Книга: Перед заморозками
Назад: 24
Дальше: 26

25

Линда не переставала удивляться своему отцу. Или, вернее сказать, она не переставала удивляться тому, что каждый раз удивляется — как может он, с его твердыми привычками, быть таким переменчивым? Вот и сейчас она удивилась, когда увидела, как он появился в холле Раннесхольмского замка и направился к ней. Он же устал, подумала она, устал, раздражен и встревожен. И, несмотря на все это, явно в духе. Он опустился на диван рядом с ней и рассказал какую-то дурацкую историю, как он однажды забыл в ресторане перчатки, а ему в качестве возмещения предложили сломанный зонтик. Он что, тронулся, что ли, подумала она. Но потом отец пошел в туалет, а подошедший Мартинссон сказал, что да, отец очень даже в духе — скорее всего, по поводу того, что его дочь вернулась в родной город. Когда отец вернулся, Мартинссон тут же попрощался и ушел. На этот раз отец плюхнулся на диван так, что старые пружины застонали. Она рассказала, что видела Стена Видена.
— Он держится потрясающе, — сказал он, когда она замолчала. — Он напоминает Рюдберга — тот тоже спокойно ждал конца. Я склонен думать, что это особая милость, на которую можно только надеяться — человек в решающие минуты оказывается сильнее, чем кто-либо, да и он сам, мог ожидать.
Несколько полицейских с грохотом тащили ящики с каким-то криминалистическим оборудованием. Потом опять все стихло.
— Как идут дела? — осторожно спросила Линда.
— Плохо. Вернее, медленно. Чем страшнее преступление, тем сильнее нетерпение, хотя именно в таких случаях терпение необходимо больше всего. Я знал одного полицейского в Мальмё, его звали Бёрч, он всегда сравнивал работу следователя с работой хирурга. Во время сложной операции нетерпению места нет. Нужно время, спокойствие — и, главное, терпение. Так же и у нас. Бёрч тоже погиб. Утонул в лесном озере. Купался, судорога, и некого было позвать на помощь. Что ему там было делать, в этом озере? Надо было думать, прежде чем лезть в холодную воду… так многие скажут, но его не вернешь. Люди все время мрут. А, глупости это все. Ясное дело, люди постоянно рождаются и умирают, только это яснее видишь, когда стоишь первым в очереди. Отец умер, и я оказался в первых рядах.
Он замолчал и посмотрел на свои руки. Потом повернулся к ней. Он улыбался.
— Что ты спросила?
— Как идут дела.
— Ни следа, ни мотива, ни преступника. Мы понятия не имеем, кто был в этой лачуге.
— И что ты предполагаешь?
— А вот этот вопрос ты не должна задавать никогда. Никогда не спрашивай про то, что я предполагаю — только про то, что я знаю или о чем я догадываюсь.
— Мне же интересно.
Он демонстративно вздохнул:
— Ну хорошо, для тебя сделаю исключение. Я предполагаю, что Биргитта Медберг случайно, бродя по своим старым пилигримским тропам, заблудилась и наткнулась на эту хижину. И тут кто-то либо со страха, либо от ярости набросился на нее и убил. Но расчленение трупа усложняет дело.
— Нашли тело?
— Сейчас прочесывают озеро драгой. Собаки рыскали по всему лесу. Пока ничего. На все это требуется время.
Он приподнялся на диване, как будто ему уже надо было спешить.
— Судя по твоему виду, у тебя тоже есть что мне рассказать.
Линда передала ему содержание своих бесед с шахматистом и Маргаретой Ульссон и рассказала о доме за церковью в Лестарпе, стараясь не упустить ни одной детали.
— Слишком многословно, — дав ей закончить, наставительно сказал он. — Все то же самое можно было рассказать намного короче.
— Я работаю над этим, — нетерпеливо сказала Линда, — ты понял хоть что-то из того, что я сказала?
— Да.
— Значит, по крайней мере за содержание мне зачет поставят.
— «У» с минусом, — сказал он.
— Что это еще за «У» с минусом? — удивилась она.
— Почти удовлетворительно. Когда я учился в школе, «У» с минусом была самая низкая из положительных оценок. Дальше шла «Н» — неудовлетворительно.
— Как по-твоему, что мне теперь делать?
