Глава двадцать четвёртая,
в которой мы узнаём о тонкостях толкования фразы «отдать руку и сердце»

Из забытья меня выдернул голос, вымолвивший фразу на неведомом мне языке. А ещё ощущение неудобства, сковавшее руки, впивавшееся в ноги шершавым каменным холодом.

Когда я открыла глаза, то не сразу поняла, где я и что со мной. Сперва увидела Тома, ошеломлённо моргавшего, стоя на коленях с заведёнными за спину руками, и прутья огромной клетки. И лишь потом поняла, что занимаю ровно то же положение — коленопреклонённое, с руками, связанными позади, прикованными к стене клетки, намертво вделанной прямо в каменный пол.

А снаружи, глядя на нас, стоит лорд Чейнз.

— С пробуждением, — почти доброжелательно произнёс он.

Я уставилась на него. Отец Тома в брюках и рубашке — как всегда, идеально отглаженных, тех же, в которых он был на свадьбе. Явно даже не ложился.

Я перевела взгляд за его спину, где виднелась другая клетка, поменьше, накрытая чёрной тканью. Оглядела просторное подземелье с тёмными и сухими каменными стенами, ярко озарённое свечами. Чуть поодаль виднелся стол, на котором выстроились подле реторты какие-то баночки и пузырьки, рядом с ним — книжный шкаф, заставленный древними фолиантами, напротив шкафа и стола — узкая каменная лестница, уводившая куда-то наверх.

Подёргалась, дабы убедиться, что путы затянуты на славу.

«Он дёрнул прут свой гибкий, а рыбка бьётся там», — снова весело пропело в моих ушах.

Так кошмар с клеткой всё же обернулся явью. И вот на кого в шаре был устремлён мой исполненный ненависти взор. На собственного свёкра, а вовсе не на неведомого Инквизитора.

Странно, но это почти не вызвало у меня удивления и уж точно не вызвало страха. Не после всего, что я услышала от Гэбриэла. Не теперь, когда я чувствовала неестественное тепло кольца на моём пальце: подарка от того, кому было известно о грозящей мне опасности и кто — я знала — обязательно за мной придёт.

Но всё же понять, что мы с Томом здесь делаем, я не отказалась бы.

— Отец, — после долгой паузы потрясённо выдохнул мой друг. — Что всё это значит?

— Сейчас расскажу, Томми. Я с удовольствием сразу приступил бы к делу, но тогда ничего не выйдет. Проще всего волк пробуждается от ярости, а для этого ты должен понимать, что я делаю. — Лорд Чейнз смотрел на сына почти с грустью. Забавно: впервые за всю жизнь я увидела на его лице проявление нормальных человеческих чувств, но ситуация не особо располагала к тому, чтобы я наконец могла проникнуться к графу симпатией. — Видишь ли, я утаил от тебя две маленькие детали. Первая — для исцеления не нужен маг. Вторая — консумация брака не является завершающей частью ритуала.

— Не нужен… маг? Но ты ведь… утром…

— Я устроил представление, в которое ты должен был поверить. Нечто похожее на то, что лекари называют плацебо. В действительности это было заклятие, от которого в саду пророс ещё один розовый куст, и зелье, способствующее кроветворению. — Лорд Чейнз вздохнул. — Чтобы снять твоё проклятие, не нужно никакой посторонней магии. Соединить себя узами брака с человеком, которого любишь и который пойдёт с тобой к алтарю по доброй воле — да. Взаимные чувства, как я и говорил, не обязательны. Консумировать брак, и не против воли супруга, — да. Взаимное желание снова не обязательно. И есть ещё один пункт, заключительный. — Он медленно, каким-то птичьим жестом склонил голову набок, неотрывно глядя на сына. — Обернувшись волком, убить того, кого любишь, и съесть его сердце.

Когда с моих губ сорвался смешок, лорд Чейнз перевёл взгляд на меня, наблюдая, как я смеюсь, с вежливым недоумением.

— Истерика, Ребекка? — прохладно уточнил граф. — Предложил бы вам успокоительное, но, боюсь, в данной ситуации это будет напрасным переводом лекарств.

«Он снял её с улыбкой, я волю дал слезам»… ох, не зря мне так назойливо вспоминалась треклятая «Форель».

Умница, Ребекка. Ты ведь думала об этом ещё тогда, на мосту. И понадеялась, что твоё убийство не сойдёт лорду Чейнзу с рук, и он должен это понимать.

Видимо, не понимает.

Так Гэбриэл знал об этом? Обо всём этом? И не сказал мне? И не… нет, ерунда.

Сейчас мне вообще нужно думать о другом.

— Что за чушь! — наконец вновь обретя дар речи, воскликнул Том.

— К сожалению, нет, мой мальчик.

— Этого не может быть! Где ты откопал подобное…

— В архивах Инквизиции. Как я и говорил. И это, увы, единственный способ. — Лорд Чейнз засучил рукава рубашки. — Подробности раскрывать не буду. Вам они всё равно ни к чему.

Так мой свёкр не из тех злодеев, которые, прежде чем нанести герою финальный удар, безумно хохочут и рассказывают обо всех своих злодейских планах? Нехорошо, учитывая, что он уже готов приступить к чему-то, что мне явно не понравится… а мне нужно во что бы то ни стало потянуть время до прихода Гэбриэла.

— Вы что, всерьёз полагаете, будто мой труп, обнаруженный в Энигмейле после первой брачной ночи, не вызовет подозрений? — выпалила я, чувствуя, как тепло, греющее мой палец, обращается пульсацией. И я не я, если это не значит, что Гэбриэл близко. — Неподалёку обитает бывший Инквизитор, который знает, что Элиота убила какая-то нечисть, очень похожая на крупного волка. И про наших кроликов он тоже знает. — Подумаешь, немного солгала. — Не говоря уже о том, что это само по себе чуточку подозрительно, когда сразу же после свадьбы счастливая новобрачная…

— О своём Инквизиторе можешь не беспокоиться. Я позабочусь о том, чтобы он покинул эти края, и как можно скорее. Полагаю, после Хепберн-парка новая обитель покажется ему весьма неудобным местом, но не думаю, что он задержится там надолго. Гэбриэл Форбиден нажил себе много врагов, и, если одни помогут мне отправить его в тюрьму, другие встретят его там. — Меня наградили холодной усмешкой. — Не принимай меня за дурака, девочка. Я знаю, что он пригласил тебя на танец не просто так. Твои родители слепы, но я ещё на том балу видел, как он смотрит на тебя и ты смотришь на него. Вы заставили меня поволноваться, однако я понадеялся, что при всех своих многочисленных недостатках избранница моего сына всё же не похожа на потаскуху.

