Глава 2
Июль 1125 года. Село Ратное и окрестности
Лошадиные копыта мягко стучали по пыльной дороге – лето в этом году выдалось сухим и тёплым. Кондратий Сучок лежал в телеге, жевал травинку и смотрел на макушки берёз, что медленно проплывали мимо. Солнце припекало, летела по ветру паутина, по небу плыли облака, мерно поскрипывали колёса – лежи себе да думай…
Вот и думал старшина: сначала о работе – тын в Ратном сгнил к растакой-то матери, да и расширить его велено, а людей и материалов хоть самому рожай – нет. Потом о зазнобе своей, Алёне – вот эту думу приятно было думать, ох, приятно! – а с Алёны мысли перескочили на её соседа, друга сердечного – Серафима.
«Вот бы с Серафимушкой за чаркой посидеть… Только с ним в этом Ратном и можно поговорить по-людски. Нет, Алёна, конечно, рыбонька моя и всё такое – кого хошь за неё порву. Слов нет: умница, красавица, хозяйка на загляденье, кулаками машет – и вовсе не подходи, насмерть пришибёт. Совет с ней держать – милое дело, умна баба, но баба же! Мужеского разговора по душам с ней все одно не получится, а вот с Серафимом в самый раз! Он хоть и похож на лешего, и злобности в нём на полную тысячу наберётся, а ведь добрейшей души человек!»
Размякший в телеге от дорожной скуки и нечастого досуга, Сучок перевернулся на другой бок, сунул в рот новую травинку и снова провалился то ли в дрёму, то ли в воспоминания.
«Эх-ма, Кондрат, ну и дурнем же ты был! Елду отрастил, плешь нажил, а всё как сопляк – ни хрена, кроме себя, не видел! Только о своей заднице и думал, да кидался на всех, что пес бешеный! Скажешь, нет? Всю артель по дури своей под монастырь подвёл! И не в первый раз! Ну да, извёл всех тогда Козлич-сука, да только подмости подпилить я предложил… Хоть все согласны были, но грех мой! Я старшина, а не хвост поросячий, остановил бы тогда всех, так и не было бы ничего. Ну и пусть бы бубнил боярин – не слушай дурака и всё, так ведь нет!
И на суде тоже… Привык всё горлом брать, а если что, так в морду! И прокатывало! А тут не прокатило – не смог свой нрав переступить и повиниться, гордыня обуяла… Сам потоп и всех за собой потянул… Так бы и сгинули, да повезло – хошь не хошь, а надо в ножки приказчику тому поклониться, что нас всей артелью в закупы взял! Да хозяину его, Лисову дядьке, тоже. Кабы не он, не попали бы мы сюда и башку мне на место никто не поставил бы…
О, Кондрат, как ты заговорил! То-то! Это перед другими ты можешь хвост распускать – себе-то признайся: и вправду Лисова наука впрок пошла! Как он тогда тебя! Б-р-р-р! Как вспомню, так вздрогну! Всяких видал, но такого, как он, – ни разу! Истинно, Бешеный Лис! Только бешенство у него управляется головой, а не жопой, как у тебя, дурня старого… А ведь пятнадцати годов нет.
Вот потому он и боярич, а ты, Кондрат, старшина артельный и под рукой у него ходишь… Да не ты один… Даже Первак этот против не смел дернуться. а уж он змеюка подколодная, каких поискать! Ему резать что курей, что людей! Как он тогда: «Прикажет убить – убъём! Даже не задумаемся!» Вот тогда-то ты и поплыл малёха, Кондрат, когда в глазёнки ему глянул. Они у него, как у гадюки. Б-р-р-р!
Ну а потом тобой Лис самолично занялся. Вот тут ты, брат, и трухнул! Да ещё как трухнул! Помирать будешь – не забудешь! До тебя, дурня, сколько времени доходило: Лис тебя ломал, чтобы ты, пень стоеросовый, слушать его начал! Ведь всё он тогда про тебя понял. Только взглянул – и понял. До самого этого самого! Сопляк, а тебе – старшине артельному – о долге перед артелью да перед роднёй рассказывал! Как вспомню – стыдобища! Когда в закупы угодили, я ж артельных своих, почитай, за обузу числил! Сколько раз думал: «Да пропади вы пропадом, висите, как колода на шее – один бы я давно пятки салом смазал и поминай как звали!» А кому я один нужен-то? И кто с такой сукой, что своих бросила, дело иметь захочет?!
Так что трое у меня тут, кому я по гроб жизни обязан: Лису – за то, что меня понял и себя найти помог, цель и дело показал, Алёне – ну, тут всё понятно, да Серафиму – за то, что жизнь мне спас и другом стал. Ну, и артельные, само собой! Другой семьи у меня нету.
…И всё ж счастливый ты человек, Кондрат! Повезло тебе, даже тут повезло, выходит. Думал, что в кабалу попал, а оказалось – в учёбу! Ведь не один Лис тебя учит, а раз учат, стало быть, нужен ты им. Вот так-то!»
– Сучок, кончай ночевать! Ратное показалось! – голос Нила, Сучковой правой руки, вырвал плотницкого старшину из размышлений.
– Да не спал я, Шкрябка, – думал. – Старшина сел в телеге.
– О чём думал-то? – мастер обернулся через плечо.
– О том, что повезло мне.
– С чем повезло-то? – прищурился Шкрябка. – Выкладывай, давай!
– Не с чем, а с кем, – Сучок сплюнул травинку, – с вами, рукоблудами, да с Лисом. Что бы я без вас делал?
– Эх, Кондрат, что ж ты за человек такой уродился? – Нил бросил вожжи и усмехнулся. – Не поймёшь, то ли похвалил, то ли облаял! А с Лисом и правда повезло. Всем!
– Похвалил, Шкрябка, похвалил! – Сучок виновато кивнул головой. – Куда я без вас!
Нил тронул лошадь вожжами, под колёсами телеги загромыхали мостки. Плотницкий старшина сел и впился намётанным глазом зодчего в ратнинский тын.
– Эх-ма, Шкрябка, нам что, разорваться? – мастер кивнул головой в сторону изрядно пожившего частокола. – И дома городьбу заканчивать надо, и тут приниматься. А кем, а из чего? Чую я, Шкрябка, хрен староста нам даст, а не брёвна! Я бы нипочём не дал!
– Погодь, Кондрат, – возница чуть заметно ухмыльнулся, – ты понял, что сказал-то?
– А чо?
– А то, Сучок Епифанович, изрёк ты: «Дома городьбу заканчивать надо» – оно и взаправду так!
– Точно! – плотницкий старшина хлопнул себя по бокам. – Стало быть, не я один?
– Все, Кондрат, все! Особливо как про семьи узнали, да как Лис нам первую выручку за доски отдал, – мастер помолчал. – Вот тогда до всех и дошло – пора корни тут пускать… А помнишь, как всё начиналось?
– Да как не помнить…
* * *
Сучок вновь ощутил чёрное беспросветное отчаяние, которое гнуло артель на пути из Турова в глубь погорынских болот, и даже передернулся от воспоминаний.
«Да-а, было дело… Пока плыли, думалось – попали. Ворон костей не заносил – иначе и не скажешь! Где Новгород-Северский, где Чернигов да Переяславль, не говоря уж про Киев? Даже Туров – и тот где? Одна задница кругом, а из задницы той тина болотная торчит. И как бы не навеки.
Эка ты заговорил, Кондрат! А на ладье, помнится, всё матом да матом…
Ладно, приехали, кое-как устроились да на работу наладились. И ладно бы работа путная была, так нет – баловство боярское. Это потом поняли, что не баловство…»
– Помнишь, как усадьбу потешную Лису рубили? – Нил будто прочёл мысли своего старшины.
