17

Первый раз он вышел на связь через полчаса.

Она слышала его голос совершенно ясно, без всяких помех, словно он прятался в темноте где-то совсем рядом с машиной.

– Где ты?

– В парке. Следующий контакт через час.

– Что там? – спросила она, но ответа не дождалась.

Она сначала думала, что связь почему-то нарушилась, и ждала, что последует новый вызов, но потом поняла: он сам прервал сеанс. И не ответил на ее вопрос. Рация молчала.

Валландер чувствовал себя так, словно попал в царство мертвых. Проникнуть на территорию замка оказалось легче, чем он ожидал. Он протиснулся в узкую щель между будкой охраны и стеной и, к своему удивлению, обнаружил, что на задней стороне будки есть маленькое окошко. Валландер приподнялся на цыпочки и заглянул. Там, перед впечатляющим набором мониторов и телефонов, сидел всего один человек. К тому же это была женщина. На коленях у нее было вязанье. Валландер быль совершенно ошарашен, когда понял, что она вяжет свитер для ребенка. Контраст между этой мирной картиной и тем, что происходило за охраняемыми ею воротами, был разителен. Он был уверен – ей даже в голову не могло прийти, что в непосредственной близости от нее находится человек с пистолетом в руке. Поэтому он обошел будку и негромко постучал в дверь, как стучат знакомые. Как он и ожидал, она открыла дверь, причем не приоткрыла, а именно открыла, распахнула, словно никакой опасности и быть не могло. Не выпуская из рук вязанья, она с удивлением уставилась на Валландера. У него даже мысли не возникло достать пистолет. Он назвал себя – комиссар Валландер из истадской полиции и, не прекращая извиняться за причиненное беспокойство, мягко оттеснил ее в будку и закрыл за собой дверь. Он огляделся, нет ли камеры, наблюдающей за тем, что происходит в самой будке – система телевизионного контроля вполне могла быть двусторонней. Камеры, похоже, не было. Он попросил ее сесть. Только теперь она осознала, что происходит, и начала кричать. Он вытащил пистолет. Ощущение от оружия в руках было таким мерзким, что у него заболел живот. Он старался не целиться в нее, просто прикрикнул, чтобы она замолчала. Она была настолько перепугана, что ему захотелось успокоить ее, сказать, что она может продолжать вязать свой свитер – наверняка для внука или внучки. Но он помнил и о Курте Стрёме, и о Софии, и о Стене Торстенссоне, и о мине в саду фру Дюнер. Он спросил, должна ли она регулярно докладывать в замок, и, получив отрицательный ответ, задал решающий вопрос:

– Сегодня должен был дежурить Курт Стрём.

– Они позвонили, что он заболел и я должна его заменить.

– Кто звонил?

– Одна из секретарш.

– Что она сказала? Слово в слово?

– «Курт Стрём заболел». И все.

Для Валландера это сообщение означало только одно: все пошло к черту. Курта разоблачили, и у Валландера не было сомнений, что люди, окружающие Альфреда Хардерберга, сумели выжать из него правду.

Он посмотрел на перепуганную женщину, судорожно сжимающую в руках свое вязанье.

– Там, снаружи, стоит еще один сотрудник полиции. Он тоже вооружен. Если вы поднимете тревогу, после того как я уйду, боюсь, что вам так и не удастся довязать этот свитерок.

Видно было, что она ему поверила.

– Когда ворота открываются, в замке раздается сигнал. Это так?

Она кивнула.

– А в случае обесточки?

– Автоматически включается мощный генератор.

– Можно ли открыть ворота вручную, так, чтобы об этом не знали в замке?

Она снова кивнула.

– Отключите подачу тока к воротам. Вы меня впустите, закроете ворота и снова включите ток.

Она, казалось, разучилась говорить – только кивала. Теперь он был почему-то уверен, что она сделает все, как он сказал. Он открыл дверь и крикнул несуществующему помощнику, что все в порядке. Она открыла шкафчик на стене – там был рубильник и колесо. Она выключила рубильник и начала крутить колесо. Ворота медленно приоткрылись. Он протиснулся в образовавшуюся щель.

– Делайте все, как я вам сказал, и с вами ничего не случится.

Он побежал через парк к конюшне – благодаря карте он знал, где она находится. Все было очень тихо, в конюшне горел свет. Именно в этот момент он и связался с Анн Бритт, но когда она начала задавать вопросы, прервал связь. Он медленно спустился к конюшне. София жила в небольшой пристройке. Он долго стоял в кустах и наблюдал, что происходит вокруг. Время от времени в стойлах слышалась возня и негромкий храп. У Софии горел свет. Он попытался собраться с мыслями. Даже если Курта Стрёма застрелили, они вовсе не обязательно должны заподозрить какую-то связь между ним и новой девушкой из конюшни. И совершенно не обязательно, что ее телефонный разговор со Стеном подслушали. Ответы на эти вопросы и были для него своего рода исходной точкой. Интересно, предусмотрена ли у них такая ситуация: некто проникает ночью на территорию замка?

