13
Вечером Курт Валландер сидел за рулем полицейского автомобиля, временно заменявшего его сгоревший «пежо». Он направлялся за город, где у развалин Шернсундской крепости держал конюшню для скаковых лошадей его друг детства, Стен Виден. Он преодолел затяжной подъем под городом, добрался до самой высокой точки, заехал на парковку и выключил мотор. Отсюда открывался вид на море. На горизонте угадывались контуры сухогруза.
Вдруг у него сильно закружилась голова. Он сначала с испугом подумал, что это сердце, потом понял, что сердце ни при чем, просто он теряет опору в жизни. Валландер зажмурился, откинул голову и попытался ни о чем не думать. Через минуту он открыл глаза. Море было на месте, и корабль по-прежнему маячил на горизонте.
«Я очень устал, – подумал он. – Несмотря на то, что субботу и воскресенье практически ничего не делал. Это не физическая усталость, корни ее гораздо глубже, чем я могу предполагать, и вряд ли в моих силах ее побороть. Во всяком случае, теперь, когда я вернулся на службу. Песчаных дюн Юланда уже не существует, я сам отверг их. Добровольно».
Валландер сидел так довольно долго – пока не почувствовал, что замерзает. Тогда он завел мотор и поехал дальше. С большим удовольствием он бы сейчас повернул назад и забрался в свою квартиру. Но он заставил себя ехать дальше. Примерно через километр после поворота на Шернсунд началась очень плохая дорога. Каждый раз, направляясь к Стену, он удивлялся, как здесь пробираются большие фуры с лошадьми.
Дорога пошла круто вниз, пока не привела его к большой усадьбе, окруженной пастбищем. Он заехал во двор и остановился. Усевшаяся на дереве стая ворон встретила его чудовищным гвалтом.
Валландер вышел из машины и пошел к красному кирпичному зданию, используемому Виденом и как жилье, и как офис. Дверь была распахнута, и он слышал, как Виден говорит с кем-то по телефону. Он постучал и, не дожидаясь ответа, вошел. В доме, как всегда, было неубрано и пахло лошадьми. В незастеленной кровати спали две кошки. Валландер никогда не понимал, как Стен уже долгие годы живет в таком свинарнике.
Стен сделал знак, чтобы он подождал, и продолжил разговор. Он, похоже, еще похудел. Темные вьющиеся волосы торчали в беспорядке, на подбородке под нижней губой полыхала экзема. Он очень мало изменился за последние пятнадцать лет, с тех пор как они перестали регулярно встречаться. Тогда Стен мечтал о карьере оперного певца. У него был очень красивый тенор, и они часами обсуждали будущее, когда Стен будет петь на всех сценах мира, а Валландер будет его импресарио. Но мечта так и осталась мечтой. Валландер стал полицейским, а Стен унаследовал от отца конюшню и стал тренировать скакунов. Их надолго развело, они даже и сами не понимали, почему. Лишь в начале девяностых годов они вновь стали встречаться – но и тогда это было связано со сложным и запутанным расследованием.
«Когда-то он был моим лучшим другом, – подумал Валландер. – После него у меня, пожалуй, друзей не было. Значит, он так и остался моим лучшим другом».
Стен закончил разговор и отшвырнул трубку.
– Поганец! – сказал он со вкусом.
– Кто?
– Владелец лошади. Жулик. Месяц назад мы договорились, что я покупаю у него лошадь. У него усадьба около Хёэра. Сегодня я должен был эту лошадь забрать – и вдруг выясняется, что он передумал. Поганец!
– Если ты заплатил за лошадь, он должен ее отдать.
– Я внес только задаток. Пусть делает что хочет, я поеду и заберу лошадь.
Виден убежал на кухню. Когда он вернулся, Валландер почувствовал слабый запах спирта.
– Ты всегда появляешься неожиданно, – сказал он. – Хочешь кофе?
Валландер кивнул. Они пошли в кухню. Стен смахнул с клеенки кипу старых программок скачек.
– Выпить хочешь? – спросил он.
– Я за рулем. Как дела с лошадьми?
– Скверный год. Следующий будет не лучше. Слишком мало денег в обороте, лошадей стало меньше. Я должен все время повышать цену на тренерские услуги, иначе все пойдет прахом. Больше всего мне хочется завязать со всем этим и продать усадьбу. Но сейчас недвижимость стоит копейки. Короче говоря, я по уши застрял в сконской глине.