— Такие слова — и из уст джентльмена? — иронично уточнила я, радуясь, что всё же сумела втянуть его в разговор. — Вы в высшем свете Ландэна так же выражаетесь, милорд?

— Что до кроликов, — игнорируя мои слова, продолжил граф, — на то и был расчёт. — Он взмахнул рукой, засветившейся алым — его печать состояла из острых углов и строгого симметричного плетения прямых коротких линий, — и ткань с соседней клетки послушно взмыла в воздух. — Познакомься со своим официальным убийцей, Ребекка.

Вначале мне показалось, что в клетке сидит большой чёрный пёс. В серебряном рунном ошейнике. Но когда этот пёс вскинул морду — почти лысую, неестественно и жутко напоминающую человеческое лицо, с глазами, горящими фосфоресцирующей зеленью, — с содроганием поняла: бист вилах.

И где только граф его раздобыл?..

— Чтобы никто не усомнился, будто он давно бродил по округе, его жертвы должны были обнаружиться ещё до вашей свадьбы, — проговорил лорд Чейнз, позволив ткани вернуться на место, снова скрыв его страшного питомца. — Кролики были первыми. Дальше я намеревался скормить ему пару человек в окрестностях Хэйла. Ты должна была стать третьей, после чего из уважения к горю любимого сына я лично помог бы страже поймать и убить злобного зверя. Но затем случился этот казус с Томом и вашим конюхом, и планы пришлось изменить. Слишком много тел привлекло бы слишком много ненужного внимания. — Он подступил ближе к нам, к самым прутчатым стенам. — Впрочем, ничего страшного. Из твари в любом случае выйдет прекрасный виновник всех этих происшествий.

Казус. Значит, так он называет убийство Элиота? Тот ещё казус.

Он спустил бист вилаха на наших кроликов. И, видимо, повелевает его действиями с помощью рунного ошейника. Умно… ну почему я сразу не заострила внимание на словах Тома, что в ту ночь на нём не было крови?

— Я никогда не причиню Ребекке вреда, — беспомощно проговорил Том, явно не веря в собственные слова. — Никогда.

— Ты — нет. Но ты не хуже меня знаешь, что для волка страсть приравнивается к голоду. Пробудившись, он забудет всё, кроме этого голода, и сделает то, чего давно уже хочет. А ты поутру не только не вспомнишь об этом — забудешь даже то, что когда-то был оборотнем.

— Ты не посмеешь! Если Ребекка… без неё я…

— Покончишь с собой? — граф рассмеялся. — Брось, неужели ты думаешь, что я действительно позволю тебе это сделать? Ты не представляешь, сколько есть чар и зелий с ментальным воздействием, способных задурить человеку голову или выбить из неё эту дурь. Я позволял тебе думать о самоубийстве и помнить о твоём проклятии лишь потому, что это был способ давления на вас обоих. Милыми сердобольными детьми так легко манипулировать… подбери к каждому ключик, надави на нужный рычаг — и вы разыграете всё как по нотам. — Он покачал головой. — Не глупи, Том. Делать женщину смыслом жизни? Я любил твою мать, но вот он я, живу без неё. Ради тебя. И когда ты будешь воспитывать собственного сына, рождённого от той, что оценит тебя по достоинству и будет действительно достойна тебя… Ты поймёшь, что это такое. Ради чего действительно стоит жить.

Прекрасная логика. Прекрасный отец. Прости, матушка, что когда-то смела вас сравнивать. Хотя, будь Бланш оборотнем, а ты — магом… Даже интересно: если б тебе понадобилось ради спасения младшей дочери скормить ей старшую, сколько бы ты колебалась, прежде чем начать сервировать стол?

Я пошевелила затёкшими руками. Голые колени заледенели и болели, каждое движение, заставлявшее их царапать шершавый камень, причиняло боль. Кольцо на пальце уже не чувствовалось.

Тёплое или нет?..

— Отпусти её. Пожалуйста, — угроза в голосе Тома сменилась мольбой. — Необязательно меня… я смогу жить и оборотнем.

— Неужели? И обречёшь себя на пожизненное затворничество в четырёх стенах? Потому что с каждым годом тварь внутри тебя будет становиться всё сильнее и умнее, а пробуждаться — всё чаще? И в конце концов ей начнёт хватать обычной злобы, а от такой жизни, пожалуй, станешь злым? — в голосе лорда Чейнза пробилось лёгкое досадливое раздражение, словно он отчитывал недогадливого сынишку за невыученный урок. — Положим, пока я жив, я смогу удерживать тебя в клетке, пусть со временем делать это будет всё сложнее. Смогу раз за разом корректировать память слугам, случайно заметившим больше, чем им полагается. Скрывать следы твоих шалостей вроде того конюха или того старика, так некстати заинтересовавшегося не только своими цифрами, куда сложнее, однако и это мне по силам. Но…

Глядя на глаза Тома, всё больше ширившиеся в ужасе, я поняла: он тоже только теперь догадался, куда однажды исчез посреди ночи их прежний управляющий.

Ну да. Я была права, думая, что после десятилетий верной службы слуги не начинают воровать просто так. Можно понять, отчего лорд Чейнз стёр сыну как можно больше воспоминаний, связанных с этой историей. Шалость…

Пожалуй, при таком раскладе я всё же предпочту «казус».

— …Но я не вечен. Что ты будешь делать, когда я умру? Как станешь запираться, как сохранишь свою тайну? Решишься каждую ночь проводить в клетке, из которой волк рано или поздно найдёт способ выбраться, чтобы утолить свою жажду крови? Это не обычный зверь, которого могут остановить запоры и прутья. Это нечисть, которая с годами обретёт достаточно силы и ума, чтобы перекусить любые прутья и открыть любой запор, — вздох графа вышел даже участливым. — Нет, Том, ты не хуже меня знаешь, что исцеление — единственный выход. Иначе итог один. Разоблачение. Застенки Инквизиции. И смерть. Вначале чужая, затем — своя.

