Полицейские увели Мейбл и Джима, а Нэнси с Луизой поспешили домой. Сзади их поддерживал серьезно обеспокоенный Роланд.

— Давайте быстро поднимемся в мою комнату, — предложила Митфорд, — надо переодеться.

Холл пустовал, и им удалось незамеченными подняться по лестнице, хотя их путь выдавали цепочки мокрых следов. Оставив Нэнси в комнате, Луиза сбегала в бельевую кладовку и вернулась с охапкой теплых полотенец. Детские комнаты тоже пустовали — сегодня вечером детям обещали показать праздничное представление.

Все трое еще не пришли в себя от столь потрясающих событий, и Кэннон понимала, что они еще не закончились. Роланд сидел в углу на деревянном кресле, усиленно вытираясь полотенцем. Нэнси быстро вышла в другую комнату и вскоре вернулась в пеньюаре.

— Атмосфера слегка напомнила мне вечер нашего знакомства, — усмехнувшись, заметила она.

— Что вы имеете в виду? — спросил Лакнор.

— Бал в «Савое», тот вечер тоже выдался дождливым. Мы с Лу-Лу тогда подумали, что будем выглядеть, как мокрые крысы! Однако то были пустяки по сравнению с сегодняшним грозовым ливнем.

Военный попытался улыбнуться в ответ, но не смог.

Присев на край кровати, Нэнси взглянула на него.

— Мне нужно как можно скорее вернуться к гостям. Но сначала я хочу узнать, кто же вы на самом деле: Роланд Лакнор или Ксандр Уоринг?

— Ксандр, — ответил молодой человек, и его лицо, казалось, мгновенно изменилось, словно у хамелеона, перебравшегося с ветки на лист, — страх на нем сменился облегчением.

Девушки ждали продолжения.

— Я не убивал Роланда, — добавил их собеседник. — Честно говоря… — Он глубоко вздохнул — ему явно не хотелось вспоминать те давние мучительные события. — Отчасти это верно, но все далеко не просто. Он не хотел жить. Если б вы побывали там, под Ипром, вы тоже поняли бы его. Его постоянно терзала боль, каждую ночь он просыпался с душераздирающими криками. Ему предписали вернуться в Англию, однако он уже не видел смысла в жизни.

— А вы пытались отговорить его? — спросила Луиза.

— Естественно, каждую ночь; мы говорили об этом постоянно! Но он стал одержимым этой идеей. Мы понимали, что не сможем жить так, как в довоенном Париже. Та жизнь навсегда осталась в прошлом, зачеркнув для нас возможность возвращения во Францию. Но у Роланда, видимо, не осталось никаких надежд и на Англию. Он полностью лишился мужества, растерял последние силы. Но боялся он только за своего отца. Они не виделись много лет — его отец был миссионером в Африке. Роланд понимал, что отец будет ужасно страдать, если его сын покончит с собой. Боялся, что стыд и позор будут сопровождать его до конца дней.

И Луиза, и Нэнси осознали его правоту. Они многое поняли прошедшим летом после смерти Билли.

— Я спорил с ним. Говорил, что его отец в какой-то степени заслужил страдания… Ведь он ничего не сделал для своего сына. Они годами не видели друг друга. Даже когда умерла мать Роланда, отец не счел нужным повидать сына. Почему бы не дать ему понять, насколько несчастен его единственный сын? Роланд ничего не желал слушать, а потом предложил, чтобы мы поменялись именами.

— Как? — удивилась Нэнси. — Зачем?

— Он знал, что моя смерть никому не доставит страданий. Никто не будет опозорен, если я покончу с собой. Я вырос в сиротском приюте, и моя судьба уже определенно никого не волновала. Я даже не знаю, кто мои родители. Он говорил, как ему будет приятно знать, что я буду радоваться преимуществам его офицерского положения и наследству, которое, возможно, достанется ему после смерти его отца. Но меня все это не прельщало, и я убеждал его, что он порадует меня, только если вновь обретет вкус к жизни.

Луиза заметила, что печаль омрачила лицо Ксандра, будто облака, скрывшие лунный свет.

— А когда мы узнали, что меня должны отправить обратно на передовую, а ему предстоит вернуться в Англию, он решил все окончательно, — продолжил он свой рассказ.