Стен поставил на стол кофе и сел. Валландер заметил, что рука, в которой он держит чашку с кофе, заметно дрожит. «Стен спивается, – подумал он. – Раньше у него руки так не тряслись, да еще среди бела дня».
– А ты? – спросил Виден. – Чем ты-то занимаешься? Все еще на больничном?
– Я вернулся на службу.
Стен Виден уставился на него с недоверием:
– Не думал, что так будет.
– Как будет?
– Что ты вернешься.
– А что я должен был сделать?
– Ты же собирался устроиться в охранную фирму. Или начальником охраны на какое-нибудь предприятие.
– Я никогда не буду кем-то еще. Всегда останусь полицейским.
– Наверное, – сказал Стен. – А я никогда не расстанусь с этой усадьбой. К тому же это хорошая лошадь, та, что я купил в Хёэре. Из нее может выйти чемпион. Ее мамаша – знаменитая Куинн Блю, так что наследственность в полном порядке.
Мимо окна проехала верхом на лошади девушка.
– Сколько у тебя сотрудников? – спросил Валландер.
– Трое. Вообще говоря, я могу оплачивать только двоих, хотя хорошо бы иметь четырех.
– Это как раз то, зачем я приехал, – сказал Валландер.
– Хочешь наняться ко мне конюхом? Ты же ничего не умеешь!
– Нет, – сказал Валландер. – Конюхом наняться я не хочу. Сейчас поймешь, в чем дело.
Он не видел причин, почему бы не рассказать Видену об Альфреде Хардерберге. Он был уверен, что Стен болтать не будет.
– Идея не моя, – сказал он на всякий случай. – К нам прислали женщину, чтобы усилить истадскую полицию. Очень толковая дама. Это она углядела объявление в газете.
– То есть ты хочешь, чтобы я послал одну из моих девушек шпионить в Фарнхольм? Ты что, не в себе?
– Убийство есть убийство, – заметил Валландер. – Замок герметично закупорен. Ты же сам сказал, что у тебя на одну девушку больше, чем ты можешь себе позволить.
– Я сказал, что у меня на одну меньше, чем мне нужно для дела.
– Она должна быть неглупа и наблюдательна, – сказал Валландер
– В принципе, у меня есть одна девчушка, которая тебе бы подошла. Она очень неглупа, к тому же ничего не боится. Но тут может возникнуть проблема.
– Какая проблема?
– Она не любит полицейских.
– Это еще почему?
– Ты же знаешь – у меня часто работают довольно непутевые девчонки. Кстати, ничего плохого о них сказать не могу. У меня хороший контакт с молодежным бюро по трудоустройству в Мальмё. Сейчас как раз работает одна девица по имени София. Ей девятнадцать лет. Ты видел ее – это она проехала мимо окна.
– Ты вовсе не должен говорить, что я из полиции, – сказал Валландер. – Можно придумать любой повод, почему тебя вдруг заинтересовало, что происходит в замке. А потом расскажешь мне.
– Лучше не надо, – сказал Виден. – Я не хочу впутываться в эту историю. А вот скрыть, что ты из полиции, можно попробовать. Ты, допустим, мой приятель, который интересуется жизнью в замке. Если я ей скажу, что ты хороший парень, она мне поверит.
– Можно попробовать.
– Она еще не получила работу, – напомнил Свен. – Думаю, таких много – девушек из конюшни, которые не прочь поработать в замке.
– Позови ее, – сказал Валландер. – Только не говори, как меня зовут.
– А как же тебя называть?
Валландер подумал секунду.
– Рогер Лундин, – сообщил он.
– А это еще кто такой?
– С этого момента – я.
Стен Виден покачал головой.
– Надеюсь, ты не шутишь, – сказал он. – Сейчас схожу за ней.
У девушки по имени София были длинные ноги и нечесаные волосы. Она вошла в комнату, равнодушно кивнула Валландеру, села за стол и допила кофе из чашки Стена. Валландер мысленно прикинул, не делит ли она со Стеном и постель – он знал, что через его спальню прошли чуть ли не все его сотрудницы.
– Вообще-то я должен был бы тебя уволить, – сказал Стен. – Ты знаешь, что мне надо экономить. Но тут подвернулась возможность – в замке на Эстерлен нужна девушка для работы в конюшне. Если тебя туда возьмут, может быть, тебе удастся там пересидеть, пока настанут лучшие времена. А тогда я обещаю взять тебя назад.
– А что за лошади?
Стен покосился на Валландера. Тот пожал плечами.
