Бекки заглянула ночью, сказала, что уезжает к своему парню, но утром обязательно вернется, позвенела ключами от машины, пошуршала одеждой и ушла. Сон так и не пришел. Я выбралась из постели, надела пальто Бекки прямо на пижаму и вышла на балкон. Самое сердце ночи. Тишина, от которой можно оглохнуть. И холод, от которого можно растерять все зубы.

Интересно, где он сейчас, куда поехал, где спит. Спит ли…

Я поплотнее запахнула пальто, вышла из квартиры и спустилась на подземную парковку. Замерцали люминесцентные лампы, и я медленно пошла вперед, выискивая среди рядов машин «Теслу» Вильяма.

Та стояла в самом конце, отражая лаковой поверхностью свет тусклых ламп. Я подошла ближе, путаясь в ногах, и заглянула в салон. Вильям полулежал на сиденье, уложив согнутые в локтях руки на голову, так что были видны только губы и подбородок. Я открыла двери и тихо позвала:

– Вильям?

Он шевельнулся, уронил руки и сел, глядя на меня, как на привидение.

– Идем. Я так не могу. Спать в твоей кровати, пока ты мерзнешь здесь…

– До-ло-рес Мак-брайд, – произнес он по слогам. – И вот т-ты с-снова мне с-снишься. Снова и снова…

Он был сильно пьян. Не то чтобы в дрова, но с трудом складывал слова в предложения. На соседнем сиденье валялась на треть пустая бутылка джина. Из салона обрушился крепкий запах этанола и можжевельника.

– Серьезно? Джин?

– Самое лучшее обезболивающее, – спотыкаясь на словах, напомнил он.

Я сунулась в салон, нашла его руку и потянула за собой.

– Пошли.

Его рука оказалась влажной, и я замерла, когда обнаружила, что костяшки его пальцев истекают кровью. Теперь понятно, почему он пьет: ему больно.

– Ох… Ты притронулся к кому-то?

– Да. К стене, – кивнул он, указывая на белую гладь опорной стены, где штукатурка местами осыпалась и была запятнана кровью, как будто ее кто-то долго и упорно лупил, не жалея рук.

– Ты с ума сошел?! Зачем?! Идем, нужно перебинтовать!

Вильям рассмеялся, и от этого смеха внутри все сжалось.

– Тебя беспокоят мои руки?

– Да.

– У меня из груди торчит нож, как насчет него?

Я поняла, что это метафора, но на мгновение мне стало жутко.

– Идем. – Я снова потянула его из машины, сжав ладонь. – Прошу тебя.

Вильям выбрался из машины, покачиваясь и глядя на меня с непроницаемым выражением лица. Я обхватила его за талию и повела к лифту. Хотя не думаю, что смогла бы удержать массивное тело, если бы он вдруг решил упасть.

Мы вернулись в квартиру в полном молчании.

– Я принесу бинты, садись…

Когда я вернулась из кухни с аптечкой, Вильям лег на диван и снова принял то же самое положение, что и в машине: руки согнуты в локтях и заброшены на голову, словно свет режет ему глаза. Я подумала бы, что он уснул, если бы грудь не вздымалась так часто.

Я села рядом с ним и взяла за руку. Кожа к коже. Без всяких гребаных перчаток. Наверное, я никогда не смогу привыкнуть к этому ощущению мягкости и теплоты. В жизни много прекрасных вещей, но прикосновение прекрасней всего.

– В этом точно нет необходимости, Долорес, – заговорил Вильям хрипло, еле-еле выговаривая слово «необходимость». – Если тебе это в кайф, то я потерплю. Если нет, то иди спать. Ты ничего мне не должна…

– Зачем ты делал это?

– Делал что?

– Бил стену.

– Чтобы не убить человека.

– Разумно, – машинально пробормотала я, просто чтобы поддержать разговор: Вильям вел себя спокойнее, когда говорил со мной. – И в чем же он так провинился?

– Притронулся к тебе.

Я вскинула глаза, чувствуя, как отливает кровь от лица. Бекки! Какого черта она сказала, что я была не одна?! Он не должен был узнать. Ему не нужно знать об этом…

– Он просто друг, – солгала я, трясущимися руками раскладывая вокруг бинты и вату.

– Друг, в общении с которым скоро понадобятся восковой спрей и горячая вода?

