Это была Мона, его бывшая жена. Последний раз они мельком виделись много лет назад, когда Линда закончила Полицейскую академию. Потом лишь изредка коротко говорили по телефону, и всё.

Поздно вечером, когда Мона уснула в спальне, а он — как первый гость — постелил себе в комнате для гостей, на душе у него было прескверно. Настроение у Моны все время менялось, случилось даже несколько сентиментальных и злых вспышек, которые он с трудом утихомирил. Еще до его возвращения домой Мона успела крепко выпить. Когда встала, чтобы обнять его, она пошатнулась и чуть не упала, но в последнюю секунду он ее подхватил. Валландер заметил, что она напряжена и нервничает и что макияж у нее слишком броский. Девушка, с которой он сорок лет назад познакомился и в которую влюбился, хотя бы не красилась, в этом ей не было нужды.

Нынче вечером Мона приехала оттого, что ее оскорбили, нанесли ей такую обиду, что утешение она могла найти только у него. Валландер сел рядом с ней в садовое кресло, над головой летали ласточки, и его охватило странное ощущение, будто вернулось давно ушедшее время. Вот сейчас откуда-нибудь вприпрыжку прибежит пятилетняя Линда, потребует внимания. Но едва он успел неловко поздороваться, как Мона судорожно разрыдалась. Он смутился. Так было в последний напряженный период их совместной жизни. В ту пору он долго принимал ее эмоциональные вспышки за чистую монету. А она все больше превращалась в этакую лицедейку на подмостках их брака. И отвела себе роль, для которой вообще-то не годилась. Способности ее лежали не в плане трагического и, пожалуй, не в плане комического, скорее уж в плане совершенно нормального, где резкие перепады чувств неуместны. Теперь же она опять сидела здесь и рыдала, а Валландер сообразил только принести ей рулон туалетной бумаги, чтобы утирать слезы. Немного погодя она перестала рыдать, попросила прощения, однако говорила с трудом, язык заплетался. Жаль, Линды нет, подумал он, она обращалась с Моной совсем иначе.

Вместе с тем он испытывал и другое чувство, в котором не хотел себе признаться, но его запретные волны наплывали и снова откатывались. Желание взять Мону за руку и отвести в спальню. Ее присутствие возбуждало его, и он мог бы рискнуть. Но, разумеется, ничего не предпринял. Она шаткой походкой отошла к собачьему загону, где в ожидании скакал Юсси. Валландер зашагал следом, скорее телохранитель, чем спутник, готовый подхватить ее, если она не устоит на ногах. Интерес к собаке быстро пропал, и они вошли в дом, потому что Мона озябла. Она ходила по комнатам, просила показать все-все, как она подчеркнула, будто находилась в галерее. Он устроил все просто роскошно, нет слов, до чего здесь замечательно, зря только он не выбросил ужасный диван, который стоял еще у них в квартире, когда они были женаты. Увидев на комоде их свадебное фото, Мона опять разрыдалась, на сей раз так делано, что ему захотелось вышвырнуть ее за дверь. Но он сдержался, сварил кофе, убрал с глаз подальше бутылку виски и в конце концов усадил Мону за кухонный стол.

Я любил ее больше любой другой женщины в моей жизни, думал Валландер, когда они сидели там с чашками кофе. Даже если я встречу сейчас новую большую любовь, Мона все равно останется самой важной женщиной в моей жизни. Этого не изменить. Вероятно, одна любовь может возместить другую, но старая любовь так и остается навек. Живешь как корабль с двойным днищем — наверно, чтобы не утонуть, если в одном возникнет течь.

Мона выпила кофе и неожиданно стала трезветь. Валландер помнил и это: она часто изображала большее подпитие, чем на самом деле.

— Прости, — сказала она. — Я веду себя ужасно, навязываюсь. Ты хочешь, чтобы я ушла?

— Вовсе нет. Только хочу знать, зачем ты приехала.

— Отчего ты такой неприветливый? Ты ведь не можешь утверждать, что я часто тебя обременяю?

