За несколько дней до Праздника середины лета Валландер направился на север, вдоль восточного побережья. За Вестервиком едва не столкнулся с лосем. С учащенно бьющимся сердцем он долго сидел на парковке и думал о Кларе, потом наконец поехал дальше. Путь его лежал мимо кафе, где он много лет назад, усталый и вымотанный, заночевал в задней комнате. Не раз за прошедшие годы он с печальной тоской вспоминал хозяйку кафе. И сейчас притормозил, зарулил во двор. Но из машины не вышел. Сидел в нерешительности, сжимая ладонями руль. Затем продолжил путешествие на север.

Он конечно же знал, почему не зашел. Боялся, что у кассы и кофейной машины стоит кто-то другой и он поневоле увидит, что и в этом кафе время текло своим чередом и вернуться туда, в далекое прошлое, ему не удастся.

К фюрудденской гавани он подъехал уже около одиннадцати, потому что, как всегда, гнал на слишком большой скорости. Выйдя из машины, отметил, что пакгауз с фотографии сохранился, хотя был перестроен и обзавелся окнами. А вот ящиков с рыбой нет, как нет и большого траулера у стенки набережной. Акваторию гавани теперь заполняли прогулочные катера и яхты. Валландер припарковался возле красного здания береговой охраны, заплатил за стоянку в предприятии по снабжению судов и прошел в дальний конец крайнего пирса.

Вся поездка напоминает игру в рулетку, подумал он. Он не предупредил Эскиля Лундберга о своем приезде. Позвони он из Сконе, Лундберг наверняка бы не пожелал с ним встречаться. Но если он будет здесь, на набережной? Он сел на деревянную лавку возле предприятия снабжения и набрал номер. Что ж, была не была. Будь он дворянином, фон Валландером, и имей щит с девизом, то выбрал бы именно эти слова: была не была. В этом вся его жизнь. Он набрал номер, надеясь на лучшее.

Лундберг ответил.

— Это Валландер. Мы говорили с вами примерно неделю назад.

— Чего вы хотите?

Если он и удивился, то хорошо скрыл удивление, подумал Валландер. Очевидно, Лундберг из тех достойных зависти людей, которые всегда готовы к чему угодно, готовы услышать в трубке кого угодно — хоть короля, хоть безумца или хоть истадского полицейского.

— Я в Фюруддене. — Валландер взял быка за рога. — Надеюсь, вы найдете время встретиться со мной.

— Я уже все сказал вам по телефону прошлый раз. Добавить больше нечего.

В этот миг Валландер, во всеоружии многолетнего полицейского опыта, отбросил все сомнения. Лундберг действительно может еще кое-что рассказать.

— Чутье подсказывает мне, что нам стоит поговорить, — сказал он.

— То есть вы хотите меня допросить?

— Вовсе нет. Просто хочу поговорить, показать фотографию, которую я нашел.

Лундберг задумался, потом наконец сказал:

— Через час я за вами заеду.

За этот час Валландер подкрепился в закусочной, из окон которой открывался вид на гавань, острова и открытое море вдали. Глянув на морскую карту, висевшую под стеклом на стене закусочной, он увидел, что Букё расположен южнее, а потому внимательно следил за всеми судами, шедшими оттуда. Представлял себе, что лодка рыбака по крайней мере внешне похожа на деревянную шлюпку Стена Нурдландера. Но ошибся. Эскиль Лундберг прибыл в открытой пластиковой лодке с подвесным мотором, полной пластмассовых ведер и сачков. Причалил к набережной, огляделся по сторонам. Валландер перехватил его взгляд. Рукопожатиями они обменялись лишь после того, как Валландер осторожно спустился в лодку и все равно чуть не упал, поскользнувшись на скользком настиле.

— Я подумал, лучше нам двинуть ко мне домой, — сказал Лундберг. — Тут, на мой вкус, многовато незнакомого народа.

Не дожидаясь ответа, он запустил мотор и на чересчур высокой, по мнению Валландера, скорости направился к выходу из гавани. Человек, сидевший в зачаленной парусной лодке, проводил их явно недовольным взглядом. Мотор ревел так, что разговаривать было практически невозможно. Валландер устроился на носу, смотрел, как мимо пролетают поросшие деревьями островки и голые скалы. Они миновали пролив — судя по карте в закусочной, он назывался Хельсусунд — и пошли дальше курсом на юг. Вокруг по-прежнему теснились острова, лишь иногда мелькало открытое море. Лундберг был в обрезанных брюках, в сапогах со спущенными голенищами и в футболке с несколько удивительным текстом: «Я сам сжигаю свой мусор». Валландер прикинул, что ему лет пятьдесят, может, чуть больше. Вполне соответствует парнишке на фотографии.