– Откуда я знаю? – сказал Стен. – Уж наверно, не арденнские. Какая тебе, к черту, разница? Это же временно. И потом, надо помочь Рогеру, он мой приятель. Ему надо узнать, что там творится, в этом замке. Ничего особенного, просто быть повнимательнее.
– А сколько платят?
– Не знаю, – сказал Валландер.
– Это же все-таки замок, черт его побери, – сказал Стен Виден. – Кончай упрямиться.
Он вышел и вернулся с номером «Истадской смеси». Валландер нашел объявление.
– Требуется личное посещение, – сказал он. – Надо договориться о встрече по телефону.
– Сделаем, – сказал Стен и повернулся к Софии. – Я тебя отвезу туда вечером.
Вдруг она подняла голову и вперила взгляд в Валландера.
– А что там за лошади?
– Не знаю
– Мне кажется, вы снют.
– Почему ты так думаешь?
– Я не думаю, я чувствую.
Тут вмешался Стен Виден.
– Его зовут Рогер, больше тебе ничего не надо знать. Нечего тут учинять допрос. И приведи себя в порядок. Голову хотя бы вымой. И не забудь, что Зимней Луне надо поменять повязку на левой ноге.
Она, не говоря ни слова, вышла из кухни.
– Сам видел, – сказал Стен. – Ей палец в рот не клади.
– Спасибо за помощь. Надеюсь, все пройдет удачно.
– Я ее туда отвезу, но это, пожалуй, все, что я могу сделать.
– Позвони мне домой, – попросил Валландер. – Мне надо знать, взяли ее или нет.
Стен проводил его к машине.
– Иногда все надоедает до чертиков, – вдруг пожаловался Стен Виден.
– Тебе никогда не хотелось начать все с начала?
– Иногда думаешь: и это вся жизнь? Несколько оперных арий, табуны второсортных лошадей, вечная нехватка денег…
– Ну, не так уж все плохо…
– Докажи. Убеди меня.
– Теперь у нас есть повод видеться почаще. Вот и поговорим.
– Ее еще не взяли на работу.
– Верно. Ее еще не взяли. Позвони мне вечером.
Валландер сел в машину, кивком попрощался со Стеном и уехал. Он посмотрел на часы – было не поздно – и решил нанести еще один визит.
Через полчаса, вновь нарушив правила, он поставил машину на маленькой улочке позади «Континенталя» и пошел к розовому дому фру Дюнер. Огляделся и удивился – ни одной полицейской машины. А как же с охраной? Его немедленно охватило беспокойство, сменившееся раздражением. Мина в ее саду была мало похожа на шутку. Если бы она на нее наступила, погибла бы или, в лучшем случае, осталась без ног. Он позвонил в дверь и решил, что сразу свяжется с Бьорком.
Она осторожно приоткрыла входную дверь.
– Извините, что не позвонил заранее.
– Двери этого дома для вас всегда открыты, комиссар.
Она предложила ему кофе. Он поблагодарил, думая про себя, какая по счету эта чашка за сегодняшний день. Она скрылась в кухне, а Валландер подошел к окну в сад. Испорченный взрывом газон уже зарос. Интересно, помогла ли ей полиция раздобыть новую телефонную книгу?
«Почему-то мне кажется, что все это было давным-давно, – подумал он. – Хотя с того дня, как я швырнул этот справочник и меня чуть не оглушило взрывом, прошло не так много дней».
Фру Дюнер принесла кофе. Он сел на цветастый диван.
– Я не видел машину охраны, – сказал он, принимая чашку из ее рук.
– Иногда стоит, – сказала фру Дюнер. – Иногда уезжает.
– Я выясню, почему так происходит.
– А в этом все еще есть необходимость? – спросила она. – Вы думаете, они по-прежнему хотят от меня избавиться?
– Вы знаете, что произошло с адвокатами. После этого кто-то подложил мину в ваш сад. Не думаю, что существует реальная угроза, но осторожность никогда не помешает.
– Если бы я только понимала, в чем дело.
– Поэтому я и пришел, – сказал Валландер. – У вас было время подумать. Память – как мотор в машине: ей иногда нужно время, чтобы разогреться.
Она медленно наклонила голову:
– Я все время думаю. Ночью и днем.
– Давайте вернемся на несколько лет назад. К тому времени, когда Альфред Хардерберг пригласил Густава Торстенссона к себе на работу. Вы когда-нибудь встречали Хардерберга?
– Ни разу.
– По телефону разговаривали?