– Как не помнить – тяп-ляп, лишь бы сразу не упало! – Сучок сплюнул.
– Да ладно тебе, – хмыкнул Нил, – напраслину возводишь. Без души работали, это верно, но на совесть! Эх-ма, излаялся я тогда, что хреном груши околачиваем заместо дела, а потом плюнул – баловство-не баловство, а резаны за каждый день идут, так что пусть его.
– А оно и не баловство вышло, – Сучок стариковским жестом огладил бороду.
– Да, не баловство, – слегка приуныл Нил, но потом улыбнулся. – А ведь неплохо выстроили, раз Михайловы жеребцы стоялые её по сю пору не разнесли!
– Дык, не обучены мы по-иному. Совесть да гордость не позволяют ляпать, а ещё помню я, что батька твой сказывал, как во времена оны за худую работу с плотниками рассчитывались.
– Про пенёк?
– Про него, родимого! – артельного старшину передёрнуло. – Как, значится, пенёк расщепляли, клинышек в расщеп загоняли, а потом туда же всё мужское хозяйство мастера-ломастера, а клинышек вон! И сиди-и-и-и, сокол ясный…
– Оно и правильно, – Нил рефлекторно почесал в промежности, – худая работа хуже воровства! Особливо наша.
– Угу! – кивнул Сучок. – Надо кой-кому из молодых бывальщину эту рассказать, чтобы проняло.
– Швырку, что ль? – Шкрябка опять почесался.
– Ему, – хохотнул плотницкий старшина. – Никак за ум не возьмётся, заовинник! Вроде к тонкой работе у него способность есть. Только дурь из него повыбить да наставника бы хорошего. Но вот те, Шкрябка, крест – ещё чего учудит, сам племяша своего на пенёк и пристрою! Пущай сидит!
– Сизым кречетом! – заржал Нил. – Помнишь, как он с вьюшками-то? Чуть всю поварню не спалил, когда девку свою очередную тама урабатывал.
– Помню! – хрюкнул Сучок. – Тоже ведь думали – баловство! Ну кто так строит-то? Я ужом изворачивался, чтобы от них отбрыкаться!
– Да уж, Плава сказывала, какую рожу ты перед Лисовинихой состроил – чисто блин, мёдом намазанный.
Нил скорчил умильно-благостную морду и запищал тоненько:
– Ну, так и решай, матушка-боярыня: не велишь мне на кухне в дымоходе эти дырки вертеть, так оно мне и не надо! А велишь… что ж, ваша печь, мы-то себе и на костерке на артель чего-нито сварим, мы люди привычные… А то вон Плава нас чуть помоями не окатила, за наше старание-то…
– А ты где был? – Сучок в свою очередь скорчил зверскую рожу. – Вместе решили, что нам эти вьюшки, как зайцу подковы!
– А я что, дурной, под помело да помои подставляться? – Шкрябка подмигнул своему старшине. – У нас на такие дела Кондратий Епифаныч по прозванию Сучок имеется, чай, старшина артельный – ему по чину положено!
– Ох и сволочь ты, Шкрябка!
– Сволочь, но хитрая! Сам ведь баял, что годный зодчий – это хитрый лентяй, – Нил опять подмигнул.
– Будя ржать! И правда без души работали! Даже когда Лис нас в оборот взял, не поверили. Я сам и не поверил!
– Эт верно, – Нил за разговором не заметил, что запряжённая в их телегу коняга давно встала на месте и принялась объедать траву то с одной, то с другой стороны дороги. – Помнишь, как девичий терем ладили? Знали, что самим там жить, а всё одно! Нынче здесь – завтра там, тут закончим – куда ещё пошлют… Вроде и ладно делали, а жили, как свиньи в берлоге!
– Гыы, гляжу, Шкрябка, запало тебе, как нас тогда Лёха облаял!
– А то! Он лаяться мастер. Как завернёт – закачаешься! Вот я и того, пользую помаленьку.
– Да, где только набрался, едрит его долотом?
– Уж где набрался, там и набрался…
– Слушай, Шкрябка, а ты когда впервой поверил, что выкупимся? Нутром поверил, не башкой?
– Эхе-хе, не знаю, как и сказать, Кондрат. Наверное, когда первую доску с лесопилки пощупал. До того всё не верилось…
– Ох, врёшь! – Сучок подкрутил ус. – А то я не помню, как ты топором играл, когда лесопилку ладили!
– Ладно, а сам-то! Колёса свои облаживал – аж целовался с ними! Думал, крайнему колесу присунешь сейчас, Сссучок! – Развеселившийся Нил сбил со своего старшины шапку.
– Ах ты, хрен гонобобельный! – Сучок схватил друга за шкирку и ткнул носом в сено, устилавшее телегу.
Привлеченная вознёй лошадь подняла голову и обернулась. Ездоки, будто ребятишки, кувыркались в сене, наплевав на то, что до ратнинских ворот оставалось сотни полторы шагов. «Идиоты», – фыркнула лошадь, а может, подумала. Или не подумала. Во всяком случае, коняга презрительно посмотрела на дурачившихся людей и, потеряв к ним интерес, схватила крепкими жёлтыми зубами пучок сочной травы.
– Вы чего там творите, дуроломы?! – донеслось с тына. – Аль свербит где?
Плотники вскинулись, беззлобно послали вопрошающего, оторвали лошадь от увлекательного процесса поглощения пищи и направили её в сторону ворот.
«Сволочь! Кто тебя за язык тянул?!» – ясно читалось в лошадином взгляде, устремлённом в сторону не в меру бдительного караульного.
– Тьфу, Кондрат, не по делу мы с тобой резвиться начали! – Нил зябко передёрнул плечами. – Это сейчас попёрло нам, а завтра? Сам знаешь, как удача поперёк становиться умеет. Вот закупные грамоты свои назад получим, тогда и поскачем!
– Верно, Шкрябка, – Сучок построжел лицом и дёрнул рукой в защитном жесте. – Тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить!
До подворья ратнинского старосты добрались без приключений. Пока ехали по селу, плотницкий старшина старательно приводил себя в нужное состояние и Нила не забывал накручивать: не время им сейчас благостью душу баловать – предстояло делить лес с дальних ратнинских росчистей, а такое дело, как делёжка строительного материала, с Адама и Евы без ругани не обходилось.
Несмотря на все свои благонамеренные и совершенно правильные размышления по дороге, Сучок начал разговор со старостой Аристархом, как привык, – с наезда. Нет, вежество, разумеется, соблюл: на иконы перекрестился, хозяину поклонился, о здоровье спросил, чару квасу с дороги принял, но как до дела дошло…
– Слушать ничего не хочу, Аристарх Семёныч, ты мне зубы не заговаривай! – Плотницкий старшина аж подпрыгивал на лавке. – Крепость наша – она крепость и есть! Во всякой земле крепость всему голова, а тын твой подождёт! Он, конечно, подгнил, да пока не валится!
– Во-во! – тут же ехидным тоном встрял Нил, хорошо усвоивший способ своего старшины вести дела привычно ему подпевая. – Тут дело верное! Куда все воевать ходили? За болото! А с той стороны что? Правильно, крепость! Ну и где защита от супостата нужнее? Мы, чай, не первую крепость ладим и в этом деле понимаем. Где их ставить – тоже. В Новгород-Северском княжестве научились, не сомневайся. Там Степь ря-ядышком… Так что, Аристарх Семёныч, муж ты нарочитый, староста – поискать таких старост, по селу видно – тебе бы посадником быть, а лес всё же отдай. У нас он нужнее!
– Во-во! – не давая ратнинскому старосте и слова вставить, подхватил Сучок. – Вот посадником мы тебя и сделаем! На следующий год. Как крепость нашу достроим, так на месте Ратного такой городок отгрохаем – закачаешься!
