Не могу точно сказать, как и откуда я вышла — сбоку, сверху, точно не снизу, — но на ногах не удержалась, прилюдно бухнувшись на колени. На меня тут же навалилась толпа желающих поздравить, расспросить. Но я уверенно растолкала всех и побежала к стоящей поодаль Панен, держащей на руках Вовку. Рядом находились две другие женщины-помощницы — Шира и Румия, тут же стоял и Дэйс, почему-то склонившийся над ребенком, и еще парочка чародеев.

— Все хорошо, ничего не случилось? — Я подлетела к собравшимся, не ожидая ничего хорошего. — Сколько я отсутствовала?

— Меньше часа, — отозвалась Шира. Панен почему-то отводила глаза, Дэйс тоже никак не реагировал, проводя непонятные манипуляции над ребенком.

Я кинулась к Панен, протягивая руки, чтобы принять сына. Передавать мне его не спешили.

— Даяна, ты только не переживай, — начало не сулило ничего хорошего, — у Владимира очень сильный жар, вероятно, как реакция на твое отсутствие в этой реальности.

Я взяла на руки сына, практически выхватывая у женщины, и чуть не закричала — он горел.

Это даже не тридцать восемь, и боюсь, что и не тридцать девять. Хочется верить, что хотя бы меньше сорока. У меня перехватило дыхание, перед глазами все поплыло.

— Почему вы ничего не делаете? — выдавила из себя я. — Что вообще происходит?

— Сразу после твоего ухода у малыша начала подниматься температура, — принялась рассказывать Панен, явно чувствуя себя виноватой, хотя, понятное дело, она была совершенно ни при чем. — Такая высокая держится уже примерно полчаса.

— А почему не сбиваете? Дэйс! Среди чародеев ведь есть целители! Сделайте же что-нибудь! — Я сорвалась на крик. Для крохи такая температура это не просто опасно, смертельно опасно!

— Даяна, — наш похититель вздохнул и покачал головой, — чародеи бессильны в данном случае. Все, что можно сделать или дать для снижения температуры, целители уже дали и сделали.

— Но сила-то вам не просто так дана! — По моим щекам побежали слезы. Я не могу, пройдя такой путь, потерять ребенка на ровном месте. Да я этого не переживу!

— На Владимира нельзя воздействовать чародейством, — неохотно признался Дэйс. — Златокрылые, как одна из ветвей потомков Зорана, имеют иммунитет к любым чарам. Мы пытались, но врожденную способность невозможно преодолеть.

— И что делать? — Я обвела всех взглядом, но не нашла никакой поддержки, все опускали глаза.

Ненавижу! Ненавижу чародеев!

Я бегом с малышом на руках спустилась в подвал, туда, где хранились продукты. Уходить в ледяную глубь не стала, уселась недалеко от входа, там температура держалась на отметке десять-пятнадцать градусов тепла, и прижала к себе ребенка. По щекам продолжали течь горячие в прохладном воздухе слезы. Вспомнился призрак с его предложением остаться жить в моем мире, но при этом без сына. Нет, свою жизнь без Вовки я не представляла. Я поймала себя на мысли, что без колебаний отдам свою жизнь за сына. Потому что меня без него нет. Нет больше слова «я». Только «мы».

Я прислонилась губами к маленькому лобику, пытаясь уловить хотя бы незначительное понижение температуры, прислушиваясь к тихому тяжелому дыханию. Мои слезы потекли на ребенка, капая на его личико. Я постаралась взять себя в руки — не плакать нужно, а что-то делать. Спасать мою жизнь и счастье.

«Вода», — раздался тихий, едва различимый шепот. Я оглянулась, но в слабо освещенном помещении зрение никого не улавливало. Может, померещилось?

«Человек — это вода».

Точно не кажется! И тут до меня внезапно дошел смысл этих слов. Я же взаимодействую с водой! И врожденная способность не приравнивается к чародейству. Правда, вызвать ее получается только в крайнем случае, но сейчас именно такой!

Я постаралась успокоиться и расслабиться, насколько это вообще возможно, а потом медленно погрузилась внутрь себя, нащупав связующую нить с водой внутри, чтобы почувствовать ту, что снаружи. Каждая льдинка, каждый кристаллик, дыхание, в котором присутствуют частички воды, — весь мир превратился для меня в воду. Я осторожно прикоснулась к единственному, кроме меня, живому организму. Такому крохотному и хрупкому, особенно слабому сейчас. Клетки тела, циркулирующая кровь… Главное, не переусердствовать. Немного, по десятой градуса. Еще на десятую ниже и еще чуть-чуть. Самую малость. И вот он уже горячий, температурит, конечно, но не горит. Дальше становится страшно вмешиваться. Трудно почувствовать грань, когда температура станет слишком низкой. Уверена, его организм сможет побороть оставшийся градус сам.

