать товар на лавке.
Полтора года назад оба их конкурента объединились и на взятый кредит приобрели «Скайвэгон». Самолет оказался древним и капризным, но спокойно поднимал шесть человек с багажом. Бизнес накрывался медным тазом, пока однажды в пабе Стиг не зацепился языками с мелким клерком, знавшим парочку людей с доступом за Ворота.
Установление деловых контактов не прошло даром для кошелька и печени. Зато каждые полмесяца друзья получали в руки диск, под завязку забитый свежими фильмами, музыкой и прочим развлекаловом. Дела пошли в гору. Пышные мамаситы той части Бивер-Дэма, что зовется «Лос-Бинерос» и усталые хозяюшки из дальних русских поселений на Спенсер-ривер не жалели денег за возможность посмотреть за семейным ужином серию-другую «Марии Мерседес» или «Наследства Екатерины». Майк со Стигом потирали руки и прикидывали, за какое время окупится видеосалон с компьютерным клубом в какой-нибудь глухомани вроде лесопилок Фруа-Гласьяль.
Из первого рюкзака на свет появились два ноутбука с торчащими из всех разъемов кабелями, вязанка разноцветных флешек, монументальные пирамиды компакт-дисков и толстенная пачка газет и журналов. Из второго пилот извлек десятка два коробок с дешевыми видеоплеерами и электронными книгами. Остаток места занимали сладости и специи для Гривхольма, который утащил рюкзак на кухню и принялся распихивать заказанный товар по шкафам.
— Слушай, Майки, можешь один пока посидеть? — несколько смущенно спросил Седлунд. — Хочу проповедь послушать, сто лет не ходил.
— Да не вопрос, иди, конечно. Только ты же католик всегда был?
— Католик. Но ты мне найди в этой глуши священника, раз такой умный.
Пилот немного лукавил: все основные конфессии закрепились в этих местах давно и прочно — и никто иной, как сам Стиг лично прилетал в Джейнсу с отцом Максимом, отслужившим литургию для русских, сербов и греков. Однако католики, как назло, почти все были латиносами, и даже по-английски Седлунд понимал их с горем пополам.
Он махнул рукой и вышел, оставив Мишу перекладывать товар и допивать подостывший кофе. На улице распогодилось, но студеный октябрьский ветерок заставил по-быстрому прошмыгнуть мимо сгрудившихся у входа в церковь мамаш, обогнуть стайку сбежавших с проповеди пацанов и зайти внутрь, притулившись у входа.
***
Мальчишки, конечно, не пропустили гривхольмово объявление, и ввалились в «Трактир» всей кодлой — ветровки нараспашку, глаза бешеные, шевелюры торчком, от гомона уши закладывает.
— Мистер Майк! А мистер Седлунд с вами? Мистер Майк! Мы договорились с родителями, — самый бойкий парнишка, сероглазый пухляш с пшеничными волосами, прыгал и теребил Мишу за рукав, — Мы договорились! Если оценки в триместре будут хорошие, нам всем подарят приставку! Закажите, пожалуйста, а то вдруг привезти не успеют!
— А как вы собираетесь все вместе на одной приставке играть?
— Так по очереди же. Двое играют, остальные смотрят.
— Вот Стиг... мистер Седлунд придет — вместе решим. Не худо бы и родителей позвать. Короче! Давайте ближе к делу — кому что куда?
Пухляш достал из кармана замусоленную бумажку и важно ткнул пальцем в первую строчку:
— Нам, как всегда, на всех... Второй сезон «Человеческих шахмат» — на отдельной флешке, пожалуйста, а вот «Сыщик из замка» можно на ту же, что было, мы лучше еще раз купим потом. Дальше, мистер Рэй просил, чтобы учебники в следующий раз привезли, можно, вы скажете, что не было? Нет? У вас нет сердца, мистер Майк, вы забыли, каково это — быть молодым... Тогда книжки еще, для нас. Ленни, ты самый умный, как звали того писателя, который про гоблинов писал?
— Ирландец какой-то, — сипло отозвался Ленни из-за спин пацанов. — На «д». О’Дим, кажется.