– Угу, – почти лениво отозвался Аристарх, нисколько не впечатленный напором плотников. Даже не рассердился. – Красно говоришь. Только брёвен я тебе всё равно не дам!
– Нет, ты послушай Аристарх Семёныч! – снова бросился в бой Сучок, не сбавляя тона.
…Разговор заходил на пятый круг. Сучок с Нилом взмокли, наскакивая на непробиваемого ратнинского старосту. Тот даже не отмахивался от назойливых плотников, а, да простят читатели за избитое сравнение, просто пёр через их аргументы, как атомный ледокол через тонкий лёд, вместо гудков изредка хмыкая в бороду. Мастера перепробовали всё: убеждали, улещивали, устраивали пантомиму, разыграли целый мини-спектакль, хоть ни о театре, ни о спектакле и понятия не имели. Тщетно. Аристарх оставался непрошибаем.
Словом, всё как всегда. Наверное, и во времена строительства египетских пирамид начальник отдела снабжения треста Фараонпирамидспецстрой, одетый в бараний парик и белоснежную льняную юбку, так же мурыжил несчастных древнеегипетских прорабов и начальников СМУ. Через века поколения главных снабженцев, этих, с точки зрения прорабов, помесей пауков с хомяками, несут знамя с нетускнеющей надписью на нём: «Хрен тебе, а не материалы!» И в двадцать первом веке ситуация ничуть не изменилась, любой прораб может это подтвердить. Словом, скандала никто не хотел – скандал был неизбежен!
– Не убедил ты меня, старшина, – зевнул староста в ответ на очередной поток красноречия плотников.
– Да етит тебя долотом! – взорвался Сучок, остервеневший от спокойствия собеседника больше, чем от любого лая. – Уселся жопием на свои брёвна – ни себе, ни людям! Гузно не сгниёт?!
Аристарх откинулся на лавке, заложил большие пальцы рук за пояс, с интересом глянул на Сучка и слегка покивал головой: мол, давай дальше. От этого плотник вконец вызверился.
– Чего лыбишься?! Обобрал как липку – из говна и палок строить буду! Не твоё – так и ладно?! Да долбись оно конём! Думаешь, управы на тебя нету?! Хрен тебе! – Сучок вскочил и сунул дулю чуть не под нос старосты. – Надо будет – до самого сотника, тьфу, мать твою, боярина Корнея дойду – сам на горбу лес в крепость потащишь!
– А ну сядь! – Аристарх не изменил позы, да и голоса почти не повысил, однако плотницкий старшина плюхнулся обратно на лавку, а Нил так и вовсе к ней прирос. – Ну-ка, глянь!
Сучок глянул. Нил, судя по тому, как он ёрзнул на лавке, тоже. Напротив мастеров сидела даже не смерть – ничто. Чёрное такое, маслянистое, изредка подёргиваемое лёгкой рябью. И спокойное. Нечеловечески спокойное. Вот только имелась у этой почти неподвижной глади одна занятная черта – способность обращать в себя всё, до чего дотянется. Без суеты, без злобы и навеки. Сучок это понял.
«Бррр, мать твою через корыто, это что ж такое?! Кто ж в нём сидит-то?! И к себе тянет, тянет… Не хочу! Отвали на…! Изыди, Сатана! Тьфу, б…! Не могу больше! Отпусти!!!»
Колодцы пустоты в глазах старосты медленно погасли. Сучок зябко передёрнул плечами. Рядом судорожно выдохнул Шкрябка. Аристарх опёрся локтями на стол и неласково оглядел мастеров.
«Тьфу, хоть глаза человеческие стали! Да ну его кобыле в трещину, такому перечить! Хрен с ними, с брёвнами – живыми бы уйти! Не то идол, не то упырь какой! Куда ж я попал-то?»
– Не усрался, едрён дрищ? – с неласковой ухмылкой осведомился староста.
– Нет вроде, – не совсем твёрдым голосом ответил Сучок. Ни врать, ни ерепениться ему что-то не хотелось.
– Ну и добро, а то отмывай потом за вами, – Аристарх несильно шлепнул ладонью по столу. – Теперь слушай.
– Слушаю.
– Ну, ты и наглец, – хохотнул староста. – Хотя, не был бы таким ерохвостом, давно бы ворон кормил.
Плотницкий старшина смолчал.
– Поучить тебя вежеству, конечно, следовало бы, – Аристарх поёрзал на лавке, устраиваясь поудобнее. – Ишь чего удумал – меня в моём дому да по матери! Однако прощаю. Знаешь, за что?
Сучок опять не проронил ни слова.
– Ну, я жду!
– Винюсь, Аристарх Семёныч, прости за обиду, – плотницкий старшина, с усилием подавив дрожь в коленях, поднялся с лавки и поклонился. – Не со зла я, для дела!
– О! – Ратнинский староста поднял вверх указательный палец. – Для дела! За то и прощаю. И не только за это.
– А за что ж ещё? – малость ожил Сучок.
– А вспомни, как ты меня овиноватил, когда лаялся?
– Как-как, обыкновенно!
– Это лаялся ты обыкновенно. Думаешь, я тут с титешных лет сижу и заходов вашего брата не знаю?
– Да уж, убедились, – Нил после долгого молчания осмелился подать голос.
– О, и подручный твой оттаял, – Аристарх поманил Нила пальцем. – Давай, мастер, поближе придвигайся. Тебе тоже послушать не во вред.
Плотник кивнул.
– Так о чём я? – Староста оглядел собеседников. – А, вот! Не вспомнил, старшина, как ты меня облаял?
– Нет, – Сучок развёл руками. – Вроде конём это самое предлагал, воеводой пугал, не знаю…
– Да, Кирюхой меня ещё не стращали, – хохотнул Аристарх. – Только не о том речь. Ты мне, соколик, вот чего сказал: «Не твоё – так и ладно?!» Было дело?
– Угу, – синхронно кивнули плотники.
– А раз так, значит, крепость – это ваше дело? – Аристарх старательно выделил слово «ваше».
– Ну, это, как бы… – замялся Сучок, – чьё ж ещё? Мы ж плотники.
– И в прибыток у вас идёт от того, как быстро сделаете? По рукам ударили, запивное серебро получили, а как достроите, так вам и остаток платы положен?
– Нет, хозяин по пять ногат подённой на артель считает в счёт долга, – Сучок непонимающе пожал плечами.
– Так, значит, вам, мастера, резону нет быстрее строить, – усмехнулся Аристарх. – Работник спит – служба идёт, а тут ещё досок на продажу напилить побольше можно, чай, в свою калиту, не хозяину, так?
– А откуда ты про доски-то? – открыл рот Сучок. – Мы ж меж собой только!
– А у меня, по-твоему, глаз нет? – подначил староста. – Или из ума я выжил? В Писании что сказано? «Ищите и обрящете, толците и отверзется». Вы лучше на вопрос отвечайте – не с руки вам быстро крепость строить, так?
– Так вроде, – плотники дружно заскребли в затылках.
– А чего ж тогда вы меня в моём доме облаяли, что вам леса не даю, от чего стройка стоит? Даже конём покрыть грозились, а? Вам же быстро построить в убыток, так? Здесь вам какая-никакая, а воля, а в другое место хозяин пошлёт, так там по-всякому повернуться может, а ногат, один хрен, пять в день и от досок барыша нет. Так чего же? Или тот лес на доски для себя пустить задумали?
– Нет, Аристарх Семёныч, не думали, – помотал головой Сучок. – У нас с Лисом ряд – доски из того леса трём, что он выделит. Тут строго, как урядились, так и делаем.
– А чего ж тогда?
