7
Страх подкрался, как хищник.
Потом Валландер вспоминал это ощущение – ему показалось, что у него на шее сомкнулась жесткая когтистая лапа. Он понимал, что сравнение дурацкое, но ничего лучшего подобрать не мог. Впрочем, кому он мог об этом рассказать? Дочери? Может быть, Байбе, он регулярно ей писал. И больше никому. В разговорах с Анн Бритт он никогда не возвращался к тому, что тогда произошло в машине, она не спрашивала, а он просто не знал, заметила она его испуг или нет. Но в тот момент ему стало так страшно, что он едва справился с управлением. Могли бы оказаться в кювете или даже погибнуть. Он помнил только, что очень хотел остаться в машине один. Все было бы намного проще. Больше всего он боялся, что что-нибудь случится с Анн Бритт, сидевшей рядом с ним. Внешне он старался сохранять спокойствие – ну и что, слежка, опытного полицейского не может вывести из равновесия такой пустяк. Подумаешь, между Стаффансторпом и Лундом обнаружили за собой хвост. Но страх не отпускал, пока они не въехали в город. Он свернул на большую заправку. Преследователи проехали мимо. Темно-синий «мерседес», номера они не разглядели. Не видно было и сколько человек в машине. Валландер остановился у колонки.
– Думаю, ты ошиблась.
Она покачала головой.
– Они ехали за нами, – сказала она уверенно. – От самого Истада. Не могу сказать, стояли ли они возле управления, когда мы встретились, но я заметила их почти сразу. На въезде на Е-65. Вначале я не обратила внимания – едет машина и едет. Но когда они дважды повернули за нами и ни разу даже не попытались обогнать, хоть ты и снижал иногда скорость… тогда я все поняла. Первый раз в жизни. Машина на хвосте.
Валландер вышел из машины и открутил крышку бензобака. Она стояла рядом и наблюдала за его действиями. Он залил полный бак.
– И кто бы это мог быть? – спросил он, вешая шланг на колонку.
Он пошел платить, оставив ее стоять у машины. Конечно, ей почудилось, подумал он. Страх постепенно начал проходить.
Они поехали дальше. Улицы были совершенно пусты, светофоры переключались лениво и неохотно. Оставив город позади, Валландер опять прибавил скорость, то и дело поглядывая в зеркало. «Мерседеса» не было. На южном въезде в Хельсингборг Валландер притормозил. Их тут же обогнал грязный грузовик, за ним – темно-красный «вольво». Он остановил машину у обочины, отстегнул ремень, вышел и присел на корточки у заднего колеса – притворился, что проверяет давление в шине. Он знал, что Анн Бритт проследит, что за машины прошли мимо. Он подождал минут пять. Прошло пять машин, в том числе автобус – по звуку мотора можно было догадаться, что с одним из цилиндров что-то не в порядке. Валландер сел в машину и посмотрел на Анн Бритт.
– Никакого «мерседеса»? – спросил он.
– Белый «ауди». Двое на переднем сиденье, возможно, еще один на заднем.
– Почему именно «ауди»?
– Потому что они даже не глянули в нашу сторону. И к тому же прибавили скорость.
Валландер протянул ей телефон.
– Позвони Мартинссону. Ты конечно же записала номера? И не только «ауди», другие тоже? Сообщи ему номера и скажи, что это срочно.
Он продиктовал ей домашний телефон Мартинссона и медленно поехал, глядя по сторонам в поисках телефонной будки – в местных телефонных справочниках всегда печатают карты города. Анн Бритт сначала, по-видимому, говорила с кем-то из детей Мартинссона, скорее всего с двенадцатилетней дочерью. Потом трубку взял Мартинссон. Она продиктовала ему номера машин, немного послушала и передала трубку Валландеру:
– Он хочет поговорить с тобой.
Валландер затормозил и взял трубку.
– Чем вы там занимаетесь? – спросил Мартинссон. – Что, эти машины не могут подождать до завтра?
– Если Анн Бритт говорит, что это срочно, значит, это срочно, – сухо произнес Валландер.
– А что это за машины?
– Долго объяснять. Завтра расскажу. Когда что-нибудь узнаешь, позвони, – сказал он, быстро нажал кнопку и пресек тем самым дальнейшие расспросы.
Анн Бритт, похоже, обиделась:
– Почему он мне не доверяет? Почему обязательно надо спросить тебя? – спросила она резко.
Валландер попытался понять – не хочет она скрывать обиду или не может.
– Не стоит дуться, – сказал он. – К переменам надо привыкнуть. Твое появление потрясло всех. У нас никогда не было женщин. Ты окружена стаей старых псов, которым очень трудно менять свои взгляды.