После этого угрожающего выпада Валландер сразу пошел на попятную. Последний год с Моной был непрерывной борьбой, он отчаянно отбивался, не давая затянуть себя в ее мир упреков и угроз. Конечно же она решила, что он и теперь поступает так же, и он знал: она права. Оба они были и преступниками и жертвами в запутанной истории, покончить с которой можно только ударом меча. Развестись, разойтись в разные стороны.

— Рассказывай, — осторожно сказал он. — Почему ты в таком унынии?

Засим последовала долгая, затянутая печальная песнь, этакая грошовая баллада с прямо-таки бесконечным количеством строф, собственная Монина версия «Креста на Идиной могиле» и «Эльвиры Мадиган», подумал Валландер. Год назад она познакомилась с новым мужчиной, этот не был ни рантье, ни гольфистом, в отличие от предшественника, который, как твердо считал Валландер, нажился на финансовых аферах. Он совершенно прозаическим образом трудился в сетевом магазине «ИКА» в Мальмё, по возрасту примерно ровесник Моны, тоже в разводе. Но очень скоро Мона, к своему ужасу, обнаружила, что и у заурядного честного торговца продовольственными товарами могут проявиться психопатические наклонности. Он начал ее контролировать, сыпать завуалированными угрозами, а в конце концов прибег к прямому физическому насилию. Глупо, конечно, но она думала, что это пройдет, что он перестанет ревновать. Однако надежды не сбылись, и теперь она с ним порвала. А поскольку опасалась, что торговец будет ее преследовать, пришла за помощью к бывшему мужу, больше-то не к кому. Словом, ей страшно, потому она и приехала.

Интересно, много ли правды в ее рассказе? — подумал Валландер. Мона не всегда заслуживала доверия, иногда она лгала, вовсе не имея злого умысла. Но в данном случае, пожалуй, можно ей поверить, вдобавок его, разумеется, возмутило, что сожитель избил ее.

Закончив рассказ, она почувствовала себя плохо и поспешила в туалет. Валландер стоял за дверью и слышал, что ее впрямь стошнило, значит, она не разыгрывала спектакль перед ним, единственным зрителем на галерке. Потом она легла на диван, который советовала выбросить, опять немного поплакала и уснула, укрывшись пледом. Валландер сел в кресло, снова занялся библиотечными книгами, хотя сосредоточиться, конечно, не мог. Часа через два Мона резко проснулась. И когда поняла, что находится в доме у Валландера, снова чуть не расплакалась, но тут он сказал, что с него хватит. Если она проголодалась, он готов организовать ей какой-никакой ужин, потом она должна проспаться, а наутро может поговорить с Линдой, дочь наверняка куда лучший советчик, чем он. Поскольку есть Мона не хотела, он на скорую руку сварганил супчик и заел его не одним ломтем хлеба. Когда они сидели друг против друга за обеденным столом, она вдруг заговорила о том, как им в свое время было хорошо вместе. Уж не в этом ли подлинная причина визита, подумал Валландер, она вроде как опять ищет себе мужчину. Несколько лет назад она бы добилась своего, подумал он. Я долго верил, что мы сможем вновь жить вместе. Пока не уразумел, что это иллюзия, все наше осталось в прошлом и, собственно, я ничего больше не желаю.

После ужина ей захотелось выпить. Но Валландер сказал «нет», в его доме она не выпьет ни капли. В противном случае ей придется вызвать такси до Истада и снять номер в гостинице. Мона порывалась затеять склоку, но сникла, поняв, что он не отступит.

Около полуночи, когда укладывалась в постель, она осторожно попыталась притянуть его к себе. Но он увернулся, только погладил ее по волосам и вышел. Несколько раз подходил к приоткрытой двери, прислушивался. Она долго ворочалась, но в конце концов уснула.

