Есть такая профессия – Родину защищать.

Вот и дежурят они по периметру нашему и американскому…

А внутри Отечества крики:

– Защитите нас! Спасите нас!

А тут радость – спустили на воду ещё один подводный ракетный крейсер, и ещё сто сорок человек ушли в безопасные воды Америки.

Уехали от перестрелок и взрывов на улицах к берегам Америки защищать нас.

И, если грубо, откровенно…

А откровенно – это всегда грубо…

И если честно…

А честно – это тоже грубо… Наши атомные крейсера дежурят у Америки скорее по желанию народа, чем структур.

Структурам тоже отрывать от себя и погружать в воду огромные деньги не хотелось бы.

Но надо.

Сзади народ, нетерпящий.

С криками: «Пусть нас убивает милиция, взрывают террористы, истребляют скинхеды, но с Америки охрану не снимем!».

Исчезающая от этого всего интеллигенция проектирует крейсера и перехватчики, «чёрные акулы» и «стреляющие тополя», а вечером выходит в город, уже не как защитники, а как жертвы Отечества, которое они защищают по периметру.

Теперь, через полгода, я отвечаю на вопрос Познера «Что такое власть?» – это люди, которым положена охрана.

К слову, о бабниках.

Об исчезнувшем виде талантливых мужчин.

Мой брат Борис, держа под мышкой, под плащом, под дождём одну девушку, склеил другую.

И первая ничего не поняла, и вторая!

Вот это был дождь!

Вот это был бабник…

Какие деньги за него платили!

Я сам платил за него.

Он работал на меня.

Вдвое выше.

Втрое красивей.

Я называл это – «Соколиная охота».

Выходил на Дерибасовскую. Выпускал брата…

Раз! Оно моё!

Кот Руслан очень красив.

Серый, с голубыми глазами.

Нежный, ласковый.

Четыре года жил в трёх семьях одновременно, как родной.

Под тремя именами: Руслан, Стив, Стопа́рь.

В каждой имел своё имя, свою постель, свою еду.

В одной пил молоко.

В другой не выносил его.

В третьей ел специальную еду для котов-кастратов.

Всюду любили.

Мышей не ловил.

Никто и не требовал.

Считалось, что он лечит.

Он лечил всё.

Во всех трёх семьях!

Пока не застукали.

Две семьи явились в третью.

Но и застукав, продолжали любить.

Целовали, запирали.

Он вырывался, убегал и лечил, лечил всех своим маленьким телом.

Не только его любили, но и он любил.

Но не мог понять, он же не человек, почему у него должна быть только одна семья.

Красивая женщина – от 500 долларов.

Роскошная – от 1000 долларов.

И вошла божественная – 5000 у.е. за ночь.

О ней сказали: красивая, преданная, нежная, стройная, начитанная, эрудированная, ироничная, верная до гроба.

Всего 5000 за ночь!

И ещё весёлая.

Что там одна ночь!

Хотя бы на два года…

Я пересчитал в кармане…

И все пересчитали…

И она, умница, поняла.

И все поняли.

И на нас, и на неё было тяжело смотреть.

Остались три по сто на стульях для коктейлей.

Деньги мне нужны, чтоб сохранить чувство юмора прежде всего.

Каждый помнит, что происходит, когда кончаются деньги.

Я тут был приятно поражён.

Оказывается, сомалийские пираты, как и я, закончили Одесский институт инженеров морского флота.

Все марокканцы марафонцы.

Все марафонцы – марокканцы.

Чем беднее страна, тем выносливее люди.

Они в поисках пищи часто пересекают страну.

Кстати, там и скоты худые, на сухожилиях.

Там переезжать нельзя, только перебегать.

А если ещё надеть нечего, то просто надо быть бегуном.

С высокой температурой побежал к врачу или врач прибежал к тебе.

Вся почта бегом.

Некоторые по рельсам бегут.

Они единственные на этих рельсах.

Бегут попить воды, бегут поесть.

Помыться бегут через грязь, пыль и обратно через грязь и пыль бегут, помытые.

И ноги у них тонкие от трения о воздух.

Обратно прибегают – никого!

Все побежали их встречать.

В этом ресторане готовили только вареники с мясом, с картошкой, с луком, с вишней, с водкой, с музыкой, с оскорблениями, с оркестром, с собаками, с милицией, с мордобоем, со скидкой, с приветом, с песнями 80-х, с шутками 93-го, с такси, с проститутками, с отдельными комнатами и стриптизом.

Ресторан так и назывался – «Наши Вареники».

Цена одной жизни – сколько человек будут переживать её потерю.

Это ещё не кризис.

Вот в 1998 году «ночные бабочки» за рубли давали только руку пожать.

К стране, где живёшь, лучше относиться хорошо.

В конце концов «что-то надо делать» – лучше, чем «ничего нельзя сделать».

Наше население жаждет быть угнанным.

Он всё говорил себе:

– Вот стану умным и на следующий день сочиню.

Вот стану начитанным, на следующий день приглашу к себе.

Вот стану богатым и на следующий день куплю себе.

В результате стал старым, и на следующий день его след простыл.

Не всё ли равно, почему у нас возникает диктатура?

То ли по желанию власти, то ли по желанию народа.

Она возникает – и всё.

Как в тюрьме: сидели, сидели и вдруг возник главный.

Как самый волевой, самый агрессивный, бесстрашный.

Вокруг него стали копиться похожие.

Потом прибились трусоватые и безвольные, и возникла вертикаль.

Перемена мнений у артистов называется репертуар.

Они с молодой женой для глушения использовали ночами джаз.

Вначале каждый день.

Потом два раза в неделю.

Потом раз в месяц.

Наконец, соседи спросили:

– А что музыка у вас совсем прекратилась?