Глава 32
Журналисты собирались на планерку. Андрей заметил, что знакомых лиц стало меньше. Да и вообще журналистов стало меньше. Раньше на планерку приходило человек двадцать. А сейчас Андрей насчитал всего шесть человек. Крысы бежали с тонущего корабля. Ушла на областное телевидение Ольга Владимирова, которая брала блестящие интервью. Ушла на радио Марина Златова, которая вела суперпопулярную рубрику «Спросите Марину». Ушел фельетонист Николай Надежный, которого Новиков упорно пытался заставить делать журналистскую работу, вместо того чтобы брать от него то, что у него получалось лучше всего – ежедневно писать фельетоны, над которыми покатывался со смеху весь город. Ушел старик Маданов, который год за годом ездил по отдаленным деревням и привозил оттуда отличные репортажи. Ушел Колосов, который писал мало и неохотно, но зато делал отличные снимки. Ушел Чичканов, спокойный, рассудительный политический обозреватель. Ушла Авдеева, которая единственная из региональных журналистов в 1993 году сделала репортаж из захваченного Белого дома.
Когда газета создавалась, был объявлен конкурс, и Новиков отбирал в свою газету лучших из лучших. Он создавал газету своей мечты. И они, все эти журналисты, тоже создавали газету своей мечты. Каждого нового журналиста Новиков брал на работу неохотно. Каждого по полгода, по году держал за штатом. В «Север» было очень трудно попасть. А вот вылететь можно было очень легко. Потому что к каждому журналисту у него были свои претензии. Кто-то привирал, кто-то выпивал, кто-то халтурил. Время от времени Новикову начинало казаться, что все проблемы газеты – из-за того или иного журналиста. И он начинал к этому журналисту придираться. И журналисту приходилось уходить. И вот теперь у него осталось всего шесть журналистов. Живой классик Рафаилов, Оксана, краевед Васильев, многостаночница Оврагова, Леха Чижаков и спортивного вида парень, которого Андрей раньше не видел. Кажется, он теперь писал о политике вместо Чичканова.
«Инвалидная команда», – мелькнула мысль у Андрея. Было очевидно, что с такой командой хорошую газету не сделаешь. Он знал, что в газете все плохо, но не знал, что настолько. Впрочем, Новиков был в отличном настроении. Он то ли не понимал, каково реальное положение дел в газете, то ли не хотел понимать. А может быть, он считал, что это теперь проблема Андрея?
Новиков сел за стол, положил перед собой два выпущенных номера, и планерка началась. По заведенному давно правилу, во время планерки разрешалось курить, и Рафаилов немедленно набил свою трубку и начал ее с легким шипением раскуривать.
– Я подожду, пока Геннадий Борисович раскочегарит свою трубку, и мы начнем, – с улыбкой сказал Новиков.
– Пожалуйста, начинайте без меня, я догоню, – отшутился Рафаилов и выпустил клуб дыма. Трубка была благополучно раскурена.
– Итак, прежде всего, хочу вам официально представить моего нового заместителя, Андрея Розанова, – сказал Новиков, – он будет заниматься планированием номера и сбором материалов. Он уже начал работать, как говорится, с места в карьер, так что его назначение для вас уже не новость. Андрей в нашей газете человек, мягко говоря, не новый. К тому же он известный писатель, публиковался в Москве. Надеюсь, его работа поможет нам поднять нашу газету на новый уровень.
Новиков говорил совершенно серьезно и вроде бы даже верил в то, что он говорил. Однако звучало все это как издевка. Андрею стало не по себе. Он чувствовал волны недоброжелательства, исходящие от журналистов. Все они завидовали ему и в то же время боялись, прекрасно понимая, что его назначение так или иначе нарушит существующие в газете отношения и помешает спокойному, размеренному течению жизни. Для журналистов, привыкших жить на пороховой бочке, стабильность и предсказуемость всегда была самой ценной валютой в мире.
– Несмотря ни на что, мы выпустили два номера, – начал Новиков и зашуршал газетами, – что касается материалов, прежде всего мне хотелось бы обратить внимание на заметку под названием «Кто стоит за покушением на Железняка». Заметка подписана «соб. инф», что довольно скромно для такой отличной заметки, но мы знаем, кто стоит за этим псевдонимом, нас он не введет в заблуждение.
Новиков обвел взглядом присутствующих, любуясь произведенным эффектом.
– Это Геннадий Борисович Рафаилов, – провозгласил Новиков и зааплодировал. Раздались нестройные аплодисменты. Рафаилов замер с трубкой в руке, не замечая, что горящий табак сыплется из трубки на пол. Андрей посмотрел на Новикова, хотел было его перебить, сказать, что он ошибся, но Новиков был так увлечен чтением заметки, что, казалось, не замечал ничего вокруг.
– Извините, не мог отказать себе в удовольствии, перечитал заметку еще раз, – сказал Новиков. – Итак, каковы составляющие хорошей заметки?
Оврагова подняла руку.
– Заголовок?
