55

Майк Графф устроился в кресле у камина и поджал под себя скрещенные щуплые ноги. Лицо выражало настороженность и в то же время удовлетворение. Скибу поражало, как это в сложившихся обстоятельствах ему удавалось напускать на себя уверенный вид выпускника школы бизнеса. Графф был из тех людей, которые могли бы подменить на веслах Харона и, переправляя умерших через Стикс, авторитетно убеждать, что за ближайшим поворотом им откроются небеса.

— Чем могу служить? — любезно спросил его Скиба.

— Что происходит с акциями? В последние два дня они поднялись на десять процентов.

Управляющий покачал головой. В доме пожар, а Графф уселся на кухне и жалуется, что остыл кофе.

— Радуйтесь, что выскочили сухими из воды после материала о флоксатене.

— Тем больше оснований для тревоги, глядя, как растут акции.

— Послушайте, Майк…

— Льюис, надеюсь, вы не рассказали Феннеру о фармакопее?

— Рассказал.

— Господи, вы же знаете, какой это проходимец. У нас и так довольно неприятностей, чтобы ко всему навесить на себя обвинение в инсайдерских торговых операциях.

Скиба посмотрел на своего собеседника. Ему давно следовало избавиться от Граффа. Но Графф настолько скомпрометировал их обоих, что теперь увольнение казалось немыслимым. Хотя после всего, что случилось, это не имело значения. Все было кончено: для Граффа, для компании и особенно для него самого. От абсурдности происходящего Скибе хотелось кричать. Под ними разверзлась пропасть, они летели в бездну, а Графф об этом как будто не догадывался.

— Он собирался понизить уровень доверия к нашим акциям. У меня не было другого выхода. Феннер не дурак. Он не проговорится. С какой стати ему рисковать всем из-за нескольких сотен тысяч долларов на стороне?

— Смеетесь? Да Феннер собственную бабушку свалит с ног, если потребуется выхватить у нее из-под носа валяющийся на тротуаре цент.

— Дело не в Феннере. «Медведи» сдают позиции.

— Это объясняет дело не больше чем на тридцать процентов. — Майк. Неужели вы не пронимаете, что все кончено?

Графф удивленно поднял глаза:

— Вы о чем? Мы выкарабкаемся. Получим фармакопею, и все пойдет как по маслу.

Скиба почувствовал, как при упоминании о кодексе в его жилах застыла кровь.

— Наших проблем не решит даже фармакопея.

— Почему? Я чего-то не знаю? Что-то переменилось? Управляющий покачал головой. Какая теперь разница?

— Льюис, такое пораженчество на вас не похоже. Куда подевалась ваша знаменитая боевитость?

Скиба устал. Невероятно устал. Он понимал, что спор бесполезен. Все кончено. Разговаривать больше не имело смысла. Оставалось ждать конца. Они были бессильны.

— Когда мы объявим о фармакопее, акции «Лэмпа» подскочат выше некуда, — продолжал Графф. — Ничто так не способствует успеху, как успех. Акционеры нас простят, и этот Дадли Законник, председатель Комиссии по ценным бумагам и биржевым операциям, наконец прикусит язык. Вот почему меня так беспокоят возможные обвинения в инсайдерских операциях. Стоит одному проболтаться о фармакопее, другой шепнет по секрету теще, та позвонит в Дубьюк, и пошло-поехало: обвинение готово. Это все равно что уклонение от налогов, которым готовы пригвоздить всех и каждого. Вы же помните, что приключилось с Мартой…

— Майк! — Что?

— Заткнитесь, пожалуйста.

Скиба погасил свет, выключил телефоны и ждал, когда наступит темнота. На столе стояли три предмета: флакон с пилюлями, бутылка «Макаллана» шестидесятилетней выдержки и невысокий стакан.

Настало время отправляться в дальнее плавание.