Эпилог
28 сентября (10 октября) 1854 года. Севастополь, Офицерское собрание Полковник морской пехоты Гвардейского флотского экипажа Сан-Хуан Александр Хулиович
Казалось, что еще нужно морпеху, как не азарт боя и не сладость победы? Ан нет, пофорсить в новом гвардейском полковничьем мундире, с орденами Святого Георгия и Святой Анны, всегда приятно. Вот только пришел я на бал один, без дамы, в отличие от Саши Николаева – вон он, со своей невестой, девицей в прекрасном зеленом платье с тройной юбкой – и Ника, с прекрасным юным созданием, как ни странно, доводящимся ему далеким предком; а вон и Юра Черников, с пигалицей, прости господи, лет семнадцати. Конечно, у меня были планы наконец-то попробовать завоевать сердце Маши Широкиной, но почему-то при ее виде я, как в песне про «отважного капитана»: «раз пятнадцать краснел, заикался и бледнел»…
Ну что ж, может, сегодня повезет?
А офицеры все прибывали и прибывали. Вот идет, прихрамывая, капитан Иоанниди с дочерью Еленой. Прямо-таки Елена Прекрасная – профиль, как у женщин на древнегреческих вазах, стройная, высокая, волосы и глаза черные, грудь высокая… Да еще и одета весьма красиво, не так, как я привык ее видеть.
Недавно она, в костюме для верховой езды, пришла ко мне и сказала:
– Господин капитан, я слышала, что вы проводите военные занятия с ополченцами.
– Так точно, барышня.
– Мы с подругами хотели бы попросить вас позаниматься и с нами. Гречанки всегда боролись за свободу вместе с отцами и братьями. При императрице Екатерине Великой был даже создан отряд амазонок здесь, в Севастополе, которым командовала моя двоюродная бабушка. Мы хотели бы воссоздать этот отряд.
– А что вы умеете?
– Мы неплохо ездим верхом, умеем стрелять, и, главное, все мы будем сражаться до последнего с врагом.
Их оказалось одиннадцать, причем почти все они были красавицами, но такой, как Елена, пожалуй, больше не было. И в стрельбе, и в верховой езде они могли дать фору большинству ополченцев, причем у них были свои кони и свое оружие. Я подумал и решился.
– Ну что ж, приходите завтра. Посмотрим, что у вас получится.
С тех пор они ходят на занятия. Я понял, что не прогадал; тем более что и многие другие девушки, воодушевленные примером «греческих амазонок», теперь изъявляют желание пройти начальную военную подготовку. Но сейчас Елена выглядит настолько сногсшибательно, что у меня непроизвольно захватило дух от изумления.
Бал открылся благодарственной молитвой в честь победы русского оружия. А дальше началось пиршество и танцы. Большинство из них мне не были знакомы – мазурка, котильон, полонез… Вот разве что вальс и тустеп. Как только я услышал звуки вальса, я решился-таки пригласить Машу. Но она уже кружилась в центре зала с адмиралом Нахимовым. То же получилось и при тустепе.
А потом Игорь Шульгин, которого я знал лишь как вертолетчика, подошел к дирижеру оркестра и что-то ему сказал. Оркестр замолк, а он сел за стоящий там же рояль, поднял крышку и вдруг заиграл так необыкновенно красиво… Потом остановился на секунду и объявил:
– «Севастопольский вальс». «Белый» танец.
Увидев недоуменные взгляды присутствующих, Игорь пояснил:
– Это танец, на который дамы приглашают кавалеров.
Краем глаза я увидел, как Маша подошла к адмиралу Нахимову и, склонив перед ним свою чудесную головку, подала ему руку. Присутствующие дамы, поначалу мявшиеся и не решавшиеся столь явно нарушить тогдашние правила приличия, последовали ее примеру. А мне, впервые за долгие годы, захотелось заплакать. Ведь никогда раньше я даже не думал о любви, а тут, похоже, «кто не успел, тот опоздал».
И вдруг я услышал:
– Господин полковник, позвольте пригласить вас на вальс.
Я встрепенулся и поднял голову. Передо мной стояла Елена Прекрасная – иначе командиршу амазонок сейчас назвать язык бы не повернулся. Я попытался что-то промямлить, но она, даже не дожидаясь моего ответа, дерзко подхватила меня под руку и повела в центр зала. Тут Игорь вновь заиграл на рояле и запел сильным и красивым баритоном:
Тихо плещет волна,
Ярко светит луна;
Мы вдоль берега моря идем
И поем, и поем.
И шумит над головой
Сад осеннею листвой.
Севастопольский вальс,
Золотые деньки,
Мне светили в пути не раз
Ваших глаз огоньки…
Дамы и кавалеры кружились в танце, и казалось, что война уже закончилась, и наступило новое, мирное будущее… Но мне было ясно: увы, покой нам только снится, и нам еще предстоит не одна баталия. А слова песни заполняли весь огромный зал:
На Малахов курган
Опустился туман.
В эту ночь вы на пристань пришли
Проводить корабли.
И с тех пор в краю любом
Вспоминал я милый дом.
Я еще раз посмотрел на Елену, лукаво улыбающуюся в моих объятьях, и меня вдруг ударило током – вот она, девушка моей мечты, вот эта красавица в античного покроя платье, которое ей так идет, и которая смотрит на меня своими огромными черными глазами, глубокими, как омут… Захотелось на месте предложить ей руку и сердце. Но думать об этом еще рано. Ведь от пули на болгарских равнинах и взгорьях никто не застрахован. А зачем Елене жених, покоящийся в безымянной могиле где-нибудь у Бургасского озера или даже в центре Константинополя? Правильно сказал старшина Васков: «После споем с тобой, Лизавета (в данном случае, конечно, не Лизавета, а Елена). Вот выполним боевой приказ – и споем…»
notes