Я выпустила его ладонь, задыхаясь от возмущения.

– Можешь говорить как есть, Долорес. У меня уже не осталось никаких сил, чтобы продолжать пытаться исправить все это…

– Кто сказал тебе?!

Сейдж. Он узнал все от Сейджа. Откуда же еще…

– Птичка-синичка.

– Птичка-синичка по имени Сейдж? И с каких это пор Веланды на короткой ноге с Макбрайдами?

– О-о-о, с давних, – поморщился он, откидывая назад голову. – С давних-давних пор. Друзья, союзники, заговорщики, а скоро еще и родня…

– Что ты несешь?

Вильям сел прямо, закинул руку на спинку дивана, и наклонился ко мне поближе, глядя прямо в глаза:

– Спущенные колеса, потоп в твоей квартире, Сейдж, отказывающий в приюте на ночь, Бекки затаскивающая тебя сюда. Ты думаешь, это все случайно?

– До сих пор не понимаю, о чем ты, – застыла я.

– У нас с тобой все зашло в такой тупик, что, думаю, им больше нет смысла продолжать творить все это. Я задолбался заклеивать колеса, ты, думаю, тоже… Итак, твой брат встречается с моей сестрой. Уже несколько лет. И у них нет секретов друг от друга. Так что все, что ты рассказываешь ему, рано или поздно узнаю я.

– Я не верю тебе, – одними губами сказала я.

Вильям вынул из кармана телефон и раскрыл какую-то переписку в «WhatsApp»:

– Это сообщение от Сейджа, которое он отправил Бекки, а она просто переслала мне.

«Бекки, – прочитала я, – передай своему тупоголовому братцу, с которым я теперь даже говорить не хочу, огромное спасибо! За то, что подарил Лори ОСОБЫЕ ЗНАНИЯ, черт его дери! Теперь Долорес собирается переспать с несовместимым человеком. Какой частью своего тела он думал, когда посвящал ее в это?!»

Мое горло онемело. Меня охватили такая паника и такой стыд, каких я не испытывала уже давно.

– Не знаешь только ты, – сказал Вильям. – Наши семьи одержимы идеей свести нас вместе. Мои сначала знать вас не хотели после того, как ты натравила на меня собаку. Но потом начались девушки, начались ожоги, начались мои проколы, когда я не успевал смыть с себя их прикосновения и попадал в больницу. Через несколько лет мои родители сами связались с твоими, умоляя «что-нибудь сделать с этим». Они устроили так, чтобы мы оказались в одном университете. Чтобы наши квартиры оказались в одном доме…

Мои руки начали трястись. Я смотрела на сообщение от Бекки и не верила глазам. Вот почему она никогда не показывала своего парня. Вот почему Сейдж никогда не приводил свою девушку. И все это только для того, чтобы Вильям и я ничего не заподозрили и думали, что все идет своим чередом…

– Читай дальше, там есть… еще кое-что, – сказал Вильям, встал и ушел, пошатываясь, на кухню.

Я промотала переписку ниже.

Из глаз закапали горячие слезы. Я и правда говорила Сейджу о котенке, когда он приходил. Чтобы как-то сгладить разговор. А он… а они…

Она называет его своим рыцарем, хотя, по-моему, ему больше подходит звание «гребаный мудила»! До сих пор не могу поверить, что он так беспечно рассказал ей про горячую воду и проч.!»

Сейдж, как ты мог! Как ты мог так легкомысленно распоряжаться моими секретами?!

Я зажала рот. Наружу рвались рыдания, тяжелые и истеричные. Набрала Сейджа и звонила, пока он не взял трубку. И плевать мне было, что на часах три утра.

– Это были мои, черт бы тебя побрал, секреты! Моя жизнь! Моя боль! Как ты посмел разбрасывать мои секреты направо и налево?! Без моего разрешения, Сейдж?! Я что, какая-нибудь собака, которую во что бы то ни стало надо свести с кобелем определенной породы? Я человек! Человек, и сама решаю, с кем мне быть и кого любить!

Сейдж что-то лепетал в ответ, но я не слышала, что. Я орала в трубку, пока не охрипла. Потом бросила телефон и сжала голову руками, горько плача.

Вильям сел рядом и прижал меня к груди. И обнимал, пока меня не перестало трясти и слезы не перестали течь ручьями.