Я знала, что он прав. Трижды прав. Перечислив всё, от чего когда-то я не смогла тешить себя иллюзиями, будто Том сможет обойтись и без моей жертвы.

Да только в этот миг мне больше, чем когда-либо, хотелось обманываться.

— Мне надоело наблюдать за твоими страданиями. Я не собираюсь больше терпеть то жалкое существование, на которое обрекли моего наследника вместо той жизни, что положена ему по праву рождения. — Лорд Чейнз резко вскинул руку с печатью. — Начнём.

Даже помня видение из шара, я не сразу поняла, что он собирается делать. И не сразу поняла, почему моё тело скрутило такой болью, в сравнении с которой самое страшное мучение, что я когда-либо испытывала, показалось бы комариным укусом. Мне будто разом сломали каждую кость в теле, а затем заставили танцевать; боль вытянула тело струной, лишая возможности думать, дышать, кричать. И когда она отступила, позволив мне вдохнуть и обмякнуть в путах, удерживавших мои руки, сквозь гул в ушах до меня донёсся яростный крик Тома:

— Прекрати! Что ты делаешь?! Зачем…

— Хочу, чтобы ты смотрел, как она мучается. Смотрел до тех пор, пока не захочешь убить меня за то, что я делаю это с ней. Пока гнев и ненависть не пробудят в тебе зверя. — В глазах наконец прояснилось, и я смогла увидеть лицо лорда Чейнза, чьё выражение вернулось к привычному бесстрастию. — Но когда он проснётся, то уже не вспомнит, что именно его разбудило.

Это лицо казалось восковой маской. Вот бы и правда можно было смять её, как воск. А лучше — расплавить. Том рвался из верёвок — тщетно; новый приступ вынудил меня сжать зубы так, что они почти крошились. Боль была столь невыносимой, что смерть начинала казаться избавлением… пожалуй, стоило умереть, только чтобы её не чувствовать.

Гэбриэл, где ты?..

— В конце концов, мир вряд ли заметит эту потерю. Строптивая дурнушка. Нелюбимая дочь. Не думаю, что даже родная мать будет долго по ней плакать. — Я понимала, что он издевается специально, дабы разозлить сына, но легче от этого не становилось. — Иронично, не правда ли, Том? В тебе спит убийца той, кого ты любишь, и он пробудится, потому что ты хочешь её спасти.

Меня отпустило, и я снова обмякла, тщетно пытаясь отдышаться. Я не обманывалась: это не милосердие, это расчёт. Чтобы непрерывная боль не притупила моих ощущений. Чтобы под пыткой я не умерла раньше времени. Том сидел неподвижно, тяжело дыша, явно стараясь не поддаваться эмоциям, но я с ужасом увидела, как в глазах его на миг мелькнул неестественный, жуткий фосфорный проблеск, а губы ощерились, по-волчьи обнажая клыки. И пусть спустя секунду скалиться Том перестал, превращение было уже близко. Если верить сказкам, вскоре мой друг начнёт выть и корчиться от мучительной боли, лицо вытянется в морду, из-под белой кожи пробьётся чёрная шерсть, а пальцы скрючатся и обратятся в когтистые лапы. Глаза останутся зелёными, но засветятся изнутри, как у бист вилаха… ну, хотя бы повидаю перед смертью это дивное зрелище.

Гэбриэл…

— И ваши любимые сказки не лгут. Сила истинной любви — не выдумка. Твоя любимая действительно может исцелить тебя от проклятья, отдав тебе своё сердце. — Кажется, я сейчас и правда отдала бы кому-нибудь сердце, и не фигурально, за возможность стереть сарказм из этого голоса, желательно навсегда. — У того, кто придумал и сотворил оборотней, определённо было чувство юмора, не считаешь?

На этот раз я уже закричала. Не хотела, но закричала. Почему-то казалось, что крик умеряет боль… а миг спустя я поняла, что боли больше нет.

И ещё прежде, чем открыть глаза, услышала заветное:

— Дарнелл Чейнз, Томас Чейнз, вы арестованы.

Когда я пришла в себя достаточно, чтобы понять, что происходит, лорд Чейнз стоял, отступив к столу, и в полнейшем потрясении смотрел на дула револьверов, направленные прямо на него. Обвёл взглядом четвёрку, появившуюся у лестницы: троих в чёрных мундирах стражи и одного, облекавшегося в чёрное даже после того, как он перестал быть Инквизитором.

Взглянул на белого волка, застывшего у ног последнего.

Наверное, при виде Гэбриэла я должна была обрадоваться, но сил на радость у меня уже не осталось. Особенно учитывая, что я прекрасно понимала, что означает для Тома присутствие в этом подвале официальных представителей закона.

— Вы обвиняетесь в покушении на убийство Ребекки Чейнз, в девичестве Лочестер, и применении к ней злонамеренных чар, а также убийстве Элиота Уайта и нарушении шестьдесят восьмого закона Кодекса Инквизиции, он же «Третий закон об оборотнях», — твёрдо проговорил мистер Хэтчер. Ещё двое стражников косились на Тома, затихшего, широко раскрытыми глазами глядевшего на незваных гостей; Гэбриэл держался позади, в одной опущенной руке сжимая револьвер, в другой зачем-то — игральную карту. Лорд стоял рядом с хозяином, следя за графом бледно-жёлтыми глазами. — Вы будете заключены под стражу и подвергнуты процедуре досмотра памяти, которая докажет или опровергнет справедливость этих обвинений. Пройдите с нами добровольно, или мы вынуждены будем применить силу.

Лорд Чейнз отступил ещё на шаг, побледнев до того, что гладко выбритое лицо почти сравнялось цветом с белой рубашкой. Лорд принюхался и глухо заворчал, глядя на клетку с бист вилахом, однако спокойное «рядом» из уст Гэбриэла вынудило волка остаться на месте… а я вдруг заметила на руке его хозяина то, чего определённо не было на ней раньше.

