Когда я подъехала к дому, стрелка часов еще не дошла до половины одиннадцатого, но машина Глена уже стояла у обочины. Я быстро выскочила из машины, чувствуя, что меня вот-вот стошнит, в ушах стояли слова Евы: «Если я умру, ты будешь свободна».

Дверь открылась, и на крыльце меня встретил Глен. Пытаясь унять страх, я спросила:

– Ты уже дома? Почему так рано? С Евой все в порядке?

– Ева отдыхает на кушетке. Она выглядела очень усталой, когда я уезжал утром на работу. Сегодня у меня мало дел, и я решил немного продлить обеденный перерыв. А ты что делаешь здесь?

– Я поеду на Эдисто чуть попозже, но мистер Бофейн сказал, что я могу не приходить утром на работу, когда узнал, что я собираюсь в библиотеку, чтобы вернуть туда просроченную книгу и взять новые для его тети.

Облегченно вздохнув, я опустилась на качели, висящие на крыльце.

– Думаю, это естественно, что беременность отнимает много энергии.

– Именно это и говорит ее доктор.

Я посмотрела на Глена, стараясь не выказывать своего удивления.

– Доктор?

– Я сам позвонил доктору Уайз. Просто хотел удостовериться, что мне не стоит везти туда Еву.

Я закусила губу, чтобы не выболтать лишнего. В конце концов, это личное дело Евы. Это ведь она ждет ребенка, а не я.

Между тем Глен продолжал:

– Доктор попросила измерить Еве температуру, и она оказалась нормальной.

Глен сел рядом со мной и принялся потирать пальцами бедро.

– Не знаю, смогу ли вынести все девять месяцев этого кошмара.

Я внимательно изучала его лицо и все еще видела того мальчика, в которого я влюбилась много лет назад. Но все же изменения были заметны. Казалось, линия подбородка потеряла прежнюю четкость, и нос не был таким прямым, а волосы потемнели. Я отпрянула, охваченная непонятым беспокойством, так как вдруг поняла, что невольно сравниваю его с Финном.

– С тобой все в порядке?

Внимание Глена лишь усилило мое волнение.

– Со мной все прекрасно. – Я постаралась улыбнуться как можно естественнее. – Ты же счастлив, что у вас будет ребенок, правда?

Он с уверенностью кивнул:

– Да. Я надеюсь, что…

Перед глазами вдруг возник образ Хелены, лежащей в одиночестве в своем доме у реки, но почему-то вместо ее лица я увидела свое собственное.

Я прервала Глена, не желая слушать то, что он собирался мне сказать, так как была уверена, что это заведет меня в тот же самый тупик, в который я раз за разом возвращалась все эти годы.

– Я знаю, как сильно Ева хочет этого ребенка. А когда ребенок желанный, что может быть лучше для маленького человека, чтобы начать жизнь?

– Я все еще люблю тебя…

Я подняла руку, прерывая его.

– Не надо. Не говори так. У вас с Евой своя жизнь, а я еще ищу свой путь.

Он протянул руку и убрал за ухо прядку волос, упавшую мне на щеку. Мне так хотелось прижаться к нему, чтобы он забрал всю мою боль, как будто я все еще была подростком, подстерегающим его, когда он приезжал к нам, чтобы пригласить Еву на свидание. Один быстрый поцелуй – и этого хватало, чтобы быть счастливой до следующей встречи. Мне и теперь казалось, что я все еще жду этих встреч, но впервые в жизни я не могла разобраться в своих чувствах.

Я соскочила с качелей.

– Надеюсь, мама уже оделась и готова к выходу? Я ей звонила, чтобы сообщить, что отвезу ее в библиотеку.

Глен посмотрел на меня с удивлением.

– Она, как всегда, на диванчике, смотрит телевизор. Вот уж не думал, что она так любит чтение.

Я направилась к двери, стараясь шагать бесшумно, чтобы не разбудить Еву.

– Представь себе, любила, когда был жив отец. Когда она оказалась одна с двумя детьми на руках, ей стало сложнее находить время для чтения. Вообще-то в библиотеке есть и журналы – все лучше, чем сидеть целыми днями перед телевизором.

На его лице вдруг появилась широкая улыбка.

– Что в этом смешного?

– Помнишь тот случай, когда ты стащила телевизор у мистера Грунда, чтобы вы с Евой смогли посмотреть первые серии «Секретных материалов»?

