Глава третья
— Рекомендую сегодняшнее фирменное блюдо, — сказал Пуци Ганфштенгль, глядя на меня поверх меню. — Свиной желудок, Pfälzer. Бесподобное деревенское блюдо. Желудок нашпиговывают свининой, луком и картошкой и несколько часов варят на пару, на маленьком огне.
— Как-нибудь в другой раз, — сказал я.
Мы сидели в ресторане в задней части гостиницы, самом просторном из двух гостиничных ресторанов, по словам Пуци. Помещение было почти тридцати метров в длину и десяти в ширину, стены украшены мраморными пилястрами и мраморными же медальонами. В зале было полно откормленных немцев и сытых иностранцев — и те и другие тихо и почтенно беседовали. Официанты сновали по толстому ковру так плавно, что казалось, будто они катятся на роликах.
— Тогда, может, Finkenwerder — камбалу? — предложил Пуци. — В это время года она просто бесподобная — мелкая, нежная, сочная. За уши не оттащишь. Ее жарят на сливочном масле — кладут совсем чуть-чуть и добавляют бекон, затем посыпают кусочками поджаренного бекона.
— А говядина у них есть? — спросил я.
Он заглянул в меню.
— Мясо с кислой капустой. И антрекоты.
— Антрекот годится. Нельзя еще картошку и салат?
— Картошку в каком виде предпочитаете? Отварную с маслом? Или Kartoffelpuffer — картофельные блинчики?
— Жареную.
Он кивнул.
— Bratkartoffeln. А вам, мисс Тернер?
— Наверно, камбалу, — сказала она. — И белую спаржу под голландским соусом.
Он снова кивнул.
— А я возьму Pfälzer Saumagen.
Подошел официант и принял заказ. Пуци заказал себе еще кружку пива. Мисс Тернер попросила бокал рислинга, а я — еще стакан воды.
Когда официант ушел, я обратился к Пуци.
— Мне нужен список людей, которые знали о поездке Гитлера в Берлин.
— Разумеется. Список при мне. — Он полез во внутренний карман пиджака, достал небольшой сложенный листок и протянул мне.
Я развернул его. На нем от руки, в алфавитном порядке были обозначены четкими прописными буквами следующие фамилии:
Эрнст Ганфштенгль
Капитан Герман Геринг
Рудольф Гесс
Эмиль Морис
Фридрих Нордструм
Капитан Эрнст Рём
Альфред Розенберг
Гуннар Зонтаг
— Каждый из них, — добавил Пуци, — поклялся хранить все в тайне.
Я передал листок мисс Тернер.
— Кто из вас приезжал в Берлин вместе с Гитлером?
— Я и Эмиль Морис, шофер господина Гитлера. Еще Гуннар Зонтаг. Помощник господина Гесса.
— А кто такой Гесс?
— Личный секретарь господина Гитлера.
— А кто эти остальные?
— Капитан Геринг возглавляет атлетическую секцию партии. Фридрих Нордструм — его помощник. Альфред Розенберг — наш пресс-секретарь.
— А капитан Рём?
— Он по связям с армией.
— Ладно. Покушение произошло во вторник, так?
— Да, во вторник восьмого числа. Около четверти шестого вечера.
— А когда договорились о встрече?
— В предыдущую пятницу.
— Значит, все эти люди знали о предстоящей встрече с прошлой пятницы.
— Да.
— Когда вы уехали из Мюнхена?
— В воскресенье около полудня.
— Где-нибудь останавливались по дороге в Берлин?
— В Байрейте на ночь. В небольшом городишке в полутораста километрах от Мюнхена.
— Вы останавливались в гостинице?
— Да, то есть мы — я, Эмиль и Гуннар. Господин Гитлер остановился в доме у Вагнеров. У Козимы Вагнер, вдовы композитора, и ее сына Зигфрида.
— Надо будет и с ними побеседовать.
— Зачем?
— Нужно поговорить со всеми, кто мог знать о встрече Гитлера в Берлине.
— Но, Фил…
— Извините, Пуци. Побеседовать с ними просто необходимо.
Он кивнул.
— Ладно. Мы остановимся в Байрейте по дороге в Мюнхен.
— Договорились. Когда вы и все остальные уехали из Байрейта?
— В понедельник рано утром. Мы заехали за господином Гитлером примерно в половине восьмого.
— И когда прибыли в Берлин?
— В тот же вечер. Около восьми.
— По дороге останавливались?
— Только чтобы поесть и дозаправиться.
— А в Берлине где остановились?
— В «Кайзерхофе». Очень хорошая гостиница.
— И чем занимались после приезда?
— Поужинали, довольно поздно, и отправились спать.
— Кто-нибудь из вас выходил из гостиницы?
