Как уже говорилось, из соображений секретности маршрут танкового пробега был проложен в обход крупных населённых пунктов и основных дорог. Мостами разрешалось пользоваться только в крайнем случае и лишь в ночное время. График пробега учитывал не только время движения и отдыха, но также и расписание поездов на пересекаемых железнодорожных линиях и прогноз погоды на маршруте.

За рычагами первого танка, помеченного большой белой цифрой «1», сидел механик-водитель Василий Кривич. На вид ему было лет сорок пять – пятьдесят. Он был опытным специалистом и выполнял свою работу, требовавшую большой физической силы для смены скоростей, по-особенному: рычаг переключения скоростей он передвигал, помогая себе коленом. Он вёл свою машину в одной майке, от беспрерывной работы рычагами и от физического напряжения ему быстро стало жарко: танковый шлем сразу же был снят, и всклокоченные волосы на его голове были мокры от пота.

За рычагами второго танка находился механик-водитель Кайрат Жамалетдинов. Он был чуть младше Василия, но прекрасно чувствовал танк, а ещё являлся отличным специалистом по двигателям. С ним в машине находился Кошкин, и их танк, помеченный большой белой цифрой «2», пока ехал ведомым.

В грузовике сопровождения марки «ЗиС» за танками следовали завхоз Аркадий Кириллов и лейтенант НКВД Пётр Мизулин.

К сожалению, первые неприятности начались уже недалеко от Белгорода. Во время движения по целине у одного из танков был «сорван» главный фрикцион, предназначенный для отключения двигателя от коробки передач во время переключения передач и при запуске двигателя.

Позже это приписывали отсутствию опыта у одного из механиков-водителей, что представляется маловероятным, так как танки вели лучшие специалисты завода, накатавшие за свою жизнь не одну тысячу километров. Расстроенный Кошкин сначала решил продолжать движение с одним танком, а к вышедшему из строя – вызвать с завода ремонтную бригаду. Однако Кайрат, предварительно почесав затылок, относительно быстро всё исправил: ему даже запчасти из грузовика не потребовались.

– Рукастый ты мужик, Кайрат! – восхитился Кошкин. – Талант!

– Есть такое дело, как вы любите говорить, Михаил Ильич.

И мужчины весело рассмеялись, даже не подозревая, сколько им ещё уготовлено испытаний на пути к заветной цели.

После этого Кошкин сам стал вести броневые машины, садясь за их рычаги попеременно с заводскими механиками-водителями. Но с повреждённым главным фрикционом невозможно на ходу переключать передачи. Пришлось двигаться на второй, и общая скорость резко упала. Раньше за час делали семнадцать, иногда девятнадцать километров, сейчас – восемь, а то и семь.

Моторы танков ревели, в воздух взлетали комья земли, извергались тучи сизого дыма и вздымались густые облака пыли. Издалека они походили на какие-то доисторические чудовище, ползущие куда-то по одним им известным делам.

Оставив справа Белгород, колонна достигла Прохоровки. Той самой железнодорожной станции Прохоровка, где 12 июля 1943 года произойдёт невиданное танковое сражение Второй мировой войны, в котором с обеих сторон будет участвовать около 1500 единиц танков и самоходных орудий. В этом сражении отлично покажут себя танки Т-34, которые к тому времени уже будут выпускаться серийно, но пока это никто не мог даже предположить. И даже в самом радужном сне Кошкину тогда не могло привидеться, что именно тут, в степи под Прохоровкой, в честь великой победы его танк Т-34 будет установлен на гранитном пьедестале…

Прохоровку тоже обошли стороной. Ехать приходилось в основном по целине или по лесным дорогам, выдерживая направление по компасу или по цепочкам телеграфных столбов. Машины тянули на второй передаче, и Кошкин сразу же подумал, а что если изменить разбивку и ввести ещё одну передачу между второй и третьей? Тогда, конечно же, машины пошли бы резвее…

Танки шли в основном в тёмное время суток, закрытые брезентом и повернув стволы назад, и издалека они меньше всего походили на танки. Под стволами находились связанные проволокой бочки с запасом горючего, уложенные до высоты башен. Расчёт был такой: даже если закинет нечистая сила сюда вражеского лазутчика или вытянет моторный гул на околицу какого-нибудь случайного крестьянина – что он, непосвящённый, сможет понять, что ему подскажут брезенты и лучи фар, выхватывающие из мглы деревья и телеграфные столбы?