Плотники переглянулись, но что ответить не нашлись.
– Молчите? – Староста уже не хмыкал. – Так я за вас скажу. Прикипели вы к крепости, хоть сами, козлодуи, этого ни хрена ещё не поняли! И работать стали на совесть, как и раньше, до кабалы. С огоньком! Надеетесь на что-то, так? Своё там почуяли?
– Выходит, так, – плотницкий старшина в очередной раз полез скрести плешь.
– Выходит, – кивнул Аристарх. – А кто вас довёл до жизни такой?
– Лис! – Сучок кивнул головой. – Да, Лис!
– Не только, – покачал головой староста, – тут одним Михайлой не обошлось. Хоть он тебя и окоротил, и к делу приставил, и интерес дал, да не всё это.
– Как не всё? – вскинулся Сучок.
– А ну, остынь, – погрозил пальцем Аристарх. – Михайла парень умный, да только парень еще. Думаешь, он своей волей отроков учит, крепость ставит, вас объезживает?
Плотницкий старшина пожал плечами.
– То-то, не знаешь, – Аристарх огладил усы. – Своей, да не своей!
– Это как? – вытаращил глаза Сучок.
– А так! Голова этому делу – дед его, Кирюха, а для вас, козлодуев, воевода Погорынский Корней Агеич Лисовин. Он внука послушал, дело ему доверил и через то учит! А Михайла вас. Вот и смекай, какой это внук и какой у него дед. И кого в наших краях держаться надо. Поняли, мастера?
Плотники кивнули. Похоже, им теперь только и оставалось кивать да в башке чесать. Аристарх прочистил горло, налил себе квасу, выпил и продолжил:
– Ну, поняли, теперь думайте дальше. Раз есть парень, что вас взнуздал, в оглобли поставил, а вы без кнута везёте и хвостами машете, и есть его дед, в воле которого внук ходит, есть мать этого парня, братья, то что?
– Род, – Нил опустил голову. – Слышишь, Сучок, род.
– О, правильно понимаешь! – Староста одобрительно кивнул помощнику Сучка. – Род Лисовинов. Во всём Погорынье самый сильный. И вы к нему через Михайлу прилепились, чего доселе так и не поняли. Так и Минька еще не понял, сколько народу за себя взял, едрён дрищ! Вот и приходится нам, старикам, за вами следить! Это понятно?
– Вроде…
– Тогда дальше слушайте. Кто есть Корней Лисовин?
– Воевода, сотник ратнинский, – вразнобой отозвались плотники.
– Угу. И воевода, и сотник, – Аристарх слегка насупился. – Ратнинский! А Ратное что?
– Село, – Сучок даже руки развёл от удивления руками.
– Дурак! – староста дёрнул щекой. – Ратное для всей округи град стольный, хоть и село. Княжьему Погосту дани из-за наших мечей везут, ну, и нам с тех даней перепадает.
– А главный в Ратном ты? – Нил в упор взглянул на Аристарха.
– И опять правильно догадался! – староста рассматривал Нила с непонятным Сучку интересом. – Наше Погорынье Лисовинами возглавляется, да ими не заканчивается. Они дело затеяли: не только ближнюю, а и дальнюю округу под руку себе привести, и все, у кого голова на плечах, за них стоят. Только и у Ратного свой интерес имеется – городом стать, и лесовикам это дело по нраву – будет куда товар сбывать, и Лисовинам тоже – они и с этого своё возьмут. И вам тоже выгодно.
– А нам-то чем? – Сучок недоумённо воззрился на старосту.
– Так при городе плотник голодным не останется! Особенно если он в том городе или рядом живёт, понял, едрён дрищ?!
– Теперь понял. Оттого лесу и не давал?
– И от этого тоже, – усмехнулся Аристарх. – Князю нужен город, а городу нужно вече, чтобы князь себя не забывал. Корней не князь, но и воеводы за овином не валяются.
– А вечу нужен посадник, – осторожно протянул Сучок.
– Угу, – в свою очередь кивнул Аристарх. – Оттого и слежу, чтобы кое-кто порты не порвал, широко шагаючи. Мне в земле покой нужен. Вам тоже. И внукам вашим.
– Вон ты как поворачиваешь… – Сучок уже привычно полез чесать в затылке.
– Так и поворачиваю, – кивнул староста. – Не бойся, ни против Михайлы, ни против Корнея идти не заставлю. Мне надо, чтобы вы всей артелью тут жить остались – город строить. И крепость тоже. Одному без другого не стоять, уразумели?
Плотники в очередной раз дружно кивнули.
– Ну, коль уразумели, то давайте лес делить, – усмехнулся Аристарх.
– Угу, – обречённо выдохнули мастера.
– Значит так, – староста потёр руки, – дам я вам на крепость три лесины из десяти.
– А… – начал было Сучок.
– Цыц! – с улыбкой цыкнул на него Аристарх. – Три лесины из десяти. И одну сверху дам вам на артель, но не просто так. Из четвёртого бревна напилите досок, свою часть возьмёте, как с Михайлой уговорились, а остальное сюда. Идет?
– Договорились, – уныло кивнул головой плотницкий старшина. – До нитки ты нас, Аристарх Семёныч, обобрал, себе в убыток работать станем.
– Опять своё запел! – Аристарх хлопнул ладонями себя по бёдрам. – Что ты, как баба, едрён дрищ, всё на своё поворачиваешь? Ты меня чем слушал – чем на лавке сидишь? Где тут тебе убыток? Домом обрасти, корешок пустить, выкупиться свободно… Уж мы с Кирюхой сделаем так, что свояк его вас, куда Макар телят не гонял, не зашлёт. И с семьями подсобим, если не подгадишь, конечно. Ну, так где твой убыток?
– Ты, Аристарх Семёныч, в купцы податься не думал? – Сучок развёл руками. – С тобой торговаться, что с жидовином: и куны нет, и топора нет, да ещё и куну должен!
– Спасибо на добром слове, мастер, – староста с улыбкой поклонился. – Знал я, непременно сговоримся.
– А что тут в городке ставить надумал, Аристарх Семёныч? – плотницкий старшина решил сменить тему.
– Думал городни по валам с угловыми и надвратными башнями – и побольше нынешнего, а по посаду частокол, да теперь погожу.
– А чего?
– Да больно любопытно мне, как вы Лисовинам крепость ставите, поглядеть хочу, что выйдет. И вас, мастера, послушать. А по увиденному и решу – время есть, всё одно леса на такое до весны не набраться. А пока давайте, излагайте, чего там удумали.
Собеседники углубились в обсуждение новых веяний крепостного строительства. Ратнинский староста, оказывается, и в этом деле понимал и не только понимал, а был въедлив, аки клоп. Судили, рядили, обменивались мнениями. Даже чертили мокрым пальцем прямо по столешнице, да так, что чуть мозолей себе не натёрли.
Потом разговор свернул на заготовку леса, и Сучок, хоть и сам не хотел, выдал немало ценных советов о том, как правильно подсекать деревья, чтобы быстрее сохли на корню, как валить, как вывозить и как хранить. Аристарх слушал так, что становилось ясно: ничего не забудет и не упустит.
Между делом договорились и о ремонте тына, чтобы совсем уж безобразия не допустить. Сучок и сам не заметил, как согласился. Даже начерно прикинул, сколько народу понадобится. Аристарх кивнул, мол, будет народ. Сговорились, что тын подлатают осенью после полевых работ, а вот размечать будущие городские укрепления и готовить на них роспись договорились не откладывать. Плотницкий старшина сам дивился своей покладистости, но соглашался. Один раз только осмелился сказать поперёк:
– Аристарх Семёныч, дело оно всё хорошее, но мне на Лисовинов хозяином работать велено. Без их слова никак!