Я открыла глаза, сделав судорожный, резкий вдох, будто и правда вынырнула из воды. Потрогала Вовку ладонью, губами — жар спал действительно, осталась лишь повышенная температура, что не критично. В висках от напряжения и усталости пульсировала кровь. Я без сил откинула голову назад, прислонившись к прохладному камню. О том, чтобы встать и пойти в комнату, даже речи не шло. Я сильнее прижала к себе ребенка, чтобы теперь не переохладить.

— Спасибо, — прошептала в темноту, надеясь, что кто бы то ни был, меня он услышал. Эта бесценная подсказка, неожиданная помощь спасла нас обоих.

Ответа не последовало.

К счастью, долго сидеть не пришлось. Панен склонилась над нами, трогая и меня и ребенка.

— Вставай! — Женщина потянула меня вверх, кое-как ставя на ноги, придерживая и не давая упасть. — Как бы теперь тебе не заболеть.

— Ничего, — тихо сказала я, — главное, что с Вовкой все хорошо.

У купален нам встретились другие люди, перехватившие нас с сыном у порядком запыхавшейся Панен. Честно скажу, как дошла до комнаты — не помню, как оказалась в кровати — тоже. Но то, что мы с Володей «дома» и лежим под одеялом, я отметила, на секунду вынырнув в явь, а затем погрузившись обратно в зыбучие пески сна.

Просыпалась я тяжело под множество звуков, главным из которых являлся плач ребенка, а вторым — голос, пытающийся его успокоить, а еще рука, теребившая меня. Голова тяжелая, в теле ломота и разбитость, веки кое-как удалось разлепить.

— Он проголодался, — улыбнулась Панен, — все-таки необычно долгий перерыв в кормлении получился.

Я села, подложив подушку под спину, взяла сына и приложила к груди. Малыш сразу успокоился и принялся с аппетитом кушать — это очень хороший признак. Температура, по моим ощущениям, спала, ребенок снова в норме. Я прикрыла глаза. Видимо, организм исчерпал все резервы и требовал полноценного отдыха.

— Пока ты спала, я обтирала Володю прохладной водой, чтобы еще чуть сбить температуру, — сказала женщина.

Я открыла глаза и только теперь заметила, насколько она измотана. Глаза покраснели, под глазами круги, сама бледная и явно уставшая. Панен тоже не помешал бы отдых. Обо мне так давно никто не заботился, с самого детства, наверное. И это мой сознательный выбор — самостоятельность и самодостаточность. Все сама да сама. Еще и гордилась этим, глупая. А сейчас забота доброй женщины оказалась до слез приятной, пусть я и понимала, что для Панен эта ночь прошла нелегко. И как бы плохо это ни звучало, но я проявлю эгоизм и приму заботу в том количестве, в котором мне ее захотят дать. Когда еще удастся положиться на кого-то снова? Покормив ребенка и вернув его в корзинку, я опять легла, готовясь поспать.

— Панен, — подвинулась я, — ложись рядом, если не хочешь идти к себе. Ты нам еще пригодишься, так что поспи.

— Нет, я должна убедиться, что ребенок в полном порядке. Пока Владимир полностью не оправится, заснуть не смогу.

— Это не твоя вина, скорее моя. Я не думала, что покину пределы мира, реальности, даже не знаю чего. Не стоило оставлять сына.

— Об этом должны думать чародеи, отправившие тебя на испытание, — неожиданно сердито сказала женщина. Если честно, никогда не замечала у нее негатива по отношению к другим обитателям крепости. Она всегда с теплотой отзывалась обо всех. Наверное, наболело.

— Ладно, главное, что теперь я часть общины, все подозрения с меня сняты, и домашний арест с чародеями в карауле нам не грозит.

Впрочем, я совсем не уверена, что все эти бонусы стоили такого риска. Если бы я знала, чем обернется испытание, никогда бы не согласилась.