– Это и тебя касается?
– Разумеется.
Они уже подъехали к паромной переправе, а телефонная будка так и не попалась. Белый «ауди» исчез. Валландер поставил машину около вокзала. В зале ожидания на стене висела грязная карта Хельсингборга. Он нашел Ютаргатан – улица находилась на восточной окраине. Он запомнил дорогу и вернулся к машине.
– Кто может нас преследовать? – спросила она, когда они свернули налево и проехали белое здание городского театра.
– Не знаю… Вообще в этом деле очень много странного. Такое чувство, что мы тычемся куда-то не туда.
– А у меня такое чувство, что мы просто-напросто стоим на месте.
– Или движемся по кругу, – согласился Валландер, – и даже не замечаем, что наступаем себе на пятки.
«Ауди» больше не появлялся. Они въехали в район вилл. Вокруг стояла странная тишина, как будто они были где-то за городом. Валландер остановил машину у двенадцатого номера. Ветер был такой, что они с трудом захлопнули дверцы. Одноэтажное строение красного кирпича, непременный гараж. Под брезентом угадывались контуры старого деревянного катера.
Дверь открылась еще до того, как они нажали на звонок. На пороге стоял пожилой человек в тренировочном костюме, совершенно седой. Он смотрел на них с любопытством.
Валландер достал полицейское удостоверение:
– Моя фамилия Валландер, я следователь. А это моя сотрудница, Анн Бритт Хёглунд. Мы из Истада.
Хозяин взял удостоверение и стал, близоруко щурясь, его разглядывать. Тем временем из дома вышла жена и приветливо поздоровалась. Валландеру показалось, что он стоит на пороге дома, где живут счастливые люди. Хозяева пригласили их в гостиную. На столе стоял дымящийся кофейник и горкой лежали булочки. Валландер уже собирался сесть в кресло, как вдруг его внимание привлекла картина на стене. Он не поверил своим глазам – это был пейзаж его отца. Один из вариантов осеннего пейзажа, без глухаря. Анн Бритт с удивлением уставилась на него. Он покачал головой и уселся поудобнее. Второй раз в жизни он обнаружил отцовскую картину на стене в чужом доме. Первый раз – четыре года назад, в квартире в Кристианстаде. Но там на переднем плане был глухарь.
– Извините, что мы так поздно, – сказал он, – но у нас есть вопросы, которые не терпят отлагательства.
– Но кофе-то вы успеете выпить? – поинтересовалась хозяйка.
Валландер не сомневался, что Анн Бритт увязалась за ним, чтобы послушать, как он ведет опрос свидетелей, и ему было очень неловко. «Прошло столько времени, – подумал он – Чему я могу ее научить, когда мне самому надо учиться заново, вспоминать все то, от чего я уже хотел отказаться всего несколько дней назад».
Он вспомнил бесконечные пляжи Скагена, и на какое-то мгновение ему захотелось туда вернуться.
– Год назад у вас была гостиница под названием «Линден», – начал он.
– Сорок лет, – гордо сказал Бертиль Форсдаль. – Она была у меня сорок лет.
– Сорок лет – это серьезно, – сказал Валландер.
– Я купил ее в тысяча девятьсот пятьдесят втором году. Тогда она называлась «Пеликан», была изрядно загажена и пользовалась скверной репутацией. Хозяина звали Маркуссон. Он беспробудно пил, и ему на все было наплевать. Последние годы в гостинице жили в основном его собутыльники. Продал он гостиницу, надо признаться, за бесценок и через год умер от перепоя в Хельсиноре. Мы поменяли название… там росла липа, и мы решили – пусть будет «Линден». Рядом стоял старый театр, сейчас его снесли. У нас часто останавливались актеры. Даже Инга Тидблад один раз ночевала. Утром потребовала чаю.
– Вы, наверное, сохранили журнал с ее автографом.
– Я сохранил все журналы, – сказал Бертиль Форсдаль. – Все журналы за сорок лет, год за годом. Лежат в подвале.
– Иногда мы спускаемся туда вечерком, – вдруг вмешалась в разговор жена. – Листаем журналы и вспоминаем. За каждым именем стоят люди.
Валландер обменялся взглядом с Анн Бритт. Ответ на самый важный вопрос они уже получили.
За окном залаяла собака.
– Это у соседа, – сказал Бертиль извиняющимся голосом. – Всю улицу охраняет.
Валландер отхлебнул кофе. На чашке было написано «Отель ”Линден”».