– Вовсе я его и не стащила, а просто позаимствовала на время. Наш тогда сломался, а Ева не хотела пропустить начало сериала. И мне бы удалось выйти сухой из воды, если бы Ева не задержалась, пытаясь обчистить их холодильник.

– Признайся, это ты спровоцировала ее на грабеж холодильника. Помнится, она хотела уйти сразу же после того, как вы поставили телевизор назад на тумбочку.

Мне стоило больших усилий не рассмеяться. Тогда мать вся позеленела от негодования, но не потому, что я без спросу взяла чужой телевизор, а потому, что снова вовлекла Еву в одну из своих безумных выходок и заставила ее вести себя недостойно.

– Ну да, но она вовсе не должна была это делать только потому, что я так сказала.

Глен откинулся на спинку качелей и положил на нее левую руку. Золотое обручальное кольцо на его пальце вспыхнуло на солнце.

– Ты для нее всегда была как свет в окошке. Она просто не могла тебе отказать.

Только я собиралась спросить его, что он имел в виду, как из двери выплыла мать.

– Ну как, ты готова ехать? Я прождала тебя все утро.

Я смотрела на мать, которая когда-то тщательно следила за своим внешним видом, и гадала, когда же она начала носить туфли на низком каблуке и считать, что в общественные места прилично отправиться в домашнем платье. Слава богу, волосы ее были вымыты и тщательно уложены, а губы накрашены помадой – того же самого кораллового оттенка, которым она пользовалась всегда, сколько я себя помню.

Она бросила взгляд за мою спину, и ее лицо оживилось, когда она увидела стоящий у обочины «Вольво».

– Будет так приятно снова прокатиться в новой машине.

Я попрощалась с Гленом, открыла дверь для матери и забралась на водительское сиденье.

– Знаю, что это не ближний свет, но мы поедем в библиотеку в Маунт-Плезант. Книга, которую мне надо сдать, именно оттуда.

Она просто кивнула в ответ, сжимая сумочку, лежащую на коленях, точь-в-точь как это делала я, когда приходилось добираться на работу на автобусе. Ее руки были такие же, как у Хелены, – с опухшими суставами и скрюченными пальцами, и у меня невольно закралась мысль, что, возможно, люди, которым всю жизнь приходится подавлять свои чувства, на старости лет непременно страдают от артрита.

Я взглянула на заднее сиденье, куда бросила «Искусство оригами», и вспомнила, что забыла спросить Хелену, хотела ли она, чтобы я сдала эту книгу в библиотеку. В любом случае мне все равно надо было туда наведаться, чтобы найти какие-нибудь путеводители или альбомы с видами Венгрии. Мне хотелось получить лучшее представление о стране, о которой еще месяц назад я почти ничего не знала. Надо было также найти какие-нибудь книги, чтобы почитать их Хелене, и я уже знала, что именно стоит искать.

Во время поисков нот по всему дому я случайно наткнулась на тайники с сокровищами – целой кипой зачитанных до дыр исторических любовных романов. Они были тщательно запрятаны за фолиантами с произведениями классиков, а также под нотами в соломенных корзинках Бернадетт. Сначала я подумала, что они принадлежали Бернадетт, пока не заметила на внутренней стороне обложки одного из романов инициалы HS, выведенные карандашом. Я от души расхохоталась, представив Хелену, тайком поглощающую любовные романы и прячущую их от сестры. Я вспомнила по-спартански обставленную спальню Бернадетт, попыталась представить человека, который мог бы жить в такой обстановке, и невольно почувствовала нечто похожее на сочувствие к Хелене.

Я взглянула на мать, поняв вдруг, что уже давно не видела ее при ярком солнечном свете. Едва заметные линии вокруг глаз теперь превратились в ярко выраженные морщинки, хотя подбородок и шея еще сохраняли четкие очертания. Если бы она по настоянию семьи вышла замуж за человека своего круга, а не за моего отца – скромного ловца креветок с Эдисто, то могла бы лучше за собой следить, могла бы позволить себе услуги визажиста и регулярные косметические процедуры. Казалось, даже синева ее глаз поблекла, словно все краски исчезли с лица вместе с украденными мечтами.

Я снова принялась смотреть на дорогу, стараясь отвлечься от невеселых мыслей.

– Ты знаешь, а я рада, что нам предстоит долгая поездка, мама. Мы так мало времени проводим вместе с тех пор, как я стала работать у мисс Жарка.