— Перестать метать икру. Ты же не слушаешь, что я говорю. Биргитта Медберг угодила в эту историю, потому что сделала ошибку. Ошибку, приобретшую чуть ли не библейские масштабы. Выбрала не ту дорогу. Все христианство состоит из дорог — правильных и неправильных, узких и широких, извилистых и обманчивых. Биргитте Медберг, если я правильно рассуждаю, просто жутко не повезло. И в этом случае исчезают все мыслимые причины для опасений, что и Анна угодит в такую же историю. Конечно, какая-то связь между ними есть, если верить дневнику. Но сейчас это нам ничего не дает.
В холле появились Анн-Бритт Хёглунд и Лиза Хольгерссон. Они куда-то спешили. Лиза дружелюбно кивнула Линде, Анн-Бритт, похоже, вообще ее не заметила. Курт Валландер поднялся с дивана.
— Езжай домой, — сказал он.
— Ты была бы очень нужна нам уже сейчас, — сказала Лиза Хольгерссон, — но платить пока нечем. Когда ты приступаешь?
— В следующий понедельник.
— Очень хорошо.
Линда проводила их взглядом. Потом и сама вышла из замка. Шел дождь, стало опять холодней, погода словно бы не могла решить, в какую сторону меняться. По дороге к стоянке она вспомнила их с Анной детскую игру. Надо было угадать, какая температура и дома, и на улице. Анна делала это очень ловко, она всегда была ближе к истине. Линда тогда подозревала, что Анна жульничает. Но как? Прячет термометр под юбкой? Надо ее спросить, подумала Линда. Когда Анна появится, надо будет многое выяснить. И это может означать, что короткий период вновь обретенной дружбы так никогда и не станет долгим.
Она села в машину. А почему, собственно, она должна ехать домой? Отец, конечно, успокоил ее — она теперь и в самом деле была почти уверена, что с Анной ничего не случилось. Но дом за церковью не шел у нее из головы. Почему они вдруг все исчезли? Можно, по крайней мере, попытаться узнать, кто хозяин дома. Для этого не надо ни разрешения, ни полицейской формы. Она вернулась в Лестарп и поставила машину на уже ставшем привычном месте. Двери церкви были полуоткрыты. Она, помявшись немного, вошла. В оружейной стоял тот самый сторож. Он ее узнал.
— Не можешь удержаться, чтобы не зайти в нашу чудесную церквушку? — спросил он.
— Вообще говоря, у меня есть вопрос.
— А разве не все приходят сюда за этим? В церковь все приходят, чтобы задавать вопросы.
— Я не то имела в виду. Я хочу спросить: кто хозяин того дома за церковью?
— Дом-то этот? Да он переходил из рук в руки… Когда я был молодым, тут жил хромой арендатор. Юханнес Польссон его звали. Он платил оброк в Стибю-Горд и был большой мастер чинить всякие фарфоровые штуки. К старости он жил совсем один. Поросят переселил в гостиную, кур — в кухню… Так вот и жили тогда. Когда он помер, дом перешел еще к кому-то — там устроили мучной лабаз. Потом был еще торговец лошадьми, а потом, должно быть, уже в шестидесятые годы, хозяева менялись так, что и не упомнить.
— Так вы не знаете, кому он принадлежит сейчас?
— Последнее время все время появлялись люди — приходили, уходили… Забитые какие-то, тихие уж очень. Кто-то сказал — они там занимаются медитацией. Нас они не беспокоили. Но вот насчет хозяина… нет, не слышал. Тебе лучше обратиться в регистр недвижимости.
Линда задумалась. Как бы поступил ее отец?
— Кто знает все деревенские сплетни? — спросил она.
Он посмотрел на нее удивленно:
— Я, наверное.
— А кроме вас? Может быть, кто-то в курсе, чей это дом?
— Знаете что, поспрошайте Сару Эден. Учительница, она живет в домике рядом с автомастерской. Она-то знает про все, что здесь делается. К сожалению, и про то, чего не делается. То бишь если, на ее взгляд, каких-то сведений не хватает, она может их и придумать — ну, сама понимаешь… Но она хорошая тетка, только любопытна как сорока.
— А что будет, если я к ней зайду?
— Обрадуешь одинокую старуху.
Дверь открылась, и в церковь вошла женщина — Линда запомнила, ее звали Гудрун. Они на секунду встретились глазами.