– Я должен вам объяснить, что нас сюда привело. Вот у вас на чашках логотип отеля. Такой же логотип был на конвертах и бумаге. В июне и августе прошлого года в вашем отеле были написаны два письма. Оба отправлены из Хельсингборга, одно – в вашем фирменном конверте. Это, наверное, было незадолго до того, как вы закрыли гостиницу.
– Мы закрылись пятнадцатого сентября, – сказал Бертиль Форсдаль. – Последние гости жили бесплатно.
– А почему вы закрылись? – спросила Анн Бритт.
Валландер заметил, что Форсдалю не понравилось, что она вмешалась в разговор. Хорошо бы Анн Бритт не заметила его раздражения. Ответила хозяйка, словно на вопрос, заданный женщиной, должна отвечать женщина.
– А что было делать? – сказала она. – Дом подлежал сносу, а мы едва сводили концы с концами. Сил-то у нас хватало, могли бы и продолжать.
– Мы до последнего старались держать марку, – перебил ее Бертиль. – Но под конец стало невозможно… Цветной телевизор в каждом номере… Все это стоило кучу денег.
– Это был очень печальный день – пятнадцатое сентября, – продолжила хозяйка. – У нас все ключи сохранились. В гостинице было семнадцать номеров… Сейчас там, где стоял дом, сделали парковку. И липы уже нет. Сгнила. А может быть, и погибла от горя… деревья, наверное, тоже могут умереть от горя.
Снова залаяла собака. Валландер думал о липе, которой больше нет.
– Ларс Борман, – сказал он наконец. – Это имя вам о чем-нибудь говорит?
Ответ был совершенно неожиданным.
– Бедняга, – сказал Бертиль Форсдаль.
– Это была жуткая история, – добавила жена. – А почему полиция им заинтересовалась именно сейчас?
– Значит, вы знаете этого человека, – сказал Валландер, краем глаза заметив, что Анн Бритт быстро достала блокнот.
– Очень славный парень, – сказал Бертиль. – Тихий, спокойный, очень дружелюбный и предупредительный. Таких теперь уже нет.
– Нам бы очень хотелось его разыскать.
Супруги посмотрели друг на друга. Валландеру показалось, что им не по себе.
– Ларса Бормана нет в живых, – сказал Форсдаль. – Я думал, вы знаете.
Валландер задумался.
– Я ровным счетом ничего не знаю о Ларсе Бормане, – сказал он наконец, – кроме того, что в прошлом году он написал два письма, и одно из них запечатал в ваш фирменный конверт. Мы собирались его найти, но теперь ясно, что это невозможно. Тем не менее я хочу узнать, что случилось. И кто он был такой.
– Наш постоянный гость, – ответил Бертиль Форсдаль. – Многолетний. Он останавливался у нас примерно каждый четвертый месяц и жил два-три дня.
– А какая у него была профессия? Откуда он?
– Он работал в ландстинге. Что-то там с экономикой.
– Ревизор, – уточнил Бертиль. – Исполнительный и честный чиновник в ландстинге в Мальмё.
– Он жил в Клагсхамне, – сказала хозяйка. – Жена, дети… жуткая трагедия.
– А что случилось?
– Он покончил жизнь самоубийством, – сказал Бертиль Форсдаль. Ему явно не хотелось об этом вспоминать. – Если и был человек, от которого никак нельзя было ждать такого, так это Ларс Борман. Но, наверное, у него были какие-то тайны, о которых мы даже понятия не имели.
– Как это произошло?
– Он как раз был в Хельсингборге. Жил у нас, буквально за несколько недель до закрытия. Днем работал, а вечером сидел в номере. Он много читал… В последнее утро он заплатил по счету и попрощался. Обещал звонить, хоть и знал, что гостиница закрывается. И уехал. Мы только через несколько недель узнали, что случилось. Он повесился в роще под Клагсхамном, в нескольких километрах от своего дома. В воскресенье было дело… он с утра пораньше, никому ничего не сказав, уехал куда-то на велосипеде. И ни записки не оставил, ни объяснения… Что может быть хуже для жены и детей? Все были в шоке.
Валландер задумчиво кивнул. Он вырос в Клагсхамне. Интересно, в какой из рощ окончил свое земное существование Ларс Борман? Может быть, в одном из тех перелесков, где он играл ребенком?
– А сколько ему было лет? – спросил он.
– Пятьдесят исполнилось, – ответила жена, – в общем, чуть больше пятидесяти.
– Значит, он жил в Клагсхамне и работал ревизором в ландстинге, – сказал Валландер, – почему же он тогда останавливался в гостинице? От Мальмё до Хельсингборга полчаса езды.
– Он не любил ездить на машине, – сказал Бертиль Форсдаль. – К тому же ему здесь нравилось. Он мог запереться в комнате и спокойно читать свои книжки, чтобы никто его не тревожил.