Она холодно улыбнулась, а затем снова погрузилась в одной ей ведомые мысли. Наконец она произнесла:

– Ты же знаешь, Элеонор, я не хотела, чтобы ты соглашалась на эту работу.

– Я, конечно, знаю, что тебя что-то насторожило из-за каких-то статеек в газете. Да еще и все эти сплетни твоей старой подруги, которой сейчас просто одиноко, ведь ее дети разъехались из дома, вот ей и хочется почесать языком. На самом деле там все в порядке.

– Знаю, но не забывай, что я много лет была знакома с сестрами Жарка. Эти две дамы всегда отличались большими странностями.

– Мама, пойми, они же родом из другой страны. Они просто другие, а вовсе не странные. Даже в детстве я понимала разницу. – Я говорила и не верила собственным ушам – неужели я защищаю Хелену? Может, стоит рассказать старухе, чтобы подняться в ее глазах? Да нет, не стоит, ведь ей нет никакого дела до мнения окружающих.

– Как-то мне даже пришлось помогать им с уборкой дома. Я тебе разве об этом не рассказывала?

Я резко обернулась и посмотрела на мать.

– Впервые слышу.

Она еще крепче сжала сумочку.

– Это было давным-давно, когда отец был еще жив. Нам нужны были деньги. Когда отец продал вторую лодку, я надеялась, что эти деньги пойдут на хозяйственные нужды. Но вместо этого он купил тебе пианино. – Мать махнула рукой. – Я вовсе не виню в этом ни тебя, ни его. В любом случае у всех рыбаков на острове дела шли из рук вон плохо. А Еве нужны были новые костюмы для двух больших конкурсов красоты, которые планировались на весну, да и тебе надо было купить новые туфли в школу, не говоря уже о рождественских подарках. Сестры Жарка устраивали свою обычную рождественскую вечеринку, как делали каждый год, и искали людей, кто бы согласился помочь убраться в доме до и после празднества. Они предлагали хорошие деньги, но я никому об этом не сказала, кроме твоего отца. – Она наклонилась ближе ко мне. – И пожалуйста, не говори об этом Еве.

Я закатила глаза.

– Значит, мне можно знать, что ты подрабатывала уборщицей у кого-то в доме, а Еве нельзя?

Ее подбородок слегка задрожал.

– Ева такая хрупкая, что всегда приходится щадить ее чувства. В отличие от тебя… – Она пожала плечами. – Даже в самом раннем детстве ты могла сама о себе позаботиться. Окружающий мир не имел для тебя никакого значения, пока у тебя были твоя музыка и отец. Именно это и давало тебе эмоциональную стабильность, в то время как красота Евы и ее таланты не избавляли твою сестру от ранимости. Вот поэтому я и уделяла ей такое большое внимание. Кому-то надо было уравнять счет в вашей игре.

Мне пришлось сосредоточиться на дороге, чтобы во что-нибудь не врезаться. Если она всегда так думала, то почему соизволила сказать мне об этом только сейчас? Может быть, такие признания делаются, только когда матери стареют? Теперь она видела в детях взрослых людей, которым можно доверять и делиться сокровенным, каким бы болезненным и неприглядным оно ни было. Как будто, повзрослев, я внезапно перестала быть ее дочерью. Я опустила глаза на вцепившиеся в руль руки – костяшки побелели от накопившихся гнева и обиды, которые вдруг всплыли, словно я слишком долго находилась под водой и легкие мои разрывались, пытаясь удержать находящийся в них воздух. «А после смерти папы? Кто должен был оберегать меня?»

Мне вовсе не хотелось ворошить прошлое, которое все равно нельзя изменить, поэтому я попыталась перевести разговор в более безопасное русло.

– Почему-то ты не упомянула, что работала у сестер Жарка, когда я рассказала о том, что собираюсь принять предложение своего начальника.

Мать с недовольным видом поджала губы.

– Разумеется, я умолчала об этом. Этот эпизод из моей жизни был и остается слишком унизительным. Я просто сообщаю тебе об этом сейчас, чтобы объяснить, почему считаю, что в этом доме далеко не все в порядке и что тебе следует быть осторожней.

– Ну, допустим, ты ничего нового мне не сказала. Да, сестры Жарка не похожи на других, что вполне понятно, потому что они родом из другой страны.