— Каждый день, — сказал он, когда та скрылась в церкви. — Всегда в одно и то же время, всегда одно и то же лицо, всегда одна и та же скорбь.
Линда подошла к дому и огляделась. По-прежнему никого не было. Она вернулась к церкви, направилась было к машине, но передумала и пошла пешком. Около автомастерской, украшенной вывеской «Руне. Автомобиль и трактор», стояли разобранные машины, а по другую сторону высился забор. Линда решила, что его возвела та самая учительница, к которой она направлялась, — не хотела целыми днями смотреть на автомобильные останки. Она открыла калитку и вошла в ухоженный сад. На одной из грядок, нагнувшись, стояла женщина. Линда решила, что она-то ей и нужна. Сара Эден.
— Кто ты такая? — строго спросила та и выпрямилась.
— Меня зовут Линда. Я хотела бы задать несколько вопросов.
Сара подошла к ней, держа в поднятой руке садовую лопату. Линда подумала, что существуют люди, похожие на специально обученных сторожевых собак — ненавидят всех.
— С чего это ты будешь задавать мне вопросы?
— Я ищу пропавшую подругу.
Сара Эден смотрела на нее с недоверием:
— По-моему, такими вещами занимается полиция.
— Я и есть полиция.
— Тогда покажи удостоверение. Это мое право — проверить. Меня старший брат научил, он много лет был ректором училища в Стокгольме. Всю жизнь сражался со своими сволочными коллегами и еще более сволочными учениками. Но ничего — дожил до ста одного года.
— У меня пока нет удостоверения. Я аспирант, начну работать через неделю.
— Ладно. Думаю, что о таких вещах не врут. А ты сильная?
— Ничего.
Сара Эден показала на тачку, доверху нагруженную сорняками.
— За домом компостная куча. Сегодня у меня почему-то спина разболелась. Обычно не болит — должно быть, спала неудобно.
Линда взялась за тачку — та была очень тяжелой, но ей удалось, предварительно раскачав, сдвинуть ее с места, отвезти за дом и вывалить содержимое в компостную кучу. Сара Эден заметно подобрела. Тут же, за домом, на маленькой террасе стояли старинные стулья, какие раньше ставили в уличных кафе, и стол.
— Хочешь кофе? — спросила хозяйка.
— С удовольствием.
— Тогда тебе придется дойти до кофейного автомата в мебельном магазине — это недалеко, на дороге в Истад. Я кофе не пью. И чай не пью. Могу предложить минеральную воду.
— Спасибо, не надо.
Они сели. Легко было представить, что Сара Эден всю жизнь проработала учительницей. На Линду она тоже смотрела как на назойливого ученика.
— Ну что ж, рассказывай.
Линда рассказала все как было — как поиски Анны Вестин привели ее в дом за церковью, стараясь только не подавать виду, что боится, как бы не случилось что-то серьезное.
— Мы должны были встретиться, — закончила она. — Но что-то не склеилось.
Сара Эден выслушала историю с заметным недоумением.
— И чем же я могу тебе помочь?
— Я пытаюсь разузнать, кто же на самом деле владелец этого дома.
— Раньше всегда было известно, у кого документы на недвижимость. А теперь, в этом сумасшедшем мире, уже не знаешь, кто продает дома, кто их покупает… В один прекрасный день обнаруживаешь, что твой ближайший сосед — преступник в розыске.
— Я думала… Здесь так мало народу, все друг друга знают…
— Я слышала, что в последнее время там что-то происходит, в этом доме, — какие-то люди приходят и уходят… Но они никого пока что не беспокоили. Если я правильно понимаю, последний владелец дома состоял в каком-то обществе борьбы за здоровый образ жизни. Я-то забочусь о своем здоровье и вовсе не собираюсь давать моему братцу повод ухмыляться там, на небесах, что не дожила до его лет… в общем, я очень слежу за тем, что я ем, что пью и что делаю. И я не настолько консервативна, чтобы отвергать все новейшие теории здорового образа жизни. Я туда один раз заходила. Какая-то чрезвычайно милая дама — она, правда, говорила только по-английски — дала мне листок с информацией. Забыла, как называется их движение или общество. В общем, они считают, что медитация высвобождает естественные соки организма, положительно воздействующие на здоровье.
— И больше вы туда не ходили?
