Глава четырнадцатая,
в которой близится разлука
— Нам послали вас боги, мистер Форбиден, — дрожащим голосом проговорил отец, порывисто пожимая руки хозяина Хепберн-парка. — Вы уже дважды выручили Ребекку, и прошлый раз не идёт ни в какое сравнение с нынешним! Если бы не вы…
На этом месте голос отца оборвался, но мистер Форбиден, и так прекрасно всё понявший, молча хлопнул его по плечу. Матушка же ничего не сказала: лишь вновь провела по моей щеке тряпицей, смоченной целебным настоем, любезно предоставленным «корсаром». Глаза её были сухи, и лишь поджатые губы слегка дрожали.
К тому моменту, когда мистер Форбиден принёс меня в Хепберн-парк, все уже проснулись, и наше появление подняло знатный переполох. Когда же хозяин особняка коротко поведал о том, что произошло (у меня не было сил говорить, и я лишь подтверждала его слова кивками), переполох стал только пуще. Бланш и вовсе лишилась чувств, упав прямо на руки отцу.
Меня немедленно уложили в постель, после чего мистер Форбиден лично отправился в Хэйл за стражей. В итоге теперь я лежала всё в той же постели, а вокруг толпились родные и парочка прочих любопытствующих гостей, до недавней поры слушавшие, как я рассказываю о каторжниках прибывшему мистеру Хэтчеру. Он уже побывал там, где остались тела, и выслушал рассказ мистера Форбидена, — но потом, оставив своих людей изучать место происшествия, захотел узнать мою версию событий.
— Спасибо, Ребекка, — сказал мистер Хэтчер, слегка склонившись над кроватью, чтобы коснуться моей руки. — Прости, что заставил говорить об этом, но это было необходимо. — Выпрямившись, он вновь повернулся к мистеру Форбидену: — Большая удача, что вы увидели, как мисс Лочестер уходит в лес… и нашли её там.
Бледная Бланш лишь всхлипнула, подтверждая его слова.
— Счастливая случайность, — сдержанно поправил хозяин Хепберн-парка. — Мне не спалось, и я вышел на смотровую площадку подышать свежим воздухом. Оттуда увидел мисс Лочестер, встревожился, куда она направляется в столь ранний час, и решил пойти за ней. Лорд помог мне выследить её.
— Ваш волк? — мистер Хэтчер посмотрел на зверя, мирно лежавшего у камина.
Пускай крови на волчьей морде уже не было, окружающие всё равно предпочитали держаться от него подальше.
— Да, именно он. — «Корсар» пристально взглянул на меня. — Надеюсь, это заставит мисс Лочестер в будущем быть немного осторожнее.
Не отважившись при всех встретить его взгляд, я опустила глаза. Боялась, что кто-то прочтёт в них слишком многое.
Мистер Хэтчер тяжело вздохнул:
— Четыре трупа…
— Генри, только не говори, что у мистера Форбидена возникнут проблемы от того, что он избавил нашу грешную землю от этого отребья! — гневно воскликнул отец. — Тебе же меньше работы.
— Я бы попытался взять их живыми, — хмуро заметил мистер Хэтчер.
— Я мог попытаться, но опасался за мисс Лочестер, — спокойно ответил мистер Форбиден. — Она была у них в руках. Их заложницей. Вы не хуже меня знаете, на что способны такие люди, мистер Хэтчер. Это загнанные звери, готовые на всё.
— Но заслуживали ли они смерти? — пробормотала миссис Лестер, до той поры безмолвно сидевшая в углу. — Убивать их вот так, без суда и следствия…
— За побег их всё равно ожидала виселица, — сердито напомнил отец. — Полагаю, смерть от пули быстрее и милосерднее той, к которой их приговорил бы суд.
— Они не были достойны милосердия, — неожиданно резко произнесла матушка. Руки её дрогнули, едва не расплескав целебный настой из миски, которую она держала. — Одни боги знают, что эти нелюди сделали бы с Ребеккой. И я рада, что они мертвы, хоть и предпочла бы, чтобы перед смертью они поплясали в петле.
На этом месте даже я воззрилась на неё с изумлением, пытаясь понять, кто и когда подменил этой женщиной мою чопорную, глубоко равнодушную к своему первенцу мать.
Видимо, окружающие задались тем же вопросом, и ненадолго в комнате повисло неловкое и немного шокированное молчание.