Валландер постоял еще несколько минут. Потом побежал к пристройке. Он бежал, пригибаясь к земле и каждую секунду ожидая пулю в спину. Он подергал ручку двери – заперто, тихо постучал и услышал, как она, заикаясь от страха, что-то сказала. «Это я, Рогер, – громким шепотом сказал он, – друг Стена Видена». Придуманная им же фамилия Лундин выпала из памяти. Она открыла. На лице ее ясно читалась смесь удивления и радости. Жилище ее состояло из маленькой кухни и комнаты со спальным альковом. Он приложил палец к губам. Отсюда было хорошо слышно, как лошади в стойле вздыхают и переминаются с ноги на ногу.

– Важно, чтобы ты ответила на мои вопросы совершенно точно, – сказал он. – Времени очень мало, чтобы объяснять, почему я здесь, так что просто отвечай на мои вопросы.

Он развернул карту и положил на стол.

– Ты наткнулась на труп, когда выезжала лошадь. Покажи где.

Она склонилась над столом, немного подумала и нарисовала пальцем маленький кружок к югу от конюшни.

– Примерно тут.

– Я понимаю, что это было жутковато, – сказал Валландер. – И все же я должен тебя спросить: ты видела этого человека раньше?

– Нет.

– Во что он был одет?

– Не знаю.

– В форме?

Она покачала головой:

– Не знаю. Я ничего не запомнила.

Нажимать на нее было бессмысленно. Она и в самом деле ничего не помнила от страха.

– Не заметила ли ты, что здесь сегодня происходит что-то необычное?

– Нет.

– Никто не приходил и не говорил с тобой?

– Нет.

Валландер лихорадочно соображал, что бы это могло значить, но мысль о том, что Курт Стрём все еще лежит там, на тропе, не давала ему сосредоточиться.

– Я исчезаю, – сказал он. – Если кто-то придет, ни слова, что я здесь был.

– А вы вернетесь?

– Не знаю. Не волнуйся – тебе ничто не грозит.

Он отодвинул край гардины и выглянул, втайне надеясь, что его слова насчет того, что ей ничего не грозит, соответствуют истине. Потом открыл дверь, обежал дом и остановился в тени дерева. Еле ощутимый ветерок шевелил листву. Сквозь переплетение ветвей ему были видны мощные прожекторы, освещавшие темно-красный фасад замка. На нескольких этажах окна были освещены.

Его била дрожь.

Он представил себе карту, мысленно сравнил ее с тем, что видел перед собой, и осторожно двинулся вперед. Прошел искусственный пруд, в котором не было воды, свернул налево и начал искать тропу. Посмотрел на часы – до сеанса связи с Анн Бритт оставалось еще сорок минут.

Валландер уже решил, что заблудился, когда увидел тропу, о которой говорила София. Тропа была примерно метровой ширины и вся истоптана лошадиными копытами. Он остановился и прислушался. Все было тихо, только ветер, похоже, немного усилился. Он медленно двинулся вперед, все время ожидая нападения.

Примерно через пять минут он остановился. Если она показала верно, он ушел уже слишком далеко. Или это не та тропа? Он пошел дальше. Метров через сто он понял, что миновал указанное Софией место.

Валландер замер. Тела Курта Стрёма не было. Совершенно очевидно – его убрали. Он пошел назад, думая, что предпринять теперь. Потом остановился, зашел в придорожные кусты и достал карту. Он должен был убедиться, что не ошибся, что он на той самой тропе, которую указала София.

Он зажег фонарик. Луч света упал на землю, и он увидел голую ногу. Валландер вздрогнул так, что выронил фонарик – он упал на землю и погас. Он решил, что ему показалось, нагнулся и стал на ощупь искать фонарь.

Наконец он нашел фонарик и дрожащей рукой нажал на кнопку. Луч света ударил прямо в мертвое лицо Курта Стрёма. Лицо было совершенно белое, губы плотно сжаты. На щеке запекшаяся кровь. Он был убит выстрелом в лоб. Валландер сразу вспомнил Стена Торстенссона – тоже выстрел в лоб. Он повернулся и побежал, но тут же остановился и прислонился к дереву. Его вырвало. Он побежал дальше и остановился только у безводного пруда. Сел на край насыпи. Где-то на вершине раздался шум крыльев – вспорхнула большая ночная птица. Он спрыгнул на дно пруда и забился в угол. Ощущение было такое, что он находится в только что вырытой могиле. Ему почудились чьи-то шаги. Он вытащил пистолет. Но никого не было, во всяком случае, никто не поинтересовался, что там происходит на дне пруда, из которого давно выкачали воду. Валландер сделал несколько глубоких вдохов и заставил себя обдумать ситуацию. Он был близок к панике, чувствовал, что вот-вот потеряет самообладание. До сеанса связи с Анн Бритт оставалось еще четырнадцать минут. Ему не надо дожидаться назначенного срока, надо сейчас же выйти с ней на связь и попросить сообщить Бьорку. Курт Стрём был мертв, его убили выстрелом в голову, и ничто не может возвратить его к жизни. Весь наличный состав должен мчаться сюда. Он встретит их у ворот… а вот что будет дальше, он никак не мог сообразить.

Но он не включил передатчик, он зачем-то выждал эти четырнадцать минут. После этого нажал кнопку вызова. Она ответила немедленно.

– Что там происходит? – спросила она.