Позади танков шёл грузовик сопровождения. Он нередко застревал, и тогда ближний к нему танк пятился назад – на выручку.

Кошкин, как уже говорилось, постоянно пересаживался из одного танка в другой. Он занимал место то командира, то механика-водителя, то заряжающего, наблюдая за работой узлов и механизмов и делая записи в своём большом блокноте.

Условия движения действительно были непростые. Но это не оправдание. И кто сказал, что в реальных боевых условиях будет легче? Механизм выключения фрикциона был изготовлен с отступлением от чертежей. Главный инженер завода, ссылаясь на производственные трудности, упростил конструкцию. Кошкин тогда с этим не согласился. И не согласится впредь! Да, он за простоту, но за такую простоту, которая не снижает, а, напротив, повышает надежность механизма.

«А если вообще убрать главный фрикцион?» – вдруг подумал Кошкин и тут же начал что-то рисовать в своём блокноте. Ничего не выходило. Тут Михаил Ильич пожалел, что рядом нет Александра Морозова, обожавшего копаться в таких трудных задачах. «Придется отложить поиски до лучших времен. И это даже очень хорошо, что проблема с главным фрикционом встала сейчас, а не в бою. Впрочем, в бою можно попасть в ситуацию и похлеще!..»

Радовало одно – погода стояла прекрасная, ласково светило солнышко, и колонна двигалась почти без задержек. Полил бы дождь, просёлки мгновенно превратились бы в непроходимое болото. И тогда застряли бы надолго. Но жара – тоже не очень хорошо. Солнце днём до предела нагревало моторы, приходилось то и дело останавливаться и подливать в радиаторы воду. Да и людям было непросто – совершенно нечем было дышать, и мелкая пыль противно скрипела на зубах.

Как ни крути, а вечером и ночью было лучше и в плане скрытности передвижения, и в плане удобства. Но при этом в темноте приходилось всё время высовываться из люка – ни черта не было видно.

Кошкин вёл головной танк на пару с Василием Кривичем. Когда один занимал место за рычагами, другой отдыхал на сиденье справа, рассчитанном на стрелка-радиста. Василий от усталости засыпал сразу, а вот Кошкину не спалось. Одолевали мысли, тревожные и путаные. Хотелось всё проверить самому, прочувствовать всё в сложных условиях, узнать возможности, обнаружить слабинки, чтобы их обязательно устранить перед тем, как танк попадет в реальные боевые условия.

Вот, например, такой вопрос. Да, новый танк имел дизельный двигатель, и он был не такой огнеопасный, как двигатели бензиновые. Да, бензин летуч, легко воспламеняется и горит ярким пламенем. В частности, в самый разгар споров конструктор Николай Кучеренко на заводском дворе использовал не самый научный, но зато очень наглядный пример преимущества дизельного топлива: он брал зажжённый факел и подносил его к ведру с бензином. Понятное дело, ведро мгновенно охватывало пламя. Потом тот же факел он опускал в ведро с дизельным топливом, и пламя гасло, словно в воде. Этот чисто бытовой эксперимент обычно проецировался на эффект от попадания в танк снаряда, способного поджечь топливо. Но с другой стороны, бензиновые двигатели отличались гораздо меньшей шумностью, а дизельный танк не только страшно ревел, но ещё и громко клацал гусеницами. Проблема? Проблема… И всё дело тут заключалось в том, что силовая установка нового танка изначально не предусматривала установки глушителей на выхлопные патрубки. Они выводились на корму танка без всяких звукопоглощающих устройств, потому и шёл такой грохот от 12-цилиндрового двигателя. А какую пыль поднимал новый танк своим лишённым глушителя выхлопом… Страшную пыль. Просто пылищу! А всё потому, что выхлопные трубы были направлены вниз.

Или ещё такая проблема, точнее – конструктивный недостаток, требовавший серьёзной доработки. Это воздушный фильтр двигателя. Фильтр старого типа плохо очищал воздух и препятствовал нормальной работе двигателя, что вело к быстрому износу В-2. Но при этом фильтры были не только малоэффективны, но они ещё занимали много места в моторном отделении. И их приходилось часто чистить, даже если танк не шёл по пыльной дороге.

И гусеницы представляли собой серьёзный демаскирующий фактор. Если приближался А-32, то раньше можно было услышать клацанье гусениц, и лишь потом – мотор. Дело в том, что зубцы рабочих траков должны были точно попадать между роликами на ведущем колесе, которое, вращаясь, их захватывало. Но гусеница быстро растягивалась, разрабатывалась, становилась длинней, и расстояние между зубцами увеличивалось. Соответственно, зубцы начинали бить по ролику, вызывая характерный звук.

