Глава 24
Андрею выделили небольшой кабинет рядом с приемной. Раньше здесь был склад нераспроданных газет. Собственно, склад никуда не делся. Пачки газет лежали вдоль стен, у подоконника и на столе. Новиков пообещал, что все это временно и к выходным газеты увезут в макулатуру, но Андрей понимал, что нет ничего постояннее временных решений, и приготовился провести следующие несколько лет в окружении непроданных газет. Переставив пачки, Андрей освободил себе немного места для работы. Отличная метафора и отличное место для работы настоящего газетчика. Каждую заметку он будет читать, думая о том, увеличит или уменьшит эта заметка количество непроданных газет в его кабинете.
Проработав в редакции много лет, он прекрасно знал, какой путь проходит каждый текст от идеи, озвученной на планерке, до газетной полосы. На планерке, которая проходила по вторникам, распределялись задания на неделю и предварительно планировались оба номера – пятничный и вторничный. Естественно, если в области происходило какое-то важное событие, как в случае с покушением на Железняка, эти планы менялись. Задания раздавал сам Новиков, а теперь и Андрей. Журналисты писали заметки от руки и складывали их в лоток в наборной. Наборщиц было три, они все были немолоды, и Андрей так никогда и не выучил, как их звали. Хотя стоило бы, ведь именно им он был обязан началом своей писательской карьеры. В редакции их называли «девушки», они всегда ходили втроем и на всех редакционных вечеринках держались вместе.
Набрав тексты, наборщицы распечатывали их и складывали их в другой лоток, из которого их забирали корректоры. В некоторых случаях журналисты забирали свои тексты до корректуры, чтобы показать их Новикову. Иногда после этого тексты возвращались в набор, испещренные помарками. Новиков писал чернильной ручкой, почерк у него был мелкий и очень аккуратный, как у девчонки. Все в редакции знали его почерк.
После корректуры все тексты снова отправлялись к Новикову, он должен был поставить на каждом тексте – «Пятница» или «Вторник». И только после этого тексты шли на верстку. Очевидно, Новикова тяготила необходимость ежедневно читать все тексты, а некоторые – по два или три раза. Он хотел сбросить эту рутину на Андрея. И Андрей с удовольствием впрягся в эту работу. Читать тексты после того, как много лет писал их, – это просто отдых. Когда пишешь текст – как будто несешь огромные тяжелые камни в гору. А когда читаешь чужие – как будто сбрасываешь те же камни с горы. Читая тексты, Андрей видел ошибки – фактические, орфографические, стилистические. И он поражался тому, как журналисты сами не видят своих ошибок. Или, может быть, им просто плевать? Или они просто надеются, что это прокатит?
А сам он не был ли таким же? Не сдавал халтуру в надежде, что это прокатит, и не расстраивался, когда не прокатывало?
Заметка, которую сдал Рафаилов о покушении на Железняка, была апофеозом, шедевром халтуры. Когда Андрей ее получил, он даже сначала не понял, что он держит в руках. А когда понял, посмотрел на часы – время до сдачи номера еще оставалось – и вышел из кабинета.
Прежде всего он отправился к Новикову, чтобы показать ему творение его любимого журналиста. Но, к несчастью, Новикова на месте не оказалось. Передав бразды правления Андрею, он мгновенно расслабился. Галя сказала, что он приедет часам к шести, к подписанию номера в печать.
Андрей должен был сам решить эту проблему. Рафаилова он нашел в курилке. Это была довольно большая комната в конце коридора, в которой стоял кулер, электрический чайник и огромная банка из-под кофе, которая к концу дня наполнялась окурками. Рафаилов сидел, закинув ногу на ногу. В руке у него была дымящаяся трубка. Рядом с ним сидела молодая светловолосая девушка, которая смотрела на Рафаилова влюбленными глазами. Когда Андрей входил, он успел услышать обрывок монолога Рафаилова:
– Если четвертая симфония – это насмешка, сатира, то пятая – вдохновенное прозрение, прорыв в будущее. Недаром современники ее не приняли.
Андрей попытался вспомнить четвертую или пятую симфонию Бетховена, но смог вспомнить только «Оду к радости» из девятой.
Он молча положил листок с заметкой на стол.
Девушка испуганно посмотрела на Рафаилова, а он попытался не обращать внимания на Андрея и продолжать свой монолог.
– Пятую симфонию упрекали в вульгарности, безвкусице, критики называли ее «природной аномалией», и даже Ромен Роллан…
– Извините, что перебиваю, – сказал Андрей. Рафаилов сердито посмотрел на него.
– Вы что, не видите, что мы разговариваем! – воскликнул он.
– О чем вы разговариваете, если не секрет? – поинтересовался Андрей.
– О Густаве Малере, если его имя вам о чем-нибудь говорит!
