Глава 17. Свет во тьме

В окне движущегося на небольшой высоте бота мелькали ячейки космодрома с редкими постояльцами в виде кораблей разного размера и назначения. Рядом, к сожалению Максима, не было Искина, чтобы пояснять об их предназначении и свойствах. Некоторые корабли одиноко стояли в своих зонах, вокруг других было заметно движение обслуживающего персонала и техники. Максим даже заметил пару арков, вроде бы, если учитывать только похожую каплевидную форму. Слишком далеко те находились, а ему было совершенно неудобно смотреть через прозрачный борт капсулы. Да и голова не особо-то вертелась на шее.

Макс на минутку отвлёкся от разглядывания пейзажей за окном, обратив внимание на медика, что склонился над показателями его капсулы. Тот заметил направленный на него взгляд и что-то успокаивающе сказал Максиму. Слот перевёл, что все показатели в норме. Когда же Максим снова отвернулся к окну, то увидел мелькающие внизу деревья, сливающиеся в нечёткие полосы, космодром пропал. Источник подъёмной силы и скорости бота не совсем был понятен с точки зрения остаточных знаний подзабытой физики. В этом явно участвовали четыре винта по углам на пилонах с подвижными направляющими, но с их малым размером и при текущих оборотах не создать достаточной силы воздушного потока. Антигравитационная установка? Макс лениво вспоминал всё то, что ему рассказывали Слот с Искином о технических штучках, и пытался применить это к боту. А бот, не подозревая о возмутительных сомнениях в его двигательных компетенциях, с тихим стрекотанием нёсся невысоко над верхушками деревьев, иногда казалось, что вот-вот чиркнет брюхом по ним. Впрочем, учитывая, что практически во всех мало-мальски сложных механизмах контроль осуществлялся искинами, это было маловероятным событием. Изредка синевато-зелёную пелену лесов дырявили пленки озёр. Одно из них было настолько крупным, что удалось рассмотреть на нём плавающие посудины. Кто-то дружно прыгал с них в воду, поднимая фонтаны искрящихся на солнце брызг. В целом, не считая огромной проплешины космодрома, планета не создавала впечатление освоенной разумными.

Через какое-то время леса закончились, и потянулись ухоженные поля, яркие цветущие луга и луговины между извилинами крупной реки с бродящими по ним животными, отдалённо напоминавшими одногорбых верблюдов с оленьими рогами. Периодически среди этих пространств мелькали кучки строений с припаркованной техникой. Скорее всего, это были фермерские хозяйства, уж больно они подходили по смыслу на эту роль. Макс некоторым образом развлекался, делая подобные выводы, и не считал нужным беспокоить Слота несерьёзными вопросами. Да и настроение после сцены расставания на космодроме было не то.

Впереди показался обширный комплекс сероватых зданий, ограниченный со всех сторон высокой стеной с вышками. Стена составляла условный периметр обороны и ограничительную линию базы, которую категорически запрещено пересекать курсантам без получения специального на то разрешения. Слот сразу просветил на этот счёт, чтобы у Максима не возникло проблем по незнанию. Бот поднялся выше, пересёк стену и направился по восходящей траектории к крыше гигантского бело-серого здания, выполненного в виде центрального строения цилиндрической формы, симметрично раскинувшего многочисленные объёмные крылья в разные стороны, словно звезда.

– Это многофункциональный научно-медицинский центр при базе Галлы, – пояснил Мыслящий. – Здесь, Максим, ты и будешь находиться на излечении. В каждом крыле находится свой набор отделений. Тут и лечат, и исследуют, и изучают, и учат, и тренируют, в общем много всяких «и». Он стоит обособленно от прочих учреждений и построек базы, чтобы создавать определенную изоляцию наподобие закрытого городка.

Наконец, бот поднялся над центральным зданием, выполнил небольшой круг, после чего спикировал к крыше и завис, маневрируя углами воздушных потоков от винтов. Через несколько секунд, дождавшись одному ему известного сигнала, аппарат очнулся от задумчивости и бодро сел на посадочную площадку, выпустив четыре лапы шасси. Стойки со скрипом прогнулись, принимая вес летательного аппарата, в салоне раздался разрешающий сигнал.

Санитары зашевелились около платформы с капсулой, пока аппарель с гудением открывалась. Вся процессия выгрузилась из бота и чинно двинулась к центральной постройке на крыше здания, где находился широкий проём скоростного лифта, размеры которого без особых проблем могли принять две таких группы. Впереди шагал один из санитаров, более живой и главенствующий, что ли, по наблюдениям Максима. Он говорил что-то в наручный коммуникатор. Второй, что всю дорогу присматривал за показателями капсулы, так и сопровождал платформу, вышагивая рядом. Слот тренькал лапками своей передвижной платформы где-то в хвосте. Рассмотреть его Максу было невозможно и оставалось только удовольствоваться звуковым сопровождением. Полупрозрачная дверца лифта практически мгновенно распахнулась вверх-вниз, словно глазные веки, и так же сомкнулась, едва все погрузились вовнутрь. Материал створок показался каким-то странным на вид, как упругое желеобразное стекло, стукни, и оно завибрирует, пойдёт волнами, но не разобьётся. Руки прямо-таки зачесались проверить догадку. Лифт настолько бодро рванул вниз, не дожидаясь какой-либо реакции со стороны вошедших, что Максиму почудилось, будто он сейчас вместе со всем плещущимся вокруг раствором просто улетит в верхнюю часть капсулы. Не успев испугаться, пациент ощутил остановку и мягкий мелодичный голос лифта что-то сообщил, распахнув створки. Всем бы лифтам на Земле такие створки, подумал Макс. Раз и открыто, раз и закрыто, не ждешь полчаса, пока двери ползут к цели, словно осенние мухи на любимое собрание.