Она покачала головой, сдвигая брови.

– Да там вообще все очень странно. Эти картины на стенах, вечно задвинутые шторы на окнах. Картины, конечно, хороши – старинные и, наверное, немало стоят. В семье нас учили разбираться в живописи, поэтому уж я-то могу распознать с первого взгляда настоящие произведения искусства.

– Они привезли их со своей родины – из Венгрии. Все люди забирают с собой все ценное, когда переезжают куда-то. В этом нет ничего удивительного.

– Мне поначалу тоже так казалось, пока у меня не произошел разговор со старшей из двух сестер – мисс Хеленой. Я увидела старую фотографию, изображавшую ее с мисс Бернадетт и старшей сестрой, которая к тому времени уже умерла, и сказала ей, что они напоминают мне сестер Габор. Они тоже были венгерского происхождения и здесь, в Штатах, все стали кинозвездами. Но мисс Хелена затрясла головой и впала в гнев, заявив, что они с Бернадетт, в отличие от этих ловких сестриц, не подцепили богатых мужей, чтобы выбраться сюда из Венгрии, воспитывались в гораздо более скромных условиях и вынуждены были много трудиться, чтобы зарабатывать на жизнь.

– Ну это тоже вполне понятно, – сказала я, поворачивая на Анна-Кнэпп-бульвар.

Я чувствовала, что мать сверлит взглядом мою спину, и мне не надо было даже оборачиваться, чтобы понять, как она разочарована полным отсутствием у меня проницательности.

– Как раз непонятно – если они происходят не из состоятельной семьи, откуда у них взялись все эти дорогие произведения искусства?

Я въехала на парковку у здания библиотеки, но некоторое время сидела в машине с включенным мотором, пытаясь понять, почему же я была так раздражена, словно слова матери открыли шкатулку с секретом и выпустили наружу мои собственные неосознанные подозрения и сомнения.

– Три сестры записали альбом с песнями. Может быть, этому они обязаны своим состоянием?

Мать со щелчком отстегнула пояс безопасности.

– Я помню эту историю. Бернадетт без конца проигрывала этот альбом на граммофоне, пока Хелена не отобрала у нее пластинку. Я сказала им, что не знала, что они так знамениты, а они ответили, что вовсе не были известными певицами и записали всего лишь один альбом. Уверена, что тогда в шоу-бизнесе была совсем другая ситуация, чем сейчас, и едва ли возможно было жить безбедно, записав всего лишь один альбом.

– Ну они могли получить картины в наследство от какого-нибудь богатого родственника, или же эти холсты просто не представляют никакой ценности, – сказала я, выключая зажигание и открывая дверь. – Хелена так и не собралась их оценить. Может быть, понимает, что они на самом деле далеко не так ценны, но слишком горда, чтобы это признать?

Мама обхватила себя руками и поежилась, словно ее бил озноб.

– И потом, в Хелене было нечто такое, что вызывало у меня отторжение. Она явно что-то скрывает. Всегда старалась опекать младшую сестру, которая была такой хрупкой и болезненной. Как Одри Хепберн, которой так и не удалось восстановить здоровье после того, как она чуть не умерла от голода во время войны. Я недавно смотрела сюжет о ней по каналу «Биографии», – многозначительно сказала мать, кивая, чтобы придать своим словам больше веса. – И все же мне очень нравилось слушать, когда она играла на рояле. Твой отец утверждал, что в этом деле с тобой никто не сравнится, но, мне кажется, она превзошла даже тебя.

Я сглотнула, чтобы не реагировать на скрытую попытку задеть меня.

– Ты о ком говоришь? О Бернадетт?

– Нет, конечно. О Хелене. Даже я могла сказать, что ее исполнение – это что-то особенное. Полагаю, сейчас она уже не играет? Уже тогда, во время того рождественского праздника, она жаловалась, как больно ей касаться клавиш. Ее пальцы были поражены артритом.

Я откинулась на спинку сиденья, вспоминая шишковатые пальцы Хелены и думая, что, вероятно, она бросила играть на рояле не по своей воле, а из-за поразившего ее недуга. Мне стало немного стыдно оттого, что я так неохотно соглашалась играть для нее. Это было так эгоистично с моей стороны. Даже в последние месяцы жизни Бернадетт в доме не звучали звуки рояля. Дом, не наполненный музыкой, – это смерть для музыканта. Я крепко зажмурилась, а мой внутренний голос кричал: Да, это действительно смерть.