– У вас, конечно, есть в журнале его адрес.
– Ходили слухи, что вдова продала дом и уехала, – сказала хозяйка. – Она не смогла там жить после того, что случилось. А дети уже взрослые.
– А куда она уехала?
– В Испанию. По-моему, место называется Марбелла.
Валландер покосился на Анн Бритт – она писала, не отрываясь.
– А можно спросить, – сказал Бертиль Форсдаль, – почему полиция заинтересовалась усопшим Ларсом Борманом?
– Чистая формальность, – успокоил его Валландер, – больше я, к сожалению, ничего не могу сказать. Разумеется, ни в каком преступлении его не подозревают.
– Он был очень порядочным человеком, – уверенно сказал Бертиль. – Он считал, что человек должен жить скромно и делать то, что считает правильным. Мы довольно много разговаривали с ним. Его всегда возмущало, что непорядочность становится чуть ли не нормой жизни.
– И так и не последовало никакого разъяснения, почему он совершил самоубийство?
Супруги дружно покачали головой.
– Ну вот и все, – сказал Валландер, – осталось только посмотреть журнал за прошлый год.
– Он в подвале, – Бертиль Форсдаль поднялся со стула.
– Мартинссон, наверное, уже звонил, – сказала Анн Бритт. – Пойду принесу телефон.
Валландер дал Анн Бритт ключи от машины. Хозяйка пошла проводить ее к выходу. Валландер прислушался. Наконец хлопнула дверца машины. Собака молчала. Он дождался Анн Бритт, и они все спустились в подвал. Кладовка оказалась неожиданно большой. У стен стояли полки с длинными рядами гостиничных журналов. К стене была прибита вывеска «Отель ”Линден”» и доска с семнадцатью ключами. «Музей», – подумал Валландер. Он был тронут. Память о долгой трудовой жизни. Крошечная гостиница, ставшая под конец для своего хозяина непосильным грузом.
Бертиль Форсдаль достал последний журнал, положил на стол и начал листать. Дойдя до августа 1992 года, он ткнул пальцем в одну из граф. Валландер и Анн Бритт Хёглунд наклонились над журналом. Почерк он узнал сразу. Более того, ему показалось, что запись в журнале была сделана той же самой ручкой. Дата рождения – 12 октября 1939 года. Ревизор ландстинга. Анн Бритт записала адрес в Клагсхамне: Мейрамсвеген, 23. Валландер попытался вспомнить эту улицу, но так и не вспомнил. Наверное, в одном из новых районов вилл – их много появилось с тех пор, как он оттуда уехал. Он начал листать журнал назад. В июне Ларс Борман тоже жил в гостинице, причем как раз в те дни, когда было написано первое письмо.
– Ты что-нибудь понимаешь? – тихо спросила Анн Бритт.
– Почти ничего, – так же тихо ответил он.
В ту же секунду зажужжал мобильник. Анн Бритт села на табурет и начала что-то записывать в блокноте. Валландер захлопнул журнал и протянул его Бертилю Форсдалю. Тот аккуратно поставил журнал на место. Поднимаясь по лестнице, Валландер спросил Анн Бритт, что ей удалось узнать.
– Это был «ауди», – коротко ответила она. – Потом поговорим.
Валландер посмотрел на часы – четверть двенадцатого.
– Еще раз прошу прощения за поздний визит, – сказал Валландер, – но дело было неотложным.
– Надеюсь, что чем-то вам помог, – сказал Бертиль Форсдаль, – хоть мне и трудно говорить о бедном Ларсе.
– Я понимаю. Если вспомните что-то еще, позвоните, пожалуйста, в истадскую полицию.
– А что я могу вспомнить? – удивился Бертиль.
– Не знаю, – сказал Валландер и пожал ему руку.
Они сели в машину. Валландер включил освещение, и Анн Бритт достала свой блокнот.
– Я была права, – сказала она и посмотрела на Валландера. – Это был белый «ауди». Номер не совпадает, то есть украден. Принадлежит совсем другой машине, еще не проданному «ниссану» с дилерской фирмы в Мальмё.
– А остальные машины?
– Там все в порядке.
Валландер повернул ключ зажигания. Было уже половина двенадцатого, по-прежнему дул сильный ветер. Они выехали из города. Машин на трассе почти не было. За ними тоже никто не ехал.
– Устала? – спросил он.
– Нет.
Он свернул на круглосуточную заправку и остановился.
– Раз ты не устала, давай проведем короткое ночное совещание, только ты и я. Попытаемся осмыслить все, что услышали. И давай посмотрим, кто сюда подъедет. Впрочем, единственная машина, которую мы можем смело исключить – это белый «ауди».