Золотое кольцо, подозрительно напоминающее обручальное.

Так вот как Гэбриэл меня нашёл. И узнал, что со мной. Наверняка его кольцо магически связано с моим, и, когда нас с Томом усыпили, два украшения нагрелись вместе…

— Вы… взломали защиту поместья? — взгляд тёмных глаз графа ошеломлённо перебегал с одного пришельца на другого. — И как вы здесь… я уничтожил медальон, а больше на девчонке ничего…

Он осёкся. Медленно скользнул рукой по своему лбу, точно отирая пот — я заметила, как пристально Гэбриэл следит за каждым его движением, — и продолжил уже совсем другим тоном.

— И на каком же основании, джентльмены, — спокойно вопросил он, — вы нарушили право неприкосновенности пэрского жилища и вторглись в мой дом, взломав пятиступенчатую магическую защиту?

Его застали на месте преступления, пытающим собственную невестку и почти успевшим принести её в жертву недообернувшемуся оборотню, а он апеллирует к своим правам.

Это даже вызывало уважение.

— Мы засекли применение злонамеренных чар в отношении миссис Чейнз, — сурово ответил мистер Хэтчер. — Подобные чары представляют потенциальную угрозу для жизни и дают нам все основания вторгнуться в ваше жилище для проверки.

— Засекли? Каким же образом? — граф вскинул бровь как будто немного презрительно. — Ваш свадебный подарок, мистер Хэтчер, лежит в камине кучкой серебряной крошки. Ничего личного, просто он вызвал у меня некоторые подозрения. А кроме него… — снова осёкся, посмотрел на меня — и рассмеялся. — А-а. Обручальное кольцо. Ну конечно. Заменили на детектор чар и маяк, вместе взятые. Хитро. — В том, как он покачал головой, читался некий намёк на одобрение. — Идея нашего бравого Инквизитора? И ей самой, конечно, правду сообщить не удосужились?

— Всё кончено, милорд, — проговорил один из стражников. — Поднимите руки и пройдите с нами. При попытке сопротивления мы имеем право открыть огонь.

Лорд Чейнз помолчал. Посмотрел на лестницу за их спинами. На сына. На стражников и бывшего Инквизитора, пришедших по его душу.

Снова на сына. Прекрасно понимая, что из этого подвала его выведут на смерть.

Встретился глазами со мной — и усмехнулся, будто читая в моих глазах ту бесконечную усталость, что захлёстывала меня горькой волной.

Приманка. Основание для ареста. Вот кем я была. Возможностью добыть единственное прямое доказательство вместо множества косвенных. Чудесный, здравый, изящный план: позволить нам с Томом пожениться, позволить консумировать брак — и застать графа с поличным, когда ритуал перейдёт к финальной стадии. Ведь ни свадьба, ни консумация преступлением не являются, в отличие от действа вроде «усыпить человека, посадить в клетку и долго пытать». Поэтому Гэбриэл не стал меня увозить. Поэтому мистер Хэтчер вёл себя так странно. Они оба знали, что Том оборотень, знали, чем должна закончиться эта история, и просто ждали нужного момента.

Пока я, наивная, верила в то, что мне дают возможность его спасти.

Как же они… оба… могли…

Вновь устремив тёмные, без блеска глаза на представителей закона, лорд Чейнз медленно вскинул руки… чтобы сжать пальцы правой в кулак, оставив выпрямленным лишь указательный — и направить его на незваных гостей одновременно с тем, как на коже графа вспыхнули алые линии магической печати.

Сгустки синей темноты сорвались с кончика его пальца, словно пули. Одному противнику они угодили прямо в грудь — и в воздухе полыхнула волна холодного иссиня-чёрного пламени, отшвырнув стражника на ступеньки, оставив лежать там сломанной куклой; револьвер, выбитый из его руки, долетел до самой нашей клетки, ударившись о прутья и упав рядом. Трое других уклонились от атаки, двое из них немедленно открыли ответный огонь — но пули лишь пролетели сквозь то место, где мгновением раньше граф растворился в воздухе.

— Мистер Форбиден, я запрещаю вам стрелять! — выкрикнул мистер Хэтчер, судорожно оглядываясь, пытаясь обнаружить пропавшего противника. Гэбриэл, и не думавший этого делать, прислонился спиной к стене, сосредоточенно обводя взглядом комнату, в правой руке держа взведённый револьвер — не тот, что я уже видела, а другой, куда больше и с дулом куда длиннее, — и по-прежнему сжимая карту левой. Я лишь сейчас заметила, что Гэбриэл впервые на моей памяти подвесил кобуру так, что её было видно… и рядом с чехлом для револьвера на его поясе виднелось нечто вроде открытого квадратного футляра, в котором я с удивлением увидела колоду карт Таро.

А, так вот в чём дело. Я слышала, что маги иногда зачаровывают игральные карты и кости, делая из них магические артефакты, воспользоваться которыми в качестве орудия могут даже простые смертные. Достать их простым смертным было уже сложнее, но у Гэбриэла, видимо, карты остались со времён службы в Инквизиции.

Единственный подчинённый мистера Хэтчера, оставшийся на ногах, цепко озирался вокруг. Лорд скалил зубы, глядя в пустоту, но послушно держался рядом с хозяином.

— Всё ещё пытаетесь следовать букве закона? Значит, брать с собой штатских для проникновения в чужой дом можно, а позволять им стрелять в гостеприимного хозяина — уже нет? — вкрадчивый голос лорда Чейнза раздался из ниоткуда, эхом гуляя по комнате; я слышала его сквозь лёгкий звон в ушах, которым было не особо полезно слушать звуки выстрелов в закрытом помещении. Мистер Хэтчер пальнул наугад, но снова ни в кого не попал, лишь заставил разлететься осколками одну из склянок на столе. — На суде можете объяснить это самозащитой… если, конечно, вы до него доживёте.

Глядя на своего коллегу, мистер Хэтчер изобразил рукой некий скупой короткий жест, ясный им одним, — и два стражника, оглядываясь по сторонам, медленно двинулись вперёд, неторопливо водя дулами револьверов по воздуху, прищуренными глазами выискивая невидимого противника. Гэбриэл следил за ними с хищным кошачьим вниманием, зажав карту средним и указательным пальцами: кажется, Король Мечей, если я правильно разглядела и правильно помнила колоду.