– Даже по телефону не разговаривала. От его имени всегда звонила секретарша.
– Должно быть, такой крупный клиент был большим подарком для конторы.
– Еще бы! Денег стало больше, чем когда бы то ни было. Мы даже отремонтировали офис.
– Даже если вы никогда не встречали Альфреда Хардерберга и не говорили с ним, все равно у вас должно было сложиться какое-то впечатление. Я обратил внимание, что у вас превосходная память.
Фру Дюнер задумалась. Внимание Валландера привлекла сорока, беззаботно прыгавшая в саду.
– Всегда была спешка, – сказала она. – Если он вызывал адвоката, все другие дела откладывались в сторону.
– На что-нибудь еще вы обращали внимание?
Она покачала головой. Валландер двинулся дальше:
– Густав Торстенссон, наверное, рассказывал о своем новом клиенте. О своих поездках в замок.
– Все это производило на него огромное впечатление. Но и служило источником беспокойства – он все время боялся совершить ошибку. Вот именно. Это важно. Он как-то сказал, что ошибки запрещены
– Что он при этом имел в виду?
– Что Альфред Хардерберг в случае малейшей ошибки немедленно наймет другого адвоката.
– А что он рассказывал о Хардерберге, о замке? Вам, наверное, было любопытно?
– Естественно, мне было интересно. Но он много не рассказывал. Молчал. Как-то, правда, заметил, что Швеция должна быть очень благодарна за все, что Альфред Хардерберг для нее сделал.
– Скажите, а он хоть раз говорил плохо о Хардерберге?
Ответ его удивил.
– Да, было такое. Я запомнила этот случай, потому что он был единственным.
– Что он сказал?
– Я помню слово в слово. Он сказал, что у господина Хардерберга довольно мрачный юмор.
– И что он при этом имел в виду?
– Не знаю. Я не спрашивала, а он не стал вдаваться в подробности.
– «У Хардерберга мрачный юмор»? Так он сказал?
– Именно эти слова.
– Когда это было?
– С год назад.
– А вы не помните, в связи с чем?
– После поездки в Фарнхольм. Он регулярно туда ездил.
Валландер понял, что дальше он не продвинется. Густав Торстенссон, очевидно, предпочитал не распространяться о своих визитах к могущественному хозяину Фарнхольмского замка.
– Давайте сменим тему, – сказал он. – Работа адвоката – это огромное количество бумаг. Представители адвокатской коллегии, разбиравшие эти бумаги, сказали нам, что документов, касающихся работы бюро с Альфредом Хардербергом, очень мало.
– Я ожидала этого вопроса, – сказала фру Дюнер, – их и в самом деле мало. Дело в том, что для работы с Хардербергом были утверждены особые правила. В конторе хранилось только самое необходимое. Нам было категорически запрещено делать копии с документов, все материалы, касающиеся того или иного дела, Густав забирал с собой и оставлял в Фарнхольме.
– Вам все это, должно быть, казалось очень странным.
– Когда речь идет о таких деньгах, понятно, что клиент должен быть максимально осторожен. Все эти контракты очень деликатны. У меня не было никаких причин возражать против такой системы, поскольку мы соблюдали все предписанные законом правила.
– Густав Торстенссон был своего рода экономическим советником у Хардерберга. Можете ли вы вспомнить какие-нибудь детали?
– Вряд ли. Это, как я уже сказала, были очень сложные контракты между банками и предприятиями по всему миру. Окончательные варианты писал личный секретарь Хардерберга. Очень редко Густав Торстенссон просил меня написать документ, который он должен был везти в Фарнхольм. В основном он писал сам, и довольно много.
– А при работе с другими клиентами он этого не делал?
– Никогда.
– И как вы это можете объяснить?
– Я думаю, эти бумаги были настолько конфиденциальны, что даже мне нельзя было знать их содержание.
Она предложила вторую чашку кофе. Он отказался и продолжил:
– Скажите, пожалуйста, говорит ли вам о чем-нибудь название фирмы «Аванка»? Она когда-нибудь фигурировала в ваших делах?
Она задумалась, припоминая:
– Нет. То есть это не исключено, но я не помню.
– И еще один вопрос. Знали ли вы о существовании писем с угрозами?
– Густав Торстенссон мне их показывал. Но он сказал, что это ерунда, что их даже регистрировать не надо. Я, честно говоря, считала, что он их выкинул.
– А вы знали, что человек, написавший эти письма, Ларс Борман, был хорошо знаком с Густавом Торстенссоном?