– Почему? – удивилась она.
– Если они и подъедут, то на другой машине. Кем бы они ни были, дело свое они знают. Два раза в одной машине они не появятся.
Они зашли в кафе. Валландер заказал гамбургер, Анн Бритт есть не захотела. Они выбрали столик, откуда видно парковку. В кафе было пусто, если не считать нескольких датских дальнобойщиков, пивших кофе у столика напротив.
– Скажи, что ты об этом думаешь, – сказал Валландер. – О ревизоре ландстинга, который пишет письма и угрожает двум адвокатам смертью, а потом едет на велосипеде в лес и вешается.
– Тут довольно трудно что-нибудь придумать.
– Все равно скажи.
Они замолчали, углубившись каждый в свои мысли. У заправки остановился прокатный грузовик. Официантка за стойкой крикнула, что заказ готов. Валландер отошел и тут же вернулся с тарелкой.
– В письмах Ларс Борман обвиняет адвокатов в несправедливости, – осторожно начала она. – Но нет ни слова, в чем именно эта несправедливость заключается. Ларс Борман никогда не обращался к их услугам… Мы ничего не знаем об их отношениях.
Валландер положил вилку и вытер губы салфеткой.
– Ты, конечно, слышала о Рюдберге, – сказал он. – Старый следователь, он умер несколько лет назад. Как-то он сказал: «Полицейские любят по делу и без дела повторять, что они ничего не знают. На самом деле мы знаем гораздо больше, чем нам кажется».
– Это звучит как один из тех афоризмов, которыми нас пичкали в Школе полиции. Мы их старательно записывали, а потом быстро забывали.
Валландер почувствовал раздражение. Он не выносил, когда кто-нибудь ставил под сомнение авторитет Рюдберга.
– Меня мало интересует, что вы записывали или не записывали в вашей школе. А вот к тому, что говорю я или говорил Рюдберг, тебе следует прислушаться.
– Ты что, разозлился? – удивилась она.
– Я никогда не злюсь. Но твои выводы касательно Ларса Бормана никуда не годятся.
– А ты можешь лучше? – резко спросила она.
«Она вспыльчива, – подумал он. – Наверное, это и в самом деле не так просто – быть единственной женщиной-следователем в истадской полиции».
– Я неточно выразился. Не то чтобы никуда не годятся, но кое-что ты упустила.
– Говори, – сказала она. – Что-что, а слушать я умею, ты это знаешь.
Валландер отодвинул тарелку и сходил за кофе. Датчане ушли, и они остались одни. Из кухни доносились звуки радио.
– Выводы, впрочем, делать рано, – начал он. – Но определенные допущения уже возможны. Можно попробовать сложить паззл и посмотреть, что получится – полный бред или намек на что-то разумное.
– Продолжай.
– Что мы знаем о Ларсе Бормане? Он был ревизором, к тому же очень порядочным человеком. И Форсдаль, и его жена несколько раз это подчеркивали. Они, собственно, только об этом и говорили, если не считать того, что он был тихоней и любил читать. Из опыта я знаю, что это большая редкость – чтобы, говоря о человеке, все время упирали на его порядочность. Чаще всего это означает, что он и в самом деле был стопроцентно порядочен.
– Порядочный ревизор, – вставила она.
– И вдруг этот благородный человек пишет два письма в адвокатскую контору в Истаде, подписывает своим именем, а название отеля на конверте замазывает. Что из этого следует?
– Что он не желал писать анонимно, но гостиницу в это дело втягивать не хотел.
– Он не просто не хотел писать анонимно. Думаю, мы можем допустить, что адвокаты знали, кто такой Ларс Борман.
– Порядочный человек, возмущенный несправедливостью. Все же остается вопрос: что это за несправедливость?
– А здесь мы можем сделать еще одно предположение, – сказал Валландер, – предпоследнее. Не хватает промежуточного звена. Ларс Борман не был клиентом Торстенссонов. Но, может быть, им был кто-то другой? Кто-то, кто соприкасался и с Ларсом Борманом, и с адвокатской конторой?
Анн Бритт задумалась и кивнула головой:
– Чем вообще занимаются ревизоры? – сказала она. – Проверяют, чтобы деньги расходовались правильно. Сверяют квитанции, счета и своей подписью заверяют, что все в порядке. Ты именно это имеешь в виду?
– Густав Торстенссон был экономическим советником. Как ты правильно сказала, ревизор следит, чтобы соблюдались законы и предписания. Но адвокаты занимаются примерно тем же самым! Или, во всяком случае, должны заниматься…
– Ты сказал, что это твое предпоследнее допущение. Значит, есть еще и последнее?