– Пока ничего. До следующей связи.

– Ты нашел Стрёма?

Он промолчал. Она, очевидно, собиралась повторить вопрос, но он выключил рацию и снова остался один во тьме. Он решил… впрочем, он и сам не знал толком, что он решил. Он дал самому себе еще час – неизвестно на что. Вылез из ямы и пошел к замку, прямо на свет прожекторов. Кустарник вскоре кончился. Отсюда до замка простирался аккуратно постриженный большой газон.

«Неприступная крепость», – подумал он. Но он обязан проникнуть за эти стены. Никто не стал бы обвинять его в гибели Курта Стрёма. Так же как и в гибели Стена Торстенссона. Но чувство вины было невыносимо, он боялся, что опять сорвется – сейчас, в двух шагах от раскрытия убийств. Должны быть какие-то пределы даже для этих людей, рассуждал он. Не могут же они так просто взять и прикончить его, следователя, полицейского, выполняющего свой долг. Или у них нет пределов? Он пытался найти единственно правильный ответ на этот вопрос, но так и не нашел. Вместо этого он начал перебежками обходить замок – решил добраться до той части строения, которой он никогда не видел. Это заняло у него не меньше десяти минут, причем двигался он быстро, отчасти от страха, отчасти потому, что замерз до дрожи. С задней стороны замка он обнаружил террасу в форме полумесяца. Левая ее часть не была освещена, должно быть, перегорела лампа в одном из прожекторов. С террасы на газон шла каменная лестница. Он постарался побыстрее добежать до темного участка. Потом, глубоко вдохнув, начал медленно подниматься по лестнице. В одной руке у него была рация, в другой карманный фонарик. Пистолет он сунул в карман.

Вдруг он резко остановился и прислушался. Или показалось? Потом сообразил – он ничего не слышал, сработала интуиция, один из ее встроенных сигнальных механизмов, предупреждающих об опасности. О какой опасности? Он стоял и вслушивался в темноту. Все было тихо. Ничего, кроме легкого шума ветра в ветвях. «Что-то со светом, – вдруг понял он. – Я ищу темноту, и она тут как тут, словно ждет моего появления». Но было уже поздно. Он повернулся, чтобы бежать, но его ослепил яркий свет фонаря, направленный ему прямо в лицо. Он поднял руку с рацией, чтобы защититься от света, и в этот момент кто-то крепко обхватил его сзади. Валландер попытался вырваться, но снова опоздал. В голове что-то взорвалось, и он потерял сознание.

На секунду, не больше. Потому что он все время осознавал, что с ним происходит. Чьи-то руки подняли его и понесли, он слышал голоса, чей-то смех. Сначала его несли по лестнице, потом она кончилась, открылась какая-то дверь, его, по-видимому, внесли в дом и положили на что-то мягкое. Сквозь веки не проникал свет, и он не мог определить: в самом ли деле темно, или у него темно в глазах после удара. Когда он открыл глаза, выяснилось, что он полулежит на диване в очень большой комнате, даже зале. Пол каменный, скорее всего мраморный. На длинном столе – компьютеры со светящимися экранами. Он слышал шорох вентиляторов, где-то, невидимый ему, пощелкивал телекс. Он старался не шевелить головой из-за невыносимой боли в левом виске. Вдруг за его спиной кто-то заговорил. Он хорошо знал этот голос.

– Апофеоз идиотизма, – сказал Альфред Хардерберг. – Человек совершает поступки, которые ни к чему хорошему привести не могут.

Валландер медленно повернулся и увидел Хардерберга. Тот улыбался. Как всегда, безупречно сшитый костюм, сверкающие черные туфли.

– Три минуты первого, – сказал Хардерберг. – Несколько минут назад кто-то пытался с вами связаться по рации. Кто, не знаю, да мне и не интересно. Могу только догадаться, что кто-то вас ждет. Поэтому предлагаю вам выполнить свой долг. Естественно, вы не будете подавать сигнал бедствия. Давайте перестанем заниматься глупостями.

Валландер нажал кнопку вызова. Анн Бритт ответила незамедлительно.

– Все в порядке, – сказал он. – Очередная связь через час.

– Ты нашел Стрёма? – спросила она.

Он не знал, что сказать. Повернувшись к Хардербергу, он с удивлением увидел, что тот ободряюще кивает.

– Да. Я его нашел. Следующий сеанс ровно в час.

Он положил рацию на диван.

– Женщина, – сказал Хардерберг. – Могу предположить, что она где-то поблизости. Мы, разумеется, могли бы ее найти, но не станем.

Валландер, сжав зубы, приподнялся на диване.

– Я пришел, чтобы сообщить вам, что вы подозреваетесь в совершении ряда тяжких преступлений, – сказал он.

Хардерберг задумчиво смотрел на него.

– Я пока откажусь от своего права на адвоката, – сказал он. – Продолжайте, комиссар Валландер.

– Вы подозреваетесь в соучастии в убийстве Густава Торстенссона и его сына Стена Торстенссона. Кроме того, вы подозреваетесь в соучастии в убийстве шефа вашей охраны Курта Стрёма. Далее следует попытка убийства секретаря адвокатской конторы фру Дюнер, а также покушение на мою жизнь и жизнь следователя полиции Анн Бритт Хёглунд. Есть и еще пункты обвинения, в частности загадочная смерть ревизора Ларса Бормана. Но этим будет заниматься прокурор.