Ах, вот оно что. Густав Малер. А он-то, неграмотный газетчик, решил, что если симфонии – значит, сразу Бетховен. Вот они, стереотипы мышления. Интересно, Малер написал девять симфоний, как полагается всем приличным композиторам? Или то, что его пятую симфонию обругал Ромен Роллан, отбило у него вкус к сочинительству и он на ней остановился?
– Я понимаю, что это очень важная тема для Волоковецкой области в две тысячи первом году, но у нас сегодня верстается номер, а у меня тут текст, который вы сдали для первой полосы.
– И что? – Лицо Рафаилова выражало крайнюю степень презрения.
– Вы этот текст видели?
– Я этот текст писал.
– И вам не стыдно в этом признаться? – Андрей почувствовал, что краска приливает к его лицу.
Рафаилов встал, снял очки и протер их полой пиджака. Андрею показалось на мгновение, что старый газетчик сейчас бросится на него с кулаками. Но Рафаилов посмотрел на свою девушку, которая в продолжение всего разговора старалась не поднимать глаза от пепельницы, и сказал:
– Простите меня, дорогая, я вас покину на минуту. Возникли срочные дела.
И он показал Андрею на дверь. Андрей прихватил листок с заметкой.
Они вышли в коридор, и Рафаилов тут же придвинулся к Андрею, нависая над ним и дыша ему в лицо.
– Ты что себе позволяешь, щенок! Я сижу со стажеркой, а ты смеешь врываться и учить меня жизни? Да я писал репортажи для «Правды», когда тебя еще на свете не было! Да я…
– Постыдились бы, – сказал Андрей, закипая от гнева.
– Что? – ужаснулся Рафаилов.
Андрей показал Рафаилову заметку.
– Гражданин Н. выстрелил в гражданина Ж. из неустановленного оружия. Причина конфликта неизвестна. Это что, заметка?
– Вы дали мне пресс-релиз. Я сделал из него заметку. Я не понимаю, что не так.
– Вы редактору «Правды» так же сказали бы?
– При всем уважении, молодой человек, вы не редактор «Правды». И никогда им не будете.
– Надеюсь, что так. Гражданин «Ж» – это Александр Железняк. Директор крупнейшего банка в области.
– Мы не можем об этом писать до тех пор, пока не появится официальная информация.
– У вас был чертов пресс-релиз областного УВД, где была указана его фамилия. Куда вам еще официальнее?
– Пока нет приговора суда… – чуть менее уверенно сказал Рафаилов.
– Мы что, будем ждать приговора суда, чтобы написать заметку о покушении? Через пару часов об этом передадут в новостях по радио и ТВ. К вечеру весь город будет знать о том, что в Железняка стреляли. А когда выйдет наша газета, что они в ней прочитают? Что в гражданина Ж. стреляли из неустановленного оружия? И в какую Ж они после этого нас пошлют?
– Сбавьте тон, Андрей, – сказал Рафаилов уже менее уверенно.
– У меня в кабинете лежат пачки непроданных газет, – сказал Андрей, – вы хотите, чтобы весь наш следующий тираж отправился туда?
– Вы все равно не имели права врываться в курилку и поучать меня в присутствии дамы. Можно было сделать ваши замечания более деликатным образом, – почти примирительно сказал Рафаилов.
Андрей махнул рукой.
– А вы не имели права сдавать халтуру.
Рафаилов изменился в лице, развернулся и пошел к двери. Окликать его было бесполезно. Андрей пожал плечами и отправился в свой кабинет. За следующие полчаса он сделал четыре телефонных звонка. Потом еще двадцать минут он писал. Потом сдал в набор заметку примерно на две тысячи знаков. Она называлась «Кто стоит за покушением на Железняка». Вместо подписи Андрей поставил «Соб. инф» – коллективный псевдоним, который использовался в «Севере» для новостей.
Новиков приехал в редакцию около восьми часов вечера, подписал номер, не читая, после чего до полуночи сидел на верстке и гонял шарики в компьютерной игре «Лайнс».
Андрей сидел в своем кабинете, ждал, пока позвонят из типографии. Когда телефон зазвонил, он тут же взял трубку.
– Привет, это я.
Это была Оксана.
– Как ты узнала этот номер?
– Спросила у Гали.
– Ты спросила у нее мой номер?
– Ну да. Как тебе твой новый кабинет?
Андрей посмотрел на стопки газет.
– Нормально.
– Ты долго еще будешь в редакции?
– Не знаю. Жду, пока позвонят из типографии.
– Я сейчас приеду.
– Зачем? – не понял Андрей.
– Просто хочу тебя увидеть.
– Лучше не надо. Твой… Новиков здесь.
– Ну и что. Наверняка он сидит на верстке и играет в «Лайнс». Я еду.
В этот момент дверь открылась и заглянул Новиков.
– В типографии какие-то проблемы, – сказал он, – поезжай, разберись.
Андрей положил трубку.