— Вот этого О’Дима есть что-то новое? Если да, запишите нам на читалки, и про «Нож Куасака» Войтеку отдельно, а то он удалил все, дурья башка. Вой, чего ты пинаешься, я тебя сам сейчас знаешь как пну. Может, еще кого-то посоветуете? У нас деньги есть, мы сами заработали...
— Жюля Верна им запиши, — крикнул Гривхольм из-за стойки. — И Карла Мая!
— Уже читали! — в голос завопили ребята. — Мы не маленькие.
— Слушай... — задумался владелец заведения. — Был же отличный автор, вот те крест, не помню, как зовут, мне еще на юге его советовали. Наш причем, здешний, навел в свое время шороху, а потом вроде как писателем заделался. Погоди, пойду еще кофе поставлю, глядишь, и придет на ум.
Миша собрал у ребят читалки и флешки, раскрыл ноутбук и принялся копировать заказанное. Пацанва сгрудилась вокруг стойки и налегла на имбирное пиво с сушеными яблоками.
Церковь Восхваления была неказистой, но уютной и светлой (генератор, трещавший за стеной во время служб, уже давно никто не замечал). По местной моде ее сложили из бревен, а над крыльцом укрепили что-то вроде козел, на которых висел колокол.
Стиг заметил, что в стороне от горожан на скамьях сгрудились айвики — похоже, те самые гости Джи. Завернувшись в балахоны из шкур, они то ли спали, то ли молились, не обращая внимания на пастора, могучего сорокалетнего мужика, который буквально навис над кафедрой и после каждой фразы впечатывал в нее указательный палец, словно нажимая на невидимую кнопку.
— Вы — не люди! Вы — души, и вы должны помнить об этом, — чеканил он. — Не пачкайте перстов, удел которых перебирать небесные струны. Не дайте ногам вашим увязнуть в болотистой топи, ногам, чья судьба — идти по золотым улицам. Восстань и воспари над толпой, человек, воспари над землей, и ангелы воспоют с тобой!
Отец Джей, в силу давнего знакомства пилот звал преподобного Якоба Рехельбахера по-свойски, с шумом выдохнул и начал листать книгу в поисках подходящего псалма. Внимавшие проповеди прихожане тоже расслабились и начали шушукаться. Даже айвики зашевелились, с их скамейки поднялась женщина, вышла в проход и — никто и глазом моргнуть не успел — забралась на кафедру, встав рядом с пастором.
Опешивший было преподобный быстро нашелся:
— Вы видите дочь дикого народа — я вижу душу! Душу, чьи уста глаголят от избытка сердца. Говори же, сестра, а мы послушаем.
Он сделал приглашающий жест и отступил назад. Плоское лицо женщины было покрыто испариной, глаза бегали из стороны в сторону. Она откашлялась и изрекла:
— Я любила моржа.
Кое-кто из прихожан не удержался от смешка, но айвинка продолжала.
— Я любила моржа. Я убила моржа. — Голос ее начал звенеть и срываться. — Я борола моржа, я убила моржа, я морж теперь. Убей моржа!
С этими словами она выхватила из-за пояса длиннющий костяной нож и патетическим жестом протянула его Рехельбахеру. Пастор отдернулся в сторону. Женщина шустро отбежала от него и заголосила: «Убей! Убей! Убей!». С передней скамейки к ней метнулись очнувшиеся от шока мужики, а следом за ними — айвики. Безумная дикарка затряслась всем телом, истошно завизжала и полоснула себя ножом по горлу.
Не успевшие остановить ее прихожане рванулись назад, уклоняясь от хлынувшего фонтана крови, и наткнулись на айвиков, которые выхватили ножи — обычные, стальные — и начали суматошно колоть ими несчастных. На подмогу доброхотам подскочили другие ряды, навалившись на дикарей и выкручивая им руки. Поднялся страшный шум, женщины подхватили детей и, роняя скамейки, толпой повалили к выходу. Над всем этим бардаком громыхал голос пастора, пытавшегося навести подобие порядка. Влепив окровавленным пудовым кулачищем в лоб айвику, остервенело тянувшемуся зацепить его ножиком, он требовал остановиться и не осквернять более святое место.