Хардерберг не торопясь устроился в кресле:

– То есть, комиссар Валландер хочет сказать, что я арестован?

Валландер почувствовал, что вот-вот потеряет сознание, и снова опустился на диван:

– У меня нет формального постановления о вашем аресте. Но это ничего не меняет.

Хардерберг наклонился в кресле, легонько постукал себя кулаком по подбородку и снова выпрямился.

– Я облегчу вашу задачу, – сказал он. – Я признаюсь.

Валландер смотрел на него непонимающе.

– Вы совершенно правы, – сказал Хардерберг. – Я признаю себя виновным по всем пунктам.

– И в убийстве Ларса Бормана вы тоже признаетесь?

– Естественно.

Валландер почувствовал, что ему страшно. На этот раз чувство было еще более осязаемым, чем раньше, словно ледяные пальцы сдавили ему горло. Все шло не так, как он рассчитывал. Надо попытаться как можно скорее убраться из замка, пока не поздно.

Альфред Хардерберг внимательно смотрел на него, словно пытался проникнуть в ход его мыслей. Чтобы выиграть время и попытаться придумать, как незаметно дать понять Анн Бритт, что он попал в переделку, он говорил так, словно они сидели в комнате для допросов. Он так и не мог понять, куда клонит Хардерберг. Знал ли он с самого начала, что Валландер проник на территорию замка? Что сказал Курт, прежде чем его убили?

– Истина… – вдруг сказал Хардерберг, прервав его мысли. – Существует такое понятие в рядах шведской полиции?

– Это и есть наша работа, – ответил Валландер. – Отличать истину от лжи.

– Хороший ответ, – похвалил Хардерберг. – И все же неверный. Потому что абсолютной истины, так же как и абсолютной лжи, в природе не существует. Есть определенные соглашения, что считать истиной, а что ложью. Эти соглашения можно отстаивать и можно нарушать.

– Если кто-то берет в руки оружие и убивает другого человека, это не что иное, как истинный факт.

В голосе Хардерберга появились раздраженные нотки:

– Не стоит говорить банальности. Я ищу истину, которая лежит гораздо глубже.

– Для меня убийства хватает, – сказал Валландер. – Густав Торстенссон был адвокатом. Вы его убили. Попытка замаскировать убийство под аварию провалилась.

– Интересно, как вы догадались, что это была не авария?

– В грязи лежала ножка от стула. А в багажнике – стул без ножки. Причем багажник был заперт.

– И всего-то. Небрежность.

Хардерберг бросил негодующий взгляд в сторону двоих, прячущихся в тени.

– Почему? – спросил Валландер.

– Лояльность Густава Торстенссона начала давать сбои. Он стал замечать то, чего не должен был замечать… Мы иногда развлекаемся в замке тренировками в стрельбе. Мишенями служат куклы. Мы посадили такую куклу на дорогу. Он остановился – и умер.

– И таким образом вы укрепили его лояльность?

Хардерберг кивнул с отсутствующим видом, резко встал и подошел к экрану одного из компьютеров. По нему бежали ряды цифр. Валландер сначала подумал, что это курсы акций в какой-нибудь из стран мира, где уже наступил день. Но ведь сегодня воскресенье, а биржи в воскресенье закрыты. Что же это такое?

Хардерберг вернулся в кресло.

– Что касается сына, мы просто-напросто не могли определить, как много он знает. Мы держали его под наблюдением. Он посетил вас на Юланде – и опять же мы не знали, что он вам сказал. Или что он сказал Берте Дюнер. Вы сделали блестящий ход, комиссар Валландер. Но мы, конечно, сразу догадались, что вы хотите заставить нас поверить, что разрабатываете другую версию. Вы недооценили нас, и это меня обижает.

Валландера начало тошнить. Этот нечеловеческий холод, исходивший от человека в кресле… он никогда в своей жизни не встречался ни с чем подобным. И все-таки любопытство заставляло его спрашивать дальше.

– В машине Густава Торстенссона мы нашли пластмассовый контейнер. Я подозреваю, что его подменили в момент убийства.

– Зачем было его подменять?

– Наши техники утверждают, что в этом контейнере никогда ничего не хранилось. Но мы знаем, для чего используют такие контейнеры.

– Для чего же?

– Мы поменялись ролями, – сказал Валландер. – Вы задаете вопросы, а я на них отвечаю.

– Уже очень поздно. Почему бы не придать нашему разговору, который все равно ничего не значит, характер игры?

– Эта игра с убийствами, – сказал Валландер. – Такие контейнеры используются для хранения и транспортировки человеческих органов для трансплантации. А чтобы добыть эти органы, иногда прибегают к убийству.

На какую-то долю секунды Хардерберг замер. Это продолжалось лишь мгновение, но Валландер успел уловить его реакцию. Значит, и это тоже.

– Я делаю дела там, где можно получить выгоду, – медленно сказал Альфред Хардерберг. – Если есть рынок человеческих почек, я покупаю их и продаю. Это всего лишь пример.