Ну как тут уснёшь, если такая вот мыслемешалка работает в голове день и ночь. И если днём ещё были какие-то дела, которые отвлекали и давали мозгу необходимый отдых, то наедине с самим собой или ночью начиналось форменное самоистязание…

А тем временем колонна взяла курс на Курск. Кошкин слышал, как надрывались моторы. И всё же колонна двигалась, медленно приближаясь к конечной цели. Михаил Ильич прикинул, что в дальнейшем на пути следования танков будет город Орёл, а там находилось Орловское танковое училище, где можно было бы договориться с начальником мастерских о смене главных фрикционов. Однако он решил, что делать этого не станет: нельзя задерживаться на двое суток, ведь так можно будет опоздать в Москву на правительственный смотр.

Какое-то время Кошкин и механики-водители занимались ремонтом танков. Однако полностью заменить главные фрикционы не удалось – требовалась слишком большая разборка. А это – существенный недостаток. Впрочем, Василий и Кайрат, настоящие асы, приспособились двигаться, переключая передачи с помощью бортовых фрикционов.

Колонна пошла по дороге, не зная, куда она ведёт. Танки и грузовик сопровождения приблизились к речке, берегом которой шла ещё одна дорога. Прелестные места были кругом, небольшие полянки, приятный воздух и повсеместная тишина заставили участников пробега на какое-то время забыть про поставленную перед ними задачу.

До Москвы ещё было очень далеко. Во время короткой остановки в лесу Кошкин отошёл на время от лагеря, а потом вернулся в него, и лейтенант Мизулин, оставленный дежурить, доложил:

– Товарищ начпробег, за время вашего отсутствия…

– Вольно, – остановил его Кошкин. – Вот только так, лейтенант, на природу теперь и выберешься. Поверите, несколько лет уже по лесу не бродил, а ведь я раньше так любил это дело…

– Вы бы лучше поспали.

– Я на разведку ходил. Речка тут рядом не разлилась, возьмём её сходу. Знали бы – могли бы сегодня сделать двойную норму. До шести – вполне.

– По-стахановски.

– Ну да. Потом научите наших бездымно костёр разжигать? Если можно.

– Сделаем, товарищ начпробег.

– Да что вы всё «начпробег» да «начпробег»! Можете называть меня Михаил Ильич, как на заводе называли. Вот ноги промочил, а высушить сапоги уже не успею…

Из-под брезента вылез механик-водитель Жамалетдинов и начал приседать, разминая затёкшие мышцы.

– Выдержат ли трансмиссии, – задумчиво сказал он.

– А, Кайрат, – усмехнулся Кошкин. – А ты знаешь, как тебя на заводе за глаза называют?

– Знаю. Так и зовут – Трансмиссия. Потому что усиление трансмиссии – наша вечная проблема! Можно, Михаил Ильич, достигнуть гениального баланса между ходовой и бронёй, как это сделали вы, но без усиления трансмиссии…

– Ну вот, завел свою любимую шарманку, – сказал тоже проснувшийся механик-водитель Василий Кривич.

– А ведь прав Жамалетдинов. Давайте только, обсуждение конструкторских решений отставим до нашего возвращения.

Но Василий не унимался:

– А, кстати, знаете, Михаил Ильич, как вас зовет рабочий класс?

– Нет, не знаю. И это очень интересно.

– Точно не обидитесь?

– Не обижусь.

– Карамелькин.

– Очень остроумно! Понятно… Это тяжёлая индустрия так посмеивается над пищевой промышленностью. Да, я в ранней юности ушёл на заработки в Москву и там восемь лет работал на кондитерской фабрике, был рабочим по обслуживанию карамельных автоматов. И после службы в армии меня направили в Вятку, где я руководил кондитерской фабрикой. И неплохо, надо сказать, руководил. Во-первых, мои леденцы – никакая не карамель, а именно леденцы – получили в своё время премию в Берлине. А во-вторых, фабрика при мне стала одним из самых прибыльных и процветающих предприятий в городе. Я тогда в день выдачи зарплаты собирал у себя в кабинете жён своих сотрудников с детьми. Детей угощал конфетами, а зарплату выдавал на руки жёнам, чтобы вятские мужики, как водится, не пропили все деньги.

– Сурово вы с ними поступали, товарищ Кошкин, – покачал головой Василий Кривич.