– С Корнеем и Михайлой сам договорюсь, – кивнул староста, – они возражать не станут, даже сами тебе прикажут.
– А что мы со здешнего городового строительства иметь будем? – Нил, видимо, решил, что если старшина совсем из ума выжил и готов работать даром, то надо брать дело в свои руки.
– Не обидим, – Аристарх поднял руку в примирительном жесте. – Перво-наперво в Тьмутаракань вас не сошлют, об этом я уже говорил, второе – если не подгадите, то обзаведение семьям за мной, ну и купу выплатить тоже поможем. По работе, само собой.
Плотники кивнули.
Разговор ещё некоторое время крутился вокруг планов будущего строительства, а потом свернул на прошлое артели. И опять мастера всё про себя выложили и даже того не заметили.
Дело уже шло к вечеру, когда плотники засобирались. Раскланялись по обычаю, пожелали здоровья и только на самом пороге Сучок вдруг спросил:
– Аристарх Семёныч, а отчего ты всё говорил, мол, крепость Лисовинова, а о Ратном такого не сказал?
– Оттого, Кондрат, что крепость и вправду Лисовинова, а Ратное – оно общее. Может статься, что и ваше. Понял меня?
– Понял, Аристарх Семёныч.
– А раз понял, то жди – приеду посмотреть, чего вы там понастроили.
Как плотники выкатились из Аристарховой избы, как запрягли, как выбрались с подворья на улицу, они и сами не заметили.
– Вот сучий потрох, «Ратное общее, может статься, и ваше»! – Сучок, осмелевший на улице и почувствовавший запоздалый прилив злости – то ли на Аристарха, то ли на себя за испытанный в доме старосты ужас, сделал неприличный жест. – Благодетель, едрит его долотом! Снизошёл да дозволил! И что, в зад его теперь целовать, что ли? Взасос?
– Во-во! – поддержал своего старшину Нил, испытывавший те же чувства, и тут же, в свою очередь, передразнил Аристарха. – «Где тут тебе убыток: домом обрасти, корешок пустить»! А хреном по всей роже не желает?! Мы у себя на Северщине лучшей артелью были! Каменное строение знаем! Да таких артелей на всю Русь десяток наберётся, ну два десятка! Нам выкупиться только, а там посмотрим!
– Ага, нашёл град стольный – посреди болота кол, а на колу мочало! Не хуже Киева, гляди, Шкрябка, – плотницкий старшина издевательски указал рукой на окрестные заборы.
Друзья синхронно хмыкнули.
– Хотя, конечно, заманчиво, – протянул вдруг задумчиво Сучок. – И прав вроде, да всё одно – станем опять сами себе хозяева, походят ещё, покланяются! – задиристо пообещал он, запальчиво погрозив кулаком в надвигающиеся сумерки.
– Угу! Ну чего, домой? – Нил высморкался в уличную пыль. – До темноты не успеем, ну да ладно.
– Не, давай к Алёниному подворью, – Кондрат махнул рукой вдоль улицы, – там и заночуем.
– Точно? – внимательно посмотрел на своего старшину Нил.
– Точно, Шкрябка, точно.
– Ну, показывай тогда, куда ехать.
– Тьфу на тебя, Шкрябка, всю дорогу закудыкал! – сплюнул Сучок. – Давай к церкви, там покажу.
До Алёниного подворья докатили без приключений. Плотницкий старшина постучал в ворота. Хозяйка открыла сама. Завидев телегу, лошадь и чужого человека рядом с Сучком, глянула неласково.
– Здравствуй, Алёнушка, – мастер широко улыбнулся женщине. – У старосты мы вашего были, подзадержались, не успеем обратно в крепость до темноты. Да и куда ж мне в крепость, тебя не повидавши? Пустишь переночевать?
– Заходите, коли так, – с нарочитой суровостью ответила Алёна, но глаза её улыбались.
– Вот это друг мой самонаилучший, – Сучок указал на Нила, – Шкрябка, во Христе Нил, сын Федотов.
Нил шустро сдёрнул с головы шапку и поклонился.
– А это Алёна Тимофеевна, самонаилучшая во всём Ратном хозяйка, и вообще… – что «вообще» плотницкий старшина сказать затруднился. Представляя Алёну другу, он отчего-то утратил всю свою обычную бойкость.
– Заходи в избу, Нил Федотыч, гостем будь, – женщина по обычаю поклонилась, но стрельнула по Сучку лукавым взглядом, – тут гостям всегда рады.
– Благодарствую, Алёна Тимофеевна, – поклонился в ответ несколько смущённый Нил.
– Кондрат, ты телегу под навес загони, да коню корму задай – и к столу, – распорядилась Алёна и повернулась к Шкрябке. – Не побрезгуй, Нил Федотыч, не ждала я гостей, чем богаты, тем и рады.
– Кгхым, – прокашлялся мастер, – не на чем, хозяйка, мы ж без спросу!
Алёна с гостем скрылись в избе.
– Тьфу, пропасть! – Сучок сплюнул, а потом гаркнул. – Митюха, подь сюда!
Голос Сучка на Алёнином подворье знали. Что он ждать не любит и на расправу, правда, всегда по делу, скор – тоже, так что откуда-то с задов шустро выскочил холоп.
– Чего велишь, Кондратий Епифаныч?
– Ворота отвали, тетеря!
Вдвоём отворили ворота, быстро распрягли, закатили телегу под навес. Сучок отвёл лошадь к коновязи, охлопал, дал напиться, потом задал сена, которое шустро притащил с сеновала Митюха, и только потом двинулся в избу.
В доме он застал следующую картину: за столом, в красном углу, но на краю лавки сидел пуще прежнего смущённый Нил и шевелил пальцами, не зная куда деть руки, а Алёна хлопотала возле печи и занимала гостя беседой. При виде Сучка Шкрябка несколько приободрился и пустился в пространный рассказ о том, что в крепости нынче строится.
– Проходи, Кондрат, за стол садись, сейчас щи доспеют, – распорядилась Алёна и вновь обернулась к Нилу. – Интересно ты рассказываешь, Нил Федотыч, Кондрат такого не поведает.
– Это чего такого я не поведаю? – подозрительно навострил уши Сучок.
– А о житье-бытье вашем: где живёте, что едите, – Алёна усмехнулась. – Ты-то больше о стенах, да башнях, да тереме, да о колёсах своих.
Нил хмыкнул, а плотницкий старшина было насупился, а потом махнул рукой и хохотнул:
– Уела! Как есть уела!
– Ложки берите, мастера, – Алёна положила на стол ложки, а Сучку протянула каравай на чистой тряпице и нож. – Давай, Кондрат, а я сейчас щи достану.
Сучок залюбовался движениями женщины, играючи выметнувшей ухватом из печи немалый горшок со щами, да так, что и про каравай забыл. И про то, что этот каравай у него в руках – тоже. Очнулся старшина от хмыканья друга: Нил ошалело переводил глаза с Алёны, разливавшей щи по мискам, на Сучка и обратно.
«О как! Ведь впервой, как хозяину, хлеб дала. До того всё сама. Это ж надо! Я ж до сих пор бабу свою артельным никогда не показывал! А тут хозяйкой её перед Шкрябкой назвал. И не думал – само выскочило! Алёна-то поняла, значит…»
Плотницкий старшина, стараясь не уронить ни крошки, нарезал хлеб и оделил сначала Нила, а потом положил ломоть Алёне:
– Садись с нами, хозяйка!
– Благодарствую, – женщина налила щи в третью миску, достала ложку и села.
Сучок, хоть это было совсем не в его обычае, поднялся и прочёл «Отче наш».
«Гляди, Кондрат, как Шкрябка-то вылупился! Да и Алёна тоже. Вот так вот – могём!»
