Валландер ушел от Ларса Магнусона после того, как на протяжении двух часов тщетно пытался вести с ним связную беседу. Больше всего на свете ему хотелось попасть домой и лечь в ванну. Когда он впервые оказался в гостях у Магнусона, то не заметил этой застарелой грязи. Но теперь разруха бросалась в глаза. Когда он пришел, входная дверь была приоткрыта. На кухне из кофеварки через край лился кипящий кофе, а Ларс Магнусон валялся на диване. Он приветствовал Валландера словами о том, что лучше бы ему убираться к чертям собачьим. Исчезнуть и больше на глаза ему не попадаться, забыть о том, что есть такой человек по имени Ларс Магнусон. Но Валландер не ушел. Он решил, что разбрызганный кофе свидетельствует о том, что на какой-то момент в Ларсе Магнусоне перевесило желание пойти вразрез со своей привычкой и побеседовать с человеком среди дня. Чистые чашки Валландер искал напрасно. В корыте с помоями плавали тарелки с остатками еды, а на причудливых нагромождениях фарфоровой посуды застыл жир. В конце концов ему удалось отыскать две чашки, он вымыл их и принес в гостиную. На Магнусоне были одни только брюки по колено. Он судорожно сжимал в руках бутылку десертного вина. Сначала Валландеру было просто неприятно. Затем он стал все больше раздражаться, а под конец совсем разозлился оттого, что Магнусону и дела не было до его слов. Тогда Валландер просто-напросто отобрал у него бутылку и потребовал ответа на свои вопросы. Представляет ли он авторитет для Ларса Магнусона, он не знал. Но тот сделал все, как он ему сказал. Он даже принял сидячее положение. Валландер пытался выжать из него что-нибудь о той прошлой жизни, когда Густав Веттерстедт был министром юстиции и вокруг него ходили разные слухи. Но Ларс Магнусон, казалось, позабыл все на свете. Он уже не помнил, что говорил Валландеру в прошлый раз. Только когда тот вернул ему бутылку, и он сделал несколько больших глотков, воспоминания стали понемногу возвращаться к нему. Валландер ушел от Магнусона, выяснив только одно обстоятельство, которое могло представлять какой-то интерес. Неожиданно на мгновение протрезвев, Магнусон вспомнил, что был какой-то полицейский в стокгольмском отделе, занимавшемся расследованием подлогов, в котором Веттерстедт был весьма заинтересован. В журналистских кругах ходили слухи о том, что этот человек — после некоторых усилий Магнусон припомнил, что звали его Хуго Сандин, — специально составлял частный архив, досье на Веттерстедта. Насколько ему было известно, к этому архиву доступа никто не имел. Зато он слыхал, что впоследствии Хуго Сандин вышел на пенсию и переехал на юг, а теперь живет у сына, который держит гончарную мастерскую возле Хэсслехольма.

— Если он вообще еще жив, — сказал Ларс Магнусон, улыбнувшись своей беззубой улыбкой, будто в глубине души надеялся на то, что Хуго Сандин отправился на тот свет раньше него.

Выйдя на улицу, Валландер решил во что бы то ни стало разузнать, жив ли еще Хуго Сандин. Он не смог побороть в себе желание поехать домой и принять душ, чтобы смыть с себя то неприятное чувство, которое осталось у него после спертой затхлости, царившей в жилище Магнусона. Время близилось к часу. Он не был голоден, хотя успел проглотить только скудный завтрак. Валландер поехал обратно в полицейское управление, чтобы разобраться, действительно ли Хуго Сандин живет возле Хэсслехольма. В дежурной части он столкнулся со Сведбергом, который по-прежнему страдал от солнечного ожога на лице.

— У Веттерстедта брали интервью из «Мага-Зенит», — сообщил Сведберг.

Валландер никогда не слышал о такой газете.

— Там пишут о пенсионерах, — сказал Сведберг. — Журналистку зовут Анна-Лиса Блумгрен. С ней был фотограф. Поскольку Веттерстедт умер, публиковать материал не стали.

— Переговори с ней, — распорядился Валландер. — И попроси у фотографа снимки.