– Есть такое дело, – согласился Кошкин, – но иначе было нельзя… И вообще, заканчиваем разговоры. По коням! Маршрут вы знаете…

В пути Кошкин, находившийся в тот момент в танке № 2, посмотрел на часы.

– Ну, что, так и будем ползти? Давай поднажмем что ли? – вдруг сказал он.

– Да я бы с радостью, – ответил Кайрат. – Но Василий-то не торопится.

– Так обгони его! Не торопится он… Делов-то.

Кайрат улыбнулся и прибавил газу. Второй танк увеличил скорость, догнал ведущий и пошёл на обгон.

Со своей стороны, Василий Кривич заметил, что его пытаются обогнать, ухмыльнулся и тоже прибавил газу.

Оба танка понеслись по дороге и оторвались от следовавшего за ними «ЗиСа». Не заметить это было невозможно.

– Что происходит? – удивленно спросил лейтенант Мизулин.

– Ну… Очередные испытания, я так понимаю, – предположил завхоз Кириллов.

– Какие ещё испытания? Они что, гонки устроить решили? А ну-ка, посигналь им!

Аркадий Павлович надавил на гудок, но это ни к чему не привело.

Танки продолжили нестись по дороге, поднимая пыль, за ними пыталась поспеть периодически гудящая «трёхтонка» марки «ЗиС». Время от времени то один, то другой танк вырывались вперед.

Механик-водитель Василий Кривич в азарте давил на педали и рычаги.

– Врёшь, Михаил Ильич! Не возьмёшь!

Кошкин и Кайрат тоже разгорячились и развеселились.

– Не сдаётся?! – кричал Кошкин. – Давай и мы поднажмём!

Лейтенант Мизулин в кабине скачущего по ухабам «ЗиСа», возмущённый происходящим, приказал:

– Обгоняй их, Аркадий!

«ЗиС» прибавил газу и пошёл на обгон танков. Обогнав их, он начал тормозить. Танки тоже притормозили.

Лейтенант выглянул в окно грузовика и показал жестом, что теперь танки будут следовать строго за ним.

– Вот так и езжай, – приказал он завхозу Кириллову.

И вдруг Аркадий и Пётр услышали какой-то странный стук в кузове. Они удивленно переглянулись. Лейтенант попытался заглянуть внутрь через стекло кабины. И тут в перегородку ударилась чья-то ладонь. Находившиеся в кабине вздрогнули от неожиданности, и грузовик резко затормозил.

Так же резко остановились и танки. Лейтенант с завхозом обежали «ЗиС» с двух сторон. При этом Мизулин уверенным движением расстегнул кобуру…

И тут из кузова послышался голос… Лиды Катаевой.

– Помогите. Я больше не могу его держать.

Лейтенант закатил глаза к небу и с досадой сплюнул:

– Чтоб ей пусто было! Ну кто бы сомневался… Вот откуда она тут взялась? Нет, вы мне объясните, откуда она тут взялась?!

Затем он впервые за весь пробег полез в кузов грузовика и там среди бочек с горючим, тросов, запчастей и прочих вещей увидел Лиду, держащую упавший на нее баллон с кислородом.

– Ты откуда тут, деточка?

Лида испуганно забормотала:

– Этот баллон в любую минуту взорваться может. У него вентиль сбит. И тряпка на нём масляная была намотана… Это же диверсия какая-то…

Лейтенант Мизулин снял с Лиды тяжеленный баллон.

– Господи… Ну и видок у тебя…

Лида вылезла из кузова. Подошли Кошкин, Василий Кривич и Кайрат.

– Я отдам вас под суд, Катаева! – зашипел, переходя на положенное официально «вы», лейтенант НКВД. – Вы понимаете, что вы сделали?

– По-понимаю, – заикаясь, пролепетала Лида.

– Понимаю… Да я вас даже расстрелять не могу?

– П-почему?

– Думаете, оснований нет? Есть основания! Только укрепление социалистической законности не позволяет.

– Ты чего туда залезла, дуреха? – спросил Кайрат.

– Х-хотела товарища Сталина увидеть…

Окружающие аж рты открыли от удивления:

– Ста-алина… Ну это, конечно, понятно… Это меняет дело… И как это товарищ Сталин без тебя до этого жил…

Заводчане явно хотели свести всё к шутке, но лейтенант Мизулин всё не унимался:

– Побежали бы вы что ли, Катаева!