Они свернули в бухточку, окаймленную дубами и березами, и причалили к пристани с пахнущим смолой красным навесом, под которым сновали ласточки. Рядом стояли две большие коптильни.

— Ваша жена говорила, угря больше нет, — сказал Валландер. — Неужто так плохо?

— Хуже, — ответил Лундберг. — Скоро вообще рыбы не будет. Разве она не говорила?

Красный двухэтажный жилой дом виднелся в ложбине метрах в ста от воды. Тут и там разбросаны пластмассовые игрушки. Здороваясь с Валландером, жена Лундберга, Анна, выглядела столь же настороженно, как настороженно звучал ее голос по телефону.

На кухне пахло отварной картошкой и рыбой, чуть слышно играло радио. Анна Лундберг поставила на стол кофейник и вышла. Того же возраста, что и муж, они даже внешне чем-то похожи.

Из соседней комнаты в кухню вдруг вошла собака. Красивый коккер-спаниель, подумал Валландер, погладив его, пока Лундберг наливал кофе.

Валландер положил на клеенку фотографию. Лундберг достал из нагрудного кармана очки. Быстро глянул на снимок и отодвинул его.

— Должно быть, это было в шестьдесят восьмом или в шестьдесят девятом. Осенью, насколько я помню.

— А теперь я нашел этот снимок в бумагах Хокана фон Энке.

Лундберг посмотрел ему прямо в глаза.

— Я не знаю, кто этот человек.

— Высокий чин на шведском флоте. Капитан второго ранга. Может, ваш отец знал его?

— Вполне возможно. Но я все-таки сомневаюсь.

— Почему?

— Отец недолюбливал военных.

— Вы тоже на снимке.

— Я не могу ответить на ваши вопросы. При всем желании.

Валландер решил подойти с другой стороны и начать сначала:

— Вы родились здесь, на острове?

— Да. И папаша тоже. Я — четвертое поколение.

— Когда он умер?

— В девяносто четвертом. Ставил сети в море, и с ним случился удар. Он не вернулся, и я позвонил в береговую охрану. Лассе Оман нашел его. Лодка дрейфовала в сторону Бьёркшера. Но он и хотел так умереть, старик-то.

Валландеру почудились в его голосе нотки, говорившие о не слишком хороших отношениях между отцом и сыном.

— Вы всегда жили здесь? При жизни вашего отца?

— Нет. Нельзя батрачить на родного отца. Особенно если он постоянно командует и вдобавок считает, что всегда прав. Даже когда глубоко заблуждается. — Эскиль Лундберг рассмеялся. — Он стоял на своем, не только когда мы ловили рыбу. Помню, однажды вечером мы смотрели телевизор, передавали какую-то викторину. Там был вопрос, с какой страной граничит Гибралтар. Отец сказал, что с Италией, а я — что с Испанией. Когда оказалось, что прав я, он выключил телевизор и пошел спать. Вот такой он был.

— Значит, вы уезжали отсюда?

Эскиль Лундберг склонил голову набок, скривил лицо:

— Это важно?

— Может быть.

— Расскажите еще раз, чтобы я понял. Кто-то пропал?

— Двое, муж и жена. Фон Энке. И эту фотографию я нашел среди документов, принадлежавших мужу, капитану второго ранга.

— Вы сказали, они из Стокгольма? А сами вы из Истада? Какая тут связь?

— Моя дочь собирается замуж за их сына. У них есть ребенок. Пропали ее будущие свекор и свекровь.

Эскиль Лундберг кивнул. И вроде как стал смотреть на Валландера с меньшим недоверием.

— Я уехал с острова, когда кончил школу, — сказал он. — Работал на ферме под Кальмаром. Целый год там прожил. Потом вернулся на остров, стал рыбачить. Но мы с отцом не ладили. Чуть что не по его, он сразу злился. Я опять уехал.

— На ферму вернулись?

— Махнул на восток. На Готланд. Работал на цементной фабрике в Слите, двадцать лет оттрубил, пока отец не состарился. Там и с женой познакомился. У нас родились двое детей. Вернулись мы, когда он стал совсем плох. Мама умерла, сестра жила в Дании, так что, кроме нас, позаботиться о нем было некому. Хозяйство у нас здесь большое, земля, рыбные угодья, тридцать шесть мелких островов, а уж скал вовсе не счесть.

— Значит, в начале восьмидесятых вас тут не было?

— Только летом на недельку-другую приезжали. И всё.

— Возможно ли, что в ту пору у вашего отца были контакты с морским офицером? — спросил Валландер. — А вы об этом не знали?

Эскиль Лундберг энергично мотнул головой:

— Не вяжется это с его натурой. Он считал, надо платить премию за отстрел шведских военных моряков, и кадровых, и срочников. Особенно капитанов.