Внезапно осознав, что мать продолжает говорить, я сосредоточилась на ее словах.

– Вчера я снова наткнулась на миссис Рид в магазине товаров для рукоделия, когда выбирала бисер для Евы. Когда я упомянула, что ты работаешь у Хелены Жарка, она рассказала кое-что, что вычитала в местной газете. Оказывается, вскрытие трупа Бернадетт так и не было проведено. А ведь всем известно, что, когда человек умирает дома, всегда проводится вскрытие. Миссис Рид сказала, что отец твоего мистера Бофейна был на короткой ноге с главным судмедэкспертом округа Чарльстон, и вполне может быть, что этот самый эксперт и оказал семье услугу. Мне очень не нравится, что ты общаешься с этими людьми, Элеонор. О человеке судят по компании, которую он водит.

– Что ты хочешь всем этим сказать и почему сообщаешь мне эти сплетни только сейчас?

Она вжала подбородок в шею, пытаясь изобразить обиду.

– Я же говорила тебе, когда ты только согласилась принять это предложение, что в этом доме творится что-то непонятное. Я ограничилась этим, потому что понимала, ты не готова меня слушать. Может быть, ты и сейчас все еще не готова. Но я твоя мать и не могу поступиться своими обязанностями, поэтому и говорю тебе, что думаю по этому поводу.

Я старалась дышать медленно, чтобы сдержать охвативший меня гнев.

– Бернадетт Жарка было восемьдесят восемь лет, мама. Нет ничего необычного в том, что в столь преклонном возрасте люди умирают.

– Я знаю. И тем не менее в этом случае много странностей. И этот мистер Бофейн – он вроде бы из хорошей семьи, и эта маленькая девочка, его дочка, просто очаровательна, но вокруг его развода было столько скандала… Какие-то неприятные подробности, связанные с его женой…

– Неужели, мама? А ты что, знакома с его бывшей женой?

– Разумеется, нет. Не хочу повторять всякие сплетни, но кузен миссис Рид – зубной врач, и все трое из этой семьи – его пациенты. Повторяю, я вовсе не слушаю пустую болтовню, но ведь ты тесно общаешься с этими людьми, поэтому я и подумала, что тебе следует об этом знать.

Я смотрела на нее, разрываясь между желанием узнать новые подробности о семье Финна и необходимостью пресечь ненужные сплетни. В любом случае лишняя информация из источников матери не помешает.

– Я с ней виделась только один раз, поэтому мне сложно делать какие-либо выводы.

– Понимаешь, обстоятельства их развода были очень подозрительными.

Не устояв перед искушением, я все же задала вопрос:

– Что значит «подозрительными»?

– А тебя разве не удивляет, что ребенок остался с отцом, а не с матерью? Такого никогда не происходит, если только не имеются доказательства, что отец выполняет родительские обязанности лучше.

– Мама, не думаю, что нам стоит это обсуждать.

– У малышки серьезное заболевание – рак крови, и мать не смогла с этим справиться. Она спуталась с другим мужчиной и на время уехала из страны, а вернулась только тогда, когда стало ясно, что девочка – Джиджи, кажется? – выживет.

– Действительно, у нее лейкемия, – тихо сказала я.

– Ну, по моему впечатлению от единственной встречи с ней, теперь с девочкой все в порядке, несмотря на прошлую трагедию.

– Да, – сказала я, вышла из машины и открыла заднюю дверь для матери. – Она – чудесный ребенок, и в этом огромная заслуга ее отца. Думаю, он просто горы готов свернуть ради нее. Видела бы ты ее комнату – именно о такой я мечтала в детстве.

Она сидела на краешке сиденья, подняв ко мне лицо.

– Помню, как ты описывала отцу, какую комнату хочешь. Я имела обыкновение вырезать картинки из журналов, когда мне казалось, что они похожи на комнату твоей мечты, и складывала их в коробку до того времени, когда у нас появятся на это деньги. У меня они до сих пор где-то валяются.

Пока я пыталась найти слова, чтобы ответить, она полезла в сумочку и извлекла маленький золотистый цилиндрик.

– Вот, возьми-ка это.

Я взглянула на тюбик столь любимой матерью губной помады кораллового оттенка.

– Зачем она мне?

Она чуть не задохнулась от возмущения.