– Отлично, но мимо. Главное в заметке – тема, информационный повод. Она должна быть интересна читателю, актуальна и важна для всего общества. Что мы здесь и видим. Есть факт, который произошел, – покушение на банкира. Это интересно всем. Но об этом напишут все. А самое высшее мастерство журналиста состоит в том, чтобы угадать, какие вопросы задаст читатель, узнав о факте, и дать ему ответы на эти вопросы. Геннадий Борисович не просто изложил факты… к слову, только у нас появилась информация о том, что нападавших было двое и что один из них сбежал. Это очень важно для нас, потому что все остальные были вынуждены ссылаться на нас. Так вот, уважаемый Геннадий Борисович не только изложил факты, но еще и дал аналитику, дал несколько версий того, кто мог бы стоять за покушением. Да, у нас пока нет фактов о том, кто это сделал, но у нас есть версии, предположения. И в этом смысле мы находимся на равных со следствием, у которого пока тоже есть только версии. И это, на мой взгляд, высший пилотаж журналистики…
На Рафаилова было страшно смотреть. Его глаза горели, морщины вокруг рта превратились в глубокие борозды, из приоткрытого рта со свистом вылетал воздух. Его лицо покраснело, он мял в руке трубку, не замечая того, что весь горящий табак давно высыпался на пол.
Новиков же сиял. Он явно наслаждался ситуацией, купался в ней.
Все журналисты давно поняли, что происходит что-то не то, и испуганно притихли, переводя взгляд с Новикова на Рафаилова и обратно. И только Оксана смотрела на Андрея. Андрей закусил губу.
А Новиков продолжал. Разобрав и до неприличия расхвалив злополучную заметку, он перешел к долгу старшего поколения журналистов перед молодыми. Мол, старики должны стать примером для молодых, показывать им, как нужно работать с информацией и как вести себя в жизни и так далее. Этого уже Рафаилов не выдержал. Он вскочил и закричал:
– Зачем вы устроили здесь эти разборки, я не понимаю!
И выбежал из кабинета, хлопнув дверью.
На пару секунд воцарилась тишина, потом Новиков совершенно спокойно продолжил:
– А теперь давайте планировать следующие номера.
Журналисты стали по одному поднимать руку и заявлять свои материалы. Андрей записывал. Материалов было немного, из чего делать два номера – непонятно, но Новикова это, казалось, волновало мало. После своего триумфального выступления он, казалось, потерял интерес к происходящему и через десять минут прервал на полуслове Оврагову, которая рассказывала о какой-то инициативе мэрии, и сказал:
– Остальное решите непосредственно с моим заместителем, планерка окончена.
И вышел. Журналисты тоже потянулись к выходу. Оксана подошла к Андрею.
– Зачем вы это устроили? – спросила она.
– Я здесь ни при чем, – сказал Андрей, не поднимая глаз, – это его игра.
– Он знал, что заметку написал не Рафаилов?
– Конечно, знал.
Оксана покачала головой.
– Зачем же он так его унизил?
– Я понятия не имею. Может быть, решил поставить на место Рафаилова. А может быть, решил остальным дать острастку.
Андрей пошел к себе в кабинет, планировать номер. Хотя планировать было нечего. Заявленных материалов едва хватало на четыре полосы. Видимо, остальное придется забивать дайждестами и новостями информационных лент. Неудивительно, что читатели отказываются от подписки на «Север».
Но на этом дело не закончилось. Редакция гудела до вечера. Журналисты переходили из кабинета в кабинет, переговаривались, делали звонки, разнося новость по городу. Новиков закрылся на верстке и погрузился в свою любимую медитацию над цветными шариками игры «Лайнс».
Рафаилов не появлялся. Его домашний телефон не отвечал, мобильного у него не было. Оврагова предположила, что он пошел топиться или вешаться. Над нею посмеялись, но всем стало не по себе. А вдруг и правда что-нибудь с собой сделает?
Уже под вечер факсовый аппарат на столе у Гали ожил и выпустил из себя моток бумажной ленты. Галя оторвала эту ленту, бросила на нее один короткий взгляд и пошла на верстку.
– Рафаилов прислал заявление об увольнении, – сказала она. Новиков к этой новости отнесся вполне равнодушно. Даже не оторвался от монитора.
– Оформи с сегодняшнего числа по собственному желанию, – сказал он. И будто бы добавил, что ему все равно, пусть хоть все увольняются. Но было ли это добавление, точно не известно. Верстальщики говорят, что было. Галя утверждает, что он такого не говорил. Но ей по долгу службы положено защищать шефа. Защищать шефа от его же коллектива.
Через час все в редакции знали, что Рафаилов перешел на работу в газету областной администрации «Зеркало», которую Новиков считал своим конкурентом.
Этот день вымотал Андрея. К тому же он не спал ночь. К тому же номер никак не складывался. Вместо номера была сплошная зияющая дыра, которую нужно было чем-то заполнять. Журналисты, разбалованные Новиковым, привыкли сдавать материалы в последний день перед выпуском.
Оксана весь день вела себя как паинька. После того короткого разговора в комнате журналистов она больше не подходила к нему, не разговаривала с ним и даже не смотрела в его сторону.
Но когда рабочий день был закончен, все разошлись по домам и Андрей тоже уже собрался уходить, она вошла в его кабинет, повернула ключ, торчащий в двери, и выключила свет.
– Что происходит? – спросил Андрей, сидящий за столом.
– Чш-ш-ш, – сказала она, подошла к нему и села ему на колени. Обняла двумя руками и поцеловала. Они занялись любовью прямо там, в его кабинете, на столе, прямо на плане будущего номера. Они слышали, как Новиков разговаривал в коридоре с Галей, как стукнула входная дверь. Редакция опустела. Остались только они вдвоем – два обнаженных тела среди пачек нераспроданных газет.
Прошло сколько-то времени, и Андрей спросил:
– Почему? Ты же сказала…
– Я передумала, – ответила она, – извини.