С того момента, как Гэбриэл вошёл в подвал, он ни разу не взглянул на меня. Но я понимала, что цена одного-единственного взгляда, одной-единственной ошибки — допущенной, потому что вместо боя он думал обо мне, когда в данный момент опасность грозила кому угодно, кроме меня, — может быть слишком велика для всех нас.

Мой возлюбленный, явившийся меня спасти, мой возлюбленный, позволивший мне оказаться в этой клетке, мой возлюбленный, явившийся, чтобы принести смерть моему другу…

Нет, я не могла его осуждать. И, конечно, не могла желать ему проигрыша. Но я чувствовала, как по сердцу бежит трещина, разбивавшая какую-то его часть безнадёжно и навсегда, — и теперь понимала, за что у меня просили прощения. Действительно требуются определённые усилия, чтобы даже просто понять и принять такие вещи.

Наверное, он неделю назад чувствовал то же.

Неужели эта история не может закончиться по-другому? Неужели я вынуждена буду смотреть, как он уводит Тома в тюрьму, а после выслушивать весть о его свершившейся казни?..

— Вы не заберёте моего сына. Никто из вас не выйдет отсюда, — голос лорда Чейнза прошуршал под потолком шорохом мёртвых листьев. — Никто.

— Клетка! — гортанно выкрикнул Гэбриэл.

А я, засмотревшись на него, слишком поздно заметила: чёрная ткань на одной из прутчатых стенок, скрывавших бист вилаха, неестественно топорщилась.

Так, словно теперь под ней скрывалась открытая дверца.

Тварь вырвалась из клетки так, словно её подгоняли огнём, и кинулась прямиком на стражников. Те встретили её пулями, которых нечисть будто не заметила — и, когда она повалила одного из них, вгрызаясь в горло, за спиной второго материализовался лорд Чейнз, кутаясь в прозрачное марево магического щита. Чёрный сгусток проклятия полетел мистеру Хэтчеру прямо в затылок — и столкнулся с картой, дротиком прилетевшей наперерез; обычную карту невозможно было кинуть так, однако это и не была обычная карта. Почти одновременно с этим грянул выстрел Гэбриэла, а Лорд метнулся вперёд, прыгнув на чёрную тварь. События накладывались одно на другое, сменяясь так быстро, что я с трудом успевала понимать, что происходит. Король Мечей обратился вспышкой белого сияния и исчез, заставив проклятие полыхнуть огненной волной, не достигнув адресата — вместо прямого попадания оно лишь отшвырнуло мистера Хэтчера на опустевшую клетку. Щит лорда Чейнза вдруг исчез, и в тот же миг что-то отбросило графа назад, будто в его правое плечо врезалась незримая тяжесть. Волк сцепился с бист вилахом, вынудив его оторваться от своей жертвы, и подвал огласили визг и ворчание, сопровождавшие их грызню.

Следующим я поняла, что лорд Чейнз держится левой рукой за правую, повисшую плетью. Опять прозвенел выстрел, но пуля врезалась в прозрачное марево щита, мгновением раньше снова накрывшего графа мерцающим куполом. Ещё пара выстрелов — и бист вилах, визжа, завалился набок, конвульсивно загребая по камню когтистыми лапами. Лорд не замедлил вцепиться ему в горло, не оставляя нечисти шансов на выживание. Стрелял Гэбриэл — большой револьвер вернулся в кобуру, и в его руке снова был тот маленький, что на моей памяти помог ему разобраться с вампиром и каторжниками.

Он что, взял с собой два револьвера? Видимо, в маленьком — серебряные пули, которыми он и ранил тварь, теперь затихавшую на полу; а что тогда в большом?..

Мистер Хэтчер сполз на пол, закрыв глаза. Видимо, карта смягчила удар, но проклятие нейтрализовалось слишком близко, чтобы его могло не задеть вовсе. Я наблюдала за происходящим с заворожённым и будто замороженным интересом: забыв о боли и неудобстве, не пугаясь ни крови, ни чего-либо ещё.

Наверное, у каждого есть какой-то предел переживаниям, которые он может ощутить за короткий промежуток времени. Я свой уже перешагнула.

В защитный барьер лорда Чейнза полетела ещё одна карта и, не достигнув адресата, пеплом рассыпалась в воздухе. Лорд Чейнз стоял, выбросив вперёд левую руку, удерживая магический щит, пока по его правому плечу расползалась кровавая клякса, перекрашивая белую ткань рубашки в алую. Значит, Гэбриэл всё же в него попал… а я-то думала, маги не могут колдовать той рукой, на которой нет печати. Ошибалась. Правая конечность графа так и висела плетью, и я с изумлением разглядела, что алые линии на ней не сияют ярким ровным светом, как раньше, а мучительно мерцают.

В тот миг, когда я начала догадываться, для чего предназначен большой револьвер, выстрелы стихли.

И всё замерло.

— Ты ранил меня, — с лёгким недоверием вымолвил граф. — Ты пробил мой барьер.

— Верно подмечено.

— Так ты ещё и противомагические пули прихватил в отставку? И ваш знаменитый «Аутсайдер»?

— Лишь в узких кругах, — спокойно, почти любезно ответил Гэбриэл. Держа противника на мушке, но не спеша стрелять.

Значит, догадка была верной, отстранённо подумала я. «Аутсайдер»… должно быть, название модели. То самое оружие, которым славились служители Инквизиции, — нейтрализовавшее любую магию, отчего её носителям лучше было с ним не контактировать. Но теперь Гэбриэл сменил его на обычный револьвер, чтобы разобраться с нечистью, а серебряным пулям уже не пробить магический щит. Правда, почему он не выпустил в графа сразу несколько таких пуль? И почему теперь, когда бист вилах уже мёртв, не спешит снова поменять оружие на другое?

Впрочем, ему определённо виднее.

Лорд, облизывая окровавленную морду, вместе со мной смотрел на мага и бывшего Инквизитора, застывших в этой короткой передышке, предварявшей финал, по тем или иным причинам необходимой обоим. Теперь, оставшись один на один, они могли себе её позволить. И когда впервые за очень долгое время я догадалась посмотреть на Тома, я увидела, как друг осторожно и сосредоточенно выкручивает руки, пытаясь освободиться.