– Ларс Борман написал два письма с угрозами. Во всяком случае, мы знаем про два, может быть, их было и больше. Что делают адвокаты? Кладут письма в конверт и суют в ящик.
– Адвокаты убиты. И на фру Дюнер было покушение.
– И Ларс Борман совершил самоубийство. С этого и надо начать. С его самоубийства. Надо позвонить коллегам в Мальмё. Где-то должен быть документ, где написано, что это было именно самоубийство. Что преступление исключено. Должен быть протокол вскрытия.
– В Испании живет его вдова, – напомнила она.
– А дети, наверное, в Швеции. С ними тоже надо поговорить.
Они поднялись.
– С тобой приятно разговаривать, – сказал Валландер. – Жаль, что так редко удается. Надо бы почаще.
– Несмотря на то, что я ничего не понимаю и делаю никуда не годные выводы.
Валландер пожал плечами:
– Мало ли что сорвется с языка.
Они сели в машину. Был уже час ночи. Валландер с грустью подумал, что ему надо возвращаться в пустую квартиру. Наверное, что-то в его жизни кончилось гораздо раньше, еще до того, как он в предутреннем тумане стоял на коленях на глинистом поле под Истадом. Вспомнил про картину отца на стене у Форсдаля. Живопись отца представлялась ему чем-то чуть ли не постыдным, образцом дурного вкуса. А может быть, это не так? Может быть, его искусство давало людям чувство равновесия, которое они искали всю жизнь и вдруг обретали в его пейзажах? Он вспомнил, как по аналогии с отцом, «базарным художником», назвал себя базарным полицейским. Может быть, его самоуничижение – просто глупость?
– О чем ты думаешь? – спросила Анн Бритт.
– Ни о чем. Наверное, просто устал.
Они поехали через Мальмё. Хотя так было немного дальше, ему не хотелось съезжать с магистрали. Движения почти не было, их никто не преследовал.
– Не могу в это поверить, – вдруг сказала она. – Какой-то голливудский триллер. Неизвестные преступники преследуют тебя на машине.
– Еще несколько лет назад это и в самом деле было невозможно, – сказал Валландер. – Потом все изменилось. Кто-то сказал, что Швеция меняется – медленно, но верно. Раньше все было по-другому. Все было как на ладони, надо было только уметь смотреть. И хотеть смотреть.
– Расскажи, – попросила она, – расскажи, как было раньше. И что изменилось.
– Не знаю, сумею ли объяснить, – сказал он, помолчав. – Впрочем, это мое личное мнение. Но даже в таком маленьком и незначительном городе, как Истад, перемены заметны. Преступлений стало больше, а самое главное, изменился их характер – преступления стали опаснее и хитроумнее. Преступниками становятся люди, до этого чтившие закон, образцовые граждане… Но вот почему это все происходит – на это я ответить не могу.
– К тому же у шведской полиции едва ли не худшие в мире показатели. Мы раскрываем меньше преступлений, чем остальные.
– Об этом поговори с Бьорком. Он из-за этого ночами не спит. Мне иногда кажется, что он мечтает, чтобы мы в отдельно взятом Истаде спасли репутацию всей шведской полиции.
– И все равно, причина должна быть. Не может быть, чтобы все дело было в нехватке кадров и отсутствии ресурсов… Ресурсы! Все об этих ресурсах только и говорят, но, по-моему, никто толком не знает, что имеется в виду.
– Словно встречаются два мира, – сказал Валландер. – Кстати, многие воспринимают это так же, как и я – нас учили в другое время, все было иначе, преступления были прозрачными, мораль нерушима, авторитет полиции обсуждению не подлежал. Сегодня, чтобы быть хорошим полицейским, нужны совершенно другие знания и другой опыт… а у нас их нет. А у тех, кто пришел после нас, как ты, например, нет возможности по-настоящему повлиять на работу. Иногда мне кажется, что преступникам никто не мешает увеличивать и увеличивать отрыв. А общество в ответ на это манипулирует со статистикой. Вместо того чтобы требовать от полиции раскрытия всех преступлений, их просто списывают. То, что считалось несомненным преступлением еще десять лет назад, сегодня преступлением не считается. То, за что еще вчера полагалась тюрьма, сегодня может остаться безнаказанным, дело закрывают, не успев начать. Хорошо, если пишется какой-нибудь рапорт, но и он обречен на уничтожение в этих чертовых бумажных жерновах…
– Это не может кончиться хорошо, – задумчиво сказала Анн Бритт.
Валландер бросил на нее быстрый взгляд:
– А кто сказал, что это должно хорошо кончиться?