– Это для меня новость.
– Они встречались в каком-то клубе любителей иконографии.
– Я знаю про такой клуб. Но даже подумать не могла, что этот шантажист тоже там бывает.
Валландер поставил чашку на стол и встал:
– Не буду больше беспокоить.
Она уставилась на него с удивлением:
– Вы ничего не хотите мне рассказать?
– Мы по-прежнему не знаем, кто их убил, – сказал он. – И не знаем, почему. Когда что-то прояснится, мы узнаем, кто подложил мину в ваш сад.
Она поднялась с кресла и протянула ему руку.
– Вы должны их взять, – сказала она.
– Да. Должны. Но это требует времени.
– Я хочу узнать правду до того, как умру.
– Я буду держать вас в курсе дела, – сказал он и сам почувствовал, насколько пусто и формально прозвучали его слова.
Он поехал в участок и попытался найти Бьорка. Узнав, что Бьорк в Мальмё, он зашел к Сведбергу и попросил выяснить, почему нет постоянного наблюдения за домом фру Дюнер.
– Ты полагаешь, есть какая-то опасность? – спросил Сведберг. – Может что-то произойти?
– Я ничего не полагаю. Того, что произошло, уже достаточно.
Он повернулся, чтобы выйти, но Сведберг протянул ему записку.
– Звонила какая-то дама по имени Лизбет Норин. Можешь разыскать ее по этому номеру. Она будет там до пяти.
Валландер посмотрел записку – номер был в Мальмё, а не в Гетеборге. Он прошел к себе в кабинет и позвонил. Сначала трубку взял какой-то старик. Он попросил Лизбет. Она подошла почти сразу. Он представился.
– Так вышло, что я несколько дней буду в Мальмё, – сказала Лизбет Норин. – Мой старенький папа сломал бедренную кость. Я позвонила на автоответчик и услышала ваше сообщение.
– Мне бы очень хотелось с вами поговорить, – сказал Валландер. – Но лучше не по телефону.
– А в чем дело?
– В процессе следствия у меня возникло несколько вопросов. Ваш телефон мне дал доктор Стрёмберг из Лунда.
– Завтра у меня будет время, – сказала она. – Только я не могу уезжать из Мальмё.
– Я приеду. В десять часов вам удобно?
– Отлично.
Она продиктовала ему адрес в центре Мальмё. Он положил трубку. Должно быть, это ее отец со сломанным бедром сначала подошел к телефону.
Вдруг он понял, что сильно проголодался. Дело шло к пяти часам, и он решил поработать дома. Надо было просмотреть еще целую кипу бумаг, касающихся деловой империи Альфреда Хардерберга. Он отыскал в ящике пакет и сложил в него папки. Проходя мимо окошка в приемной, он сказал Эббе, что если кто-то будет его искать, пусть звонят домой.
Он зашел в магазин и накупил продуктов. Зачем-то заглянул в табачный киоск и купил пять лотерейных билетов.
Придя домой, он поджарил кровяной пудинг и выпил кружку пива. Потом безуспешно искал банку брусничного варенья, которое, как ему казалось, стояла в шкафу.
Помыв посуду, он тщательно поскреб лотерейные билеты. Все оказались пустыми. Он решил, что кофе на сегодня хватит, и, не раздеваясь, прилег на кровать. Надо немного отдохнуть, а потом вплотную заняться папками.
Его разбудил телефонный звонок. Он посмотрел на часы и понял, что проспал несколько часов. Было уже десять минут десятого.
Звонил Стен Виден.
– Я звоню из автомата. Софию взяли на работу.
– Отлично, – сказал Валландер. – С кем она разговаривала?
– С женщиной по фамилии Карден.
Валландер вспомнил свое первое посещение Фарнхольма.
– Карлен. Анита Карлен, – сказал он.
– Две скаковых лошади. Обе дико дорогие. И жалованье очень даже неплохое. Конюшня маленькая, но к ней пристроена однокомнатная квартирка. Думаю, что София изменит свое мнение о тебе. Такие возможности не каждый день подворачиваются.
– Отлично, – повторил Валландер.
– Через несколько дней она будет звонить, – продолжил Стен. – Правда, возникла небольшая проблема – я не помню, как тебя зовут.
Валландер задумался.
– Рогер Лундин, – не сразу вспомнил он.
– Надо записать, а то опять забуду.
– И мне не помешает… И вот еще что: скажи, чтобы она ни в коем случае не звонила из замка. Пусть звонит из автомата, как ты.