Сказав «аминь», все снова расселись по лавкам. Кондрат внезапно почувствовал зверский голод, да и немудрено после всего пережитого. Сглотнул тягучую голодную слюну и решительно пододвинул к себе миску с рыбными щами, обильно сдобренными летней зеленью, зачерпнул полную ложку и бережно, над ломтём хлеба, донёс до рта. Проглотил, почти не жуя. Горячий ком мигом долетел до желудка и обдал там всё сытным теплом. Сучок с наслаждением выдохнул. Таким же удовлетворённым выдохом отозвался Нил.
Алёна ела степенно, аккуратно и с каким-то собственническим удовольствием поглядывала на споро орудующих ложками мужей. А они разве что языки не проглатывали. И проглотили бы, да блюли обряд и обычай – негоже за столом голод показывать да спешить, вот и старались, только от женского взгляда не укроешься. Бабы умеют подмечать невидимые мужескому взгляду мелочи. Вот и Алёна заметила – гложет мужей что-то.
– Как с Аристархом Семёнычем повидались, мастера? – хозяйка отложила ложку. – Долгонько вы у него, знать, сидели, раз по свету вернуться не успевали.
– До-олго, – протянул Сучок и сам удивился – так томно прозвучал его голос, а Нил кивнул в ответ как-то напряжённо.
– А ладно поговорили? – не унималась Алёна. – С ним непросто. Грозен он, иные и пугаются.
– Ну, нас не испугаешь, – с чуть заметной натугой произнёс плотницкий старшина. – Лес мы делили с ваших росчистей, а ещё городок староста ваш решил ставить – село расширять.
– Угу, – подхватил Нил, – с башнями, с валами, со стенами настоящими. Со рвом тоже. Широко размахнулся.
– Да неужто? Город! – всплеснула руками Алёна. – Это в Ратном-то?
– А что, и город! – вздернул Сучок бороду. – Поди, все города селищами начинались.
– Да как в нем жить, в городе-то? – Алёна покачала головой. – Шумно там больно и чужих много.
– Да как люди живут. Мы вон жили, не жаловались, – осторожно улыбнулся Нил. – Ежели все выйдет, потом сами спасибо скажете!
– Может, оно и так… Но дело-то какое большое задумали! Ладно, небось не сразу город появится, попривыкнем… – Она озабоченно вздохнула, помолчала чуть-чуть и переменила тему. – А сам Аристарх Семёныч как вам показался? – Алёна немного подалась вперёд.
– Прижимистый он у вас, – плотницкий старшина покачал головой. – Еле уломали.
– Во-во, – поддакнул Нил, – с таким рядиться, что давиться, Алёна Тимофеевна.
– Да что ты говоришь? – хозяйка изобразила на лице неподдельный интерес. – Не скупой он вроде, Нил Федотыч!
– Да, не скупой, это точно. Хозяйственный скорее – попусту жмотиться не станет, но чтоб в дело… Оно и правильно, конечно, да мы-то тоже не для баловства просим! – согласился мастер и вдруг тряхнул головой. – Хозяйка, зови ты меня просто Нилом, а то величаемся, как бояре на похоронах! А я тебя Алёной, если, конечно, ты сама не против, и Сучок позволит. Позволишь, Кондрат?
Алёна с интересом взглянула на Сучка. С ответом женщина явно не торопилась. Плотницкий старшина сначала нехорошо задышал, потом чуть заметно покраснел, дернул плечами, потом ме-е-е-дленно выпустил из себя воздух и заявил:
– Ну, ежели ты, Алёнушка, не против, то мне-то какой резон тебя строжить? Особливо от Шкрябки? Мы с ним с малолетства, считай, бок о бок!
– Вот тебе, Нил, и ответ, – женщина кокетливо стрельнула глазами в сторону Сучка, – согласна я.
– Благодарствую, – кивнул в ответ мастер.
Сучок слегка поморщился и поспешил сменить тему:
– Что грозен ваш староста, это верно, только мы пуганые – и не таких видали! Лучше скажите мне кто-нибудь, как это он нас так мехом внутрь вывернул? Убей меня – не понимаю!
– Так не за что пока тебя убивать, Кондраш. А коли он решит, что надо, так и моргнуть не успеете, – Алёна поднялась из-за стола. – Вы посидите пока, мне тут по хозяйству… Как бы холопка опять не напутала, какие яйца под наседку положить, а какие на еду отложить.
Плотники остались одни.
– Умна у тебя баба, Кондрат, – невесело усмехнулся Нил, – эвона как упорхнула.
– Других не держим! – Сучок дёрнул щекой.
– Ты давай не дрыгайся, а говори, чего надумал!
– То-то и оно, Шкрябка, ни хрена я не надумал! – Старшина сжал кулаки. – Как козлам, морковку показали, а мы с тобой и поскакали, бородами тряся. Нет, ведь, вы… стирал, выкрутил и на просушку вывесил, а мы только бошками кивали! Как сумел-то, а? Не детишки ведь…
– Ну, суметь-то просто, – улыбка у Нила вышла совсем тоскливой. – Спервоначалу гляделками своими зыркнул – не знаю, как ты, Сучок, а я обмер к растакой-то матери!
– Во-во! Колдун он, етит его долотом! – Кондратий сначала ахнул кулаком по столу, а потом перекрестился. – Морок навёл, с-с-сучара!
– Хреном тебе по всей роже, колдун! – Нил сложил перед носом друга дулю. – Без ведовства не обошлось, это точно, но не колдун!
– Тебе то откуда знать, Шкрябка?!
– Жопой чую! – Мастер аж привстал. – Смерть в нём была, а зла не было! Оттого ещё страшнее. Ты когда букаху давишь, сильно на неё злишься? Раздавил и пошёл…
– Так ею, родимой, и чуешь? – криво ухмыльнулся Сучок.
– Угу, – совершенно серьёзно кивнул Нил, – ежели хочешь знать, то жопяное чутьё для плотника как бы не самое важное! Это ты никак им не овладеешь, а я давно-о-о-о…
– И чего ж тебе советчица твоя многомудрая нашептала? – Плотницкий старшина засопел, потихоньку наливаясь злостью.
– Ты, Сучок, знаешь, как избу на подклете рубить? Али терем?
– Знаю, вестимо! – Кондратий выпучил от удивления глаза, и злиться ему как-то расхотелось. – Только это тут причём?
– А притом! Сколько лесин на добрый дом надо? Чтобы венцов на двадцать пять хотя бы?
– Три сотни, не меньше! Да не абы каких: сажени три длиной, да чтобы в отрубе не меньше двенадцати вершков, чтоб по-доброму, – Сучок тряхнул головой. – Только ты это к чему? Ни ты, ни я не ученики вроде, чтоб науку друг у друга выспрашивать?
– Это верно, – Нил поскрёб в бороде. – Только и староста ихний тоже.
– Не понял!
– Щас поймёшь! – Шкрябка переплёл пальцы рук. – Вспомни, как первый раз лесину на верхний венец подавал, как дуром на хрип попытался, а она весом хуже каменной. Вспомнил? Особливо когда бревно сырое, как нынче.
– Забудешь такое! – Сучок скорчил гримасу. – Ночь посередь дня узрел, со всеми звёздами! Чуть в нутре всё не оборвалось!
– Во! – Нил приподнял один палец. – Теперь не делаешь так?
– Тьфу на тебя, ты ещё от Адама и Евы расскажи, кто кого там родил! – плотницкий старшина чуть не плюнул. – Ещё в сопляках выучили: и как вагами по слегам подавать, и как на срубе бревно то топором перенянчить, и как повернуть не по разу, как пазом на мох посадить и как потом осадить! Сам не хуже меня знаешь!