– А откуда их берут, эти почки?

– У умерших.

– У убитых вами людей.

– Я никогда не занимался ничем другим, кроме купли и продажи, – терпеливо сказал Хардерберг. – Происхождение товара, попадающего в мои руки, меня не интересует. Я его просто не знаю.

Валландер растерялся.

– Думаю, я никогда не встречал людей, подобных вам, – наконец сказал он.

Хардерберг резко наклонился к нему.

– А вот тут вы солгали, комиссар, – сказал он. – Потому что вы прекрасно знаете, что мы есть. И я даже уверен, что в глубине души вы мне завидуете.

– Вы просто сумасшедший, – сказал Валландер, не скрывая отвращения.

– Может быть, но не только это. Вы должны понять, комиссар Валландер, что я человек страстный. Я люблю делать дела, я люблю видеть поверженных соперников, мне нравится постоянно увеличивать свое состояние и ни в чем и никогда себе не отказывать. Может быть, со стороны покажется, что я нечто вроде никогда не находящего успокоения Летучего Голландца. Но прежде всего – я еретик, комиссар Валландер, еретик в самом прямом значении этого слова. Вы, возможно, слышали о Макиавелли?

Валландер покачал головой.

– Этот итальянский мыслитель утверждал, что христианство состоит в скромности, воздержании и презрении ко всему человеческому. Еретики, наоборот, видят достоинство человека в душевной и физической силе, в тех качествах, которые внушают страх. Мудрые слова, я их очень часто вспоминаю.

Валландер промолчал. Хардерберг кивнул на рацию и показал на свои ручные часы. Был уже час ночи. Валландер послал сигнал вызова, думая, что он просто обязан придумать способ дать ей понять, что он нуждается в срочной помощи. Опять он сказал ей, что все в порядке, все как и должно быть. В два часа должен состояться следующий сеанс связи.

Время шло, он регулярно вызывал Анн Бритт на связь, но ему так и не удалось дать ей понять, что он находится в смертельной опасности, и потребовать срочной операции по захвату Фарнхольма. Он понял, что они в замке одни. Альфред Хардерберг дожидался утра, когда он сможет покинуть не только свой замок, но и страну вместе со своими подручными, готовыми по его приказу убить каждого, на кого он укажет пальцем. Оставались только София и охранница у ворот. Никого из секретарей не было, ни тех, кого он видел, ни тех, кого не видел никогда. Наверное, они дожидались хозяина в каком-нибудь другом замке за тридевять земель…

Боль в голове немного утихла. Он очень устал. Он понимал, что, несмотря на то, что ему удалось узнать правду, этого мало. Они, наверное, бросят его в замке, скорее всего связанного, и пока его найдут, они уже будут где-то в воздухе, вне пределов досягаемости. От всего, что было сказано ночью, он откажется, даже не сам, а через нанятых им виртуозов-адвокатов. Те, кто выполнял его поручения, кто держал в руках оружие, вроде бы и не существуют: они никогда не пересекали границу Швеции, они так и останутся тенями, а против теней возбудить дело невозможно. Ничего нельзя будет доказать, следствие развалится, а Альфред Хардерберг так и останется уважаемым гражданином выше всяких подозрений.

Он теперь знал всю правду. Он даже узнал, что Ларса Бормана убили, потому что тот докопался до причастности Хардерберга к мошенничеству в ландстинге. Тогда они не хотели рисковать – а вдруг, узнав об этом от Бормана, Густав Торстенссон начнет видеть то, что ему не положено? Позже это все равно произошло, хотя они и старались этому помешать. Но вся правда, которую он знал, не имела никакого смысла, им никогда не удастся ничего доказать и привлечь преступников к ответу.

Хотя нет… Смысл все же был, потому что этой ночью Валландер услышал слова, которые надолго врезались ему в память, как жутковатое напоминание о сущности Альфреда Хардерберга. Было уже почти пять утра, они почему-то вновь заговорили о контейнерах для перевозки органов и людях, которых ради этих органов убивают где-то на другом конце планеты.

– Вы должны понять, что это всего лишь незначительная часть моей деятельности, – сказал Хардерберг, – которой в принципе можно бы было пренебречь. Но я покупаю и продаю, комиссар Валландер. Я играю на великой сцене, называемой свободным рынком, и не пропускаю ни одной возможности, даже самой мизерной, самой ничтожной…

«Человеческая жизнь для него ничтожна. Мизерна. В мире Альфреда Хардерберга это так и есть. Для таких, как он, это исходный пункт: человеческая жизнь ничего не значит по сравнению с их великой целью обогащения».

После этого они замолчали. Альфред Хардерберг выключил поочередно все компьютеры, отправил какие-то документы в бумагорезку. Валландер все время думал о побеге, но неподвижные тени в углу комнаты проторчали там всю ночь. Он понял, что побежден.

Альфред Хардерберг поочередно погладил пальцем углы рта, словно хотел проверить, на месте ли его знаменитая улыбка. Потом в последний раз поглядел на Валландера.

– Мы все когда-то умрем, – сказал он. Слова его прозвучали так, словно из этого правила все же есть исключение: он сам. – Век комиссара полиции Валландера тоже измерен. В данном случае – мной.