— Насколько я знаю, нет. Мы здорово устали. Лично я отправился в постель сразу после ужина.
— Гитлер поехал в парк во вторник?
— Да.
— А когда вы вернулись в Мюнхен?
— Мы уехали в среду утром. Эмиль гнал без остановок. Так что приехали в четверг утром.
Я кивнул на листок. Мисс Тернер положила его на стол.
— У этих людей есть в Берлине друзья или родственники?
— Не могу сказать.
— Узнать можете?
— Могу позвонить Гессу. Он должен знать. Хотя постойте. У Гуннара здесь живет подружка. Англичанка. — Он улыбнулся мисс Тернер, еще одной англичанке, и повернулся ко мне. — Не знаю, как ее зовут, но Морис при нем все время подтрунивал над нею. Похоже, Гуннар влюблен в нее по уши.
— Как ее зовут?
— Гесс должен знать.
— Эти люди будут в Мюнхене, когда мы туда приедем?
— По правде говоря, — сказал Пуци, — Рём сейчас в Берлине. Хотите с ним поговорить?
— Да.
— Если смогу, я устрою вам встречу.
— И нам надо бы еще переговорить с человеком, с которым Гитлер встречался в парке.
Пуци поджал губы.
— Встреча была конспиративная.
— Все равно нужно с ним поговорить.
— Уверяю, Фил, этот человек никак не связан с покушением. Он не может быть замешан в этом деле.
— Возможно. Но он мог кому-нибудь проговориться о встрече.
Пуци глубоко вздохнул, медленно выдохнул. И кивнул.
— Хорошо. Попрошу господина Гесса узнать у господина Гитлера. Но имени без его разрешения я, разумеется, назвать не могу.
— Идет. И передайте господину Гессу, что, если мы не узнаем этого имени, нам нет смысла оставаться в Германии.
На лице Пуци появилось удивленное выражение.
— Что вы хотите этим сказать?
— А то, что, если нам не назовут имени второго участника встречи, мы с мисс Тернер возвращаемся в Англию.
Его широкое лицо мигом осунулось, как будто я только что отнял у него бейсбольную перчатку и заявил, что он выбывает из финальной игры.
— Вы что, откажетесь от расследования, Фил?
Он перевел взгляд с меня на мисс Тернер, а с нее обратно на меня. И снова глубоко вздохнул.
— Хорошо, — печально промолвил он. — Я все передам Гессу.
Когда принесли еду, Пуци повеселел. У меня создалось впечатление, что стоило ему только увидеть еду, как настроение его тут же поднималось.
Тарелки были заполнены доверху. Мой антрекот был величиной с машину и почти такой же сочный.
Заказав себе еще кружку пива, Пуци рассказал нам, как он в первый раз слушал речь Гитлера.
— С виду в нем не было ничего особенного. Вроде как простой официант из привокзальной забегаловки, понимаете? Но когда он вышел на трибуну и начал говорить, то произвел неизгладимое впечатление. Сначала он говорил тихо, настолько тихо, что приходилось напрягать слух. Люди, сидя в креслах, наклонялись вперед.
Пуци взглянул на мисс Тернер, словно желая убедиться, что она слушает или что она хотя бы все еще на месте.
— Затем, завладев вниманием аудитории, он заговорил громче, с нарастающим пылом. Он задал перцу националистам. Потом социалистам. Затем взялся за Кайзеровскую и Веймарскую республики, которые отдали Германию на милость союзникам. Дальше принялся за марксистов. Разгромил в пух и прах тех, кто нажился на войне. Он был в ударе! Огонь!
Пуци хлебнул пива.
— А когда он закончил, все присутствующие закричали и затопали ногами. Потрясающее выступление! Даже больше! Фил, господин Гитлер — гений. Он — живое воплощение всего немецкого народа, немецкой истории и традиций. Полнейшее их олицетворение. Когда он говорит, кажется, он сам и есть Германия.
Пуци перевел взгляд с мисс Тернер на меня.
— Сегодня многие немцы потеряли надежду и веру. Наши лучшие парни полегли на полях войны. А после почти столько же умерло от испанки. К тому же по Версальскому договору мы потеряли мир. А тут еще, сами видите, эта жуткая инфляция. Деньги, которые люди копили всю жизнь, пропали в одночасье. Народ голодает. Дети таскают еду с помоек. Здесь, в Берлине, порядочные женщины вынуждены заниматься проституцией. — Он покачал большой головой. — Горькое время.
Еще один глоток пива.
— Для немецкого народа господин Гитлер олицетворяет перемены, надежды. Когда люди его слушают, они верят, что Германия возродится. Что они — выживут. Люди воодушевляются. Поверьте, они любят его. Обожают.