При этом он отпустил руку Лиды. Он и сам был растерян. Обычно он всегда знал, что должен делать, но этот случай явно не был предусмотрен никакими уставами и ведомственными инструкциями.

Лида с удивлением смотрела на оставленные пальцами лейтенанта белые пятна.

– К-куда же я побегу? – спросила она. – Тут же лес один кругом!

Вразвалочку подошёл Василий Кривич:

– Не беги, девка, стрельнет он тебя.

– В каком смысле «стрельнет»?

– В самом прямом. И будет иметь на то полное право.

– Да что это такое тут происходит, товарищи? – решил вмешаться подошедший Кошкин.

– Вот, пассажира поймали, товарищ Кошкин! – доложил ему лейтенант Мизулин.

– Пассажирку, – поправил его Кайрат.

– Лида, ты что тут делаешь? – спросил Кошкин. – И чего это ты так дрожишь? Замёрзла?

– Это она от страха! – констатировал завхоз Кириллов. – Здравствуй, Катаева Лида!

– Она дрожит, – уточнил Василий Кривич, – поскольку наш лейтенант её расстрелять собрался.

– Отставить расстрелы! – скомандовал Кошкин. – Это же наша сотрудница из конструкторского бюро. – Ты, значит, так в кузове тайком и ехала?

Лида, всхлипнув, кивнула.

– Небось, – пожалел её завхоз Кириллов, – себе ещё отбила там всё.

Лида, продолжая всхлипывать, помотала головой.

– И зачем, скажи на милость, ты с нами увязалась? – ещё раз спросил Кошкин.

– Увидеть Сталина.

– Понятно. Самого Сталина? Хорошо, увидишь…

– Но, товарищ Кошкин… – хотел было возразить лейтенант Мизулин, но потом вдруг резко сменил тему разговора:

– А что это за баллон с кислородом, про который вы говорили, товарищ Катаева?

– Да, да, – затораторила испуганная Лида, – он в любую минуту может взорваться. У него вентиль сбит, и тряпка масляная намотана…

– Вы предположили, что это диверсия?

– Да, но это не я сделала. Это кто-то другой, ещё в ангаре. И баллон как будто специально так поставили, чтобы он рано или поздно грохнулся. А я поймала его. Ни за что бы стучать не стала, просто я не могла его больше держать.

Кошкин спросил у неё:

– А в лаборатории ты кого оставила, Лидия?

– Семёнова, Михаил Ильич. Я ему весь план испытаний расписала. А от этого баллона срочно избавиться нужно. Там сто сорок килограммов давление. Неизвестно, сколько ещё времени вентиль выдержит. Это всё может взорваться в любую минуту. И взорвалось бы уже, если бы не я.

Лида отступила на несколько шагов от «ЗиСа».

– Замолчите, Катаева, – крикнул лейтенант НКВД. – Вы решили сорвать пробег?

– Давайте горячиться не будем, – остановил его Кайрат Жамалетдинов.

И Кошкин тоже остановил разъярённого молодого человека, положив ему руку на плечо:

– Успокойся, товарищ лейтенант.

А Лида, вдруг осмелев, заявила:

– Да пусть он меня расстреляет! Только баллон сначала уберите из кузова. Или хотя бы после убрать не забудьте.

В ответ на это Кошкин распорядился:

– Выброси этот баллон куда-нибудь подальше, Аркадий.

Завхоз Кириллов не поверил своим ушам:

– Сорок литров кислорода, Михаил Ильич! Вот так взять и выбросить? Что за щедрость такая?

Лейтенант Мизулин продолжал гнуть свою линию:

– Мы сейчас все поедем обратно! Я же вас просил, Михаил Ильич!

А Кошкин ответил завхозу:

– Ну, не выбрасывай, аккуратно поставь… Под ёлочку.

А потом он обратился к лейтенанту:

– Да не пыли ты, Петя.

Но тот и не думал «не пылить»:

– Это же намеренный срыв задачи государственной важности. Это преступление! Вы хоть понимаете, что за такое бывает?

– Вы мне вроде уже расстрел обещали, – нервно усмехнулась Лида.

– Ты шутить со мной вздумала?

Молодой человек энергично направился к девушке. Та инстинктивно отступила на шаг, а остальные дружно кинулись на лейтенанта, в очередной раз пытающегося выхватить пистолет.

– Не сметь ко мне прикасаться!

Механики-водители и Кошкин не грубо, но крепко удерживали Петра.

– Тихо, тихо…

– Всё-всё, Петр Андреевич! – сказал Кошкин. – Пошумели и хватит. Успокойся, дорогой.