— Мистер Форбиден, разрешите взглянуть на ваш револьвер? — осторожно кашлянув, наконец произнёс мистер Хэтчер.
Тот без лишних слов достал оружие. Как я теперь разглядела, действительно из-за пояса брюк: из кобуры, прицепленной за спиной так, что на виду оставалась одна лишь рукоять тёмного дерева.
Мистер Форбиден цепко наблюдал, как начальник хэйлской стражи вертит револьвер в руках. Оружие было совсем небольшим, таким, что спрятать его не составляло никаких проблем… но отчего-то в моих глазах это лишь прибавляло ему смертоносности.
Как и её владельцу.
— Корво Инсидиос? Отличная модель, — констатировал мистер Хэтчер. — Выбор стражника в штатском… да ещё кобура скрытого ношения. — Он слабо улыбнулся. — Мы с вами случаем не коллеги?
— О, нет, — мистер Форбиден сопроводил ответ мягким смешком. — Но всегда лучше, когда наличие оружия у противника оказывается неожиданностью.
— И вы постоянно носите с собой револьвер?
— Почти. Старая привычка.
Мистер Хэтчер вскинул бровь:
— Позволите узнать, что же вам её привило?
Мистер Форбиден усмехнулся.
— Полагаю, ответ на этот вопрос не относится к делу, а потому я предпочёл бы от него воздержаться. — Коротким свистом заставив Лорда подняться с места, он вежливо и непреклонно указал на дверь. — У вас больше не осталось вопросов к мисс Лочестер? Я не лекарь, но полагаю, что после подобного ей необходим отдых. Вынужден настаивать, чтобы её оставили в одиночестве, тишине и покое.
Мистер Хэтчер, беспрекословно кивнув, вернул револьвер хозяину и направился к выходу из спальни.
Его примеру последовали все, кроме матушки.
— Я сейчас, — коротко сказала та, отвечая на вопросительный взгляд отца.
Я тоскливо следила, как нас оставляют наедине, предвкушая выволочку и нотации. Однако матушка лишь отставила в сторону миску с настоем, прежде чем негромко и неумолимо сказать:
— Больше никаких одиноких прогулок, Ребекка. Если бы мистер Форбиден не пошёл за тобой… если бы тебя…
Она осеклась. Поднявшись со стула, на котором сидела, склонилась надо мной.
Этот мир определённо сошёл с ума, подумала я, когда сухие губы поцеловали меня в лоб, а руки, от которых я совершенно не привыкла принимать ласку, погладили меня по волосам.
— Ты же знаешь, что я желаю тебе добра, — прошептал знакомый голос с незнакомой мне нежностью. — Я строга с тобой только поэтому… потому что люблю тебя и желаю тебе счастья. И я всю жизнь хотела тобой гордиться, но ты не давала мне поводов для гордости.
Эти слова вмиг разрушили иллюзию того, что меня обнимает тот, кто действительно любит меня. Настоящую меня — со своими желаниями, своими мечтами и прихотями, — а не куклу, которой меня хотят видеть. И когда мама выпрямилась, я вновь увидела глаза женщины, вот уже восемнадцать лет терпеливо сносившей выходки своевольной дочери-дурнушки.
— Я очень рада, что ты приняла предложение Тома. — Её улыбка была вполне сердечной, но почему-то от неё меня проняло холодом. — Он сделает тебя счастливой. Сейчас ты можешь этого не понимать, но я знаю жизнь лучше тебя. Однажды ты скажешь мне спасибо за то, что я не дала тебе загубить свою жизнь. Что настаивала на этом выборе… правильном выборе.
И ушла, предоставив мне молча смотреть ей вслед даже тогда, когда за ней уже закрылась дверь.
Мама, мама… так уверена, что имеешь право не принимать меня такой, какая я есть, но лепить из меня то, что ты хочешь? Отвергать даже мысль о том, что твоё видение мира может быть не единственно верным, и делать меня счастливой в твоём понимании счастья? Лишь потому, что ты родила меня на свет? Хотя, если подумать, из нас с Томом и правда могла бы получиться неплохая супружеская пара… если б я не понимала, что рядом с ним не чувствую и тени того, что ощущаю рядом с Гэбриэлом Форбиденом.