Седлунд, вытащив из-под ног напиравшей толпы какую-то очкастую девицу, прижался с ней к стене и потихоньку пробирался к выходу, когда на улице застучали винтовочные выстрелы.
Услышав крики, Миша вскочил, погрозил кулаком ребятам — товар не замай! — и высунул нос наружу. Увидев хлынувшую из дверей церкви толпу, он дернулся было выяснить, что происходит, но замешкался, услышав рев моторов.
Из-за поворота выскочил грязно-белый пикап и остановился, перегородив проезд. Точно такой же заскрипел тормозами c другой стороны. Из машин с гортанными воплями посыпались айвики и, растянувшись в шеренгу, открыли пальбу по выбежавшим из церкви людям.
Несчастные в ужасе хлынули обратно, толкаясь, падая и поднимая друг друга. Какая-то девчонка попыталась убежать, но, не сделав и двух шагов, нелепо взмахнула руками и рухнула навзничь.
Менее чем за минуту все было кончено. Когда последний уцелевший скрылся внутри церкви, айвики расселись вокруг машин и затихли.
Увидев вооруженных дикарей, Миша судорожно отпрянул назад и захлопнул дверь. Выстрелы заставили его сжаться и повалиться на пол; рядом грохнулся владелец «Трактира», увлекая за собой стоящих поблизости пацанов. Остальные сообразили упасть сами.
— Что за хрень? — зашипел Гривхольм, проворно отползая за стойку.
— Айвики. Там люди из церкви повалили, это по ним, наверное.
— Вот уроды. Но им же сейчас трындец, пальбу все слышали.
— Не знаю. Куда тебя несет, проказа! — Миша ухватил за ногу шустрого юнца, поползшего было к окну. — Пулю словить решил?
Двое близнецов, совсем малыши, скривили губы и заревели. Остальные, услышав крики, прижались друг к другу и застыли, в ужасе глядя на дверь.
— Сваливать надо, — Миша облизал пересохшие губы и принялся копаться в рюкзаке.
— Куда? — огрызнулся Гривхольм. — Там людей убивают.
— Ты понимаешь, что мы следующие?
— А что ты предлагаешь?!
Миша выдохнул, вдохнул и как мог, спокойно произнес:
— Джи, давай без паники? Начнем дергаться — сами сдохнем и дети с нами.
— Давай без паники. Ты предлагаешь бежать наружу, где нас запалят и пристрелят?
— Дворами уйдем?
— Не уйдем. Заборчик низкий, за ним не спрячешься, а дальше колодец и другая улица. Как думаешь, это только на церковь напали?
— Сомневаюсь. Если они не самоубийцы, то атакуют весь город разом. Хотя ума не приложу, кому и зачем это нужно. Там Стиг еще...
И тут одного из парнишек прорвало. Закричав «Мама! Моя мама там!», он бросился ко входу и замолотил по двери кулаками. Гривхольм торопливо оттащил его, сорвал со стены рукомойник и окатил холодной водой, но было поздно — пацаны вскочили и метнулись наружу через черный ход.
Схватив рюкзак, Миша торопливо вытряс его содержимое на пол, поднял перевязанный резинкой целлофановый пакет с «Глоком» и побежал следом. Дети стояли посреди заднего двора и растерянно озирались. Выстрелы стихли.
— Слушайте меня, — прошипел Миша, обращаясь к тому живчику, что заказывал книги. — Объясняю один раз, но как взрослым. Это бандиты. Они убивают людей. Все как в книжках, только взаправду. Это понятно?
Ребята испуганно закивали.
— Я не знаю, что с вашими мамами и папами. Но они за себя постоять могут. Вы — нет. Поэтому! Ты, ты и ты — ползком к забору и попытайтесь тихо выломать доски. Хотя стоп! — черта с два вы их выломаете тихо. Тогда залегли здесь, прямо под стеной, и чтобы ни звука. Я пойду на разведку. Если крикну «Тревога!» — вскакиваете и врассыпную через забор. Врассыпную, не вместе.