Они проехали Ландскруну и приближались к Мальмё. Их обогнала на большой скорости машина «скорой помощи» с голубым маячком и включенной сиреной. Валландер почувствовал усталость. Он даже сам не мог бы объяснить почему, но ему вдруг стало очень жалко женщину, сидевшую рядом с ним. Ей предстоит много раз пересматривать свои взгляды на работу полиции. И если она не сверхчеловек, тяжелых разочарований ей не избежать.
В этом он был уверен.
Еще Валландер думал, что все, что он о ней слышал, по-видимому, соответствует истине. Она напоминала ему Мартинссона в первый год после окончания Школы полиции. Он приехал работать в Истад, и поначалу все к нему настороженно присматривались. Сегодня он – один из лучших следователей.
– Завтра еще раз подробно все обсудим, – сказал он, пытаясь ее подбодрить. – Где-то же должна быть щель в стене.
– Хорошо бы ты был прав, – сказала она. – А то доживем до времени, когда и убийство не будет считаться преступлением.
– Тогда полиция устроит революцию, – улыбнулся Валландер.
– Шеф полиции на это не пойдет.
– А мы выберем момент, когда он будет обжираться на каком-нибудь представительском банкете за границей.
– Ну, тогда в подходящих моментах недостатка не будет, – согласилась она.
Разговор окончился сам по себе. Валландер свернул на кольцевое шоссе, сосредоточился на управлении и больше ни о чем не думал.
Когда они выехали на Е-65, у Валландера почему-то возникло странное чувство – что-то не так. Анн Бритт склонила голову на плечо и, казалось, дремала. Сзади никого не было.
Он напрягся. «Неверный ход мыслей, – подумал он. – Я радуюсь, что нас никто не преследует, вместо того, чтобы попытаться понять: а почему нас никто не преследует? Если Анн Бритт права, а у меня нет никаких оснований в этом сомневаться, кто-то и в самом деле ехал за нами чуть ли не от здания полиции в Истаде. Что случилось? Почему они прекратили слежку?»
И тут Валландер вспомнил про мину в саду фру Дюнер.
Он резко затормозил, включил аварийную сигнализацию и свернул на обочину. Анн Бритт проснулась от резкой остановки и сонно уставилась на него.
– Выйди из машины, – сказал он.
– Зачем?
– Делай как я сказал! – заорал он.
Она сбросила ремень безопасности и выскочила из машины раньше него.
– Отойди в сторону.
– Что случилось? – спросила она, поглядела на работающий на холостом ходу мигающий автомобиль и поежилась от холодного, порывистого ветра.
– Не знаю, – буркнул он. – Может быть, и ничего. Мне не понравилось, что никто за нами не едет.
Ему даже не понадобилось ничего объяснять – она сразу поняла, что он имеет в виду. Из нее выйдет прекрасный полицейский, подумал он. Она умна, мгновенно схватывает, умеет приспосабливаться к неожиданным ситуациям. Но самое главное – впервые за много лет он чувствовал, что ему есть с кем поделиться своим внезапным страхом. Именно сейчас, на обочине дороги вблизи поворота на Сведалу, он понял, что бесконечное хождение по берегу Скагена наконец-то закончилось.
Впрочем, Валландер сохранил присутствие духа в достаточной степени, чтобы не забыть в машине телефон. Он набрал номер Мартинссона.
– Он решит, что я сошел с ума, – сказал он Анн Бритт.
– А что может случиться?
– Не знаю. Но тот, кто закапывает мины в саду, вполне может добраться и до машины.
– Если это те же люди.
– Конечно. Если это те же люди.
Мартинссон взял трубку.
– Это Курт. Я стою на Е-65 у поворота на Сведалу. Пожалуйста, позвони Нюбергу и попроси его приехать.
– А что такое?
– Хочу, чтобы он осмотрел мою машину.
– Если что-то с двигателем, лучше вызвать эвакуатор, а не Нюберга, – удивился Мартинссон.
– Мне сейчас некогда объяснять, – начиная злиться, произнес Валландер. – Сделай то, о чем я прошу. Скажи Нюбергу, чтобы он взял что-нибудь из своих причиндалов. Мне нужно определить, не спрятана ли в машине бомба.
– Бомба?!
– Ты слышал, что я сказал.
Валландер нажал кнопку отбоя и покачал головой.
– На его месте я бы прореагировал так же, – сказал он, успокаиваясь. – Звучит абсолютно дико – мы стоим посреди ночи на обочине и подозреваем, что машина заминирована.
– А это так?
– Не знаю. Надеюсь, что нет. Но не уверен.