– В ее квартире есть телефон.
– Он может прослушиваться.
Валландер услышал, как Стен тяжело дышит в трубку.
– Ты, по-моему, не в своем уме, – заявил он после паузы.
– Мне бы следовало быть поосторожней и с моим собственным телефоном, – сказал Валландер. – Но наши телефоны постоянно проверяют.
– Слушай, кто этот Альфред Хардерберг? Какое-то чудовище?
– Приветливый, загорелый, улыбчивый парень. К тому же великолепно одевается. Чудовища могут выглядеть по-разному.
Вдруг в разговор вклинились короткие гудки.
– Потом поговорим, – сказал Стен и повесил трубку.
Валландер подумал, не позвонить ли домой Анн Бритт, но решил отложить до завтра. Уже поздно.
Остаток вечера Валландер просидел над папками. Около полуночи он отыскал свой старый, еще школьный, атлас и начал искать разные экзотические места, куда, если верить папкам, протянулись щупальца империи Хардерберга. Глядя на атлас, он впервые наглядно представил себе размах его деятельности. И чем дольше он читал обзор, тем более грызло его сомнение: на правильном ли они пути? Могут же существовать и другие причины гибели двух адвокатов.
В час он лег, думая, почему так долго не дает о себе знать Линда. Собственно, он и сам должен был давным-давно ей позвонить.
Вторник 23 ноября выдался ясным и солнечным.
Валландер позволил себе выспаться. В начале девятого он позвонил на работу и оставил сообщение, что уезжает в Мальмё, после чего провалялся в постели с чашкой кофе до девяти. Потом быстро принял душ и сбежал к машине. Дом, в котором жил отец Лизбет Норин, был в центре, рядом с Треугольником. Он поставил машину в подземном гараже за отелем «Шератон» и ровно в десять нажал кнопку звонка. Открыла женщина приблизительно его возраста, одетая в яркий костюм для джоггинга. Валландер на секунду подумал, что ошибся адресом – по ее голосу он нарисовал себе совершенно иной образ. Еще меньше она соответствовала его довольно негативному представлению о журналистах.
– Это вы полицейский? – весело сказала она. – Я ожидала увидеть бравого офицера в форме.
– Ничем, к сожалению, не могу помочь, – подлаживаясь под ее шутливый тон, сказал Валландер.
Лизбет Норин пригласила его войти. Квартира была старинная, с высоким потолком. Она представила его отцу – тот сидел в кресле-каталке с загипсованной ногой. Валландер обратил внимание, что на коленях у него лежит телефон.
– Я вас узнал, – сказал старик – Несколько лет назад о вас много писали в газетах. Или я вас с кем-то спутал.
– Скорее всего, не спутали, – сказал Валландер.
– Там было что-то о горящей машине на Эландском мосту. Я запомнил, потому что в бытность мою моряком этого моста еще не было.
– Газеты преувеличивают, – уклончиво сказал Валландер.
– О вас писали, как об исключительно хорошем следователе.
– Теперь и я вспомнила, – сказала Лизбет Норин. – И фотографию помню. А вы никогда не участвовали в телевизионных дебатах?
– Упаси бог, – сказал Валландер. – Вы меня с кем-то путаете.
Лизбет Норин, по-видимому, поняла, что ему этот разговор неприятен.
– Давайте посидим в кухне, – предложила она.
Кухня была залита осенним солнцем. На высоком подоконнике среди цветочных горшков дремал, свернувшись клубочком, кот. Она сварила кофе.
– Мои вопросы вряд ли будут конкретными, – сказал Валландер. – Ваши ответы наверняка намного интереснее. Скажем так: мы в Истаде сейчас ведем расследование убийства, возможно, двух убийств. И в ходе следствия у нас появились косвенные подозрения, что каким-то образом эти преступления связаны с нелегальной торговлей человеческими органами. Каким образом и насколько это важно, я пока сказать не могу. Как, к сожалению, не имею права выдавать тайны следствия.
«Боже мой, как я говорю! – с ужасом подумал он. – Почему не сказать все проще, по-человечески? Какая-то пародия на полицейского…»
– Тогда я понимаю, почему Ларс Стрёмберг посоветовал вам обратиться ко мне.
Валландер почувствовал, что она заинтересована.
– Если я правильно понял, вы занимаетесь этой жутковатой проблемой. И если бы вы могли рассказать мне, как обстоят дела, это бы очень нам помогло.