– Я не знаю, утешит ли тебя это, – пробормотал он, касаясь губами моих волос, – но… это были самые восхитительные секреты из всех, что я когда-либо узнавал… Господи, тебе нравится Норвегия. Я и вообразить не мог… и теперь я одержим желанием прочесть твой секретный Инстаграм. От корки до корки. И еще ты спасла меня. Это ты спасла меня…

Вильям стер слезы с моего лица и сунул в руки стакан с джином.

– Пей. Будет не так больно. И иди спать. Теперь все прекратится. Теперь они не будут творить черт знает что. Я скажу, что все кончено…

Я взяла стакан и начала пить, задыхаясь от крепости алкоголя.

– Ты знал?

– О том, что они устроят потоп? Господи, нет…

– Обо всем! Обо всем, что они делают! Обо всем, что планируют! Обо всем, чего добиваются!

– Узнал недавно. После того как ты попала в больницу.

– И не сказал мне?

– Трудно говорить о сложных вещах, когда ты не позволяешь обсудить с тобой даже самые простые.

– Самые простые – это какие? – зло бросила я.

– Ну, например, – пожал плечами Вильям, – что мне сделать, чтобы ты снова поверила мне… Как облегчить твою боль… Захочешь ли ты поехать со мной в Норвегию… Познакомиться с моими родителями… Переехать ко мне, чтобы жить вместе…

Я уставилась на него в немом изумлении.

Боже, ты же знаешь, что я и так едва дышу, зачем же Ты снова втыкаешь эту стрелу в мое сердце, проворачиваешь, а потом ногой вбиваешь ее поглубже? Так глубоко, что острие выскакивает сзади, из-под лопатки.

– О да, это очень простые вещи, – хрипло вымолвила я, качая головой.

– Очень, – кивнул Вильям, касаясь моего подбородка.

– Ты вообще слышишь, что ты говоришь? – пробормотала я.

– Я пьян. Мне все можно.

– Я теперь тоже пьяна. Но это не значит, что можно потешаться над серьезными вещами как ни в чем не бывало! Я влюбилась в тебя, а ты… уничтожил меня.

– Иди ко мне, – сказал Вильям, забирая у меня пустой стакан и протягивая руку. И я замерла, глядя на нее, как на лестницу, ведущую из темного подземелья наверх – туда, где небо, свобода и ветер…

– Долорес, – позвал он (у меня всегда перехватывало дыхание, когда он называл мое полное имя). – Иди ко мне. Ты не устала сражаться со мной? Не устала от всех этих ран, выстрелов, крови, боли, пепла на языке? Тебе хочется отомстить за то, что я сделал с тобой? За то, что оставил тебя в трудную минуту? Смотри, я уже добит и распят. Моя война окончена. А тебе пора окончить свою. Тем более что это так просто… Господи, Долорес, это на самом деле так просто… – Вильям коснулся моей щеки, стирая мокрую дорожку, и добавил: – Хочешь, я помогу тебе? Хочешь? Просто кивни и я сделаю это… и об этом никто не узнает. Я никому не скажу, даже под пытками. Унесу в могилу…

Мои слова, которые я когда-то сказала, – этот лепет маленькой девочки, умоляющей о поцелуе, – из его уст звучали иначе. Завораживающе. Страшно. Волшебно. Наверное, так говорят демоны с теми, кто их слышит. Наверное, так затягивают людей под воду глубинные течения. Наверное, так шепчут свои заклинания самые сильные, верховные маги…

А заклинаниям верховных магов невозможно противостоять.

Я потянулась к нему, и он принял меня, голодно целуя. Я забралась ему на руки, сжав ладонями его лицо и скрестив ноги у него за спиной.

Бог наклонился и вдавил обратно в тело выпирающее из-под лопатки острие: «Теперь оно снова у тебя в сердце, девочка, – вот теперь порядок».

Этой ночью все было иначе. Все было не как в первый, а как в последний раз. Нами двигало не любопытство, а отчаяние. Мы прощались. Быстро и не тратя понапрасну ни секунды. Раздели друг друга быстрее, чем срывали бы горящую одежду.

Я не предполагала, что секс между двумя людьми может так отличаться от раза к разу. То быть нежным, как игра песка и утреннего прибоя, то неистовым, как девятибалльный шторм. То осторожным, словно под нашей кроватью – склад боеприпасов, то стремительным, как падение с высоты.