— Даяна, я хочу тебя предупредить, что подготовку к побегу нужно ускорить, — серьезно сказала Панен, и я открыла глаза, стряхнув сон. — Через неделю прибудут уехавшие за провизией и прочими покупками чародеи. Поскольку нам нет смысла содержать большое количество эду, слишком сложно и затратно, то будут наняты эду-повозки с извозчиками, которые и помогут доставить груз. За ворота крепости чужаков никто не пустит, начнут по очереди заводить повозки и разгружать. Там вечная сутолока и толчея, как на базаре, поэтому лучшей возможности для побега не найти.

— Уже через неделю…

Стало страшно, если честно. Пусть я мечтала покинуть это место, но в то же время и уходить не хотелось. Здесь мы, несмотря на последние события, в большей безопасности, чем в лесу. Да и было в крепости что-то, что привязывало сильнее любых цепей. Волшебство, странности, загадки. Закатная крепость таила в себе столько всего, что хотелось остаться и изучать, искать, познавать. По коридорам, украшенным барельефами, интересно гулять, разглядывая причудливые композиции. Я ведь хорошо если десятую часть всего увидела. И, по правде говоря, поняла тех, для кого крепость стала домом. Я бы тоже осталась, будь здесь иные обитатели и вообще другие обстоятельства. А тут всего неделя.

Призрак, дух давно почившего Создателя. Кто он? Один из великих чародеев, его прямой потомок? Старик занимал мои мысли; очень надеюсь, что нам удастся встретиться до моего отбытия. А еще таинственный помощник в подвале с его подсказкой. Сколько всего хотелось узнать, да вот только…

— Да, потом станет очень трудно провести тебя с ребенком за ворота. Другого выхода, насколько мне известно, нет, а если и есть, то о нем знают только избранные чародеи. Ворота или море. Завтра начнем запасать провизию, буду складывать ее в сумку и перепрятывать в стойлах. И одежду, конечно, дошью. По лесам в длинной юбке передвигаться совсем неудобно. Обувь подыщем нормальную.

— Панен, скажи, а у тебя самой не возникнут проблемы? Все-таки мы тесно общались, в списке подозреваемых ты будешь первой.

— За меня не волнуйся, буду отпираться до последнего, — отмахнулась женщина. — У тебя есть цель, и ты должна ее достичь. Я уже старая карга, и жизнь моя не представляет никакой ценности.

— Зря ты так, — расстроилась я, — может, попробуем уйти вместе?

— Как бы это странно ни звучало, но шансов у тебя одной больше. Я не выдержу долгого перехода, возраст уже не тот. К тому же я хочу кое-кого сбить со следа здесь.

— А может, мне присоединиться к тем, кто доставлял провизию? — Одной выходить в незнакомый мир слишком опасно.

— Среди них станут искать в первую очередь, — не согласилась сообщница, и, к моему сожалению, абсолютно обоснованно. — Тебе стоит уйти от них максимально далеко. Я постараюсь, чтобы у тебя был приличный запас времени.

— Но ведь чародеи наверняка применят свои способности, как от них спрятаться и убежать?

— Чародеи, как я уже говорила, не всемогущи, а только старательно делают вид. Даже убийцу найти не смогли. К тому же у них появится небольшая проблема. — Панен заговорщицки подмигнула. — Я считаю, наши эду застоялись. Им давно пора на волю. И поверь, отловить сбежавших животных почти непосильная задача. Чародеи, конечно, справятся в итоге, но пару дней потеряют точно. Ты же возьмешь с собой двух ездовых, будешь их менять.

— Спасибо! Даже не знаю, что бы я без тебя делала! — Я обняла женщину, ставшую мне очень близкой за столь короткое время. Я буду скучать по самой крепости, призраку и Панен.

— Знаешь, — обняла меня сообщница в ответ, — может, я в свое время не ушла из общины, чтобы теперь помочь тебе. Возможно, именно это мое предназначение в жизни.

Все возможно, подумала я, вспомнив призрака и его интересные умения. И вообще, я бы такого замечательного человека тоже просто так не отпустила.

— Я пойду к себе, посплю немного, а потом засяду за шитье, — отодвинулась Панен. — А ты отсыпайся и отдыхай. Силы тебе еще ой как понадобятся.

Не забыв задвинуть за женщиной сундук, я буквально свалилась на кровать и закуталась в одеяло. События развивались так быстро и совсем не по сценарию. Как и вся моя жизнь в этом мире.