Миша хотел добавить: «Если кто-то упадет, не пытайтесь поднять», но поморщился и не стал. Подполз к дальней стене дома, приник к земле и осторожно выглянул за угол. Пацаны послушно скорчились под стенкой заведения, из которого вышел Гривхольм, почему-то один, и сел на землю рядом с ними. Улицу видно было плохо, оставалось лишь надеяться, что и его оттуда не заметят. Разглядел только крышу пикапа и неясное шевеление рядом.
— Что с пацаном? — шепнул он Гривхольму, вернувшись под защиту стены.
— Беда, — севшим голосом отозвался тот. — Отключился и едва дышит.
— Куда ты его дел?
— Лежит у входа.
— Ладно, с ним потом. Отсюда не видно ничего. У тебя чердак есть?
— Есть маленький. В туалете на потолке люк. Но там только если на четвереньках, и заставлено все.
— Да плевать. Оружие?
Владелец «Трактира» виновато потупился:
— Дробовик есть, да там спуск сломан... все собирался починить.
— Держи тогда пистолет, я наверх.
— А может, и пацанов там спрячем?
— А если они дома жечь начнут? Сидите здесь, если что — просто бегите.
Миша проскользнул внутрь трактира, по стенке прокрался к туалету, забрался с ногами на белоснежный унитаз — видел бы это Джи! — и, дотянувшись до крючка, открыл люк. Подтянулся, пролез внутрь, тут же дважды чихнул от попавшей в нос пыли. Дав глазам привыкнуть к темноте, пополз в направлении улицы.
Увы, стенка была сплошной — ни щелки, ни дырки от сучка. Да и глупо было ожидать, что хозяйственный Гривхольм потерпит такое безобразие в своем доме. Миша шепотом выругался. Полегчало не сильно. Идей не было вообще. Сидеть и ждать, пока этим психам придет в голову обратить внимание на веселый ресторанчик, где точно есть, чем поживиться? Бежать, надеясь на удачу? Будь он один, так бы и сделал. Но дети. И Стиг, и Джи. Русские своих не бросают, а?
Невеселые размышления прервал громкий шепот из люка: «Мистер Майк! Мистер Гривхольм просит передать, что сзади стреляют, и дым столбом, пожар, наверное».
Еще раз выругавшись, Миша сполз вниз и вышел на задний двор.
***
В церкви совещались. Поднявшуюся было панику пресек своим авторитетом пастор, без обиняков пообещав выкинуть наружу всех, кто будет шуметь и дергаться. Избитых айвиков обезоружили и связали запасной колокольной веревкой. Вход и окна заложили скамьями, после чего сели перевязать раны и обсудить создавшееся положение.
Само собой, ружья и пистолеты все оставили дома. Ножей было в избытке, но что толку? Вдобавок хватало раненых, и семеро из них грозили отдать Богу душу в самое ближайшее время.
— Моей властью, духовной и светской, я настаиваю на том, чтобы выйти и попытаться поговорить с ними, — рычал Рехельбахер. — Они чего-то хотят, просто так такие вещи никто не делает. Ergo, это можно обсудить.
— А если они хотят нас всех перебить? — резонно возражал Сюнсен, пожилой рыжеволосый дровосек, чья жена лежала мертвой на площади перед храмом. — Они нас взяли со спущенными штанами. Чего им стоит поджечь церковь, остальных пострелять поодиночке, забрать все добро и сгинуть туда, откуда появились?!
— А что ты предлагаешь, Сюсси?! Сидеть и ждать, пока наших жен и детей убивают?
— Я предлагаю — ножи в руки и прорываться. Закроемся вон скамьями теми же, как получится. Ну, кого-то заденет, конечно... Но не переговоры же вести с этими ублюдками.
— Мередит! Миссис Джеймсон! Расскажите еще раз — что вы успели увидеть.