Я прикрыла глаза, свернувшись калачиком поверх одеяла, слушая, как потрескивает пламя в камине, сражаясь с вечным холодом Хепберн-парка.
Гэбриэл Форбиден. Что было бы, если б я никогда не узнала ни тебя, ни всего, что с тобой связано? Если б и дальше жила, как уже привыкла, если б прогнулась под давлением обстоятельств и приняла предложение Тома ещё в тот вечер, когда он впервые его озвучил? Ведь это ты дал мне силы для сомнений… и силы, и почву, и возможность. Появившись в моей жизни так не вовремя — и удивительно вовремя.
Что ж, сейчас я знаю о тебе немного больше. Или думаю, что знаю. Теперь бы ещё понять, что с этим делать.
И, кажется, для этого мне вновь придётся побеседовать с тобой наедине.
Обед я проспала, а ужин пропустила. Сослалась на то, что всё ещё не пришла в себя, и еду мне принесли прямо в постель. В действительности я просто не хотела ни слышать новых обсуждений утреннего происшествия, ни видеть ничью персону, кроме одной. На поиски этой персоны я и отправилась, выждав достаточно времени, чтобы в столовой все успели поесть и разойтись; чутьё подсказывало мне, что сегодня моральных сил мистера Форбидена не хватит на игру в гостеприимного хозяина, а потому бильярд и прочие вечерние развлечения пройдут без него.
Конечно, я могла ошибаться. А даже если не ошибалась, мои поиски — наугад, вслепую — вполне могли не увенчаться успехом. И на смотровую площадку я поднималась безо всякой уверенности в том, что найду там того, кого искала.
Но тем не менее нашла.
Он стоял, сложив соединённые руки на каменном парапете, отстранённо глядя на горизонт. Прохлада вечернего ветра трепала его длинные волосы; сад, вересковые поля и лес окутывали сиреневые сумерки, небо бледно алело закатом.
— Рад, что вам стало лучше, — не оборачиваясь, негромко произнёс мистер Форбиден.
Я уже не удивилась, что он узнал меня, не видя. Лишь подошла, чтобы встать рядом: так же тихо, как до того поднималась по витой каменной лестнице.
Некоторое время мы просто вместе созерцали потухающий закат. Безмолвно.
Как говорят фрэнчане, les mots que l’on n’a pas dit les fleurs du silence…
— Спасибо, — наконец негромко произнесла я.
Даже тогда он не посмотрел на меня.
— За что?
— Что спасли меня.
Мистер Форбиден пожал плечами так, будто моё спасение было делом настолько само собой разумеющимся, что не заслуживало ни малейшей признательности.
— И вы не считаете, что я жестоко обошёлся с бедными беглецами? — произнёс он с равнодушной иронией. — Не потрясены тем, что я убил человека, молившего меня о пощаде?
Вспомнив слова миссис Лестер, я резко качнула головой:
— А они убили бы меня, если б не вы. Возможно, я жестока, но, когда я вспоминаю об этом маленьком обстоятельстве, мне трудно их жалеть.
На этом месте он всё же покосился на меня. Ничего не ответив, посмотрел вниз — туда, где виднелась дорога, по которой утром я шла на свою роковую прогулку.
— Забавно, — задумчиво протянул мистер Форбиден, пока в его глазах медленно гасли алые отблески света, тонущего в подступающей тьме. — И с чего вас потянуло в лес, да ещё в столь ранний час?
Под сердцем неприятно и взволнованно кольнуло, и я порадовалось, что он не смотрит на моё лицо.
— Я не могла просто пожелать прогуляться? — как можно небрежнее заметила я.
— Могли. А могли пожелать прогуляться ещё раньше… ночью, к примеру. — Он по-прежнему не смотрел на меня. — И увидеть нечто, чего вам видеть не полагалось. Нечто, родившее у вас много вопросов, над которыми вы и решили поразмыслить в лесу.
Я сглотнула. Надеясь, что это вышло не слишком выразительно и шумно.
Когда я заговорила вновь, шутливое спокойствие в голосе далось мне ещё тяжелее, чем раньше.
— С чего бы мне захотелось гулять по особняку, где меня могут настигнуть призраки?