– Даже самым красивым женщинам иногда не лишне сделать лицо чуть-чуть поярче. Не понимаю, почему ты всегда шарахалась от косметики? Тебе ведь много не надо, но чуть-чуть пудры и тушь для ресниц выгодно подчеркнули бы твои естественные черты лица. Знаешь, оно ведь вполне миловидно. Внешностью ты пошла в отца, а ведь все женщины у него в роду с возрастом расцветали.

Она вылезла из машины, пока я стояла, глядя бессмысленным взглядом на тюбик помады, которую мать все-таки умудрилась всучить мне, и удивлялась, что она первый раз в жизни назвала меня красивой – пусть и в завуалированной форме. Почему-то это было очень важно для меня.

Наклонившись к зеркалу заднего вида, я провела помадой по губам и нехотя признала, что результат оказался весьма неплох.

Мы вошли в библиотеку, и я усадила мать в зале периодических изданий, а сама направилась прямо к полкам с любовными романами в бумажной обложке. Я выбрала один, потом добавила второй – для матери. Затем нашла раздел по истории, где обнаружила несколько книг по истории Венгрии и некоторое время пыталась выбрать одну из них, пока наконец не остановилась на книге по периоду от Первой мировой войны до падения железного занавеса. Изучая электронный каталог, я обнаружила фотоальбом городов Восточной Европы с изображением Будайской крепости на обложке.

Вполне удовлетворенная результатами поиска, я направилась к контрольному столу, где за компьютером сидела привлекательная женщина за сорок с коротко стриженными вьющимися темными волосами. На идентификационном значке в виде диадемы, украшенной стразами, значилось имя – «Ванда Джуэлл». Дама что-то едва слышно бормотала себе под нос, а ее пальцы стремительно порхали над клавиатурой. Наконец она громко щелкнула по клавише ввода и соизволила обратить свое внимание на меня.

– Простите, пожалуйста. Просто меня выводит из себя, когда читатели не возвращают книги вовремя. Ведь мы четко указываем дату возврата.

Улыбка сползла с моего лица.

– М-м-м… мне бы хотелось взять несколько книг и вернуть одну.

Дама улыбнулась в ожидании дальнейших действий, а я выложила перед ней книги, которые выбрала.

– У меня есть карточка вашей библиотеки, но я давно ею не пользовалась.

Она перестала улыбаться, когда я вытащила из сумочки карточку. Ванда взяла ее и внесла какие-то данные в компьютер.

– Указанная информация все еще действительна?

– Конечно.

Ванда бросила взгляд на очередь из посетителей библиотеки, которая уже выстраивалась за моей спиной.

– Знаете, вы могли бы зайти на наш сайт и оформить все это в Интернете.

Казалось, задержанная книга, которую я все еще сжимала в руках, стала еще тяжелее, я собралась было унести ее с собой, так и не вернув. Но, когда Ванда вручила мне новые книги, я все же решилась сунуть ей «Искусство оригами».

– Это книга, которую взяла у вас моя пожилая знакомая. Дело в том, что у нее не так давно умерла близкая родственница, и я надеюсь, что вы позволите мне сдать эту книгу за нее.

Ванда вытащила небольшую квитанцию из кармашка на внутренней стороне обложки и вытаращила глаза.

– Эту книгу задержали почти на четыре месяца.

Я взглянула на выстроившуюся за мной очередь и улыбнулась.

– Я знаю. Просто хотела оказать знакомой услугу, учитывая обстоятельства…

Мой голос затих, когда Ванда снова принялась что-то печатать. Библиотекарша наклонилась, чтобы прочитать что-то на экране, а потом нашарила очки, висевшие на шнуре у нее на шее, и водрузила их на нос.

– Бернадетт Жарка? – спросила она.

– Да, – не раздумывая ляпнула я, хотя была уверена, что книгу взяла в библиотеке Хелена.

Ванда внимательно посмотрела на меня поверх очков.

– Я не буду налагать штраф, учитывая печальные обстоятельства. – Она помолчала какое-то время, снова читая что-то на экране. – Интересно. Кажется, ваша знакомая заказала по межбиблиотечному абонементу еще несколько книг из других библиотек, но почему-то отказалась от уведомлений. Она оставила четкие инструкции не звонить ей и пообещала, что непременно заедет за книгами сама.

Я наклонилась к ней.

– И когда же это было?

Ванда подняла указательный палец и поводила им по строчкам на экране.