— Почему?

— Во время учений они иной раз ходили тут на форсаже. По другую сторону острова у нас пристань, где стоял траулер. Две осени кряду волной от военных кораблей пристань разбивало в клочья, опоры и те сносило. А ущерб они не возмещали. Отец писал жалобы, но без толку. Несколько раз экипажи сбрасывали в колодцы на островах остатки продовольствия. Тот, кто знает, что значит колодец для обитателей островов, так делать не станет. Ну и другое случалось.

Эскиль Лундберг вдруг словно бы опять заколебался. Валландер ждал, не торопил его, терпеливый лис, караулящий добычу.

— Незадолго до смерти он рассказывал об одном происшествии в начале восьмидесятых, — продолжал Эскиль Лундберг. — Он тогда уже сильно болел. И злость подрастерял, видно, понял, что, как бы там ни было, после него здешним хозяйством буду заниматься я.

Эскиль Лундберг встал, вышел из кухни. Валландер начал думать, что он все-таки ничего больше не скажет, когда Лундберг вернулся со старыми ежедневниками в руках.

— Сентябрь восемьдесят второго, — сказал он. — Это отцовы ежедневники, он записывал улов и погоду. А также особенные происшествия. И девятнадцатое сентября восемьдесят второго именно такой день.

Он протянул Валландеру ежедневник, указывая нужное место. Четким почерком записано: Чуть не утопли.

— Что он имел в виду?

— То, что рассказал мне незадолго до смерти. Сперва я решил, он впадает в маразм, теряет рассудок. Но для вымысла рассказ был слишком подробный. Он говорил правду.

— Начните с самого начала, — предложил Валландер. — Меня в первую очередь интересует как раз осень восемьдесят второго.

Эскиль Лундберг отодвинул подальше свою чашку, будто для рассказа требовалось место.

— Отец рыбачил на траулере к востоку от Готланда, когда это случилось. Неожиданно судно резко остановилось. Что-то зацепило сеть и грозило перевернуть судно. Отец не понял, что именно произошло, сообразил только, что сеть застряла. И насторожился, потому что в молодости однажды вытащил в сетях газовые гранаты. Он и еще двое мужиков, которые находились на борту, уже хотели обрезать трал. Но вдруг заметили, что судно развернулось и трал оторвался от дна. Они сумели его вытащить. Там оказался стальной цилиндр примерно метровой длины. Не граната, не мина, скорее деталь какой-то корабельной машины. Цилиндр был тяжелый и, похоже, лежал в воде недолго. Они пробовали скумекать, что это за штука, но безуспешно. Вернувшись домой, папаша продолжал изучать цилиндр. Но так и не додумался, зачем он нужен. Бросил его и занялся починкой трала. Прижимистость не позволяла выкидывать вещи. Однако у этой истории есть продолжение.

Эскиль Лундберг придвинул к себе ежедневник и перевернул несколько страниц, до 27 сентября. И опять показал Валландеру запись: Они ищут. Два слова, и всё.

— Отец почти напрочь забыл про цилиндр, когда как раз на том месте, где он обнаружился, вдруг начали появляться военные корабли. Он часто рыбачил там, восточнее Готланда. И быстро смекнул, что это отнюдь не обычные учения. Корабли маневрировали как-то странно. Стояли на месте или медленно двигались по кругу, точнее по спирали к некоему центру. Уже через минуту-другую он смекнул, что происходит.

Эскиль Лундберг захлопнул ежедневник и посмотрел на Валландера:

— Они искали что-то потерянное. Не больше и не меньше. Но отец вовсе не собирался возвращать цилиндр. Ему изорвали трал. Вот он и продолжал рыбачить, вроде как не замечая военных.

— Что было дальше?

— Корабли и ныряльщики оставались там всю осень, до самого декабря. Потом ушли. Поползли слухи, будто затонула подводная лодка. Но в том месте, где они искали, для подлодки глубина недостаточная. Военные свой цилиндр не получили, а папаша так и не понял, что это за штуковина. Но был доволен, что сумел поквитаться за разрушенный причал. Так что я не представляю себе, чтобы он имел контакт с морским офицером.

Оба молчали. Собака почесывалась. Валландер пытался понять, каким образом Хокан фон Энке причастен к описанным событиям.

— По-моему, он сохранился, — сказал Лундберг.

Валландер подумал, что ослышался, но Эскиль Лундберг уже встал из-за стола.

— Цилиндр. Кажется, он в сарае.