Тридцать минут, проведенные за рулем, вновь разбудили похороненные под слоем пепла и слез чувства. В той, земной, жизни у меня все было четко и по плану. В офис к девяти (пусть и опаздывала я частенько), дальше все встречи-совещания-работа по предварительно составленному графику. Фитнес по расписанию, в пятницу — друзья, в выходные пару раз в месяц — родители. Родители… Как там они сейчас? Держатся ли? Дочь лежит в коме, но Дэйс обещал моему телу год. Он не единственный чародей в этом мире, может, удастся найти еще одного, способного вернуть меня домой или просто послать весточку. Главное, чтобы родители меня дождались.

Я подкатилась к краю кровати, рядом на тумбе в корзинке спал мой сын. Мой сын. Удивительно и странно. Ребенок, появившийся в одночасье, перевернул мою жизнь с ног на голову, но как же я его люблю! Я нежно провела пальцем по крохотному курносому носику. Сколько неприятностей и ударов судьбы я уже пережила, а сколько еще впереди? Но все это меркнет перед маленьким счастьем, лежащим в простой плетеной корзинке.

Я снова легла и закрыла глаза. Надо хорошенько отдохнуть перед дорогой. Дорогой, которая, конечно, не станет простой и прямой. У меня здесь по определению не может быть ничего простого. Но и это я выдержу. Я все выдержу. По-другому никак.

Утром я проснулась, не веря собственным ушам, — Вовка смеялся. Тот самый первый настоящий смех! Я не разбираюсь в детях, но все-таки закралась мысль: а не рановато ли для двух месяцев? Собственно, источник смеха нашелся сразу — мое любимое привидение склонилось над корзинкой и корчило смешные рожи. Я не удержалась и тоже хихикнула, а потом рассмеялась в голос, когда дух повернулся ко мне, еще удерживая на полупрозрачном лице смешную гримасу.

— Казалось бы, серьезный тысячелетний призрак, хранитель целой крепости! — в шутку пожурила я духа, на что он скорчил мне очередную рожу. Еще бы язык показал!

— В моем посмертии не так много радостей, чтобы отказывать себе в подобных мелочах, — посерьезнел призрак. — Я не должен был так надолго тебя забирать, да еще переводить твою душу в другой мир. Но, как я сказал, у меня не так много радостей и развлечений. А уж с собеседниками и подавно беда.

— Ладно, что теперь говорить, — отмахнулась я. — Хотела поинтересоваться, что еще за дух обитает в крепости?

— О ком ты? — подняло полупрозрачные брови привидение.

— Мне кто-то помог в подвале, подсказал, что надо делать.

— А, вот о ком, — усмехнулся наш гость. — Не беспокойся, он абсолютно безобиден.

— Мы планируем бежать через неделю. Так что заходите почаще, а то когда еще увидимся. Если у нас все получится, конечно.

— У вас все получится, — уверенно ответил тот, — ты же сильная. Когда ты с чем-то не справлялась? К тому же будешь не одна, с Владимиром.

— Да уж, это весомый аргумент, — улыбнулась я. — С таким помощником не пропадешь.

— Поверь, без него бы не справилась. Ребенок — источник твоей силы.

Источник моей силы завозился в корзинке, явно готовясь начать хныкать и требовать еду. Я взяла малыша, думая, стоит ли стесняться призрака. Все-таки мужчина, пускай и давно мертвый. Но привидение нам попалось тактичное, оно любезно отвернулось и подошло к окну.

— Когда-то я думал, что смогу любоваться закатом вечно, — задумчиво произнес дух. — Он казался мне прекраснейшим зрелищем в этом мире. И во всех своих комнатах, где мое присутствие не требует затраты сил, я создал единственный, очаровавший меня вид из окна. Я воспроизвел самый удачный момент, который сохранила память. Облака, подсвеченные красно-фиолетовым сиянием. Светило, погружающееся в воду, еще минута — и оно скроется окончательно, уступив место Кашуру, разгоняющему ночной мрак. И ста лет не прошло, как эта картина мне приелась, лишь вгоняя в тоску от однообразия. А через тысячу, когда Кирдарий захлестнула война, алый цвет навсегда стал ассоциироваться с кровью, пролитой чародеями. В том числе чародеями из моей крепости. Они убивали и гибли сами, разрушая мир, построенный с таким старанием и любовью. Наш новый мир, обжитый взамен прежнего, бездарно потерянного. Прошлый мир, столь совершенный, утраченный по вине таких же властолюбцев, казалось бы, являлся замечательным уроком в назидание потомкам. Но потомки имеют короткую память. И через два с половиной тысячелетия мы видим лишь жалкие остатки былой роскоши. Очередной прекрасный мир пришел в упадок. А я сижу в своей крепости, превратившейся в пристанище убийц, наемников, смутьянов, и по-прежнему наблюдаю ненавистный багряный закат…

— Вы ведь так много можете, обладаете огромным запасом сил, если я хоть немного понимаю в чародействе. Почему же не попытались что-то исправить?