— Что вы имеете в виду? — уточнила Кэннон.

— Нам предстояло не просто расстаться, ведь меня опять отправляли в траншеи на линию огня. Роланд заявил, что мы, так или иначе, всего лишь предвосхитим неизбежное. Вам придется поверить мне, но когда я попытался помешать его намерению, он сказал, что покончит с собой в любом случае, но предпочел бы, согласно его плану, сделать это под моим именем. Мне не удалось переубедить его. И мы осуществили его план… На следующий день мне предстояло вернуться на передовую, а ему — сесть на поезд, идущий в Англию. Мы обменялись формами и именными жетонами, и я сбрил усы. У меня еще оставалась надежда на то, что я сумею отговорить его, но он схватил револьвер и, простившись со мной… — Голос Уоринга задрожал, а глаза наполнились слезами.

— Продолжайте, — мягко сказала Луиза.

— Он простился со мной и направил револьвер на себя, но его руки слишком дрожали. Он всегда был никудышным стрелком, едва мог заставить себя стрелять, даже когда немцы палили по нему прицельным огнем. Он не мог пристрелить даже чертову крысу в окопе… — Эти слова стремительно срывались с языка Ксандра, а по щекам его струились слезы. — Да, он промахнулся и заплакал, крича, что ничего не способен сделать нормально, а потом… сунул мне револьвер, заявив, что я должен помочь ему. Я попытался отказаться, но он впал в истерику, обхватил мою руку с пистолетом, сунул дуло себе в рот, и в итоге мы вместе спустили злосчастный курок. Да, формально я убил его, но не… я не хотел этого, разве вы не понимаете? Неужели вы не способны понять этого? Я любил его. Он был единственным человеком, которого хоть как-то волновала моя судьба, и я полюбил его…

Уоринг сполз со стула и, упав на колени, обхватил голову руками, а Нэнси порывисто встала и подошла к нему. Опустившись на пол рядом с ним, девушка обняла его и молча ждала, когда стихнут его рыдания.

— Я понимаю вас, — наконец, прошептала она. — Я все понимаю.

Он взглянул на нее, умоляя о прощении. Вся его истерзанная душа отразилась в одном этом взгляде.

— Разумеется, вы ни в чем не виноваты, — произнесла Нэнси с не слыханной от нее доселе мягкостью, — и вам совершенно незачем извиняться. Однако сейчас вам лучше уйти. Через заднюю дверь. Луиза вас проводит.

Запечатлев поцелуй на его лбу, она встала и открыла дверь своей спальни.

Кэннон и Ксандр тихо вышли на заднее крыльцо. Служанки и лакеи еще сновали из кухни в библиотеку и обратно с подносами, полными пустых бокалов.

Возле задней двери Луиза нерешительно коснулась руки военного и сказала:

— Прежде чем вы уйдете, я хотела еще задать вам один вопрос.

— О вашем дяде? — уточнил молодой человек.

Девушка кивнула.

— Вам нечего опасаться, я не сделал ничего плохого, — сказал Уоринг.

— Так вы не убили его?

— Нет.

У Луизы закружилась голова. Она почувствовала временное облегчение — один камень свалился с ее души.

— Что вы теперь будете делать? — спросила она.

— Не думаю, что здесь мне еще есть на что надеяться. Наверное, вернусь во Францию или отправлюсь в Италию. Попытаюсь построить новую жизнь. Я даже мог бы довольствоваться моей прежней, довоенной жизнью в Париже. Хотелось бы дописать роман. Я давно забросил его.

— Дерзайте, — ободряюще произнесла Луиза. — По-моему, это отличная идея.

— Знаете, меня еще беспокоит судьба крестной Роланда, Вайолет Темперли, — сказал Ксандр. — Она живет в приюте, и ее почти никто не навещает. Я постараюсь оплачивать ее содержание, но не смогли бы вы навещать ее иногда?

— Конечно, смогу. И я уверена, что и мистер Салливан тоже сможет, — ответила Кэннон, и сознание того, что она могла положиться на сердечную доброту Гая, согрело ее душу, как когда-то согревал ее ладонь найденный на солнечном побережье гладкий камушек.

Ксандр Уоринг спустился с крыльца и, удалившись в темноту ночи, исчез из ее жизни.