— И все же кое-кто, похоже, его недолюбливает, — заметила мисс Тернер.
Пуци, вооружившись ножом с вилкой, занялся было свиным желудком. Но тут же поднял на нее глаза.
— Простите?
— Тот, кто в него стрелял, — уточнил я.
— Да, — согласился он. И кивнул, не выпуская нож с вилкой из рук.
— Да-да. Верно говорю, это все большевики. Красные. Гитлер для них что бельмо на глазу, понятно? С каждым днем в нацистскую партию вступает все больше рабочих.
— Если это большевики, — заметил я, — то как они узнали о поездке Гитлера в Берлине?
Пуци снова кивнул. И положил нож с вилкой на тарелку, как будто вмиг лишился аппетита.
— Да, — печально сказал он. — Похоже, в партии завелся предатель. — Он повернулся к мисс Тернер. — Кто-то из этого списка.
Когда мы вышли из ресторана, дождь все еще шел, правда, теперь он только моросил. Через улицу, напротив гостиницы мы взяли такси и отправились в Тиргартен через огромные каменные ворота высотой в четыре-пять этажей, выглядевшие так, будто их перенесли сюда прямиком из Древней Греции.
— Бранденбургские ворота, — пояснил Пуци. — А вон там, немного правее, Рейхстаг, где заседает немецкий парламент. Построен в тысяча восемьсот девяносто четвертом.
Тиргартенский парк оказался большим, по обе стороны от нас громоздились купы темных деревьев, простирались мокрые лужайки, которые, казалось, тянулись на целые километры. Мы вышли к огромной круглой площадке с высоким фонтаном посередине — от нее в разные стороны расходились дорожки.
— Фонтан «Гроссер Штерн», — сообщил Пуци. — Сооружен в тысяча девятьсот четвертом.
Такси объехало фонтан и направилось по узкой дорожке в юго-западном направлении.
— Фазанерие аллее, — заметил Пуци. — Фазанья аллея. Скоро будем на месте. Такси свернуло направо и остановилось. Я выбрался из машины и подал руку мисс Тернер. Она оперлась на нее, вышла из такси и раскрыла зонтик. Пуци отсчитал водителю сто тысяч марок.
У каждого из нас был зонтик. Мисс Тернер сунула свою сумочку под мышку, и мы двинулись вперед по тропинке. Под свинцовым небом. В промозглую изморось.
— Эта дорожка ведет к зоопарку, — сказал Пуци. — Он один из лучших в мире. Там содержат тринадцать тысяч разных животных, причем многих из них нет ни в одном другом зоопарке.
Возможно, так оно и было, но посетителей, идущих в зоопарк или возвращающихся оттуда, было маловато. Парочка пожилых женщин в потрепанных плащах, прикрывших головы платками. Старик в драном пальто, который прошел мимо, шаркая ногами и бормоча что-то себе под нос. Троица юношей в матросских костюмах с большими черными бантами на шее, сгрудившаяся под одним зонтиком, который держал юноша посередине. Когда мы проходили мимо, они уставились на нас, широко улыбаясь и подталкивая друг друга.
— «Голубые», — пояснил Пуци и нахмурился. — Продажные гомики. В городе таких тысячи.
Мы миновали деревянную скамейку, на которой лежал огромный промокший газетный сверток. С одного конца из свертка торчала пара ног в дешевых кожаных башмаках.
Я взглянул на Пуци.
Тот печально покачал головой.
— Трудное сейчас время.
Мы подошли к узкому каменному мостику. Пуци остановился, я и мисс Тернер последовали его примеру.
— Мост Лихтенштейн, — пояснил он. И кивнул на лениво струившуюся под ним темную воду. — А это канал Ландвер. В девятнадцатом как раз здесь застрелили Розу Люксембург. Тело сбросили в канал. Нашли только через четыре месяца.
— Кто такая Роза Люксембург? — спросил я.
— Одна из руководителей «спартаковцев», большевиков, пытавшихся свергнуть правительство. Тогда были трудные времена, Фил. Общество бурлило. Порой казалось, что красные захватили всю Германию. Одно время они даже заправляли в Берлине.
— Кто ее застрелил? — спросила мисс Тернер.
— Лейтенант из «Freikorps», его звали Фогель.
— «Freikorps»? — спросил я.
— После заключения Версальского договора немецкую армию разделили. «Freikorps» состояли из бойцов, объединившихся для борьбы с коммунистами.
— Что случилось с лейтенантом Фогелем? — поинтересовалась мисс Тернер.
— Его осудили, но он бежал в Голландию.
— А мы-то что здесь делаем, Пуци? — спросил я.
Он как будто удивился.
— Как же так, Фил, а я думал, вы человек сообразительный. Отсюда, с этого моста, и стреляли в господина Гитлера.