Лейтенант Мизулин, тяжело дыша, отпихнул от себя механиков-водителей и поправил гимнастерку.

– Давайте спокойно, без криков всё обсудим, – предложил Кошкин, – и примем взвешенное решение. Что с Катаевой делать, а что – с баллоном. А потом спокойно поедем дальше. Ничего же пока не случилось.

И в этот момент раздался взрыв. Оглушённые люди попадали на землю. Осколками посекло немало деревьев вокруг, с шумом попадали скошенные, словно бритвой, ветки. Мощная взрывная волна ударила по грузовику, бочки с горючим в кузове вспыхнули, и кузов «ЗиСа» с грохотом разнесло на куски.

А затем наступила зловещая тишина.

Все были живы, но грузовик и весь груз оказался утрачен. Чудом уцелевшие люди были с головы до ног в грязи и копоти. Кошкин осмотрел остатки «ЗиСа». Лейтенант Мизулин нашёл свой обугленный чемодан.

– Ну, что же, – горько усмехнулся Кошкин. – Во всяком случае, что нам делать с баллоном, решать уже не надо.

– Теперь уже ничего решать не надо, – грозно сказал лейтенант НКВД. – Назад едем.

– А на такое вот твоё решение что повлияло? – спросил Кошкин, отводя лейтенанта в сторону.

– Разве, не очевидно? Это же диверсия! Среди нас враг. И его надо найти.

– Согласен. А зачем, как ты думаешь, он подстроил эту диверсию? Подумай хорошенько… Не для того ли, чтобы сорвать наши планы?

– Это уж точно!

– Ну, значит, если мы сейчас повернём назад – у него всё получилось.

Подобный аргумент очевидно уложил лейтенанта на обе лопатки, и он, допущенный своим ведомством к святая святых – охране государственной системы от бесчисленных врагов, людской глупости и головотяпства, явно не знал, что на это возразить. А Кошкин терпеливо ждал, что ответит Мизулин.

Тот подумал и выдавил из себя:

– Горючего всё равно не хватит. Запчасти, продукты… Всё же уничтожено…

– Зато железки уцелели, – возразил Кошкин. – Что им будет? А горючее по дороге найдём. И с голоду тоже не умрём. Прокормит нас как-нибудь наша страна.

Бдительному лейтенанту НКВД явно нелегко было так просто согласиться. Но он взял себя в руки и постарался сохранить инициативу.

– Значит так. Завхоза Аркадия Павловича и Катаеву оставляем здесь. Пусть идут до ближайшего пункта связи, вызывают помощь с завода.

– Есть такое дело… Согласен, – подвёл итог Кошкин.

Танки, нагруженные уцелевшей поклажей, уехали, выстрелив чёрным дымом из выхлопных труб и оставив Лиду Катаеву и Аркадия Кириллова на дороге. Лида с грустью посмотрела им вслед. Она и предположить не могла, что за ними с края высокого обрыва давно наблюдала немецкая диверсионная группа во главе с неким Гоззо – завербованным в своё время Абвером русским, настоящего имени которого не знал никто из подчиненных ему теперь людей. Гоззо смотрел, прижав к глазам бинокль, но ничего в деталях разглядеть пока не мог – не позволяло расстояние. Он различал лишь неясные силуэты машин и людей.

Его группа состояла ещё из пяти человек: таких же молодых, подтянутых, уверенных в себе. Все сидели на лошадях, а рядом стояла ещё пара крепких кобыл, навьюченных всевозможной поклажей. Согласно легенде, диверсанты выдавали себя за группу геологической разведки. Между собой они общались на немецком, но при необходимости могли свободно изъясняться и на русском. Когда они услышали взрыв, все переглянулись.

Им было приказано найти и уничтожить колонну русских. Гоззо знал о том, что должен произойти заранее подготовленный взрыв. Собственно, его он и ждал. Но его люди были не в курсе подобных деталей, и теперь они вопросительно уставились на своего командира…

Подобные диверсионные группы не были редкостью в те времена на территории СССР. Дело в том, что гитлеровское командование, сделав в готовящейся войне основную ставку на свои мощные вооруженные силы, не забывало и о ведении так называемой «тайной войны» против Советского Союза. Подготовка к этому шла полным ходом, и всевозможные диверсии против Страны Советов фашисты старались вести постоянно и в самых широких масштабах. Активность этих действий резко возросла после захвата Польши осенью 1939 года и особенно после победоносного окончания французской кампании. По оценкам, в 1940 году число шпионов и агентов, направленных на территорию СССР, увеличилось по сравнению с 1939 годом почти в четыре раза.