Валландер пошел к себе в кабинет. Пока он говорил со Сведбергом, он вспомнил, что у него есть одно спешное дело. Он позвонил на коммутатор и попросил, чтобы разыскали Нюберга, которого не было на месте. Через четверть часа Нюберг перезвонил ему.

— Помнишь, я дал тебе сумочку с фотоаппаратом из дома Веттерстедта? — спросил Валландер.

— Естественно, помню, — раздраженно ответил Нюберг.

— Я только хотел поинтересоваться, не проявил ли ты пленку. Кажется, там должно быть семь отснятых кадров.

— А ты что, их не получил? — удивился Нюберг.

— Нет.

— Их должны были переслать тебе еще в пятницу.

— Я ничего не получал.

— Ты уверен?

— Наверно, они где-нибудь завалялись.

— Я проконтролирую, — сказал Нюберг. — И перезвоню.

Повесив трубку, Валландер подумал, что кто-то сейчас попадется Нюбергу под горячую руку. И тут же порадовался, что этот кто-то не он.

Поискав телефон полиции Хэсслехольма, он в конце концов дозвонился до управляющего, который дал ему номер Хуго Сандина. На вопрос Валландера управляющий ответил, что Хуго Сандину скоро уже восемьдесят пять, но он по-прежнему в здравом уме и трезвой памяти.

— Он иногда заходит нас навестить, — сказал управляющий, который представился Мёрком.

Записав телефон, Валландер поблагодарил за помощь. Затем снова снял трубку и позвонил в Мальмё. Ему повезло, он сразу застал врача, который вскрывал труп Веттерстедта.

— Время смерти неизвестно, — сказал Валландер. — А это для нас очень важно.

Извинившись, врач попросил подождать, пока он сходит за бумагами. Через минуту он вернулся и извинился еще раз.

— К сожалению, эти сведения отсутствуют в окончательной версии обследования. Наверно, диктофон не в порядке. Но Веттерстедт умер самое раннее за двадцать четыре часа до того, как его нашли. Результаты лабораторных анализов, которые пока еще не готовы, позволят максимально уточнить время.

— Ну что ж, подождем, — сказал Валландер.

Он пошел к Сведбергу, который сидел за компьютером и набивал какой-то текст.

— Ты поговорил с той журналисткой?

— Я как раз записываю нашу беседу.

— Разузнал что-нибудь о времени?

Сведберг порылся в записях.

— Они приехали к Веттерстедту в десять и пробыли там около часа.

— И после этого его в живых больше никто не видел?

Сведберг задумался.

— Что-то не припомню.

— Тогда все понятно, — сказал Валландер и вышел из кабинета.

Он уже собрался было позвонить старому полицейскому по имени Хуго Сандин, когда в кабинет вошел Мартинсон.

— У тебя есть время? — спросил он.

— Время всегда есть, — ответил Валландер. — А что ты хотел?

Мартинсон помахал каким-то письмом.

— Пришло сегодня по почте, — сказал он. — Человек утверждает, что в понедельник вечером, 20 июня, подвозил девушку от Хельсингборга до Томелиллы. Судя по описанию, которое он прочел в газетах, это та самая девушка, что сожгла себя на рапсовом поле.

Мартинсон протянул конверт Валландеру, который внимательно изучил письмо.

— Подписи нет, — сказал он.

— Но надпись вверху весьма интересная.

Валландер кивнул.

— «Смедсторпский приход» — прочитал он. — Настоящий официальный церковный документ.

— С этим надо разобраться, — сказал Мартинсон.

— Разумеется, — ответил Валландер. — Если ты займешься Интерполом и всем остальным, то я возьму девушку на себя.

— Я все-таки не понимаю, почему сейчас надо заниматься этой девушкой, — сказал Мартинсон.

— Надо заниматься, потому что это наш долг, — ответил Валландер.

И только когда Мартинсон вышел, оставив его одного, Валландер понял, что это была подспудная критика в его адрес за то, что он не может отложить дело той сгоревшей девушки. На мгновенье Валландер почувствовал, что Мартинсон действительно прав. Сейчас у них есть время только на Веттерстедта и Карлмана. Но потом он решил, что критика была необоснованной. Деятельность полиции нельзя ограничивать какими-то определенными рамками. Они должны уметь все и заниматься всем.