– Это займет целый день, – сказала она, – а может быть, еще и вечер придется прихватить. К тому же вы быстро поймете, что после каждого моего вывода стоит невидимый вопросительный знак. Это глубоко законспирированная отрасль, и я знаю, что только два или три американских журналиста пытаются пролить на нее хоть какой-то свет. В Скандинавии, насколько мне известно, никто, кроме меня, этим не занимается.
– Могу только догадываться, что это рискованно.
– Может быть, но не в Швеции и не для меня, – сказала она. – Но я лично знаю одного из этих американцев. Он поехал в Бразилию, чтобы проверить слухи о подобной организации в Сан-Пауло. Ему не только угрожали, но даже обстреляли такси, на котором он ехал. Немудрено, что первым же рейсом он улетел домой.
– А вы никогда не сталкивались с информацией, что эта деятельность процветает и в Швеции?
– Нет, – сказала она. – А она есть?
– Я просто спросил.
Она молча посмотрела на него, потом наклонилась к нему через стол и тихо сказала:
– Если вы хотите разговаривать, вы должны быть откровенны, – сказала она. – Забудьте, что я журналист. Вам не надо ничего мне платить, вы же полицейский. Но я требую, чтобы вы говорили правду.
– Вы правы, – сказал Валландер. – У нас есть подозрения, правда очень смутные, что и в Швеции этим занимаются. Больше я, к сожалению, сказать не могу.
– Ну вот и хорошо, – сказала она. – Будем считать, что мы друг друга поняли. Но у меня есть еще одно условие. Если такая связь и в самом деле обнаружится, я хочу узнать об этом первой.
– Этого я не могу обещать. Это противоречит нашим предписаниям.
– Возможно, и даже наверняка. Но убийства людей с целью продажи их органов противоречат куда более важным предписаниям.
Валландер задумался. Почему он ни с того ни с сего взялся защищать циркуляры и инструкции, к которым сам относился более чем критически? В последние годы он привык считать, что ценность различных постановлений может определяться исключительно пользой, которую они приносят. Если они приносят не пользу, а вред, не грех ими и пренебречь.
– Договорились, – сказал он. – Вы будете первой, только с одним условием: на меня не ссылаться.
– Ну вот и хорошо, – опять сказала она. – Теперь мы понимаем друг друга еще лучше.
Потом Валландер никак не мог понять, что произошло в тот день, почему время бежало так быстро. Они долго сидели в тихой кухоньке, кот, примостившийся среди горшков с цветами, так ни разу и не проснулся, лучи солнца медленно скользили по клеенке, пока в конце концов совсем не исчезли. Он приехал в десять, а просидели они до самого вечера. Пару раз они прерывались. Она приготовила обед, и за едой ее отец рассказывал Валландеру, как он служил капитаном на различных кораблях, главным образом каботажных, но иногда, в виде исключения, совершавших длинные рейды в Польшу и балтийские страны. Поев и выпив кофе, они вновь уединились в кухне, и она продолжила рассказ о своей работе. Валландер завидовал ей. И он, и она занимались, в общем, похожим делом – расследованиями, оба тесно соприкасались с преступлениями и страданиями людей, только она занималась профилактикой, старалась предотвратить все эти несчастья, а его время наступало, когда зло уже свершилось.
Он мог бы сравнить этот день, проведенный в ее кухне, с путешествием в неведомую страну, где на людей и их внутренние органы смотрят как на рыночный товар, где никакая мораль и не ночевала. Он узнал про громадный масштаб торговли органами, если она, конечно, была права в своих выводах, и это было за пределами его понимания. И более всего его потрясло, что она в какой-то степени понимала тех, кто убивал здоровых людей, часто детей, чтобы продать их органы.
– Это своего рода картина мира, – сказала она. – Мир так устроен, хотите вы этого или нет. Человек, если он очень беден, готов на что угодно, чтобы спасти свою жизнь. И какие моральные проповеди мы собираемся ему читать, если даже представить себе не можем глубины той пропасти, в которую он падает, цепляясь за чахлые кустики надежды? В сомнительных пригородах таких городов, как Рио или Лагос, Калькутта или Мадрас, вы можете встать на углу с тридцатью долларами в кармане и намекнуть, что ищете наемного убийцу. Через минуту вы будете окружены толпой желающих. И они не спросят ни что за человек тот, кого им заказывают, ни почему они должны его убить. Они готовы совершить убийство за двадцать долларов. Даже за десять. Знаете, в глубине души я понимаю безнадежность моих усилий. Я могу возмущаться, могу кричать на всех углах, могу приходить в отчаяние. Но я понимаю, что все, что я делаю, не имеет никакого смысла, пока мир устроен так, как он устроен сейчас.