– Какие только мысли в голову не лезут, – ухмыльнулся про себя Максим, – пока торчишь тут, как приколотая бабочка, или, что вернее, заспиртованный орган. Надоело, хочу на волю, двигаться, действовать. Хотя, надо признать, организм не чувствует себя окаменевшим от неподвижности, видимо, медбокс знает своё дело.

Слот покосился на своего подопечного, если можно так сказать о стрельнувших взглядом в его сторону и снова отвернувшихся глаз на псевдоподиях. Он явно что-то знал о том, что творится в голове у Максима, как тот подозревал. Мыслящий никогда прямо не говорил, но раз его Раса – телепаты, то наверняка он периодически заглядывал на Максовский "чердак", если не обосновался насовсем одним из своих многочисленных потоков. Надо будет спросить его при случае, без свидетелей. Честно говоря, Максим уже устал от новых впечатлений и хотел, чтобы его, наконец, куда-нибудь устроили и оставили отдыхать. Он спал в последний раз, если не изменяет память, наверное, ещё во время путешествия в Солнечной системе, и чувствовал себя очень-очень уставшим, старым и больным, причём состояние стремительно ухудшалось.

Выгрузившись из лифта, группа под руководством главного санитара, отметившего что-то на коммуникаторе, отправилась петлять по различным коридорам и поворотам. Максим отчаялся понять направление движения и просто тупо разглядывал проплывающие мимо виды. Пустые и лаконичные строгие коридоры, всем своим видом подчеркивающие сугубо функциональное предназначение, единственным их отличием были только знаки на стенах и потолке. И если на стенах они были нарисованы, то по потолку впереди всех бежал зелёный огонёк, явно указывая путь. Он деловито прибавлял или убавлял скорость, подстраиваясь под темп сопровождаемых, растягивался в подобие пульсирующей стрелки-кометы, заранее обозначая следующий поворот и позволяя идущим не спотыкаться, сохраняя порядок. Но вот процессия, наконец, достигла своей цели и замерла перед встречающей её делегацией из трёх человек, один, что посерёдке, явно доктор, прямо выделяющийся своим профессионализмом и властностью, а по бокам – судя по всему, помощники, периодически бросавшие на него ожидающий команды взгляд. Максим старался понять, что происходит, подключая свои механизмы потрясающей догадливости и необычайной фантазийности. Со Слотом сейчас не та ситуация, чтобы расспрашивать. Слот, только про него вспомнили, просеменил вперёд, к доктору, и начал ему что-то рассказывать. Тот быстро покивал в ответ, раздал резкими командами указания своим помощникам, на что те брызнули в разные стороны, будто их шквальным ветром сдуло, и подошёл к капсуле, проверить параметры. Доктор немного потыкал кнопки на панели, насторожился увиденному, и вдруг показатели зажглись оранжевым цветом. Максим уже знал, что здесь опасность выражается не красным, а ядовито-оранжевым. Видимо, переняли цветовые сигналы с Мыслящих. Доктор изумился, закричал на санитаров, и все быстро бросились с капсулой в реанимационное отделение дальше по коридору. Макс только и успел подумать, что с земными носилками и каталками так резво бы не получилось, после чего провалился в чёрную-чёрную тьму.

Он плавал в этой чернильной тьме, потеряв всяческую ориентацию, и словно слепой котёнок тыкался из стороны в сторону. Он звал, кричал, висел в нигде, скорчившись в позе эмбриона и медленно куда-то дрейфуя. По крайней мере создавалось ощущение медленного движения куда-то. Потом он снова кричал, злился, плакал, рыдал, лежал на спине, закинув руки за голову, считал воображаемых барашков. Пытался бежать, прыгать, снова плавать. Устал, поспал, спел любимую застольную песню, извлекаемую из заросших паутиной закромов вместе с пыльным баяном в компании близких друзей.

А за деревом дерево-о-о,

А за деревом дерево-о-о,

А за деревом дерево-о-о,

А за деревом куст!

За кустом снова дерево-о-о,

А за деревом дерево-о-о,

А за деревом дерево-о-о…

Очень содержательная, эмоциональная и многозначительная песня, а главное, оптимистичная и нескончаемая, ровно такой длины, какой требует душа в данный момент. Он пел, пока не охрип. Стало грустно и совсем-совсем одиноко. Помолчал, снова помолчал, а потом ещё помолчал. И, устав от молчания и одиночества, начал орать, звать Искина, Слота и Лаки. Долго звал их по очереди. Наконец, ему стало казаться, что зов Лаки имеет под собой какой-то отклик. Он стал звать, срывая голос, только его. И начал слышать что-то вроде разового эха. Крикнет – услышит отзвук. Постепенно он осознал себя, вспомнил, кто такие Искин, Слот и Лаки. И почему Лаки так дорог и важен ему.

Максим стал целенаправленно звать Симбионта, крутить головой, пытаясь определить сторону, откуда приходит отзвук, и идти в том направлении. Постепенно появилось ощущение тепла, света и дружеского участия. И если тепло и свет ощущались всё сильнее при перемещении, то дружеское участие оставалось слабым. Но оно было, и Макс кричал ему – держись, Лаки, держись. Он слал всё свое тепло ему, хотел обнять и прижать, как прижимал бы любимое существо. Как бы он хотел вернуть то шестое чувство и почувствовать Лаки снова рядом.

– Мы с тобой одной крови, друг! Вернись ко мне…