– Выучился, значит? – Нил отогнул второй палец.
– Угу, – кивнул Сучок.
– Вот и староста здешний выучился! И Лис, и Корней, дед его, тоже! Только заместо брёвен мы туточки.
– М-мать! А чего ж он тогда пугал?
– А вот тем самым чутьём почуял, что, не пугнув нас, ни шиша не добьётся! Допёр, что нас, чурбаков стоеросовых, иначе не проймёшь, ну и ахнул, чем было!
– Да-а, Шкрябка, не подумал я, – Сучок заскрёб плешь. – Это что ж получается, напугал до усрачки, чтобы по-своему дело повернуть?
– Нет, не по-своему повернуть, а чтобы мы слушать стали! – Нил шлёпнул ладонями по столу. – Я сам не допёр, пока Лиса не вспомнил! Он тогда с тобой тоже, чтобы ты слушать стал… и мы вместе с тобой.
– А на кой ляд?
– А ты вспомни, как бывает, когда бревно по слегам не пойдёт, когда коняга в постромках сама от натуги, как из верёвок, становится, буркалы вытаращивает, в поводьях пляшет, да пену на сруб роняет! – Нил стукнул кулаком по столу.
– Да я…
– Нишкни, старшина! Ты ж тогда и конягу кнутом, и сам лесину плечом! Да с матом через губину закушенную, да через кровавый туман в глазах! Пока не пойдёт! Вот мы для него та лесина… А потом с лошадью краюхой, что себе на чёрный день припас, делишься ведь… Так и нам краюху показали – что он, что Лис, что Корней-сотник… каждый свою, но показали!
– Да зачем…
– А потому, что тебе, дурню, пока промеж рог не заедешь, ты, как тетерев на току – токуешь да дерешься, да баб топчешь! Ни хрена в тебе чутья того нету! И мы, на тебя глядючи, хотя и своей дури хватает…
– Значит, нужны мы им?
– Не только им, Кондрат, не только им…
– А кому ж ещё?
– Да всем тут, видать, нужны. Земле. А они о земле пекутся, оттого и сидят крепко.
– Так уж и крепко! Ты бунт вспомни, как они тут резались!
– Да уж, не забуду! Только оттого и крепко, что Лисовины всех, кто против, побили, и остались те, кто от них пользу чует.
– Мда-а, Нил, твоя правда! – Старшина задумчиво подёргал бороду.
– Знаю, что моя. Ты дальше слушай: земля от них пользу чует, а они в нас пользу видят. Все. Даже Аристарх этот. Он-то от Лисовинов слегка наособицу, но всё равно с ними. Заметил, как он нас остаться улещивал? От себя ведь и от Ратного прибыток сулил. И защиту тоже. Мол, крепость для Лисовинов только, а Ратное общее. То есть и его, и Лисовинов, и ратнинских, хошь ратников, хошь нет – и наше, ежели не подгадим…
– Ети всё в лоб через дубовый гроб! – Сучок дёрнул головой. – Вон как ты повернул! Значит, предлагаешь, как ласковой теляти, двух маток сосать?
– Кондрат, в бога тебя душу, ты ум свой сегодня не обронил где? Чего-чего, а артельный интерес соблюсти и своё у наёмщика из глотки выдрать – это у тебя завсегда было, а тут, как баран на новые ворота! Сам знаешь, кто две сиськи…
– Угу, – мрачно кивнул Сучок. – А чего тогда?
– Интерес свой блюсти надо! – Нил стукнул кулаком по столу. – Ты пока с Алёной миловался, я присматривался да прислушивался. И с Ильёй говорил, и с наставниками…
– Узнал чего?
– Узнал! – кивнул Нил. – Никогда Аристарх против Лисовинов не пойдёт. И Корней против него тоже. Только если сотник больше на род свой глядит и на ратников, то староста на всех. Общий у сотника со старостой интерес, но у каждого малость свой. И каждому мы по-своему нужны. Хотят нас тут навсегда оставить, да не холопами. Под защитой не только Лисовинов, а ещё и Ратного будем. Грех не попользоваться!
– И чего делать?
– Пользоваться! – Нил вдруг закатил другу щелбан.
– Шкрябка, ты чего?!
– Думалку тебе прочищаю! – заржал Нил. – Как Аристарх к нам в крепость приедет, всё ему покажешь, расскажешь, да с поклоном. Не переломишься! А в конце скажешь, что согласны мы артелью осесть, если с выкупом и семьями подсобят.
– А Лис?
– А Лису, как только приедем, всё обскажешь!
– Угу, – кивнул Сучок. – А если он?..
– Не-а, – усмехнулся Нил. – Он тоже учится. И учат его. Вот Корней с Аристархом и учат. Как учат и как Лис выучился, мы все видели. На тебе и показал!
– Тьфу! Едр… – начал было Сучок и осёкся – в сенях завозилась и загремела чем-то Алёна.
Собеседники разом умолкли, кивнули друг другу и сделали вид, что заняты поглощением кваса.
– Не скучали тут без меня? – осведомилась женщина, заходя в горницу. – Не надо ли чего?
– Всё ладно, Алёнушка, – отозвался Сучок. – Кваском мы тут балуемся, а Шкрябка мне сказывал, как они с Мудилой придумали пилы на лесопилке иначе точить.
– Ох, и хорош у тебя квас, хозяйка! – поддержал друга Нил. – Так и продирает!
– Спасибо на добром слове, – Алёна слегка поклонилась.
– Не на чем, Алёнушка, тебе спасибо, – благостно отозвался Сучок.
Хозяйка прибрала со стола посуду, оставив, впрочем, жбан с квасом. Плотники ещё некоторое время вели светскую беседу, а Алёна крутилась возле печи, изредка вставляя слово в беседу или отвечая на шутку.
– Охо-хооо! – Сучок преувеличенно громко зевнул. – Засиделись мы, Алёнушка, а завтра ведь всем с петухами подниматься. Пора и на боковую!
– Сейчас, – откликнулась Алёна, – Нилу на лавке постелю.
– Благодарствую, хозяюшка, – улыбнулся Шкрябка. – Я по летнему времени в избе спать не привык, душно мне. Лучше на сеновале где.
Сучок и его женщина разом посмотрели на Нила понимающим и, что уж греха таить, благодарным взглядом. Потом Алёна перевела взгляд на Сучка.
– Гостю место! – улыбнулся тот. – Пойду я, Алёна, помогу Шкрябке устроиться.
– Погоди, Кондрат, я сейчас соберу всё. – Хозяйка направилась к стоящему у стены сундуку и вернулась с тулупом и ещё чем-то, в этот тулуп завёрнутым.
– Благодарствую, Алёна! Доброй тебе ночи! – Нил благодарно улыбнулся женщине.
– И тебе тоже, – Алёна слегка поклонилась.
Мастера вышли на двор. Серые летние сумерки готовились вот-вот смениться ночью. Пока Сучок обустраивал друга на сеновале, совсем стемнело. Но темнота разговору не помеха, а поговорить им было о чём. Прежде всего, о материалах и людях для стройки. С людьми всё было более-менее понятно: как Лис и предупреждал, пришла сотня с лишним лесовиков, и появилась надежда, что работать станет полегче. Теперь уже артели и немногочисленным Лисовиновым холопам, приставленным в помощь к плотникам, не придётся так рвать хрип на строительстве и наконец-то можно будет приступить собственно к стенам. Вспомнили, как ставили казармы, трапезную, часовню, терем, лесопилку, подивились тому, как сумели своротить такую прорву работы.
– Да, Шкрябка, уж и не упомню, когда так вламывали, – Сучок поёрзал, устраиваясь на сене. – Разве что когда остроги на степном рубеже ставили. Тогда тоже от света до света и ночь прихватывали. Как не подохли только?