И словно в доказательство своих мыслей Валландер выехал из полицейского управления, направляясь из города в сторону Томелиллы и Смедсторпа. По дороге он думал о Веттерстедте и Карлмане. Летний пейзаж, проносившийся мимо, вовсе не соответствовал его мыслям. «Двух мужчин зарубили топором насмерть и сняли скальпы, — думал он. — Молоденькая девушка вышла на рапсовое поле и сама себя подожгла. А вокруг царит лето. В Сконе красиво, как никогда. В каждом захолустье таится райский сад. И если человек умеет видеть, ему откроется этот райский сад. Но увидит он также и незримые машины-труповозки, бесшумно скользящие по трассе».

Он знал, что пасторская контора расположена в отдельном здании. Проехав Луннарп, Валландер свернул направо. Знал он также, что приходы обычно работают по весьма причудливому расписанию. Но, подъехав к белому зданию, увидел несколько автомобилей, припаркованных у входа. Поблизости мужчина стриг газон. Валландер дернул дверь. Она была заперта. Он позвонил в звонок, прочитав на медной табличке, что в следующий раз пасторская контора будет открыта в среду. Валландер подождал. Затем позвонил еще раз и постучал. Где-то сзади дребезжала газонокосилка. Валландер собрался было уходить, когда на верхнем этаже открыли окно. Оттуда выглянула какая-то женщина.

— Мы открыты по средам и пятницам, — прокричала она.

— Я знаю, — ответил Валландер. — Но у меня срочное дело. Я приехал из истадской полиции.

Фигура в оконном проеме исчезла. Тотчас вслед за этим дверь распахнулась. На пороге стояла белокурая женщина, одетая во все черное. Лицо у нее было сильно накрашено. На ногах красовались ботинки на высоких каблуках. Валландера поразила маленькая белая маргаритка, резко выделявшаяся на фоне черной одежды. Он протянул руку и поздоровался.

— Гуннель Нильсон, — ответила женщина. — Я приходский пастор.

Валландер проследовал за ней в дом. «Зайди я сейчас в ночной клуб, мне было бы легче такое понять, — мельком подумал он. — Не думал, что современные пасторы выглядят именно так».

Она открыла дверь в контору и пригласила его войти и сесть. Валландер отметил, что Гуннель Нильсон была очень привлекательной женщиной.

На столе лежал конверт со знакомой надписью.

— В полицию пришло письмо, — начал он. — Написанное на вашем бланке. Поэтому я и приехал сюда.

Валландер рассказал о девушке, которая сожгла себя заживо. Он заметил, что ей не по себе. И когда он спросил ее об этом, она ответила, что последние дни была больна и газет не читала.

Валландер показал письмо.

— Вы не представляете, кто бы мог его написать? — спросил он. — Кто имеет доступ к вашим бланкам?

Пастор покачала головой.

— Пасторская служба — это не банк, — ответила она. — Да и работают у нас только женщины.

— Дело не в том, мужчина это или женщина, — разъяснил Валландер.

— Не знаю, кто бы это мог быть, — ответила она.

— Может, кто-нибудь из конторы живет в Хельсингборге? Или часто ездит туда?

Она снова показала головой. Валландер понимал, что она действительно хочет помочь ему.

— А сколько человек здесь работает? — спросил он.

— Вместе со мной четыре. Есть еще Андерсон, он помогает нам по саду. А также привратник, он здесь все время. Стуре Росель. Но он по большей части на кладбищах и в приходских церквах. Бланк, конечно, мог взять кто угодно. А может, кто-нибудь из тех, что приезжают в контору по делам.

— А почерк вам не знаком?

— Нет.

— Нет ничего предосудительного в том, чтобы подвезти одинокую девушку, — сказал Валландер. — Но зачем писать анонимные письма? Чтобы скрыть, что ты был в Хельсингборге? Не нравится мне это все.

— Я, конечно, могу выяснить у служащих, был ли кто-нибудь в Хельсингборге в тот день, — предложила она. — И могу также попытаться сверить их почерки с этим письмом.

— Буду вам очень признателен, — сказал Валландер и встал. — Можете застать меня в полицейском управлении Истада.

Женщина протянула бумагу, и он написал свой телефон. Она проводила Валландера до дверей.