Валландер вышел во двор, выпустил Юсси, а сам устроился на качелях, когда-то стоявших возле отцовского дома. Лето, ночь светлая, тихая, полная ароматов. Юсси пришел, улегся у его ног. Внезапно Валландера охватило ощущение дискомфорта. В жизни не бывает возврата, как бы ему при всей его наивности ни хотелось. Ни на шаг вернуться невозможно.

В конце концов он тоже лег, приняв полтаблетки снотворного, чтобы не лежать без сна. Ему просто не хотелось больше думать ни о женщине, спящей в его постели, ни о том, что мучило его в саду.

Утром, когда он проснулся, Мона, к превеликому его удивлению, уже уехала. Обычно он просыпался очень легко, а сегодня не слышал, как она встала и тихонько ушла. На кухонном столе лежала записка: «Прости, что я была здесь, когда ты вернулся домой». И всё, ни слова о том, за что она, собственно, просила прощения. Сколько же раз за время их брака она клала перед ним такие записочки с просьбой о прощении? Очень много, считать он не хотел, да и не мог.

Он выпил кофе, покормил Юсси, прикинул, не позвонить ли Линде и не рассказать ли о визите Моны. Но, поскольку в первую очередь надо было поговорить с Иттербергом, решил, что со звонком Линде можно повременить.

Утро выдалось ветреное, задувал холодный норд, лето куда-то пропало. Соседские овцы паслись на огороженном поле, несколько лебедей пролетели на восток.

Валландер позвонил Иттербергу на работу, тот ответил:

— Знаю, вы меня искали. Что, нашли супругов фон Энке?

— Нет. А как ваши успехи?

— Ничего нового сообщить не могу.

— Ничего?

— Увы, да. А у вас есть что рассказать?

Вообще-то Валландер собирался рассказать о поездке на Букё и о найденном там странном цилиндре. Но вдруг передумал. Непонятно почему. Уж Иттербергу-то вполне можно доверять.

— Да нет.

— Ладно, я еще позвоню.

Закончив короткий и, в сущности, бессодержательный разговор, Валландер поехал в Управление. Этот день придется посвятить изучению злополучного дела об избиении, где он выступал свидетелем. Все сваливали вину друг на друга, а пострадавший, который две недели пролежал в коме, ничего о случившемся не помнил. Валландер первым из сотрудников уголовной полиции прибыл на место происшествия, потому и должен был рассказать в суде об увиденном. Теперь он изо всех сил старался вспомнить, что, собственно, там застал. Даже отчет, написанный им самим, казался нереальным.

Неожиданно в кабинет вошла Линда. Было ровно двенадцать.

— Как я понимаю, у тебя побывала нежданная гостья, — сказала она.

Валландер захлопнул открытую папку, посмотрел на дочь. Лицо куда менее пухлое, пожалуй, она сбросила несколько килограммов.

— Значит, Мона и к тебе наведалась?

— Позвонила из Мальмё. Жаловалась, что ты очень плохо с ней обошелся.

Валландер удивился:

— Что она имела в виду?

— Ты не хотел пускать ее в дом, хотя она чувствовала себя прескверно. Потом даже толком не накормил и запер в спальне.

— Все это неправда. Старуха врет.

— Не называй так мою маму. — Линда помрачнела.

— Она врет, хочешь верь, хочешь нет. Я ее не прогонял, впустил в дом, утирал ей слезы и уложил в чистую постель.

— О своем новом муже она, во всяком случае, не врала. Я его видела. Очаровательный, как всякий психопат. Странная у мамы способность всегда западать не на тех мужчин.

— Спасибо.

— Я конечно же не имею в виду тебя. Но чокнутый гольфист был не намного лучше того, с кем она связалась сейчас.

— Вопрос в том, что я могу сделать.

Линда задумчиво помолчала, прежде чем ответить. Потерла нос указательным пальцем. Точь-в-точь как ее дед, вдруг подумал Валландер. Раньше он этого не замечал и рассмеялся. Она с удивлением посмотрела на него. Он пояснил. И дочь тоже засмеялась.

— У меня Клара в машине, — сказала она. — Я только хотела спросить про маму. Поговорим позже.