Понятно, что советские пограничники не дремали, и в течение предвоенного года было задержано около пяти тысяч вражеских лазутчиков.

В 1940 году начальник штаба верховного главнокомандования вооруженными силами Германии генерал-фельдмаршал Вильгельм Кейтель и начальник штаба оперативного руководства верховного главнокомандования Вермахта генерал Альфред Йодль подписали директиву, адресованную всем разведывательным и контрразведывательным органам. В ней им предписывалось уточнить имеющиеся данные о Красной Армии, об экономике, мобилизационных возможностях, политическом положении Советского Союза, о настроениях населения и т. д. Также предписывалось вести активную подготовку разведывательно-диверсионных мероприятий с целью обеспечения скрытой подготовки к агрессии.

Естественно, важную роль в подготовке войны против СССР играл Абвер, который был одним из наиболее осведомлённых, разветвлённых и опытных секретных органов фашистской Германии по подготовке «тайной войны». Особенно широко Абвер развернул свою деятельность с приходом 1 января 1935 года в «Лисью нору» – так называли сами гитлеровцы главную резиденцию Абвера – сухопутного адмирала Канариса, который стал всячески укреплять своё ведомство.

Наверное, об этом следовало рассказать раньше, но центральный аппарат Абвера состоял из трех основных управлений. Непосредственным центром сбора и предварительной обработки всех разведывательных данных, касающихся сухопутных войск иностранных армий, в том числе Красной Армии, являлось управление военной разведки «А-1», возглавляемое генералом Гансом Пикенброком.

После предварительной обработки управление «А-1» представляло данные военного характера в главные штабы различных видов вооруженных сил.

Управление «А-2», которым руководил полковник Эрвин Лахузен фон Вивремонт, занималось подготовкой и проведением диверсий, террора и саботажа на территории других государств.

И, наконец, управление «А-3» во главе с полковником Францем фон Бентивеньи осуществляло организацию контрразведки внутри страны и за границей.

В систему Абвера входил также разветвлённый периферийный аппарат, всевозможные специальные органы и абверкоманды при всех армиях и равных им соединениях. Даже к отдельным дивизиям прикомандировывали офицеров Абвера.

Параллельно с ведомством Канариса работал другой орган разведки – так называемое Шестое управление Главного управления имперской безопасности, которое возглавлял Вальтер Шелленберг. Во главе Главного управления имперской безопасности стоял Рейнхард Гейдрих.

По сути, Канарис и Гейдрих были шефами двух конкурирующих разведслужб, и они вели постоянную грызню за «место под солнцем». В частности, кабинеты Абвера были нашпигованы микрофонами, и их находили даже в кабинете Канариса. Канарис же, как только он стал главой Абвера, стал бороться против Гейдриха, используя козырную карту – информацию о том, что Гейдрих не был чистым арийцем, и в нём текла в том числе и еврейская кровь.

У немцев имелось несколько десятков учебных центров по подготовке агентуры для засылки на территорию СССР. Один из таких «учебных центров» находился в малоизвестном отдаленном городке Химзее, другой – в Тегеле под Берлином, третий – в Квинцзее, близ Брандербурга. Будущие диверсанты обучались там различным тонкостям работы на «восточных территориях». В этих центрах, помимо казарм, стрельбищ и учебных зданий, стояли макеты мостов и переездов, пролегали участки железнодорожного полотна, и обучение максимально приближалось к «реальным» советским условиям.

А ещё Канарис приказал создать специальный орган «Абвер-заграница», получивший условное наименование «штаб Валли». Во главе «штаба» стоял опытный разведчик полковник Гейнс Шмалыплегер, и под его руководством мощные радиостанции постоянно следили за эфиром, перехватывая передачи советских военных и гражданских радиостанций. Также у него были специальные лаборатории, типографии, мастерские по изготовлению различного вооружения, советской военной формы, знаков различия, фальшивых документов, печатей, денежных купюр и других необходимых для диверсантов вещей.

Для выполнения в советском тылу диверсионно-десантных операций Абвер имел также свое «домашнее» войско в лице головорезов из батальонов «Бранденбург-800», «Курфюрст», «Нахтигаль», «Роланд», «Бергман» и других подразделений, формирование которых началось в 1939 году. Эти так называемые части особого назначения в большинстве своем были сформированы из украинских и прибалтийских националистов, а также бывших белогвардейцев и прочих сомнительных типов.