— Я бы на вашем месте боялся не призраков, а вещей куда более реальных, — невыразительно заметил мистер Форбиден. — И если сегодня ваша матушка запретила вам гулять в одиночку, я присоединюсь к её увещеваниям. Вы стали непозволительно неосторожны. К сожалению, я сам этому потворствовал. Больше не буду поощрять в вас качества, способные подвергнуть вас опасности… как бы мне этого ни хотелось. Будучи тем, кто я есть, и настолько старше вас, я не имею на это никакого права. — Он наконец повернулся ко мне. — Значит, у вас нет никаких вопросов, ответы на которые вы хотели бы узнать?
Есть, глядя в его глаза, пристально всматривавшиеся в моё лицо, подумала я. И не один. Не оборотень ли ты. Как умерла твоя жена. Кем были люди, которых ты убивал. Почему называешь себя ублюдком, если ты всё же не чудовище, чего мне так отчаянно хочется.
Но вместо всех этих вопросов я — малодушная трусиха — почему-то озвучила совсем другой:
— Сколько вам лет, мистер Форбиден?
Он усмехнулся так, словно я подтвердила некие его ожидания.
— Сорок девять.
Ничего себе. Так я ошибалась, считая его моложе отца.
Впрочем, учитывая, как он выглядит, — ошибиться немудрено.
— Что, неплохо сохранился для человека моего возраста? — конечно, он снова правильно истолковал моё молчание.
— Говорите так, будто вы старик, — смущённо заметила я.
— А разве нет? Вы имеете полное право считать меня стариком. Всё же я гожусь вам в отцы.
Я сердито мотнула головой:
— Даже если так, мне это неважно.
Лишь заметив, как меняется его взгляд, я поняла, что сказала — и как это можно толковать, причём совершенно правильно. Поспешно опустила глаза, стесняясь этого внезапно вырвавшегося признания, пусть даже мы уже делали и говорили то, после чего стесняться подобного было сущей глупостью.
Слова о крови фейри, прозвучавшие ночью, всплыли в памяти сами собой.
— Вы кажетесь куда моложе, — добавила я, искренне стараясь произнести это спокойно, будто невзначай. — У вас в роду затесался кто-то из Дивного Народа?
Он склонил голову набок, дразня меня улыбкой, плясавшей в разномастных глазах.
— Бабка подгуляла с фейри. В итоге принесла в подоле очаровательную среброволосую девочку, которую много лет спустя я имел счастье называть своей матерью.
А это многое объясняет. В частности — его способность… как он там говорил… «находить со зверьём общий язык». Для многих полукровок-фейри подчинить себе любое животное действительно было задачей, не составляющей особого труда.
Как и для оборотней, думается, подчинить себе волков.
По тому, каким насмешливым сделался излом его бровей, мне почудилось, что он снова прочёл мои мысли.
— Это всё, что вас интересует, мисс Лочестер? Мой возраст и моя скромная родословная?
И я, шедшая сюда за ответами, отчётливо поняла: эти ответы ровным счётом ничего не изменят. Будь он хоть оборотнем, хоть женоубийцей, хоть фомором во плоти — если он позовёт меня, я пойду за ним. Куда угодно. И могу я тогда просто верить в то, во что мне хочется верить? Если он оправдает мою веру — веру в то, что он не монстр, веру, что он никогда не причинит мне вреда, — так ли важно, что именно скрывает его прошлое?..
Но та пара секунд, которые я колебалась, прежде чем мотнуть головой, стоила мне ещё одной его усмешки.
Не надо, отчаянно и безмолвно крикнула я, отвечая его пронизывающему взгляду; должно быть, в этот миг в моих глазах отразилась почти мольба. Пожалуйста, не вынуждай меня узнавать то, чего мне не хочется знать. Да только он уже шагнул вперёд, сократив благопристойное расстояние между нами до опасной близости, и холодные пальцы коснулись моей щеки: той, что с утра достался удар, благополучно излеченной целебным настоем. Скользнули по коже, прослеживая линию скул. Замерли, придерживая моё лицо так, чтобы я не могла его отвернуть.
Я и не могла. Одно его прикосновение обездвижило меня лучше любых оков.
— Знаете, мисс Лочестер, — мягко произнёс он, — мне почему-то кажется, что вы лукавите. А я, поверьте, за свою жизнь неплохо научился понимать, когда люди лукавят.
Я промолчала. Уже не пытаясь притворяться, ведь с ним все попытки всё равно будут тщетны. И, пока его взгляд затягивал меня омутом, думала лишь, что эхо на лестнице достаточно гулкое, чтобы мы услышали чьё-то приближение, и это хорошо.
