Глава 37

Когда-то в этом здании жил кладбищенский сторож. Потом здесь была лыжная база. Трасса начиналась сразу за кладбищем, и лыжники шутили, что после пятикилометровой дистанции можно отправляться на отдых прямиком в могилу. В конце восьмидесятых лыжную базу расформировали, а лыжи несколько лет грудой лежали прямо перед зданием – их потихоньку растаскивали, но, кажется, не для того, чтобы на них ездить, а на растопку, на ограды. Дом несколько лет стоял заброшенным, с выбитыми стеклами. Иногда в него залезали мальчишки – играть в карты. Редкие прохожие использовали дом, чтобы спрятаться от дождя или справить большую нужду.

В начале девяностых, когда церковь открывала в Чурове приход, дом решили передать под часовню. Верующие устроили субботник – дом отремонтировали, покрасили, вставили новые стекла, и раз в неделю и по праздникам здесь стали проводиться богослужения. Поскольку у местных жителей не было привычки к словам «церковь» и «часовня», дом, где проводились богослужения, стали называть просто «синий дом».

Батюшка приезжал из Новгорода, пока в конце девяностых не было принято решение назначить на служение в Чурово отца Константина.

Отцу Константину было немного за тридцать, звезд с неба он не хватал, но и, что называется, экологии тоже не портил. Место свое знал, дело свое выполнял прилежно, хотя и без особого рвения. Инициативы никогда не проявлял, но на запросы прихожан отзывался. Ходил на крестины, освящал новые магазины – и постепенно стал полноценным, уважаемым членом местного общества.

Поэтому он совершенно не удивился, увидев Лупоглазого в своем кабинете, отделенном перегородкой от зала, где проводились богослужения. Раньше здесь происходила выдача лыж спортсменам, а теперь батюшка поставил стол, холодильник, телефон, телевизор – словом, обустроил себе вполне уютный офис. Здесь он читал, отдыхал и вел нехитрую бухгалтерию прихода.

Когда Лупоглазый попросил принять у него исповедь, отец Константин попросил Лупоглазого прийти в воскресенье, чтобы совместить исповедь с причастием. Однако Лупоглазый настаивал, и отец Константин уступил.

В принципе, исповедь полагалось принимать, накрыв исповедуемого епитрахилью и стоя перед аналоем. Отец Константин посмотрел на Лупоглазого и решил, что достаточно будет, если они просто поговорят, сидя в кабинете. Лупоглазый не возражал.

Отец Константин предполагал, что Лупоглазый – какой-то бывший начальник из партийных. Он его несколько раз видел на службах, он всегда держался в тени, в дальнем углу, у стены. Каждый раз в его присутствии отец Константин чувствовал себя немного скованно, хотя, пожалуй, и сам не отдавал себе в этом отчет.

Он предложил Лупоглазому сесть и начать.

– Готов ли ты к исповеди? – спросил он.

– Готов.

– Для того чтобы подготовиться наилучшим образом, рекомендуется взять ручку, бумагу и составить список своих грехов.

– Я помню все свои грехи, – ответил Лупоглазый. – Скажите мне о тайне исповеди.

– Конечно, исповедь – это таинство, – ответил батюшка, – все, что ты скажешь, останется здесь.

– Есть ли какой-то нормативный документ, который обязывает вас хранить тайну исповеди?

Батюшка не без труда вытащил из памяти полузабытое название и дату.

– Номоканон при требнике 1662 года. Но случаи разглашения тайны исповеди практические неизвестны. Так что ты можешь не…

Отцу Константину стало любопытно. В каких грехах перед ним будет исповедоваться этот пенсионер? В том, что опоздал на партсобрание? А может быть, наоборот, в том, что подписал письмо в районную газету с осуждением Солженицына? Он давно заметил, что среди неофитов самыми рьяными верующими становились бывшие убежденные коммунисты. Природа не терпит пустоты. Вакуум веры требовалось чем-то заполнить.

– Каким будет наказание, если вы нарушите тайну исповеди? – спросил Лупоглазый.

– Запрет в служении, – ответил отец Константин, – вы не бойтесь, я…

– Я и не боюсь, – глухо ответил Лупоглазый.

– Вы исповедуетесь впервые?

– Да.

– Первая исповедь, во сколько бы лет вы ее ни совершили, считается генеральной. На ней нужно признаться Господу во всех своих основных, смертных грехах, даже если их перечисление займет немало времени.

– Я думаю, мы уложимся часа в два, – сказал Лупоглазый.

– Имеешь ли постоянную память о Боге и страх Божий в сердце? – задал отец Константин ритуальный вопрос.

Однако Лупоглазый как будто не слышал вопроса. Он даже не посмотрел на отца Константина, сразу стал рассказывать. Он говорил ровно, гладко, как будто читал по невидимой книге. Сначала отец Константин не поверил собственным ушам. Ему казалось, что все это ему снится. Он не может этого слышать. Однако он слышал. Все было на самом деле. Он даже незаметно укусил себя за губу, чтобы проверить, не сон ли это. Нет, это был не сон. Лупоглазый не исчезал со своим страшным рассказом. Потом батюшка ужаснулся тому, что он услышал. Неужели все это сделал он – этот пенсионер, мимо которого пройдешь – и не заметишь. И тут же батюшка поправил себя – нет, Лупоглазый не обычный пенсионер. И его нельзя не заметить, если проходишь мимо. Особенно если он посмотрит тебе в глаза. И тут же отец Константин понял, почувствовал, осознал, что все, что рассказывает Лупоглазый, – все это правда. Все, от первого до последнего слова. От первого до последнего убийства.

И тут ему стало по-настоящему страшно.