Даже интересно, что он сделает, если получится. Освободит меня? Нападёт на Гэбриэла? Попытается бежать?

— Так вот почему ты не торопился стрелять. Не те боеприпасы, которые можно расходовать попусту. — В уголке губ лорда Чейнза надулся кровавый пузырёк. Судя по всему, одна-единственная пуля в плече причинила ему куда больше вреда, чем можно было подумать. — Что ты со мной сделал?

— Пока всего лишь немного уравнял наши шансы, милорд. — Гэбриэл говорил так любезно, что можно было подумать, будто два почтенных джентльмена просто собрались для дружеского чаепития… но я, знавшая его слишком хорошо, понимала, что прячется за этой спокойной любезностью, начисто лишённой его привычных интонаций. — Обычно служители Инквизиции, знаете ли, работают в паре. Маг, который прикрывает не-мага. Всё же печать даёт неоспоримые преимущества в бою против простых смертных вроде меня.

— А вторая пуля, надо полагать, меня прикончит?

— Всего-навсего безвозвратно заблокирует дар.

— Предпочёл бы смерть. — Взгляд лорда Чейнза скользнул к антимагическому оружию, покоившемуся в кобуре. — Значит, тот самый «Аутсайдер»… модель-то однозарядная, Инквизитор. Чтобы добить меня, придётся перезаряжать, верно?

Вот и разгадка, почему Гэбриэл не спешит сменить один револьвер другим. На время, необходимое для перезарядки, он станет уязвим, и момент для этой перезарядки нужно подгадать очень тщательно.

А пока лучше серебряные пули, чем никакие.

Гэбриэл помолчал, будто обдумывая его слова, а когда заговорил, ответ был совсем о другом.

— Я знаю вашу породу, милорд, — от того, как мягко звучал его голос, мне сделалось куда более жутко, чем от зрелища тел, остывавших на полу. — Мните себя избранными богами, а магическую печать — знаком того, что вы лучше других. Те, кто её не носит, для вас иного сорта. Я. Эти бедные малые, что пришли со мной. Эта девочка, которую вы так легко посадили в клетку. Даже ваш собственный сын, чью свободную волю можно так легко не принимать в расчёт.

— А вы, противостоящие нам, просто ограниченные глухие слепцы. Боитесь того, чего не понимаете, но желаете это контролировать, — слова лорда Чейнза окрасил лёгкий оттенок снисходительного презрения. — То, что вам недоступно. То, чего вы жаждете всей душой.

— Не жаждем. Ибо лучше вас знаем истинную цену того, что вы считаете даром.

Лорд застыл белой статуей, местами запачканной багряными пятнами, расползшимися по пушистой шкуре. Я искренне надеялась, что вся эта кровь не его, но подозревала, что в короткой схватке с бист вилахом волк не мог не пострадать.

— Дар на то и дар, что он бесценен.

— Цена есть у всего. Без исключения. Большая сила — большая власть. Большая власть — большое искушение злоупотребления ею. И вы — один из огромного множества тех, кто не сумел перед ним устоять.

— Да ты ещё и философ? — лорд Чейнз раздражённо качнул головой, и откуда-то я поняла: этого раздражения Гэбриэл и добивался. — Как всё же жаль, что я не успел отправить тебя за решётку.

— О, не вините себя. Сам я не удосужился предоставить весомого повода, а у вас было слишком мало времени, чтобы качественно меня подставить.

— Скажи только одно. Ты правда доволен собой, Инквизитор? Ты, позволивший любимой стать чужой женой и лечь под другого, потому что тебе требовались основания для ареста?

Гэбриэл ничего не ответил. Только улыбнулся. И я сама не поняла, что больше заставило меня вздрогнуть: слова графа, эта улыбка… или неожиданное прикосновение к моему плечу.

Том, всё же сумевший выкрутить руки из пут, успокаивающе коснулся моей щеки. Я снова вздрогнула, увидев стёртые в кровь кисти, которых стоила ему свобода, но друг уже молча принялся возиться с моими верёвками. И если лорд Чейнз, стоявший к нам спиной, не мог нас видеть, то Гэбриэл — вполне; однако он ничем не показал, что заметил наше освобождение. Даже не отвёл взгляда от лица оппонента.

— Признайся, Инквизитор, — продолжил граф, и в голос его вернулись вкрадчивые нотки. — Тебе просто неизвестно, что это такое, любить кого-то. Любить женщину так, чтобы обезуметь от одной мысли, что она будет принадлежать другому. Любить своего ребёнка так, чтобы ради него быть готовым на всё.

— Милорд, у нас с вами слишком разные взгляды на то, что есть любовь, чтобы мы могли всерьёз дискутировать по этому поводу, — когда Гэбриэл всё же соизволил ответить, он заговорил лишь самую капельку тише… и по этому изменению я отчётливо поняла, что сёйчас произойдёт. — Но в одном вы правы. Мне неизвестно, каково это — любить своего ребёнка. — Улыбка медленно выцвела на его губах. — Благодаря ублюдкам вроде вас.

Путы на моих запястьях ослабли — и позволили мне упасть прямо на бережные руки Тома, наконец ощутив боль в безнадёжно затёкших кистях и коленях, стёршихся ещё во время магической пытки.

В следующий миг Гэбриэл ловким перекатом ушёл от проклятья, синим всплеском разбившегося о стену, — и, скупым мгновенным жестом выдернув из кобуры с картами ещё одну, швырнул её в противника.

Всё происходило так быстро, что глаз едва успевал улавливать движения. Граф ладонью взрезал воздух перед собой — стремительными росчерками, словно командуя невидимыми марионетками; и карты встречали языки чёрного пламени, останавливали вспышки зелёного огня, плавились в лиловом сиянии, волнами раскатывавшемся вокруг магического щита. Печать на руке лорда Чейнза натужно мерцала, и по его полотняно-белому лицу я видела: каждое заклятие даётся ему через силу. Это снова вызывало у меня некое подобие уважения… насколько можно уважать того, кто пытается убить твоего любимого и пытался убить тебя. Каждая магическая атака встречала карту в качестве защиты. Каждая карта не достигала цели. Колдовская перестрелка выглядела завораживающе красиво, и я даже не сразу задумалась, что одно из этих заклятий может случайно задеть нас с Томом.