Он, прежде чем закончить мысль, посмотрел на часы.

– Пока еще темно, но скоро рассвет. На рассвете здесь приземлится вертолет. Мои помощники улетают, и вы полетите с ними. Правда, недолго. Дальше вам будет дана возможность проверить свое умение летать без вспомогательных средств.

Он говорил, не сводя с Валландера глаз. «Он хочет, чтобы я умолял его сохранить мне жизнь, – подумал Валландер. – Не дождется. Когда страх переходит определенные границы, он превращается в свою противоположность. Этому-то я научился».

– Умение человека летать широко изучалось во время печальной войны во Вьетнаме, – продолжал Хардерберг. – Пленников сбрасывали с большой высоты… на короткое время они вновь обретали свободу, а потом разбивались о землю и обретали самую великую, абсолютную свободу, которую только можно себе представить.

Он поднялся со стула и поправил пиджак.

– Мои пилоты в высшей степени профессиональны, – сказал он. – Думаю, им удастся запустить вас в полет с таким расчетом, чтобы вы приземлились точно на главной площади Истада. Это событие будет навечно занесено в городские анналы.

«Он ненормальный, – подумал Валландер. – Он все еще пытается меня запугать, заставить меня умолять о помиловании. Этого я делать не буду».

– Теперь наши дороги расходятся, – сказал Хардерберг. – Мы встречались дважды, и, как мне кажется, я вас запомню. Были моменты, когда вы демонстрировали просто блестящие способности. Если бы обстоятельства сложились по-другому, я бы непременно нашел для вас место в своем окружении.

– Открытка, – неожиданно для себя самого сказал Валландер. – Открытка, посланная Стеном Торстенссоном из Финляндии, хотя он в это время был в Дании.

– Меня очень развлекает подделывание почерков, – отстраненно сказал Хардерберг. – Думаю, вполне можно сказать, что я профессионал. В тот день, когда Стен Торстенссон был на Юланде, я провел пару часов в Хельсинки, встречался, помимо всего прочего, с директором «Нокии»… Это всего-навсего была игра, вроде как ворошить палкой муравейник. Привести в замешательство… только и всего.

Хардерберг протянул Валландеру руку. Тот настолько удивился, что машинально ее пожал.

Потом Хардерберг повернулся и вышел.

Валландер почувствовал, как вокруг него образовалась странная пустота. Альфред Хардерберг подавлял свое окружение одним своим присутствием. Теперь за ним закрылась дверь, и ничего не осталось.

Толпин стоял, прислонившись к колонне. Обадья, сидя на стуле, смотрел на какую-то одному ему известную точку в пространстве.

Надо было что-то предпринимать. Он не верил, что Хардерберг говорил правду, что он отдал приказ сбросить его с вертолета в центре Истада.

Время шло. Эти двое не шевелились.

Значит, его собираются сбросить с вертолета живым, и его размозжит о какую-нибудь крышу или о мостовую Стурторгет. Он вообразил себе эту картину, и его охватил панический страх, мгновенно распространившийся по телу, словно быстродействующий яд. Ему стало трудно дышать. Он лихорадочно пытался найти выход.

Обадья медленно поднял голову. Валландер прислушался и различил быстро приближающийся шум вертолетного двигателя. Толпин кивнул ему – пора.

Они вышли из дома. Еще чуть забрезжил рассвет, солнце еще не встало. Вертолет уже стоял на площадке, лопасти его резали воздух. Летчик был готов взлететь, как только они поднимутся на борт. Валландер отчаянно искал выход. Толпин шел впереди него, Обадья – чуть позади, с пистолетом в руке. Они уже почти подошли к вертолету. Вблизи его вращающиеся лопасти казались огромными. Вдруг он заметил, что на дороге лежит куча старого искрошенного цемента. Должно быть, рабочие не успели за собой убрать. Валландер замедлил шаг, так что Обадья на какую-то секунду оказался чуть впереди его. Он быстро нагнулся, набрал полные пригоршни цементной крошки и швырнул в лопасти вертолета. Раздался резкий треск. Толпин и Обадья, по-видимому, решили, что их обстреляли, и на какую-то секунду потеряли бдительность. Он отчаянно бросился на Обадью. Ему каким-то чудом удалось вырвать у того пистолет, но он поскользнулся и упал. Ошарашенный Толпин потянулся за оружием, но Валландер успел выстрелить раньше и попал Толпину в бедро. Обадья бросился на него, но он успел сделать еще один выстрел. Он не видел, куда он попал, но попал – Обадья, крича от боли, повалился на траву. Валландер резко вскочил на ноги – он сообразил, что пилоты тоже могут быть вооружены. Но в кабине сидел только перепуганный очень молодой человек с поднятыми вверх руками. Валландер посмотрел на своих противников. Оба были живы. Он взял пистолет Толпина, зашвырнул его как можно дальше и пошел к вертолету. Пилот так и сидел с поднятыми руками. Валландер знаком показал ему, чтобы он улетал и отошел на несколько шагов. Вертолет медленно поднялся в воздух, развернулся над замком и улетел с включенными прожекторами. Валландер видел все как в тумане. Провел рукой по щеке – кровь. Видимо, он даже не заметил, как один из осколков цемента угодил ему в лицо.