Интересно, какую кару боги готовят безнравственным особам вроде меня?..
— И что же мне с вами делать, маленькая обманщица?
Это он уже почти прошептал.
Перестать меня касаться, подумала я. Убрать руку, и отойти, и отпустить меня, пока мы снова не подошли слишком близко к грани. Ведь я получила ответ, которого так хотела. Не спросив тебя ни о чём, зато узнав его от самой себя.
Но вместо всего этого я — ужасная девчонка, прекрасно понимающая, что она играет с огнём, и получающая от этого ни с чем не сравнимое удовольствие, — почему-то снова озвучила совсем другое:
— А что вам хочется сделать?
Он улыбнулся так, что мне стало не по себе, и я зажмурилась, боясь вконец потеряться в его зрачках.
О, боги. Что же ты творишь, Ребекка?..
Я почти надеялась услышать вдали посторонние шаги. Но вместо этого ощутила — в той темноте, куда я спряталась по собственной воле, — как одна его рука обвивает мою талию, вынуждая прильнуть к его груди, пока вторая нежно скользит по моему лицу вниз: по лбу, по сомкнутым векам, по губам и подбородку, по изгибу шеи. Кончиками пальцев очерчивает ключицу, следом — уже ладонью — плечо, прикрытое коротким рукавом домашнего платья; его пальцы снова прохладные, но почему-то жгут меня даже сквозь ткань. Спускается ниже по руке — уверенно, не торопясь, без тени нетерпеливой жадности или той дрожи, которую снова чувствую я, — и, когда рукав заканчивается, позволив чужим пальцам вновь с дразнящей лёгкостью коснуться моей кожи, сердце колотится так, что я почти задыхаюсь.
Его пальцы куда лучше воды смывали ту незримую грязь, что оставил на мне утренний плен. Дойдя до выступающей косточки на моём запястье, они на миг исчезли — и в следующий легли уже на спину. Продолжили путь по ней: медленным танцем, вязью завораживающих движений, выплетая на мне узоры задумчивой, предвкушающей лаской.
Вырваться я тоже не пыталась. С ним и эти попытки были бы тщетны. Просто позволила себе тонуть в темноте, пьянящей остротой ощущений и сладкой горечью чужого запаха, застыв, не в силах двинуться с места. А его ладонь, вернувшись к шее, скользнула сквозь мои распущенные волосы, пропуская длинные пряди между пальцами; зарылась в них, и я ощутила, как он прижался щекой к моему виску.
— Лучше вам не знать о моих желаниях, мисс Лочестер, — произнёс он едва слышно. — До поры до времени, по крайней мере.
Я так и не открыла глаз.
Лишь бы он прекратил меня касаться. Лишь бы не прекращал. Лишь бы перестал держать — и лишь бы не отпускал, никогда, ни на миг.
— А если я уже знаю?
В тот миг мне казалось, что я действительно знаю. В конце концов, вариантов было не так много… даже при самом худшем раскладе. Либо то, что мужчине нужно от женщины, либо то, что хищнику нужно от жертвы.
Однако, даже не глядя на него, я услышала его усмешку.
— О, Ребекка, — его тихий смешок тронул мой висок прежде, чем то же сделали его губы — коротким поцелуем, едва ощутимее касания закатного ветра, — и его шёпот: — Поверьте… в вашу невинную светлую головку не может прийти и тень догадки, до чего я могу додуматься, глядя на вас.
Я ощутила, как он ослабляет объятие, а также начало движения, которым он хотел меня отстранить, — и, не позволяя этого, теснее прижалась к нему, пряча лицо у него на груди, подушечками пальцев впиваясь в его предплечья. Упрямым, отчаянным, почти неосознанным жестом, каким ребёнок цепляется за любимую игрушку, когда её пытаются отобрать.
На пару мгновений это заставило его замереть. Следом я услышала вздох, с которым одна его рука вновь сжалась на моей талии, а другая огладила мои волосы — с трепетной, бережной сдержанностью.