Валландер в основном молчал, изредка задавая лаконичные вопросы, если что-то ему было неясно. Говорила она, и он понимал, что она и в самом деле пытается поделиться с ним всем, что ей известно, и всем, о чем только догадывается, но доказательств пока не имеет.
– Больше я ничего не знаю, – сказала она, заканчивая разговор. – Буду счастлива, если это вам чем-то поможет.
– Я даже не знаю, верны ли мои предположения, – сказал Валландер. – Но если я прав, значит, эта кошмарная торговля докатилась уже и до Швеции. И, если возможно, это надо остановить.
– Разумеется, – сказала она. – В южноамериканской канаве будет одним вспоротым трупом меньше. И это важнее всего остального.
Он выехал из Мальмё в восьмом часу вечера. Надо было бы позвонить в Истад и сообщить, где он и чем занимается, но разговор с Лизбет Норин не выходил у него из головы.
Она проводила его до гаража.
– Вы мне очень помогли, – сказал Валландер, – и потратили на меня кучу времени. А я не могу даже вам заплатить.
– Нет, значит нет, – улыбнулась она. – Потом расквитаемся.
– Я буду держать вас в курсе.
– Я на это рассчитываю. Если я не в командировке, вы всегда найдете меня в Гетеборге.
Валландер заехал в маленький гриль-бар поблизости от Егерсру и поел. Он думал о том, что она ему рассказала, и пытался совместить этот рассказ с тем, что он знал о Хардерберге, но из этого ничего не получалось.
А вообще, есть ли у них хоть малейший шанс довести до конца следствие и поймать убийц? За годы работы в полиции судьба его миловала – все убийства, в расследовании которых он принимал участие, были раскрыты. Но были и другие примеры. Не стоят ли они сейчас перед одним из таких нераскрываемых преступлений?
Он очень устал. Усталость ощущалась как ноющая боль во всем теле. Единственное, что ему хотелось, – придя домой, сразу позвонить Линде.
Но когда он открыл дверь своей квартиры, у него сразу появилось чувство – что-то не так. Что-то в квартире изменилось с тех пор, как он покинул ее утром. Он замер. Все было тихо. «Наверное, показалось», – подумал он, но чувство не проходило. Валландер зажег свет в гостиной, сел на стул и огляделся. Все было на месте, ничего не пропало. Он пошел в комнату. Незастеленная кровать выглядела так же, как утром. На ночном столике – будильник и недопитая чашка кофе. Осталась кухня. И в кухне все было так же, как всегда. И в самом деле показалось.
Но когда он открыл дверцу холодильника, чтобы достать маргарин, сразу понял – нет, не показалось.
Валландер уставился на открытую упаковку с кровяным пудингом. У него была фотографическая память на детали. Он прекрасно помнил, что положил пакет на третью полку сверху.
Сейчас он лежал на второй.
Кто-то открыл дверцу, пудинг лежал на краю и свалился на пол. С ним тоже такое бывало. А потом его по ошибке положили не на ту полку.
Он знал, что не ошибается.
Кто-то побывал в его квартире. И этот кто-то что-то искал в холодильнике или хотел туда что-то положить и нечаянно уронил пудинг, не запомнив, где он лежал.
Поначалу это показалось ему комичным – пудинг на полу и растерянный взломщик, не знающий, куда его пристроить.
Потом он захлопнул дверцу и быстро вышел из квартиры.
Ему стало страшно.
Он заставил себя рассуждать логично.
«Значит, они где-то рядом. Пусть думают, что я дома».
Он спустился в подвал. Там была дверца для вывоза мусора. Он осторожно открыл ее и осмотрелся. С задней стороны дома находилась большая парковка. Все было тихо. Он закрыл дверь и, стараясь держаться в тени дома, двинулся к углу Мариагатан. Присел за водосточной трубой и осторожно выглянул. Машина стояла метрах в десяти позади его собственной. Мотор выключен, фары погашены. Он пригляделся – за рулем кто-то сидел. Был ли в машине кто-то еще, кроме водителя, он не понял.
Он отодвинулся от угла и встал. Откуда-то доносились звуки включенного на полную мощность телевизора.
Он лихорадочно соображал, что предпринять.
Потом решился – пробежал мимо парковки и на первом же перекрестке свернул налево.