Он помчался к конюшне. София чистила стойло и, увидев его, истошно завопила. Он попытался улыбнуться, но мешала спекшаяся кровь.

– Все хорошо, – сказал он, задыхаясь. – Сделай только одно. Вызови «скорую помощь». Там на газоне лежат двое с огнестрельными ранениями. Сделаешь это, и я никогда ни о чем не буду тебя просить.

И тут он вспомнил про Альфреда Хардерберга. Времени оставалось в обрез.

Выбегая из стойла, он поскользнулся и упал в нанесенную лошадьми грязь. Поднялся и побежал к воротам, почти не надеясь, что успеет.

Анн Бритт вышла из машины размять ноги и увидела бегущего со всех ног Валландера. Он глянул на ее перепуганную физиономию и сообразил, как он выглядит – весь в крови и грязи. На объяснения времени не было, он думал только об одном – как помешать Хардербергу покинуть страну. Он издалека крикнул ей, чтобы она села в машину, и бросился за руль. Она не успела даже захлопнуть дверцу, как он развернулся, включил скорость и дал полный газ, наплевав на знак «стоп» при выезде на главную дорогу.

– Как быстрее всего добраться до Стурупа? – рявкнул он.

Она нашла в бардачке карту и объяснила кратчайший маршрут.

«Слишком далеко, – подумал он. – Мы не успеем. Слишком далеко».

– Звони Бьорку.

– У меня нет его домашнего номера.

– Звони в полицию, черт бы тебя побрал! – заорал он. – Напряги извилины!

Она набрала номер управления и, когда дежурный спросил, не может ли она подождать, пока Бьорк придет на работу, тоже начала орать. Получив номер телефона Бьорка, она набрала его и взглянула на Валландера.

– Что я должна сказать?

– Альфред Хардерберг собирается покинуть Швецию. Бьорк должен любой ценой ему помешать. Времени от силы полчаса.

Когда Бьорк взял трубку, она слово в слово повторила все, что сказал Валландер, послушала и протянула телефон Валландеру.

– Он хочет поговорить с тобой.

Он взял трубку правой рукой и немного отпустил акселератор.

– Что ты имеешь в виду? – сквозь помехи услышал он голос Бьорка. – Я должен остановить самолет Хардерберга?

– Это он организовал все эти убийства. Плюс убийство Курта Стрёма.

– Ты уверен? Где ты? И почему так плохо слышно?

– Я еду из Фарнхольмского замка… черт побери, у меня нет времени на объяснения! Он сейчас направляется в аэропорт. Если самолет покинет воздушное пространство Швеции, считай, что мы никогда до него не дотянемся.

– Все это очень странно, – сказал Бьорк. – А что ты делал в Фарнхольме в это время дня?

Вопросы Бьорка были совершенно законными. Интересно, как бы он сам реагировал на месте Бьорка?

– Я знаю, что все это звучит совершенно дико, – сказал он. – Но тебе придется рискнуть и поверить мне на слово.

– Я должен обсудить этот вопрос с Пером Окесоном.

Валландер застонал:

– Да пойми ж ты, что для этого нет времени! Ты же слышишь, что я говорю. В Стурупе же есть полиция! Они должны остановить Хардерберга!

– Позвони через четверть часа, – сказал Бьорк. – Я свяжусь с Окесоном прямо сейчас.

Валландер пришел в такую ярость, что на секунду потерял управление, и машина чуть не слетела в канаву.

– Опусти это идиотское стекло! – зарычал он.

Она послушно начала крутить ручку. Он вышвырнул телефон на дорогу.

– Свой тоже выключи, – чуть спокойнее сказал он. – Мы должны справиться сами. Нам никто не поможет.

– Ты уверен, что это Хардерберг? – спросила она. – Что там вообще произошло? Ты ранен?

– Уверен, – сказал Валландер. Два последних вопроса он оставил без внимания. – И я к тому же совершенно уверен, что если он улетит, мы его никогда не возьмем.

– И что ты собираешься делать?

Он яростно тряхнул головой.

– Не знаю, – резко сказал он. – Не имею ни малейшего представления. Я должен что-то придумать.

Через сорок минут они подъехали к аэропорту, а Валландер так ничего и не придумал. С визгом он затормозил у ворот справа от здания аэровокзала. Чтобы лучше видеть, что происходит, он залез на крышу машины. Вокруг него собралось несколько ранних пассажиров, с интересом наблюдая за его действиями. У ворот, мешая обзору, стояла машина фирмы, поставляющей обеды для пассажиров. Валландер начал махать руками и кричать, пытаясь обратить на себя внимание водителя. Но тот ничего не замечал, углубившись в утреннюю газету. Тогда Валландер вытащил пистолет и выстрелил в воздух, что вызвало панику среди окруживших его зевак. Люди разбежались в разные стороны, оставив чемоданы на мостовой. Шофер поднял голову и смотрел на Валландера, пока не сообразил, что от него требуется, и не отогнал машину.

«Гольфстрим» Хардерберга был на месте. Его серебристая обшивка отражала желтый свет прожекторов.