Не хочу. Не хочу отстраняться, не хочу уходить, не хочу его отпускать. Не хочу возвращаться к глупым условностям, мрачным тайнам и сложным выборам, которых не существует, пока меня касаются его пальцы. Хочу дальше греться тёмным теплом, растворявшим все мои страхи; хочу быть рядом с ним, так близко, как только возможно. Я не знаю о нём почти ничего, но он знает обо мне то, чего и я сама не знаю. Он один понимает, что я есть на самом деле, и принимает — всю, целиком, со всеми мыслями и безумствами, всей безрассудностью и неосторожностью, которыми он не пользуется, хотя мог бы воспользоваться так легко. И я сама не знала, что в нём влечёт меня больше: эта его проницательность или то, что он свято следует тому сонету Шекспира, что когда-то вынудил меня читать.
Близость опасности так заманчива… до тех пор, пока эта опасность из близкой не становится непосредственной.
— Если не ошибаюсь, скоро возвращается лорд Томас, — перебирая мои волосы, молвил мистер Форбиден. В негромком голосе скользнули раздумье и странная печаль. — Полагаю, он захочет, чтобы вы положили конец вашему маленькому обручальному спектаклю, сказав ему окончательное и твёрдое «да». Или окончательное и твёрдое «нет», но этого он уже вряд ли захочет.
Эти слова заставили меня почти вздрогнуть. И вспомнив и о Томе, и о нашей мнимой помолвке, и о мире, оставшемся за пределами маленького тёмного мирка, куда я убежала, в котором грелась сейчас.
О том мире, где недостаточно было просто закрыть глаза, чтобы все твои проблемы исчезли.
— Да, — глухо проговорила я. — Захочет.
— И вы уже решили, что ему скажете?
Я промолчала. Лишь глубже зарылась лицом в его сюртук.
Том, Томми… что ты будешь делать, когда узнаешь правду? Когда поймёшь, что я не могу дать тебе того, чего ты жаждешь, но готова пойти за человеком, с которым едва знакома? Что не хочу быть твоей женой — женой того, с кем дружна с детства, — однако останусь с хозяином Хепберн-парка, даже если он окажется тем, кем я думаю? Если даже я сама понимаю, что это сущее безумство, и безумство, которое причинит тебе боль…
Что буду делать я, если ты всё же осуществишь то, чего я боюсь?
Ладонь на моих волосах дрогнула и застыла. Медленно спустилась ниже, замерев на шее, прижав мягкие каштановые пряди к коже.
— Думаю, наши встречи стоит прекратить, — сказал мистер Форбиден потом.
Так тихо и спокойно, что мне разом стало холодно.
Я знала, что он прав. Я сама думала о том же. В конце концов, завтра должна была приехать Рэйчел. Не говоря уже о том, что с каждым днём я всё больше теряю голову, и даже его выдержка не может быть бесконечной.
Но, помимо всего прочего, завтра наступало полнолуние.
И поэтому я всё-таки спросила, не поднимая головы:
— Почему?
— Я слышал, завтра приезжает ваша подруга. Полагаю, с ней вам будет не до одиноких прогулок.
— Вы могли бы нанести нам визит. После того, что случилось сегодня, вы будете в Грейфилде желанным…
— Ребекка, — его голос прозвучал безрадостно и мягко, как выдох; в нём скользнула странная, такая непривычная для него обречённость. — Вы прекрасно понимаете, что всё не может просто продолжаться, как есть.
Я смолкла, впервые ощутив, как холоден ветер, овевавший вершину башни, на которой мы стояли.
— Вы должны принять решение, готовы ли вы связать свою жизнь с лордом Томасом. Или готовы ли ему отказать. Вдали от меня ваш ум будет более трезвым.
Я хотела ответить — хоть что-нибудь, — но слова застряли в сжавшемся, внезапно переставшем подчиняться горле. И, прекрасно понимая его безжалостную и неоспоримую правоту, наконец позволила взять себя за плечи и отстранить. Теперь — безропотно.
Однако всё же нашла в себе силы поднять голову и хрипло спросить, пока он не успел разжать пальцы:
— А если моим ответом ему окажется «нет»?
Его глаза остались спокойны. Лишь ресницы чуть дрогнули, а зрачки сузились, пульсируя в разноцветной, выцветшей в сгустившихся сумерках глубине.
— Полагаю, тогда вам не избежать нового разговора со мной, — сказал он бесстрастно. — И отнюдь не о Шекспире.
А после, отпустив меня, легонько подтолкнул к лестнице, внизу которой ждали леденящие стены Хепберн-парка, семья, жених, тёмные тайны и весь реальный мир.