— Я ничего не могу, — покачал головой призрак, могу воздействовать только на то, что связано с крепостью, — стены, потолки, полы, горную породу. Поскольку духи существуют вне времени и пространства, могу играть с этими двумя материями в весьма ограниченных рамках. Но существовать без крепости и вне ее — нет. Она без меня продолжит стоять дальше, пусть и без тепла из стен и воды с холодом в подвалах. Но люди сумеют это преодолеть. Как и многие другие неудобства в отсутствие хранителя.

Я не знала, что сказать. Дух тяготился своим существованием, это очевидно. Но желать ему скорейшей реализации его мечты я не могла. Наверное, эгоистично хотеть, чтобы тот, кому опостылела жизнь, продолжал жить.

— Каково это — прожить два с половиной тысячелетия?

— Для духов время течет иначе, у нас нет начала и конца, дневное бодрствование не завершается сном, нет понятия суток, как нет усталости, голода и всех прочих ощущений, присущих телу. Есть мысли, есть чувства, но и они притуплены, смазаны, размыты, иначе бы духи сразу лишались рассудка. Все-таки подобное существование отнюдь не предел мечтаний. Когда понимаешь, что ты умер и получил такое посмертие, поверь, особой радости не испытываешь. Но так же, как дерево не в силах выбирать место, где расти, и я не могу выбирать, где и как жить.

— А зачем вы вообще сделали себе такой сомнительный подарок при жизни?

— Потому что живой никогда не поймет мертвого. А еще живой, даже проживший три столетия, не поймет, что такое жизнь длиной в тысячелетия. Вечная жизнь всего лишь глупая мечта смертных, на счастье самих смертных, абсолютно неосуществимая. Пройдет еще тысячелетие, и моя сила иссякнет, а вместе ней исчезну и я. Нет ничего вечного. Поэтому надо любить и ценить свою жизнь. Уметь быть счастливым и жить прежде всего ради своего счастья, не в ущерб другим, конечно. Второго шанса прожить жизнь нет ни у кого. Попытка лишь одна, и если она не удастся, ничего исправить нельзя. Помни это, любя сына, мужчину, родных и близких, всех людей. Помни, когда станешь делать свой выбор. Ты у себя одна, второй тебя не будет нигде и никогда.

— Я запомню это.

Я взяла ребенка на руки и подошла к призраку, как и в башне, остановившись у другого края окна. Высоко над горизонтом сияло яркое утреннее солнце на чистом безоблачном небе. Небесная лазурь. Абсолютный голубой цвет. Яркий, насыщенный, дарящий умиротворение и какое-то счастье цвет, на мой взгляд, ничуть не хуже даже самого красивого заката. Я думаю, сейчас призрак со мной согласен. Потому что закат — это всегда гибель. Маленькое завершение дня, чтобы впустить ночь и родиться заново с зарей. Маленькая смерть человека, который, отключая сознание, попадает в мир грез и сновидений, чтобы проснуться утром. Маленький исход мира, погружающегося во тьму, чтобы снова найти свет.

Любите рассвет — это всегда начало. Любите день, он несет продолжение. Можно любить закат, но надо понимать, что это конец. И что ждет за ним, известно лишь богам, если они действительно существуют.

— Мне пора, — сказал призрак, — я не могу долго находиться в этой реальности. Желаю вам удачи с побегом, но, надеюсь, она не понадобится.

— Спасибо. — Чем дальше, тем сильнее я привязывалась к этому полупрозрачному существу, живущему в вечном закате. — Мы увидимся еще?

— Кто знает, — отозвался дух, — но мне кажется, эта встреча не последняя.

Он улыбнулся добро и по-отечески, и эта улыбка отразилась не только на моих губах, даже Вовка у меня на руках снова рассмеялся. И я хотела, чтобы вместо багряного заката, так запомнившегося когда-то чародею, искренний смех ребенка на фоне чистого голубого неба стал новым воспоминанием для духа, способным смыть кровь и боль, что изо дня в день он видит в своем окне.