Шустрая голубоглазая старушка, шмыгая носом, доложила:
— Два пикапа, бежевых таких. Один со стороны реки приехал, другой не видела, откуда. С них айвики попрыгали и начали стрелять по нам. Я мисс Сато подхватила под руку, потащила внутрь, а она как упадет, я гляжу, а половины черепа у бедняжки как не бывало...
— Достаточно, достаточно, — торопливо перебил ее пастор. — Вообще ты прав, Сюс. Но нам бы понять, что там сейчас. Если мы аккуратно отодвинем вон ту скамейку от окна...
— Получите пулю, — вмешался Стиг. — Я уверен, что они глаз не сводят с церкви. И, кстати, мало что увидите. А вас не удивляет, что они до сих пор не отрубили генератор?
— Может, не знают, как?
— Сомневаюсь, преподобный, сомневаюсь. У вас найдется еще одна длинная веревка?
— Сомневаюсь, — передразнил его пастор.
— Тогда... кто помоложе? Скамейку к стене поставьте и забирайтесь под купол. Попробуйте открыть там окно. Сделаете бесшумно — медаль дам. Потом. А хотя фиг вам, а не медаль, сам полезу.
С этими словами пилот взобрался по подставленной скамейке под купол, осторожно приоткрыл окно, достал из-за пазухи смартфон, высунул его наружу и поводил из стороны в сторону. Подождав немного, открыл противоположное и повторил операцию. Убедившись в результате, с победным видом сполз вниз и продемонстрировал всем экран.
— Техника, друзья мои! — на видео было отлично видно, что пикапы так и стоят на площади, перегораживая две из трех ведущих к ней улиц. Айвики неподвижно сидели под ними, по десятку у каждого. Трупы, похоже, никто не трогал. Дома у леса горели, даже на записи отчетливо слышались выстрелы. С речной стороны все было тихо.
— Ты нам самим Богом послан, — довольно ответил преподобный. — Давайте тогда удивим их, подобно Гедеону, что с тремя сотнями одолел нечестивцев. Наше слабое место — двери, — нахмурился он. — Через них не больше трех человек разом пройдет. А этих двадцать, успеют очухаться.
— Да что там говорить, — вмешался ражий весельчак Скотт, стороживший связанных айвиков. — Встаем в три шеренги, помолились, и бежим. Поделимся по ходу. Всех не перестреляют.
— А мы, как двери откроются, ведра скинем из верхнего окна. Надо только сплющить заранее, чтобы пролезли. Может, и отвлечем их хоть на секунду, — вмешалась его сестра Лиз-Энн.
Рехельбахер оглядел всех собравшихся.
— Хорошо. Давайте тогда... разбираем баррикаду, строимся, молимся и вперед. Пока забояться не успели. — ухмыльнулся он. — Укрепим же души наши!
«Ближе, Господь, к Тебе...» — тихонько завел он старый хорал. — «Ближе к Тебе. Хоть бы крестом...».
В этот момент на площади прогремели три взрыва, послышались крики, а спустя еще пару секунд заполошно защелкали выстрелы. Лиз-Энн, не обращая внимания на окрик брата, выглянула в подкупольное окошко и торжествующе завопила:
— Их всех взорвали!
***
С той стороны Джейнсу, где Миша ни разу не бывал, в небо поднималось три столпа дыма. Стреляли очередями и одиночными. Дети сгрудились вокруг Гривхольма, который с мрачным видом прислушивался к происходящему.
— Что там? — нервно спросил он Мишу, вставая с ящика.
— Не увидел ничего. Может, ты посмотришь? Должен знать, где у тебя заветная дырочка.
— Нет у меня дырочек, — не принял шутку Гривхольм. — Давай тогда малышню на чердак, и попробуем дождаться наших.
— Чердак не вариант, это западня. На кухню, а сами прикрывать с пистолетом. Свою пушку тоже возьми, хотя бы блефанешь. Оттуда выберутся, если что?
— Да, через окно. Ай! Что за черт?!
Гривхольм сморщился и схватился за правый глаз. Миша взял пистолет у него из рук и суетливо оглянулся.
— Меня ослепило что-то.