— Мне вся эта история показалась чересчур туманной.
— А листок этот жив?
Сара Эден кивнула в сторону компостной кучи:
— Вряд ли. Не только люди становятся перегноем, бумаги тоже умирают.
Линда пыталась придумать еще какой-нибудь вопрос, но ситуация начинала выглядеть все более дурацкой. Она поднялась:
— Есть еще вопросы?
— Нет.
Они пошли к калитке.
— Я боюсь осени, — вдруг сказала Сара Эден. — Отовсюду ползут туманы, все время дождь, вороны каркают… Только и спасаюсь, что думаю о весенних цветах. Я их сажаю уже сейчас.
Линда открыла калитку и вышла.
— Подожди, я кое-что еще вспомнила, — сказала Сара Эден.
Они стояли по разные стороны забора.
— Норвежец, — продолжала она. — Я иногда захожу к Руне поругаться, что он поднимает такой грохот по воскресеньям. Он, по-моему, меня побаивается. Он из тех, кто проносит ужас перед учителем через всю жизнь. Во всяком случае, грохот сразу прекращается. Как-то раз он говорил, что только что у него заправлялся какой-то норвежец. Расплатился тысячной бумажкой. Руне к таким ассигнациям не привык. Он что-то сказал насчет того, что именно этот норвежец и купил дом.
— То есть мне надо спросить Руне?
— Если у тебя есть время ждать. Он в Таиланде, в отпуске. Мне даже думать неохота, чем он там занимается.
Линда задумалась:
— Норвежец? Как звать, неизвестно?
— Нет.
— А как он выглядит?
— Не знаю. Я бы на твоем месте спросила того, кто этот дом ему продал. Здесь в основном работают маклеры из бюро недвижимости Сберегательного банка — у них тут контора. Они, наверное, знают.
Они попрощались. Линда подумала, что неплохо бы побольше узнать о Саре Эден. Она перешла улицу, миновала дамскую парикмахерскую и зашла в крошечную банковскую контору. Одинокий клерк смотрел на нее снизу вверх из окошка. Она изложила свое дело. Тому даже не понадобилось рыться в папках или хотя бы в памяти.
— Совершенно верно, мы посредничали в этой сделке. Продавал дом зубной врач, Свед его фамилия. У него было здесь что-то вроде дачи, но потом ему это надоело. Мы дали объявление в Интернете и в «Истадской смеси». Приехал какой-то парень из Норвегии и попросил показать ему дом. Я попросил одного из маклеров в Скурупе ему помочь. Мы всегда так поступаем — я-то слежу за банковскими делами, недвижимостью не занимаюсь. Через два дня сделка состоялась. Насколько я знаю, норвежец платил наличными. У них там теперь денег сколько угодно.
Последняя реплика выдавала некоторое неудовольствие по поводу чрезмерного экономического благополучия норвежского народа. Но Линде важно было узнать имя этого норвежца.
— Здесь у меня бумаг нет, — сказал тот. — Но я могу позвонить в Скуруп.
В банк вошел клиент — пожилой человек, опирающийся сразу на две палки.
— Простите, но сначала я должен принять господина Альфредссона, — сказал человек в окошке.
Линда ждала. Ей было трудно сдерживать нетерпение. Беседа с Альфредссоном тянулась бесконечно долго. Наконец они закончили. Линда придержала для старика дверь. Клерк куда-то звонил. Потом, дождавшись ответа, что-то записал на клочке бумаги. Он повесил трубку и протянул ей записку. Там было написано: Тургейр Лангос.
— Может быть, пишется через два «о», — сказал клерк, — Лангоос.
— А какой адрес?
— Вы спрашивали только имя.
Линда кивнула.
— Остальное узнаете в Скурупе. А могу я поинтересоваться, зачем он вам?
— Хочу дом купить, — сказала Линда и вышла на улицу.
Она поспешила к машине. Теперь у нее было имя. Национальность и имя. Как только Линда открыла дверку, она сразу увидела: что-то изменилось. Квитанция, которую она положила на приборную панель, валялась на полу, коробочка со спичками лежала на непривычном месте. Она не заперла машину, и кто-то во время ее отсутствия в нее залез.
Вряд ли это был вор. Приемник на месте. Но тогда кто? И почему?
Назад: 24
Дальше: 26