— Девочка одна в машине? — ужаснулся Валландер. — Как ты можешь оставлять ее без присмотра?

— Там моя подруга. А ты что подумал?

На пороге Линда обернулась:

— Маме нужна наша помощь.

— Я всегда на месте. Но хотелось бы, чтобы она приезжала трезвой. И заранее предупреждала звонком.

— А ты всегда трезв? И всегда заранее звонишь? И никогда плохо себя не чувствовал?

Не дожидаясь ответа, она вышла в коридор. Валландер придвинул было к себе свой отчет, но тут позвонил Иттерберг:

— Забыл сказать, через несколько дней я ухожу в отпуск.

— Чем же вы занимаетесь на досуге?

— Провожу время в старом доме путевого обходчика, красивое место, у озера, неподалеку от Вестероса. Но давайте расскажу вам, что я думаю по поводу супругов Энке. А то утром я что-то очень уж заторопился.

— Слушаю вас.

— Скажу так. У меня есть две версии их исчезновения, с которыми мои коллеги согласны. Посмотрим, согласитесь ли вы. Либо они сообща спланировали свое исчезновение. Но по какой-то причине решили исчезнуть в разное время. Тут может быть несколько объяснений. Если, например, они задумали сменить личность, то он мог заранее отправиться в некое место, чтобы подготовиться к ее приезду. Мог встретить ее, усыпав ей путь пальмовыми ветвями и розами, как сказано в Библии. А возможно, причины совсем другие. Это лишь один из вариантов. Кроме этой существует, собственно говоря, только одна рациональная версия. Что они стали жертвами каких-то противоправных действий. Словом, что их нет в живых. Трудно найти объяснение, по какой причине они могли стать жертвами насилия, да и вообще почему такие вещи случаются. Но, кроме такой альтернативы, мы ничего другого не видим. Черная дыра.

— Пожалуй, я склоняюсь к вашей позиции.

— Я советовался с лучшими в стране экспертами касательно обстоятельств исчезновения людей. Наша задача проста в том смысле, что цель у нас одна.

— Найти их.

— Или хотя бы понять, почему мы их не находим.

— Нет вообще никаких новых деталей?

— Никаких. Но, разумеется, есть один человек, которого необходимо принимать в расчет.

— Вы имеете в виду сына?

— Да, без этого нельзя. Если допустить, что они инсценировали свое исчезновение, можно задаться вопросом, зачем они подвергают его такой ужасной пытке. Мягко говоря, это бесчеловечно. А судя по всему, жестокость им несвойственна. Вы-то знаете, вы с ними знакомы. Вся наша информация о Хокане фон Энке однозначно свидетельствует, что как командир он пользовался любовью подчиненных, офицер, простой в общении, умный, справедливый, без капризов. Разве что, как мы слышали, иной раз мог выказать нетерпение. Но с кем такого не бывает? Луиза как учительница тоже пользовалась симпатией учащихся. Молчаливая, как говорят все, кого мы опрашивали. Но то, что человек не болтает не закрывая рта, вряд ли подозрительно. Кто-то ведь должен и слушать. Мы даже связывались с экспертами из Европола. Я сам несколько раз беседовал по телефону с сотрудницей французской полиции, мадемуазель Жермен из Парижа, от которой услыхал много дельных соображений. Она подкрепила мою идею, что конечно же стоит обдумать это дело и совсем с другой точки зрения.

Валландер понял, на что он намекает.

— Какую же роль здесь может играть Ханс?

— То-то и оно. Владей они большим состоянием, именно там, быть может, и нашлись бы зацепки. Но ничего такого нет, в общей сложности накопления составляют около миллиона крон, не считая кооперативной квартиры, которая стоит семь-восемь миллионов. Само собой, можно сказать, для простого смертного деньги большие. Только вот сейчас человек без долгов и с таким доходом считается скорее обеспеченным. Но не богачом.

— Вы говорили с Хансом?