– В январе.

Удивительно, почему она не продлила срок сдачи книги по оригами, когда в последний раз посещала библиотеку, ведь уже тогда было ясно, что она не успеет сдать ее вовремя. Это бы избавило нас всех от лишних хлопот.

Библиотекарша указала пальцем на экран.

– Вижу, она живет на Эдисто. Можно было зайти в любую районную библиотеку в округе Чарльстон, чтобы продлить срок сдачи книги, вы же знаете.

Я смотрела на нее бессмысленным взглядом, не находя в себе смелости признаться, что понятия не имею о таких возможностях, так как давно уже не посещаю библиотеки. Просто в сутках слишком мало часов, чтобы я успевала еще и читать. Вместо этого я неожиданно спросила:

– А у вас еще хранятся книги, которые она заказывала?

– Сейчас пойду проверю. Обычно мы возвращаем невостребованные книги в течение тридцати дней, но у нас тут работали временные сотрудники и наверняка могли что-нибудь напутать.

Женщина, стоявшая за моей спиной, издала страдальческий вздох, и я виновато улыбнулась ей.

Мисс Джуэлл вернулась из хранилища, держа в руках две книги, связанные резиновой лентой, с бумажкой, на которой черным фломастером крупными буквами было написано имя Бернадетт. У меня не было ни малейшего намерения сообщать библиотекарше, что женщина, заказавшая книги, которые она держала в руках, умерла почти два месяца назад. Я решила, что просто отвезу их к моей подопечной и узнаю, не захочет ли Хелена их прочитать, а затем верну, тем более что для этого мне не придется проделывать весь длинный путь до Маунт-Плезант. Несомненно, Бернадетт от кого-нибудь знала об этой возможности. Даже на Эдисто была библиотека. Непонятно, зачем ей понадобилось проделывать весь этот длинный путь в Маунт-Плезант?

Ванда положила книги на стол передо мной.

– У вас есть с собой библиотечная карточка мисс Жарка?

Я быстро сунула ей свою.

– Можете оформить на мою.

Она взяла мою карточку и внесла в нее названия книг, заказанных Бернадетт. Затем протянула мне книги со словами:

– Пожалуйста, передайте мисс Жарка, что, если она хочет держать книги так долго, ей лучше купить их. У нас в округе прекрасные книжные магазины, и один из них прямо на Эдисто. – Она одарила меня широкой улыбкой. – Хорошего вам дня.

– Благодарю. Вам того же.

Мать сидела в зале и сосредоточенно изучала последний номер журнала «Чарльстон».

– Ты выбрала что-нибудь, что хотела бы взять домой? – На пути к ней я уже поняла, что, если она решила что-то взять, ей самой придется пройти необходимую процедуру.

– Да нет, – ответила она и встала, бросив на журнал последний долгий взгляд.

– Ну и ладно, – сказала я, и мы направились к двери. – Я тут нашла книжку, которая, возможно, тебя заинтересует.

Тут я протянула ей один из любовных романов.

– Элеонор! Ты же знаешь, что я не читаю такую ерунду. – Она быстро прижала книжку к груди, пряча обложку от посторонних глаз. – А что, если кто-нибудь увидит?

– Тебя же никто здесь не знает, мама, а если бы и знал, то никому нет до этого никакого дела.

Она насупилась, однако, вместо того чтобы отдать книгу мне, сунула ее в сумочку.

Когда я открыла заднюю дверь машины, чтобы разместить книги на сиденье, резиновая лента, скрепляющая книги Бернадетт, неожиданно лопнула, и они полетели на пол. Я наклонилась, чтобы поднять их, и, когда прочитала их названия, у меня мороз пошел по коже. «Величайшие произведения искусства XVIII и XIX веков» и «Великие мастера голландской живописи». Казалось, на шею сзади опустилась чья-то ледяная рука, словно кто-то приблизился ко мне и нашептывал в ухо что-то пугающее. Я снова положила книги на сиденье и быстро скользнула за руль.

Мать погрузилась в чтение любовного романа еще по пути домой, и я, оставленнная в покое, предалась размышлениям, представляя мать вырезающей картинки из журналов, чтобы придумать убранство девичьей комнаты, которой у меня так никогда и не было. Но больше всего меня волновала мысль о том, какие причины вынудили Бернадетт заказать именно эти книги и почему она хотела скрыть это от Хелены?