— Никогда раньше не встречал женщину-пастора, — сказал Валландер.

— Многие до сих пор удивляются, — ответила она.

— У нас в Истаде женщина впервые заняла пост шефа полиции, — сказал он. — Все меняется.

— Будем надеяться, к лучшему, — ответила женщина, улыбнувшись.

Валландер взглянул на нее, подумав, что она очень красива. Кольца у нее на руке не было. По дороге к машине он не мог удержаться от грешных мыслей. Она в самом деле была очень привлекательна.

Мужчина, постригавший газон, присел на лавочку выкурить сигарету. Валландер, не отдавая себе отчета в том, зачем он это делает, тоже присел и заговорил с мужчиной, которому было около шестидесяти. Одет он был в синюю спецовку и грязные вельветовые брюки. На ногах были старые кеды. Валландер заметил, что мужчина курит «Честерфилд» без фильтра. Он вспомнил, что его отец курил ту же марку, когда сам он был еще ребенком.

— Обычно по нерабочим дням она не открывает, — философски заметил мужчина. — Если честно, такое случилось впервые.

— Пастор у вас очень красивая женщина, — сказал Валландер.

— А кроме того, приятная, — добавил садовник. — И проповеди она читает хорошие. Дело в том, что до нее у нас был священник еще лучше. И, разумеется, многие предпочли бы на ее месте мужчину.

— Вот как? — удивился Валландер.

— Многие и помыслить не могут о том, что священником может быть не мужчина. Сконцы в большинстве своем очень консервативны.

Беседа вскоре угасла. Валландер прислушивался к стрекоту кузнечиков. Пахло свежескошенной травой. Он подумал, что надо бы связаться с Хансом Викандером, коллегой из эстермальмской полиции, и порасспросить, не дала ли что-нибудь беседа с престарелой матерью Веттерстедта. Многое надо сделать. И времени сидеть на лавочке возле смедсторпской пасторской конторы у него совсем нет.

— У вас, наверно, есть пропуск? — внезапно спросил мужчина. Валландер вздрогнул, словно его застали врасплох.

— У меня всего лишь было несколько вопросов к пастору, — ответил он.

Мужчина посмотрел на него, прищурившись.

— Я вас знаю, — продолжил он. — Вы из Томелиллы?

— Нет, — ответил Валландер. — Я родом из Мальмё. Но уже много лет живу в Истаде.

Затем он встал и повернулся к садовнику, чтобы попрощаться. Взгляд его случайно скользнул по белой майке, видневшейся из-под расстегнутой спецовки. Он увидел на ней рекламу парома Хельсингборг-Хельсингёр. Случайность? Валландер сразу решил, что нет. Он снова уселся на лавочку. Мужчина потушил окурок в траве и собрался вставать.

— Постойте, — сказал Валландер. — Я хотел спросить у вас кое-что.

Мужчина услышал, как изменился голос Валландера, и выжидающе посмотрел на него.

— Я из полиции, — сказал Валландер. — И приехал я, на самом деле, не для того, чтобы побеседовать с пастором. Я приехал поговорить с вами. Не могу понять, почему вы не подписались под письмом, которое вы нам прислали. Я имею в виду письмо о девушке, которую вы подвозили из Хельсингборга.

Валландер понимал, ставка была чудовищной. Такой поступок шел вразрез со всеми его принципами. Это был мощный удар ниже пояса: полицейский не имеет права лгать, чтобы выдавить из подозреваемого правду. Во всяком случае, когда не было совершено никакого преступления.

Но удар был нанесен. Мужчина вздрогнул, выпад был совершенно неожиданный. И выпад этот оказался настолько сильным, что все мыслимые благоразумные возражения отпали сами собой. И откуда только Валландер узнал, что письмо написал он? Откуда он вообще мог что-то об этом знать?

От Валландера ничего не укрылось. И теперь, когда удар был нанесен, он тут же поднял соперника с воображаемого мата и стал успокаивать.

— Нет ничего противозаконного в том, чтобы писать анонимные письма, — говорил он. — Подвезти человека тоже не противозаконно. Я только хотел узнать, почему вы написали это письмо. И время, когда вы посадили ее в машину и когда высадили. Сколько было на часах. И говорила ли она что-нибудь, пока вы ехали.