– Угу, было дело. Только там серебро щедро капало – не скупился князь, а тут чего?
– А тут свет увидали: мы ж первым делом плотину с лесопилкой и мельницей поставили. Для себя, чай.
– Для себя-то оно для себя, да один пёс по пяти резан в день!
– А вот и не по пяти! – усмехнулся Сучок. – Сам говорил давеча, что я артельное у кого хошь из глотки вырву.
– И вырвал?
– А как же! Лис, как я у терема по коньку прошёл, меня к себе зазвал и сказал, что у деда вырвал, как обещал, чтобы нам за эти дни не по пяти, а по семи резан Никифору шло. Дед его от себя добавит сверху. А разговор, что он деда уломает, случился сразу после того, как лесопилку запустили.
– Да ну?!
– Хрен гну! Пошёл я тогда к Лису и говорю, мол, видишь, дело получилось, и тебе прибыток пойдёт, и нам, только люди не железные так работать – из последних кишок надрываются. Дай хоть сколько холопов на крепостное строение и с платой уважь, а то из-под палки такую работу не своротить! Ну неделю, ну месяц, а потом на всё плюнут и вообще работать перестанут, и там их хоть бей, хоть до смерти убей – не сдвинешь. Надо, говорю, чтобы свой интерес видели, зачем хрип рвут.
– А он чего?
– А он покивал, вроде как соглашается, и буркалами своими на меня вылупился. Сам знаешь, иной раз они у него прям стариковские – аж оторопь берет…
– А ты чего?
– А я, как за язык кто дёрнул, и говорю ему: «Я не просто так с тебя плату тяну! Коли знать хочешь, за дело не меньше твоего болею. Мы в Новгороде-Северском лучшей артелью были, и нам худо работать не с руки, а как начнут лодырствовать, неважно по какой причине, считай – всё! Ой как тяжело людей поправить, когда они перегорят – а нам выкупиться надо! Сам говорил, наплюй на всё, что к главному делу – артель от кабалы избавить – мешает, вот я и наплевал – перед тобой кланяюсь и прибавки прошу. Не для себя – для людей! Окупится твоё серебро – время, оно дороже стоит! А чтоб тебя сомнение не грызло, я тебе совет дам: вели Илье на работе работных коней каждый день менять. Коняга на стройке так упашется, как на пахоте никогда не бывает. Так не сделаем – попалим коней. Да и побольше их надо, оно так всегда: когда людей мало – лошадям двойная работа! Знаю, что тягла всегда не хватает, но я уже придумал как выкрутиться, ты только Илье скажи, чтобы слушать меня стал, а дальше я сам разберусь!»
– Убедил, значит?
– Убедил! Он опять покивал и говорит: «Ладно, старшина, Илье я скажу. И с воеводой Корнеем поговорю, чтобы вам две резаны сверху в день положил. Только это не сразу, время нужно – больше гривны в месяц сверху на дереве не растёт. Но сделаю».
– А чего ж ты молчал-то? Только подгонял да дрался?
– Не хотел обнадёживать раньше времени, вдруг да не вышло бы!
– Это верно, – Нил некоторое время помолчал, а потом завозился на сене. – Слышь, Сучок, а нужник тут где? Я и не рассмотрел, когда заезжали.
– Как выйдешь, так за пристройку зайди и к забору, там увидишь, – просветил плотницкий старшина.
– Ага, – Шкрябка выбрался из сена и выскочил на двор.
Кондратий растянулся на лежанке в ожидании товарища. Вроде бы и обо всём поговорили, но вот хотелось ещё немного просто поболтать со старым другом. Ни о чём. Или просто помолчать – когда ещё случай и настроение подходящее выдастся?
– Здорово, сосед! – вдруг раздался со двора приветственный рык Бурея. – Ты чего глаз не кажешь?
«Это как он меня на сеновале разглядел-то? Вот филин, вошь его заешь! Надо вылезать поздороваться…»
Сучок принялся выбираться наружу. События во дворе меж тем приняли неожиданный оборот. Сначала от нужника раздались изумленные матюги Нила, которые перекрыл возмущённый рёв уже обозного старшины:
– Ты кто, орясина?! Какого рожна здесь делаешь?!
– Мать! В гостях я тут! – голос Нила прозвучал как-то визгливо и неуверенно. – Тебе какое дело?! На сеновале я тут!
– Хрр, какое мне дело?! – судя по звукам, Бурей перелезал через забор. – Ты, выпердыш, знаешь, чья это баба?! Сеновал ему! Да я тебя самого сейчас на сеновале!..
«Серафим сейчас Шкрябке морду к заду вывернет! Ходу, Кондрат, ходу!»
Сучок галопом рванул за угол. Бурей уже перелез на Алёнино подворье и, расставив руки, приближался к побледневшему, но готовому к защите Нилу. К чести плотника надо сказать, что зрелище приготовившегося к драке ратнинского обозного старшины, особенно освещённого слабым и неверным светом стареющего месяца, могло поразить до недержания кого угодно.
«Фух, успел!»
– Здорово, Серафим! – заорал плотницкий старшина, едва только обогнул угол. – Ты чего друга моего забижаешь?!
– Хрр, здорово, Кондрат! – жуткая рожа Бурея расплылась в том, что заменяло ему улыбку. – А я думал, что тут хрен какой-то к бабе твоей припёрся. Не, спервоначалу подумал, что это ты, темно ж! А потом глянул – не-а. А он ещё и лается. Ну, я, это, разобраться решил!
Извиниться перед Нилом Бурей даже не подумал и, поворотившись к плотнику задом, двинулся навстречу Сучку.
– Не, Серафим, это друг мой старинный – Шкрябка! Поболе пятнадцати годов знаемся! – осклабился мастер.
– А, тады другое дело! – обозный старшина косолапо развернулся к Сучкову товарищу и возгласил: – Ну, извиняй тогда, обознался! Тебя как звать?
– Шкрябкой. – Плотника ощутимо потряхивало отпускающее боевое напряжение.
– Хрр, у нас тут собачьи клички не в почёте, во Христе как?
– Нилом, – рожа плотника приняла совершенно обалделый вид.
– А меня Серафимом! – Бурей протянул свою лапищу. – Ежели ты Кондрату друг, так и мне не чужой! Мож, причастимся знакомства ради, а мастера?
– Спасибо, Серафим, – отозвался Сучок. – Рады бы, да с петухами вставать – работы пропасть!
– Жалко! – Бурей почесал в затылке. – Ну, как знаете! Вы, это, заходите, если что.
– Спасибо, Серафим! Непременно!
– Ну, бывайте тогда! – обозный старшина развернулся и полез через забор к себе на подворье.
– Бывай, Серафим, – хором ответили плотники.
Бурей скрылся из виду.
– Ну что, Шкрябка, пошли договорим? – Сучок указал в сторону сеновала.
– Да вроде обговорили всё, – Нил отрицательно покачал головой. – Спать пора. Дорогу я сам найду, а то тебя заждались небось.
– Угу, так я пойду? – Плотницкий старшина несколько смутился.
– Давай, топай! До завтрева! – Шкрябка хлопнул друга по плечу и двинулся к сеновалу.
Сучок еще немного постоял и пошёл в избу. На ощупь добрался до хозяйского кута и улёгся под тёплый бок к Алёне.
«Верно Шкрябка сказал: завтра, всё завтра! А ночь она и есть ночь. Для другого она!»
– Пришёл? – сонно спросила женщина.
– Пришёл, лапушка, пришёл! Куда ж я денусь от тебя!
«И правда – куда? Дома я тут…»
Алёна молча обняла Сучка, да так, что у него хрустнули рёбра.