Прошло не меньше часа, пока приехал Нюберг. Валландер и Анн Бритт совершенно промерзли. Валландер уже приготовился выслушать сварливые тирады Нюберга – легко можно было представить себе, что наговорил ему Мартинссон. Но Нюберг был на удивление спокоен и собран.
Валландер, не обращая внимания на протесты Анн Бритт, затолкал ее в машину Нюберга – греться.
– На переднем сиденье лежит термос, – сказал Нюберг. – Кофе, наверное, еще не остыл.
Он повернулся к Валландеру. Из-под плаща торчала пижама.
– Что с машиной?
– Я надеялся, что ты сможешь ответить на этот вопрос. Может быть, и ничего.
– Что я должен искать?
– Не знаю. Единственное, что я знаю: минут тридцать машина была без присмотра. Запертая.
– А у тебя сигнализация есть?
– Ничего у меня нет. Машина дряхлая, вряд ли у кого возникнет желание ее украсть.
– Продолжай.
– Значит, тридцать минут. Когда я завел мотор, ничего не произошло, все было нормально. Отсюда до Хельсингборга километров сто. По дороге мы останавливались и пили кофе. Не заправлялись – я еще по дороге туда залил полный бак.
– Вообще-то мне лучше не лезть, если ты подозреваешь, что машина в любую минуту может взлететь в воздух.
– Я думал, бомбы взрываются, когда поворачиваешь ключ в замке зажигания.
– Теперь можно управлять взрывом как угодно, – махнул рукой Нюберг. – Это может быть все что угодно: часовой механизм, химическая реакция, дистанционное управление.
– Может быть, и в самом деле лучше не трогать.
– Может быть. Но я все же посмотрю. Ты мне ничего не приказывал, я делаю это добровольно.
Нюберг достал из багажника мощную лампу. Анн Бритт вылезла из машины и протянула Валландеру чашку кофе. Нюберг лег на землю и осветил днище. Потом встал и дважды медленно обошел мигающую машину.
– Мне кажется, я сплю, – пробормотала Анн Бритт.
Нюберг остановился возле открытой водительской двери. Держа в руке лампу, он заглянул внутрь. Мимо прошел перегруженный автобус с польскими туристами – наверное, ехали на паромную пристань. Нюберг сунул лампу в карман и подошел к ним.
– Я не ошибся? – спросил он. – Ты ведь сказал, что залил полный бак по дороге в Хельсингборг?
– В Лунде, – подтвердил Валландер. – Под завязку.
– А потом поехал в Хельсингборг? А оттуда – сюда?
Валландер посчитал в уме.
– Не больше ста пятидесяти километров, – сказал он и заметил, что Нюберг нахмурился. – А что такое?
– А у тебя счетчик исправен?
– Не жаловался.
– Сколько литров вмещает бак?
– Шестьдесят.
– Тогда объясни мне, почему счетчик показывает всего четверть бака.
Валландер сначала не понял, что имеет в виду Нюберг, но когда понял, то похолодел.
– Кто-то вылил бензин, – сказал он. – Машина жрет меньше десяти литров на сотню.
– Давайте-ка отойдем метров на десять, – предложил Нюберг. – Я и свою машину отгоню подальше.
Машина Валландера по-прежнему мирно подмигивала. Ему показалось, что ветер усилился. Мимо проехала еще одна машина с польскими номерами. Нюберг, отогнав машину, подошел к ним.
– Если кто-то выкачивает бензин, он делает это, чтобы освободить место для чего-то другого. В бак вполне могли заложить взрывное устройство с химическим детонатором. Бензин медленно разъедает изоляцию – и происходит взрыв. У тебя большой расход на холостом ходу?
– Нет.
– Тогда оставим здесь машину до утра, – сказал Нюберг. – Вообще-то следовало бы перекрыть шоссе.
– На это Бьорк ни за что не пойдет, – сказал Валландер. – К тому же мы не знаем точно, есть там что-нибудь или нет.
– Во всяком случае, надо поставить патрули. Это ведь округ Мальмё?
– К сожалению. Но я позвоню.
– Моя сумочка осталась в машине, – вдруг сказала Анн Бритт. – Можно, я ее захвачу?
– Нет, – сказал Нюберг. – Пусть лежит там. И мотор пусть работает.
Анн Бритт снова уселась в машину Нюберга. Валландер позвонил в полицию в Мальмё. Нюберг отошел помочиться. Ожидая соединения, Валландер поднял голову к ясному звездному небу.
Наконец в Мальмё сняли трубку. Краем глаза Валландер видел, как Нюберг застегивает ширинку.
И в ту же секунду ночь взорвалась ослепительным белым светом.
Взрывной волной из рук Валландера вырвало телефон.
Было четыре минуты четвертого.