— Теперь я узнал вас, — пробормотал мужчина. — Вы тот самый полицейский, что застрелил человека в тумане, несколько лет назад. На полигоне возле Истада.

— Вы правы, — ответил Валландер. — Это был я. Меня зовут Курт Валландер.

— Она стояла у южного выезда из города, — вдруг проговорил мужчина. — Было семь часов вечера. Я купил себе пару башмаков. У моего брата обувной магазин в Хельсингборге. Он делает мне скидки. Я никогда никого не подвозил. Но она была такая одинокая.

— И что произошло?

— В смысле?

— Что произошло, когда вы остановили машину? На каком языке она разговаривала?

— Я не знаю, что это за язык. Но это был не шведский. А по-английски я не говорю. Я сказал, что еду в Томелиллу. Она кивнула. И кивала всякий раз, когда я с ней заговаривал.

— У нее были с собой какие-нибудь вещи?

— Никаких.

— Даже сумочки не было?

— У нее не было ничего.

— Что случилось потом?

— Она села на заднее сиденье. Пока мы ехали, она не вымолвила ни слова. Все это показалось мне странным. Зря я ее подобрал.

— Почему?

— Может, ей вовсе и не нужно было ни в какую Томелиллу! Какого черта ей могло понадобиться в Томелилле?

— Так она ничего не сказала?

— Ни слова.

— А что она делала?

— Как это, «что делала»?

— Спала? Или смотрела в окно? Что она делала, пока вы ехали?

Мужчина задумался.

— Было кое-что, над чем я потом долго размышлял. Каждый раз, когда нас обгоняли, она вся сжималась. Словно хотела, чтобы ее не видели.

— Так она была испугана?

— Еще как.

— Что было потом?

— Я остановился у эстакады за Томелиллой и высадил ее. Если честно, мне показалось, что она совсем не понимала, где находится.

— То есть, ей не надо было ехать в Томелиллу?

— Если я правильно понял, ей надо было уехать из Хельсингборга. А я ехал дальше. Но когда я уже почти подъехал к дому, я подумал: «Нельзя было оставлять ее там». И я поехал обратно. Но ее уже не было.

— Сколько времени на это ушло?

— От силы минут десять.

Валландер задумался.

— Когда вы подобрали ее у Хельсингборга, она стояла возле автострады? А может, она направлялась в Хельсингборг? Или все-таки из города?

Мужчина подумал.

— Из города, — сказал он. — Если бы ей надо было на юг, она бы не стала там стоять.

— И больше вы ее никогда не видели? Вы не стали ее искать?

— А почему я должен был ее искать?

— Во сколько все это произошло?

— Я высадил ее в восемь часов. Помню, новости по автомагнитоле начали передавать в тот момент, когда она вышла из машины.

Валландер задумался. Он понимал, что ему повезло.

— Почему вы написали в полицию? — спросил он садовника. — И почему не стали подписываться?

— Я прочитал о девушке, которая сожгла себя, — ответил тот. — И сразу подумал, что, наверно, это была она. Но меньше всего мне хотелось, чтобы узнали обо мне. Я женат. И то, что я подвозил девушку, могло быть истолковано превратно.

Валландер почувствовал, что мужчина говорит правду.

— Считайте, что мы с вами не разговаривали, — сказал он. — И все-таки я вынужден записать ваше имя и телефон.

— Меня зовут Свен Андерсон, — ответил садовник. — Надеюсь, у меня не будет неприятностей?

— Никаких неприятностей, если вы рассказали все как есть.

Мужчина написал свой телефон.

— И еще, — сказал Валландер. — Вы не могли бы припомнить, не было ли у нее на шее украшения?

Свен Андерсон задумался. Затем покачал головой. Валландер поднялся и пожал ему руку.

— Вы нам очень помогли, — сказал он.

— Так это та самая девушка? — спросил Свен Андерсон.

— Вероятно, да, — ответил Валландер. — Теперь весь вопрос в том, что она делала в Хельсингборге.

Он оставил Свена Андерсона и пошел к машине.

Только он открыл дверцу, как зазвонил сотовый.

Первая его мысль была о том, что убийца Веттерстедта и Карлмана нашел себе новую жертву.