Подразделение специального назначения «Бранденбург» было создано в сентябре 1939 года, и в него первоначально вошли профессиональные немецкие коммандос – 3 офицера и 67 солдат. Назвали это подразделение «учебной ротой для специальных применений-800», а базировалось оно в районе города Бранденбург. Рота подчинялась непосредственно диверсионному управлению Абвера. По сути, она стала первым подразделением спецназа Германии.

Постепенно рота превратилась в батальон. Людей туда набирали отовсюду, но при этом претенденты должны были обладать, помимо отменной физической формы, умением приспосабливаться к различным жизненным ситуациям, быть находчивым и изворотливым, превосходно знать язык предполагаемого противника, а также обычаи, особенности и порядки стран-противников. Одна из рот «Бранденбурга» целиком состояла из украинцев, русских и прибалтийских немцев.

Группа во главе с Гоззо имела прямое отношение к батальону «Брандербург-800». Сам Гоззо и его люди были опытными диверсантами, и они просочились на территорию СССР весной 1940 года. Их главной задачей была подготовка помощи основным силам немецкой армии, которая должна была двинуться вперёд в назначенное для этого время. Сейчас же перед ними была поставлена конкретная цель – уничтожить секретные образцы новых советских танков.

Когда «образцы» после взрыва вновь двинулись в путь, Гоззо подал знак, и группа скрытно отправилась вслед за уменьшившимся в размерах караваном.

Пётр Мизулин теперь ехал в одном танке с Кошкиным.

– Жёстковато тут у вас, – констатировал он.

– Есть такое дело, – подтвердил Кошкин. – Спартанская обстановка.

– И это во всех танках так?

– Нет, лейтенант. Я немецкие и американские танки видел. Бог ты мой – санаторий! Всё кожей обшито! Сиденья с подлокотниками! Но вот только для войны они не пригодны и горят, как факелы.

– А вы женаты, Пётр Андреевич? – вдруг сменил тему главный конструктор.

– Нет, – недовольно ответил лейтенант НКВД. – А какое это имеет значение?

Кошкин пожал плечами.

– Да просто подумалось… Зачем вы так яростно от Катаевой избавились?

Пётр Мизулин, не зная, что ответить, изобразил на лице глубокое непонимание.

– Она красивая девушка, вы не находите?

– Не знаю. Это дело вкуса, должно быть… А если и красивая, то что? Красивых девушек много, и все красивые девушки пусты и тщеславны.

– Это кто же вам такое сказал, лейтенант? По-моему, Катаева не пуста и не тщеславна. Она хороший специалист и искренне болеет за наше общее дело. Слишком молода, конечно, но это тот самый недостаток, который достаточно быстро проходит. А так – прехорошенькое создание, в которое при желании можно влюбиться с первого взгляда. Вы не находите?

– Не нахожу! И, давайте, прекратим разговоры на эту тему. Меня, например, гораздо больше сейчас волнует вопрос о том, кто мог сбить вентиль у баллона с кислородом?

– Он мог сбиться сам от езды по пересечённой местности. Просто недостаточно хорошо его закрепили, – предположил Кошкин.

– Ага, и тряпка масляная на него тоже сама намоталась…

Танки двинулись на северо-восток, а завхозу Кириллову и Лиде Катаевой, оставленным на дороге, был дан приказ идти до ближайшего пункта связи и вызвать помощь с завода. А куда было идти? Недалеко находилась какая-то деревня, но есть ли там связь?

В любом случае, нужно было привести себя в человеческий вид, и Лида пошла на ручей смыть с себя пыль и копоть. И она совершенно не обратила внимания на то, что за ней из укрытия наблюдает какой-то мрачного вида бородатый тип…

Уже совсем стемнело. Аркадий Кириллов быстро и умело разжёг костер. Пламя поначалу шипело, не желая подчиняться, но потом дело пошло веселее. Запасливый завхоз достал из портфеля, который он никогда не выпускал из рук, кое-какую закуску и припасённую на всякий случай плоскую фляжку. Наверное, этот самый «всякий случай» наступил, так что же себе отказывать в простом человеческом удовольствии…

Но куда же запропастилась Катаева? Аркадий Павлович обошёл вокруг того, что осталось от «ЗиСа» и крикнул:

– Лида! Давай сюда! Скоро совсем ночь наступит! Ты где?

Потом он прислушался, затем снова крикнул:

– Ли-да!