Один из сидевших пацанов требовательно задергал Мишу за штанину, и когда тот обернулся, показал на землю перед ним. На ней крутил «восьмерки» солнечный зайчик. Миша еще раз огляделся и заметил, что из мансардного окна соседнего дома кто-то подает сигналы зеркальцем.
Помедлив, он помахал в ответ рукой. Из-за занавески осторожно выглянул давнишний незнакомец, встретился с ним глазами, приложил палец к губам, потом несколько раз ткнул им вниз. Миша на всякий случай кивнул. Тот пропал, через полминуты выглянул из-за дома, показал гранату и изобразил, будто кидает ее.
Миша развел руками и скорчил рожу, призванную выразить крайнюю растерянность и непонимание. В ответ его безмолвный собеседник махнул рукой, показал пальцем на Мишу, сделал вид, что стреляет из пистолета и прячется под одеялом.
— Прикрой его, — подсказал наблюдавший за этой пантомимой Гривхольм. — Он, наверное, с той стороны пришел. Может, и не один.
Миша скрылся в доме и через полминуты появился вновь с гарнитурой в ухе и разделочной доской, на которой кетчупом было намалевано «124.5». Мужик с гранатой ухмыльнулся и достал рацию:
— Сколько их там?
— Не знаю. Мы чудом живы еще, дети нашумели.
— Детей в дом и не выпускать. Эти с леса идут, но их встретили там, держимся пока. Пистолетом владеешь или так, для спокойствия?
— Ну... стрелять умею.
— А попадать? Ладно, хорош болтать. Пока они там у пикапов тупят — я из-за забора их гранатами забросаю, а дальше твоя очередь: прикрыть и добить. Я с карабином тоже подключусь. У Джи оружие есть?
— Сломано.
— Тогда в трактир и за детьми следить. Легли за стойкой и не вылезать, пока не скажу. Все понял? Повтори.
— Ты гранаты, я стреляю, Гривхольм за стойку с детьми.
— Все, молодец, на позицию и будь на связи. Да не туда — давай к дальнему углу.
Миша прижался к стенке и приготовился к бою. С появлением явно опытного бойца настроение повысилось, но почему-то стало страшнее. По людям он никогда еще не стрелял, да и вообще в тир заходил полгода назад, со скуки. Хотя все должно быть просто: взрываются гранаты, под шумок он высовывается и разряжает обойму. Или магазин? Какая, нафиг, разница.
Ожила гарнитура:
— Готов? Не бойся, судя по рожам, у них отходняк, очухаться не успеют. И не суйся, пока не скажу.
Взрывы прозвучали совсем не так громко, как он ожидал. А вот айвики заверещали дико, и, перекрывая их крики, словно щелчки кнута, захлопали выстрелы. Услышав команду, Миша, задержав дыхание, выбежал из-за угла, упал на колено и выпустил все, что было в «Глоке», в направлении немногих оставшихся стоять дикарей, стараясь не жмуриться и возвращать на место нещадно, как ему казалось, прыгающий ствол.
Упав, он заполз обратно за угол и подбежал к Гривхольму, с надеждой обернувшегося к нему. Пожал плечами, неловко взъерошил волосы кому-то из пацанов и сел на пол рядом. С улицы донеслось еще несколько выстрелов, а потом незнакомец скомандовал Мише выходить, а детей не выпускать ни в коем случае, и чтобы от окон подальше держались.
Когда Миша отправил остатки завтрака в канаву и, отдуваясь, подошел к стрелку, из открывшихся дверей церкви выбежали мощный дядька в черном костюме с белым подворотничком, Стиг и толсторожий детина — все с ножами наголо. Предполагаемый пастор при виде учиненной бойни пошатнулся, ни говоря ни слова, развернулся и скрылся за дверью, захлопнув ее за собой. Стиг и крестьянин поспешили к канаве. Стрелок, надевший зачем-то черные очки и перезарядивший карабин, пригласил всех вернуться в церковь.