— Неделю назад он был в Стокгольме на совещании с Финансовой инспекцией. И сам связался со мной, попросил о встрече, и мы побеседовали. По моему впечатлению, он искренне встревожен и вообще не понимает, что произошло. Вдобавок собственные его доходы весьма значительны.

— Стало быть, пока что ситуация такова?

— Позиция у нас не слишком сильная. Надо копать дальше, хотя земля твердая как камень.

Иттерберг вдруг отложил телефон. Валландер слышал, как он чертыхнулся. Потом заговорил снова:

— Короче, я ухожу в отпуск. Но остаюсь в готовности.

— Обещаю звонить, только если всплывет что-то важное, — на прощание сказал Валландер.

После разговора Валландер вышел на улицу, сел на скамейку у входа. Размышляя о том, что услышал от Иттерберга.

На скамейке он сидел долго. Появление Моны утомило его. Недоставало только, чтобы она вносила сумятицу в его жизнь, предъявляя ему новые претензии. Он непременно объяснит ей это, если она опять заявится к нему, и убедит Линду стать на его сторону. Он не против помочь Моне, дело не в этом, но прошлое миновало, нет его больше.

Валландер спустился к сосисочному киоску, расположенному напротив больницы. Подлетевшая чайка тотчас склевала кляксу картофельного пюре, упавшую с бумажной тарелки.

Внезапно его охватило ощущение, будто он что-то забыл. Он огляделся: может, опять табельное оружие? Или что-то другое? Неожиданно он даже засомневался, как попал к киоску — приехал на машине или пришел пешком из Управления.

Швырнув недоеденное пюре в урну, он еще раз огляделся по сторонам. Машины нет. Медленно зашагал к Управлению. Примерно на полдороге память вернулась. Он был весь в холодном поту, сердце стучало учащенно. Нет, надо срочно поговорить с врачом. Это уже третий раз за короткое время, надо выяснить, что творится у него в голове.

Вернувшись в кабинет, он позвонил докторше, к которой ходил раньше. Она назначила ему время через несколько дней после Праздника середины лета. После разговора с нею он проверил, на месте ли табельное оружие и под замком ли.

Остаток дня Валландер готовился к выступлению в суде. В шесть закрыл последнюю папку, бросил на посетительское кресло. Встал, взял куртку, и тут вдруг в голову пришла одна мысль. Неизвестно откуда. Почему фон Энке не забрал с собой тайные документы, когда последний раз навещал Сигне? Пожалуй, возможны только два объяснения. Либо он рассчитывал вернуться, либо что-то сделало возвращение невозможным.

Он опять сел за письменный стол, разыскал телефон «Никласгордена». Ответила женщина с красивым голосом, та, что говорила с акцентом.

— Я только хотел узнать про Сигне. Все как обычно? — спросил он.

— В ее мире перемены бывают крайне редко. Разве только незримые сдвиги, которые происходят с нами всеми, — старение.

— Ее отец, понятно, не появлялся?

— Так ведь он, кажется, пропал? Или нашелся?

— Нет. Я спросил на всякий случай.

— Зато вчера Сигне навестил ее дядя по отцу. Я не дежурила, но видела запись в журнале посещений.

Валландер насторожился:

— Дядя?

— Он записался как Густав фон Энке. Приехал во второй половине дня и пробыл около часа.

— Вы уверены? Он вправду приходил?

— А зачем мне придумывать?

— Ну разумеется, незачем. Если этот дядя навестит Сигне еще раз, вы можете позвонить мне?

Она вдруг встревожилась:

— Что-то не так?

— Нет-нет, все в порядке. Извините за беспокойство.

Валландер положил трубку на стол и некоторое время сидел в задумчивости. Он не ошибается, это уж точно. Он внимательно изучил всех родичей фон Энке и не сомневался: у Хокана фон Энке нет брата.

Кем бы ни был человек, посетивший Сигне, он указал фальшивое имя и родство.

Валландер поехал домой. Прежняя тревога вернулась, и всерьез.