Два пилота, направляющихся к самолету, остановились от звука выстрела, обернулись и стали озираться. Валландер спрыгнул с машины, чтобы они его не заметили, не удержался на ногах и больно стукнулся плечом о мостовую. Боль еще прибавила ему ярости. Теперь он знал, что Альфред Хардерберг находится где-то в здании аэровокзала, и он не даст ему уйти, чего бы это ему ни стоило. Он ворвался в здание, спотыкаясь о чемоданы и отталкивая груженные вещами тележки. Анн Бритт мчалась за ним. У него в руке по-прежнему был пистолет. В это раннее воскресное утро пассажиров было мало. Единственная очередь стояла к окошку регистрации чартерного рейса в Испанию. Когда он, окровавленный и грязный, с пистолетом в руке, пробегал мимо, возник жуткий хаос. Анн Бритт пыталась на бегу успокоить публику, крича, что никакой опасности нет, но голос ее тонул в панических криках и стонах. Какой-то полицейский, ходивший за газетой, увидев Валландера, начал лихорадочно набирать код на двери комнаты полиции, но не успел. Валландер крепко схватил его за руку.

– Валландер из истадской полиции! – крикнул он. – Необходимо остановить самолет. «Гольфстрим» Альфреда Хардерберга. Это срочно, черт подери!

– Только не стреляйте! – побелевшими губами пролепетал полицейский.

– Ты что, охренел? Я же сам полицейский. Ты что, не слышишь, что я тебе говорю?

– Не стреляйте, – еле слышно повторил тот и потерял сознание.

Валландер ошарашенно смотрел на лежавшего у его ног человека. Придя в себя, он начал колотить в дверь. Анн Бритт отстранила его.

– Давай я попробую.

Он огляделся, ища глазами Альфреда Хардерберга. В зале его не было. Он подбежал к большому окну, выходящему на летное поле.

И тут он его увидел.

Хардерберг поднимался по трапу в самолет. Вступил на последнюю ступеньку, пригнулся и вошел внутрь. Заскользила, закрываясь, блестящая дверь.

– Мы не успеем! – заорал он.

Он выскочил из здания вокзала и увидел, что служебная машина едет к воротам. Из последних сил он догнал ее и успел проскользнуть на летное поле до того, как ворота успели закрыться. Он беспомощно развел руками и огляделся. «Гольфстрим» тронулся с места и медленно поехал к взлетной полосе. Ему оставалось всего несколько сот метров. Потом он развернется, получит «добро» и взлетит.

Взгляд Валландера упал на небольшой трактор. Он забрался в кабину, запустил мотор и поехал к взлетной полосе. Посмотрел в зеркало и увидел, что за ним тянется длинный хвост из тележек для перевозки багажа. Но останавливаться и отцеплять их было некогда. «Гольфстрим» уже выруливал на старт. Он жал на газ изо всех сил.

Тележки за ним начали переворачиваться, когда он, чтобы сократить путь, поехал напрямую через зеленый газон между полосами.

Наконец он оказался на взлетной полосе. Тормозные следы садящихся самолетов оставили на ней длинные угольно-черные полосы. Он гнал прямо к «Гольфстриму», нос которого был направлен прямо на него. Когда ему оставалось метров двести, самолет начал двигаться, но он уже понимал, что успел. Самолет не сможет набрать нужную скорость. Они вынуждены будут остановиться, чтобы не столкнуться с трактором.

Он хотел затормозить, но вдруг понял, что не знает, как это сделать. Он давил на все педали и жал на все кнопки, но трактор продолжал двигаться, приближаясь к самолету. Скорость была невелика, но все же достаточная, чтобы расквасить нос «Гольфстриму». Валландер спрыгнул с трактора. Тележки, многие из которых опрокинулись, тащились за трактором.

Пилот выключил двигатели, опасаясь пожара. Валландер, стукнувшийся обо что-то во время прыжка, с трудом поднялся с земли. Кровь заливала ему глаза, и он видел все происходящее как в тумане. Зачем-то, он сам не мог объяснить – зачем, он все еще сжимал в руке пистолет.

Дверца самолета открылась, на землю спустился трап. Позади себя Валландер услышал нарастающий вой полицейских сирен.

Он ждал.

Альфред Хардерберг спустился по трапу и остановился на бетонной полосе.

Что-то в нем изменилось.

Сначала Валландер не мог сообразить, что именно, но потом понял.

Улыбка исчезла.

Анн Бритт выпрыгнула из первой же подъехавшей машины. Валландер пытался вытереть кровь с глаз краем порванной рубашки.

– Ты ранен? – спросила она.

Он молча покачал головой. В момент прыжка он сильно прикусил язык, поэтому ему было трудно говорить.

– Теперь, может быть, ты позвонишь Бьорку?

Он посмотрел на нее долгим взглядом:

– Нет. Бьорку позвонишь ты. И Хардербергом займешься тоже ты, – сказал он и пошел прочь.

– Куда ты? – крикнула она вслед.

– Поеду домой и лягу. Я очень устал, и мне очень тошно. Несмотря на то, что все кончилось хорошо.

В его голосе было что-то, что заставило ее воздержаться от дальнейших расспросов.

Он медленно шагал по летному полю, и никому даже в голову не пришло его остановить.