— Здравствуйте, — начал он, не дожидаясь, пока утихнет гомон. — Буду краток, потому что времени мало. Айвики прут из леса, что с ними — пока не понятно. Агрессивные, скажем так, нехарактерно. Предлагаю вывезти детей, стариков и тяжелораненых. Сначала ко мне, потом будем думать. Сейчас раздумывать некогда, у почты бой, сколько там ребята продержатся, никто не знает. С вас бензин сейчас, патроны и еда на всех потом.
— Все к тебе не влезут... — скептически прищурился пастор.
— В два рейса.
— А если на нескольких?
— Не проедете.
— Может, кто другой отвезет? А ты бы тут помог.
— Насчет «помог» поговорим потом, отец Джей.
Пастор махнул рукой и согласился. Незнакомец ушел за машиной, а жители начали собирать детей в дорогу. Миша запоздало удивился, насколько хладнокровно они реагируют на происшедшее — и происходящее! Вон, девчата детвору успокаивают, с ними старикан какой-то, мужское население поделилось на два отряда: что побольше на подмогу обороняющимся побежал, другой за бензином. Женщины помчались одежду и еду в дорогу собирать. Не, молодцы, не паникуют.
Они со Стигом вышли наружу, торопливо отвернулись и спрятались от ветра за стеной. Разговаривать не хотелось. Шок от случившегося проходил, хотелось упасть ничком, уткнуться лбом в холодную землю и стереть из памяти все, что случилось.
Из-за поворота величаво вырулил грузовик — да какой! Самое настоящее ретро, Вторая Мировая или сразу после нее. Весь защитного цвета, кабину словно топором вырубали, здоровые колеса, фары им под стать: стиль «да-а-а, таких сейчас не делают». С утробным гудением грузовик сдал задом к церковным дверям. Выскочивший водитель деловито принялся помогать детишкам забираться в кунг, отвешивая отеческого «леща» любопытным, пытавшимся выглянуть наружу.
Хлопнув себя по лбу, Миша побежал в трактир, где Гривхольм уже вовсю поил пацанов кофе с домашним печеньем. В двух словах объяснив ему суть дела, он глотнул воды и подбежал к грузовику:
— Тебя как зовут-то, командир?
— Я тебе не командир, — оценивающе оглядел Мишу стрелок. — А зовут, к примеру, Сергеем.
— Так ты наш! А я Миша. — обрадовался он. — Что хоть там случилось, чего они полезли?
Сергей помолчал, потом словно нехотя ответил:
— Кто бы знал, какая им вожжа под хвост попала. Погоди — ты же пилот? Эти... крылатый магазин?
— Ну, типа да. Стиг пилот, а я вроде помощника.
— Так чего ждете тогда?! Ноги в руки и в Ньюэнк за подмогой. Тут этот колхоз сам не справится, точно тебе говорю. Пусть усиление шлют, с пулеметами. Только, у тебя смартфон есть? Отлично, я тебе сейчас видео одно перекину, а ты его прямиком шефу рейнджеров неси, на Симмонс-авеню, знаешь? Смотри лишнему никому не показывай.
— Погоди, а с Гривхольмом еще пацаны, их кто заберет?
— Пацаны подождут, и так полный кунг пионеров. Зови Стига своего, и поехали.
Вместо привычных сидений в кабине стояло что-то вроде дивана. Миша и его друг с трудом утеснились справа от водителя, стараясь не задевать ногами за торчащие из пола рычаги. Кабина внушала уважение: крепления для оружия над дверями, огромный руль в ободранной желтой оплетке, здоровенные циферблаты приборов за толстыми стеклами.
Сергей повернул ключ и начал часто давить на педаль. Двигатель забурчал, в кабине запахло бензином, водитель с хрустом вставил передачу и грузовик покатил по улице.
— Это что за зверь? — спросил Миша, кивая на панель.
— Правда, что ль, не знаешь? — покосился на него водитель. — А еще наш. Молодежь, блин... Держи свой телефон, приехали. Встретимся — покатаю.
Он засмеялся, торопливо пожал друзьям руки и укатил прочь.
— Блин, рюкзак забыл, — хлопнул себя по ноге Миша.