Впрочем, оба противника были по тем или иным причинам заинтересованы в нашей безопасности.

Обмен магическими любезностями прервал Лорд. Умно державшийся в стороне от смертоносных проклятий, волк всё же улучил момент, чтобы с рычанием кинуться на графа — барьер не пропускал пули, но не живую плоть; и в тот миг, когда лорд Чейнз повернулся в его сторону, очередная карта Гэбриэла белым мерцанием разбилась о прозрачный купол, заставив тот исчезнуть. Тут же раздался выстрел, но граф успел развернуться, и вместо левой руки пуля — простая, серебряная — поразила его бок. Челюсти Лорда, уже тянувшиеся к его лодыжке, сомкнулись на пустоте: жертва исчезла, снова растворившись в воздухе.

Это заставило Гэбриэла опять отступить к стене, так, чтобы к нему невозможно было подобраться сзади.

— Вы достойный противник, лорд Чейнз, — проговорил он, — но в текущем состоянии надолго вам не спрятаться. Сами знаете.

Тишина. А Гэбриэл не спешил пользоваться этим затишьем, чтобы перезарядить «Аутсайдер». Даже я догадывалась, что лорд Чейнз только этого и ждёт и нападёт сразу же, стоит противнику подставиться под удар.

Нет, прежде чем позволить себе на пару мгновений сделаться безоружным, нужно точно знать, где враг и что он делает. Иначе никак.

Я с удивлением поняла, что Гэбриэл не выглядывает невидимого графа, а смотрит на Лорда. И, тоже посмотрев на волка, осознала: тот медленно переводит глаза, будто следя за кем-то. Ну конечно… наверняка зверь чует даже невидимку. По запаху, или ощущает движение воздуха, или зверям просто позволено видеть больше людей.

Когда взгляд волка замер на одном месте, Гэбриэл поднял глаза. Тоже посмотрел туда.

А затем метнулся вперёд.

Схватив волка за шкирку, увлекая его за собой, Гэбриэл упал на колени подле мистера Хэтчера, так и лежавшего без сознания. Выдернув ещё одну карту — не сверху колоды, а снизу, — резким движением впечатал её в пол перед собой, заставив раскрашенный прямоугольник засиять фиолетовым.

Прозрачный купол накрыл всех троих — Инквизитора, стражника и волка — за мгновение до того, как вокруг полыхнуло синее пламя.

Оно было таким жарким, что волна горячего воздуха ударила в лицо даже мне, сидевшей далеко в стороне. Оно разлилось вокруг барьера Гэбриэла ровным кругом — и жадно рванулось к потолку, взметнувшись выше человеческого роста, поглотив тела на полу и наполнив воздух тошнотворным запахом горелого мяса. Ткань на клетке с бист вилахом — той части, что не попала под карточный щит, — пеплом взметнулась вверх, прутья моментально раскалились докрасна.

Лорд Чейнз проявился в воздухе мгновением позже, застыв прямо напротив нас с Томом, сосредоточенно вытянув дрожащую руку, сверля взглядом барьер врага. И как Гэбриэл догадался, что он замыслил?.. Впрочем, столько лет службы не могли пройти даром.

Особенно если в своём деле ты был одним из лучших.

Ещё одна карта. Гэбриэл выхватил её левой рукой, бросив револьвер, не отрывая от пола правой: фиолетовое сияние карты пробивалось сквозь его пальцы. Впечатал в пол другую, рядом с первой, — а пару секунд спустя сияние под его правой рукой погасло, и, когда Гэбриэл отнял пальцы от камня, под ними ничего не было. Исчезла… должно быть, щит черпает силы из карт, но каждой не хватает надолго. Пламя яростно льнуло к прозрачному куполу, испытывая его на прочность — зато граф больше не прятался под барьером, бросив все силы на творение синего огня. От уголка губ по его подбородку уже струилась багряная дорожка, кровь залила плечо и бок, однако лорд Чейнз сражался до конца. Атаковать из-под купола Гэбриэл явно не мог и вынужден был только ждать, пока надобность в нём отпадёт. Теперь исход схватки решало лишь одно: кто не выдержит раньше — раненый граф или барьер, который он пытался сломить.

Только одно…

Мысль о том, что настала моя пора вмешаться, пришла за миг до того, как Том усадил меня на пол, выпустив из своих рук, прислонив к стене клетки. Встал. Недоумённо следя за ним, я попыталась тоже подняться — и не сумела. Не знаю, что именно было тому виной — пытка лорда Чейнза, усталость или всё в совокупности, — однако ватные ноги лишь судорожно задрожали, наотрез отказываясь повиноваться. Руки, при попытке опереться на них, тоже. И потому я лишь смотрела, как Том, просунув тонкую кисть сквозь прутья рядом с дверцей, нащупывает засов с той стороны и, открыв клетку, опускается на колени.

Чтобы взять с пола револьвер одного из стражников, так и лежавший там.

О, боги. Нет. Нет. Отчаянным рывком я всё же привстала — и тут же упала, ободрав ладони о камень, подставив их, чтобы не удариться лбом об пол. С трудом подняв голову, увидела, как Том целится, не поднимаясь с колен; со спины я не могла разглядеть, куда именно, но сомневаться в том, чью сторону он займёт, не приходилось.

Он же всё равно не сумеет помочь отцу пробить барьер. Не сумеет.

Не сумеет, правда ведь?..

— Том, — яростно крикнула я, — Том, не смей!

А потом он спустил курок… и синее пламя погасло в тот же миг, как лорд Чейнз пошатнулся, бессильно уронив простреленную руку.

Свою вторую простреленную руку.

В тишине, воцарившейся после этого, я отчётливо услышала, как зазвенела по полу пустая гильза, выпавшая из перезаряженного «Аутсайдера». И когда тело графа прошила уже четвёртая пуля, наконец заставив его упасть, прежде чем глаза лорда Чейнза закрылись, а магическая печать померкла, он ещё успел найти потрясённым взглядом сына.

Внёсшего в его поражение решающий вклад.