В прошлый раз он лишил меня девственности, а в этот раз заставил забыть, что она вообще у меня была. Вел за собой в такие заколдованные места, в которых я еще не бывала. Вот розовое небо, седьмое по счету; вот густые заросли тёрна, что обвивают меня и полосуют кожу красным; вот крик невидимой птицы (или мой собственный?); вот бархатные мотыльки, что набиваются в легкие и кружатся в животе; вот волшебник, вкладывающий мне в руку самый прекрасный на свете клинок…

Он хочет проверить, помню ли я, как с ним обращаться. Хочет узнать, буду ли я кричать, если он пронзит меня. А если буду кричать, то что вылетит из моего рта – звуки или ночные бабочки?

Боже, я не хочу уходить из этого заколдованного леса. Хочу сидеть на коленях и играть с опасным оружием. Хочу, чтоб мой рот опух от ядовитых ягод. Хочу собрать всех этих разноцветных саламандр, что бегают по моему телу, и, когда придет время уходить, забрать с собой. С ними мне будет не так тоскливо в темнице Стигмалиона…

– Лори…

Я открыла глаза и увидела склоненное над собой лицо Вильяма. Волосы растрепались, губы припухли от моих бесконечных поцелуев, глаза скользили по моему лицу.

Комнату заливал голубоватый утренний свет. Я лежала в постели, обнимая подушку. Вильям сидел рядом и держал в руках поднос, на котором исходила паром кружка горячего кофе, лежали два круассана и цветок цикламена – нежно-розовый, ароматный, холодный. Вильям был уже одет: черные джинсы, белая футболка и спортивная куртка с эмблемой университета.

– Лори, я опаздываю на встречу с твоим отцом, нужно обсудить с ним кое-что по поводу предстоящего суда. Суд уже на следующей неделе, времени в обрез… Оставайся здесь, сколько будет нужно. И… Лори, я догадываюсь, о чем ты сейчас снова начнешь думать, что это не любовь, а безысходность. Что за нас все решила банальная совместимость. Что в людях так много звериного и так мало человеческого. Что Бекки и Сейдж вынудили прийти сюда, а я влил в тебя стакан джина и закончил начатое… Пожалуйста, гони прочь эти мысли и знай: это был не просто секс, как и ты для меня – не просто совместимый со мной человек. Долорес, это было небо. И я хочу, чтобы ты забирала меня туда снова и снова, пока мы не разучимся ходить… я люблю тебя и хочу, чтобы ты была моей. Я сомневаюсь во многих вещах, но только не в том, что ты создана для меня. Знаю, что тебе нужно время, и не буду торопить. Обдумай все, ладно? Но… если ты предпочтешь этого нового парня, то я попрошу обвинительный приговор…

– С ума сошел? Не дури! – подскочила я, привстав на локтях и натягивая на грудь одеяло.

– Твоя реакция обнадеживает, – рассмеялся Вильям.

– Еще могу запустить тебе что-нибудь тяжелое в голову для лучшего эффекта.

– Ты уже снесла мне голову. Ее уже нет, – сказал он, вручая мне чашку, и с надеждой добавил: – Ты останешься?

– Думаю, что мне лучше уехать к родителям, пока квартиру не приведут в порядок, – сказала я. – Там все и обдумаю. Тебе накануне суда нужна холодная голова, а я хочу немного… прийти в себя. Это были… тяжелые дни. Я приеду на судебное заседание.

– Договорились, – кивнул он.

– Пока, Вильям.

– До скорого, Долорес.

Мы распрощались, но он продолжал сидеть на кровати и смотреть на меня. А я смотрела на него, прижимая к груди одеяло. И между нами искрил и мерцал воздух. Мне показалось, что если бы между нами вдруг пролетела пушинка, то она бы вспыхнула и сгорела.

– Не уйду, пока ты не скажешь, что у меня чуть больше шансов вернуть тебя, чем полный ноль.

– Это шантаж, Вильям.

– Нет, это мольба, Долорес.

– Моя голова не слишком варит после всего, что произошло ночью, но, кажется, больше нуля, – сдалась я.

Вильям поцеловал меня в лоб и сказал:

– Вот теперь я смогу отпустить тебя.