Они вышли из дома, собака бежала впереди, что-то вынюхивая у них под ногами. Поднялся ветер. Анна Лундберг развешивала выстиранное белье на веревке, протянутой меж двумя старыми вишнями. Белые наволочки хлопали на ветру. На неровных скалах за лодочным навесом стоял сарай. Под потолком горела одинокая лампочка. Валландер шагнул в помещение, полное всевозможных запахов. На одной стене висела старинная острога для угрей. Эскиль Лундберг прошел в угол, нагнулся и начал копаться в мотках веревки, разбитых черпаках, старых пробковых поплавках и рваных сетях. Раскидывал хлам, словно разделял отцовскую злость на безобразия боевых кораблей. В конце концов он выпрямился, шагнул в сторону, показал жестом. Валландер увидел продолговатый предмет из серой стали, похожий на большую сигарную гильзу, диаметром сантиметров двадцать. С одного конца крышка приоткрыта, виднеются обрывки проводов и какие-то соединения.

— Можно вынести его, — сказал Лундберг. — Вдвоем справимся.

Они вытащили цилиндр на пристань. Собака тотчас подбежала, принялась обнюхивать. Валландер попробовал прикинуть назначение этой штуковины. Вряд ли это часть двигателя. Возможно, что-то имеющее отношение к радарам или пусковым механизмам торпед или мин.

Он присел на корточки, поискал серийный номер или клеймо изготовителя, но ничего не нашел. Собака тыкалась носом ему в лицо, пока Лундберг ее не отогнал.

— Вы-то как думаете, что это? — спросил Валландер, выпрямившись.

— Не знаю. Папаша тоже не знал. И ему это не нравилось. Тут мы с ним похожи. Нам нужны ответы на вопросы. — Эскиль Лундберг помолчал, потом добавил: — Мне он без надобности. Может, вам пригодится?

Валландер не сразу понял, что он имеет в виду стальной цилиндр, лежащий у их ног.

— Что ж, я его заберу, — ответил он и быстро подумал, что, возможно, Стен Нурдландер разберется в назначении цилиндра.

Они положили цилиндр в моторку, Валландер отчалил. Лундберг свернул на восток и взял курс на пролив между Букё и островком под названием Бьёркшер, оставив в стороне еще один островок с одиноким домом среди рощи.

— Старый охотничий домик, — пояснил Лундберг. — Народ приезжал туда пострелять морских птиц. Папаша мой тоже бывал там, сутками пьянствовал без помех. Хорошее место, чтобы спрятаться, если кому охота на время исчезнуть.

Они причалили к набережной. Валландер подогнал машину и вдвоем с Лундбергом уложил цилиндр на заднее сиденье.

— Я тут кой о чем подумал, — сказал Эскиль Лундберг. — Вы говорили, что пропали оба. Я правильно понял, что в разное время?

— Совершенно правильно. Хокан фон Энке пропал в апреле, а его жена — лишь несколько недель назад.

— Разве не странно? Что нет вообще никаких следов? Куда он мог деться? Или они оба?

— Все возможно. Может, они живы, а может, и нет. Мы не знаем.

Эскиль Лундберг покачал головой. Валландер подумал, что в нем сквозит какая-то робость. Хотя, возможно, люди становятся такими, когда живут в уединении на островах, которые морозными зимами начисто отрезаны от континента.

— Вопрос о фотографии тоже открыт, — заметил Валландер.

— У меня нет ответа.

Может, все дело в том, что ответил он слишком быстро? Трудно сказать. Но Валландер вдруг подумал, чисто интуитивно, вправду ли Лундберг искренен. Нет ли все же чего-то, что он говорить не желает?

— Может, еще вспомните, — сказал Валландер. — Как знать. Вдруг память оживет.

Валландер смотрел, как Лундберг задним ходом отвел моторку от стенки, на прощание оба помахали друг другу, и моторка умчалась в сторону пролива у Хальсё.

В Истад Валландер возвращался другой дорогой, не той, какой приехал сюда. Не хотел еще раз проезжать мимо маленького кафе.

До дома добрался усталый и голодный, Юсси оставил пока у соседа. Вдали погромыхивал гром. Прошел дождь, трава под ногами пахла свежестью.

Он отпер дверь, вошел в дом. Повесил куртку на вешалку, скинул ботинки.

Остановился в передней, затаил дыхание, прислушался. Никого, никаких перемен, и тем не менее он знал, что в его отсутствие кто-то побывал в доме. В одних носках прошел на кухню. Записки на столе нет. Если бы заезжала Линда, то оставила бы записку. Он вошел в гостиную, медленно огляделся вокруг.

Здесь определенно кто-то побывал. Пришел и ушел.

Валландер надел сапоги, вышел во двор. Обошел вокруг дома.

Убедившись, что никто за ним не следит, шагнул в собачий загон, присел на корточки возле Юссиной конуры.

Пощупал рукой. То, что он там спрятал, было на месте.