Я тоже смотрела на Тома. На друга, ради меня предавшего собственного отца, защищавшего его жизнь. И запоздалое осознание, что всё закончилось, пришло лишь в тот миг, когда Гэбриэл поднялся с пола, потрепав по холке Лорда, жавшегося к его ногам, напуганного магическими пламенем.

Он наконец позволил себе встретиться глазами со мной — и то, что я прочла в этих глазах, вынудило меня почти забыть обо всех недобрых чувствах, совсем недавно заставлявших меня ощущать себя преданной и использованной.

— Благодарю, лорд Томас, — устало произнёс Гэбриэл, приближаясь к поверженному врагу, на ходу зачехляя оба револьвера: один — сбоку, другой — за спиной. Обогнул горсти чёрного пепла, оставшегося на полу там, где недавно лежали тела стражника и бист вилаха.

Склонившись над графом, извлёк из кармана жилета маленькую серебряную фляжку и, откинув крышку, поднёс её к губам поверженного врага.

— Что это? — безучастно спросил Том, сидя с револьвером в опущенных руках.

— Поможет вашему отцу не истечь кровью до появления лекаря. Он нужен нам живым.

Гэбриэл уже выпрямился и, убрав флягу, быстрым шагом направился к нашей клетке. Проходя мимо Тома, задержался взглядом на оружии в его руках.

Ничего не сказав и ничего не сделав, подошёл прямиком ко мне.

Когда Гэбриэл подхватил меня с каменного пола, прижав к себе и прижавшись губами к моему виску, я поняла, что руки его дрожат. И что-то — хотя бы то, что фляга в его пальцах не дрогнула ни разу, — подсказывало мне: вовсе не от усталости.

— Всё. Всё позади, любовь моя, — его шёпот и объятия были такими мягкими, такими нежными, что лишь сейчас я отчётливо поняла: ещё неизвестно, кому пережитые мною пытки причинили большую муку, мне или ему. — Идём.

— Мистер Хэтчер…

— С ним всё будет в порядке. Я пошлю за лекарем, он ему поможет. Тебе незачем здесь оставаться.

Я закрыла глаза, покорно позволяя нести себя прочь из проклятого подземелья. Не думая, не в силах думать ни о чём, кроме того, что эта бесконечно долгая ночь подходит к концу — и того, что я безумно хочу домой. Домой…

Где же теперь твой дом, миссис Чейнз?

Там, где тепло и безопасно, подумала я. Там, где больше не будет ни крови, ни пыток, ни чужих смертей. Там, где можно просто уснуть и наконец забыть о боли.

Там, где Гэбриэл будет рядом.

— От досмотра моей памяти вам всё равно не будет особого проку, — неожиданно произнёс Том, вынудив Гэбриэла замереть. — Он менял её годами, стирая правду. Его собственной вполне хватит. — Взгляд бывшего Инквизитора он выдержал совершенно спокойно, и голос его лишь сделался твёрже. — Я не хочу в тюрьму. Не хочу суда. Не хочу смерти от руки палача. Я помог вам. Окажете мне ответную любезность?

Я моргнула, недоверчиво и сонно: тяжёлые веки размыкались с крайней неохотой.

Ответную любезность? Неужели надеется, что Гэбриэл его отпустит? А вдруг и правда… но что Том будет делать тогда? Ведь если исцеление возможно лишь такой ценой…

Нет, не нужно. Не нужно вспоминать о том, что оборотни обречены. Из каждого правила обязано существовать исключение, так почему бы Тому не стать им?

— Чего ты хочешь, мальчик? — после долгой паузы спросил Гэбриэл тихо.

— Вы знаете чего. — Том смотрел на него, по-прежнему сидя на полу, но взгляд друга не был униженным взглядом того, кто смотрит на собеседника снизу вверх. — Всю мою жизнь подчинили чужой воле. Позвольте мне хотя бы одно сделать по своей.

Я снова моргнула, не понимая, о чём он. Или просто отказываясь понимать.

Но Гэбриэл, конечно, понял всё.

— Вы хороший человек, лорд Томас, — печально ответил он. — Мне искренне жаль, что ваша судьба сложилась так. Вы достойны куда большего, чем уйти с гордо поднятой головой. — И отвернулся, продолжив путь к лестнице, где так и лежал один из поверженных стражников, пока я пыталась вникнуть в смысл сказанного и происходящего. — Поступайте так, как считаете нужным.

Лёжа на руках Гэбриэла, поверх его плеча я увидела, как Лорд следует за хозяином, прихрамывая и тихо цокая когтями по камню, выбивая лапами неровный ритм. Перевела недоумевающий взгляд на Тома, смотревшего, как мы уходим.

Встретившись глазами со мной, он улыбнулся — и в этой улыбке было столько света и боли, что я поняла: она будет преследовать меня в воспоминаниях, пока память моя способна будет удерживать хоть одно.

— Позаботься о ней, Гэбриэл Форбиден, — сказал Том в спину тому, кто уносил меня прочь. — За меня тоже.

И с негромким щелчком взвёл курок револьвера, который по-прежнему держал в руке.

Даже тогда я — сбитая с толку, не желавшая верить, что у этой истории не может быть счастливого конца, о чём мне сказали уже очень, очень давно, — не поняла, что он хочет сделать. Поняла лишь тогда, когда он приставил дуло к виску; как и то, что с самого начала я ничего, ничего, ничего не могла изменить. Потому что Великая Госпожа никогда не обманывает тех, кто служит ей. Не в том, что касается предвидения чьей-то смерти.

И никогда не проигрывает.

— Том! — я отчаянно рванулась из рук, державших меня. Слишком крепких, тогда как все мои усилия были слишком слабыми. — Том, нет!

Когда Том закрыл глаза, на губах его стыла всё та же улыбка.

— Спасибо за всё, Ребекка. И прости.

Шагнув на первую ступеньку, Гэбриэл крепче прижал меня к себе: заставив уткнуться лбом в его плечо, оставляя меня в милосердной шёлковой черноте.

Где-то за гранью над ещё одной оборвавшейся дорогой золотой капелью разбился смех Владычицы Предопределённости.

Звук выстрела за собственным криком я почти не расслышала.