— Не возвращаться же? Пистолет есть, рация есть, и хватит с тебя. Погнали «Пайпера» заводить, нам до темноты нужно успеть.
— Давай быстрее тогда. А что они подкрепление по рации не вызвали?
— Ты не слышал, что ли? Не пробивает. Причем Ньюэнк слышно отлично, а отсюда ничего не проходит. Ни голосом, ни ключом. Опа! А это кто?!
Стоявший у самолета человек обернулся. Это был смотритель аэродрома. Из-за его спины боязливо вышел мальчуган лет трех-четырех, исподлобья посмотрел на Мишу и закрыл лицо руками.
— Ребята, слушайте, ребята, — умоляющим голосом протянул Спаркс. — Возьмите его с собой? Это внук мой, гостит у меня.
— Ты чего, Спарки? Куда мы его денем?
— Так к матери же! Она в Ньюэнке живет, Биг-Бер-роуд, 11. Чего вам стоит? Видите, что здесь творится...
— Отправь со следующим грузовиком.
— Да что тебе, в самом деле? — вмешался Миша. — Для «Суперкаба» это не вес. Я его на колени посажу.
— Смотри сам, — с сомнением ответил Стиг. — Пусть только в туалет сходит перед вылетом. Хотя у Майка штаны модные, может, и выдержат.
— Энди, ну что, полетишь с дядями к маме? Не бойся, они добрые.
Малыш насупился, но кивнул.
— Вот и славно. Беги облегчись перед дорогой, а я тебе покушать и попить соберу.
Седлунд только вздохнул.
Стараясь не торопиться, они осмотрели самолет перед полетом. Пилот залез в кабину, а Миша остался наводить мосты с Энди, а заодно следить, чтобы тот не подходил к пропеллеру. Прибежавший Спаркс всучил ему бутылку с брусничным морсом и пакет с толсто нарезанными сэндвичами, расцеловал внука, крепко пожал руку Мише и еще раз объяснил, как найти маму малыша.
Наконец Миша уселся на свое место и принял на руки Энди, который тут же потянулся к тумблерам зажигания. Самолет медленно вырулил к началу полосы. Стиг что есть силы выжал тормоза, плавно прибавил тягу. «Пайпер» словно нехотя поднял хвост и, прокатившись с треть дистанции, оторвался от земли и уверенно начал набирать высоту.
Через час заметно стемнело. Энди схомячил почти все сэндвичи, усыпав крошками полсамолета, и мирно сопел на Мишином плече. Неловко просунув руку за пазуху, Миша вытащил телефон и открыл перекинутое ему видео.
... Звука не было, и от этого было еще страшнее. Айвики, в своих странных костюмах, группами по два-три человека выбегали откуда-то из-под оператора и как белки карабкались на деревья, стреляя с веток по невидимому противнику. Время от времени кто-то спускался вниз и садился на землю, больше не обращая внимания ни на что. Но среди дикарей мелькали и другие. Странные. Миша, сколько не вглядывался, не мог понять — то ли костюм, то ли краска на коже, то ли?.. Словно сама тень приняла форму человека. И хотя в руках у них не было оружия, Миша взмолился всем угодникам, чтобы никогда не встретить такое лицом к лицу.
Ролик закончился. Он выглянул наружу. Густо-синее небо прорезали кумачовые сполохи заходящего солнца. Внизу, насколько хватало взора, царила тайга — хмурая, враждебная всему, что смеет тревожить ее угрюмый покой.
Он вдруг представил, как жмутся друг к другу в холодном, скачущем на ухабах грузовике испуганные ребятишки: без дома, без родителей — кто-то навсегда — на пути неизвестно куда. В носу защипало. Хотелось схватить самый большой на свете пулемет и на клочья размочалить любого, кто посмеет их обидеть. Кого бы там не изблевала тьма в своей бессильной ненависти к победившему ее человеку.
— Стиг, — он подергал пилота за плечо, помолчал и выпалил на выдохе: — Стиг, я в рейнджеры запишусь. Ты со мной?
© Алексей Смирнов
