Глава 53
Гай и Гарри встретились на углу Бридж-плейс и Уилтон-роуд, неподалеку от полицейского участка, но и не слишком близко к нему. Конлон прислал своему другу письмо, сообщив, что у него появились важные сведения.
— Так в чем дело? Ты ведешь себя, как тайный агент, — усмехнувшись, заметил Салливан, хотя и не мог отрицать, что сам испытал глубокое волнение от такой шпионской атмосферы.
Гарри, облаченный в полицейскую форму, с заговорщицким видом крался по улице к месту назначенной встречи, чем и вызвал невольный смех своего бывшего коллеги. Малый рост, униформа и привлекательная внешность Конлона не допускали даже мысли о тайном задании.
— Так я и буду себя чувствовать, — буркнул Гарри, озираясь, словно сказочный злодей, — если Джарвис застукает меня, и тогда, безусловно, я буду тут же уволен за измену.
— Ладно, выкладывай. Что там за важные сведения?
— Звонила Мейбл Роджерс. Заявила, что ее ограбили, и высказала желание, чтобы ты зашел поговорить с ней. Она добавила, что ограбление связано со смертью ее подруги, Флоренс Шор. Понятно, что ты не мог к ней прийти, поэтому Джарвис послал Боба и Лэнса, а они доложили, что, явившись туда, почувствовали себя в точности как в кабинете мистера Маршанта. Она стонала и плакала, но в итоге так и не сказала, что же у нее пропало. Они отнесли это на счет плачевного состояния пожилой дамы и сочли его немного забавным.
Гай потер переносицу. К вечеру заметно похолодало, а утром он не догадался надеть жилетку.
— Ты полагаешь, мне следует сходить к ней? — спросил Салливан.
— Чего ради ты меня об этом спрашиваешь? — удивился Гарри. — Я полагал, что должен передать тебе это, поскольку ты прожужжал мне все уши этим делом. Решай сам, нужны ли тебе новые неприятности. Я лишь подумал, что тебе будет интересно узнать об этом, только и всего.
— Интересно. Спасибо. Мне надо подумать… Так ты сказал, она звонила сегодня утром?
— Да, — подтвердил Конлон, провожая взглядом шедшую по улице хорошенькую девушку в лиловом платье, подол которого колыхался чуть ниже колен. — Короче, мне пора возвращаться. И ради бога, ты ничего от меня не слышал!
— Слово скаута, — ответил Гай, и оба друга одновременно разошлись в противоположные стороны.
* * *
Оставалось, следовательно, нанести еще один визит. Салливан направился прямиком к Карнфорт-лодж. Как и раньше, этот дом выглядел серым и невзрачным, но на этот раз входная дверь была плотно закрыта, и когда Гай позвонил, ему открыл все тот же консьерж. Теперь, видя его прямо перед собой, молодой человек заметил, что этот тощий, явно живущий впроголодь страдалец на пару дюймов выше его. А еще было непохоже, что нынче утром он озадачил себя бритьем.
— Я пришел повидать мисс Роджерс, — заявил Гай. Сейчас, облаченный в гражданское платье, он сомневался, что консьерж узнает его. Но тот узнал.
— Следуйте за мной, — важно ответил консьерж.
Как и раньше, Мейбл сидела за письменным столом. Неподвижная, как статуя, она смотрела в сад через балконные двери, а услышав тихий стук консьержа, подскочила чуть не до потолка.
— В чем дело, Джим? — спросила пожилая женщина и, увидев за его спиной Гая, добавила: — Ах, мистер Салливан…
Джим ретировался, на этот раз закрыв за собой дверь.
— Мисс Роджерс, — начал гость, — я понимаю, что это…
Он умолк, внезапно обратив внимание на царивший в кабинете хаос. Перевернутые цветочные горшки, разбросанные по ковру бумаги, вытащенные и перевернутые ящики…
— В участке мне сообщили о том, что случилось. И я подумал, что мне стоит зайти и повидать вас, — сказал Салливан после паузы.
— Спасибо, — приглушенно, словно из-под одеяла, произнесла хозяйка, — я надеялась, что вы придете. Позвонила в ваш участок, но они прислали ко мне двух других полицейских. Я не захотела говорить с ними. Ужасно расстроилась. Мне… — Отвернувшись, она постаралась успокоиться и быстро продолжила: — Понимаете, это весьма деликатное дело. Мне не хотелось разговаривать с теми, кто не сможет понять…
— Что понять? — уточнил Гай.
Мейбл взглянула на него, поднеся к лицу дрожащую руку.
— Я жутко перепугалась, — сообщила она. — Проникший сюда мужчина может вернуться. Предположим, он придет, когда я буду дома… О боже… — И она разразилась слезами.
Спина ее содрогалась от рыданий, и Салливан ошеломленно смотрел на нее. Он не посмел прикоснуться к ней и поэтому просто стоял и ждал, когда она выплачется.
— Мисс Роджерс, постарайтесь рассказать мне, что здесь произошло, — попросил он затем.
Мейбл вытерла лицо носовым платком.
— Понимаете, кто-то проник сюда, но, строго говоря, меня не ограбили.
— Не ограбили?
— Нет, то есть все мои деньги и драгоценности остались в сохранности, ничего не украли. Хотя забрали пачку писем, которые писала мне Фло.
— И вы полагаете, что они приходили именно за этими письмами?
— Нет, есть другое письмо, оно всегда хранилось отдельно. Оно лежит в вещах Фло, в ее комнате, но они не успели добраться туда, поскольку Джим, услышав шум, направился сюда, и им пришлось убежать.
— А почему вы надумали проверить комнату Фло?
— Подумала, что на всякий случай лучше проверить, не пропало ли и оттуда что-нибудь. Я практически не заходила в ее комнату с тех пор… И тогда я нашла это письмо, — сказала Мейбл, подвигая какую-то бумагу по столу к Гаю.
— Письмо? — озадаченно произнес бывший полицейский. — Чье письмо?
— Письмо, написанное мне Фло из Ипра. Обстановка там была чрезвычайно тяжелой — именно в окрестностях Ипра начали применять химическое оружие. Ей довелось хорошо узнать некоторых пострадавших, поскольку им требовался серьезный уход. Одним из них был офицер Роланд Лакнор…
— Роланд Лакнор, — тупо повторил Гай. В голове у него закружилось множество мыслей, но он пытался отмахнуться от них, сосредоточиваясь на рассказе Мейбл.
— Да. В этом письме говорится о нем. Вы уже упоминали мне его имя, я знаю, но тогда я не вспомнила его. А теперь, по-моему, именно он проник сюда, чтобы найти это злосчастное письмо.
— Вы думаете, что здесь побывал Роланд Лакнор? — изумился Салливан.
Роджерс кивнула.
— Но почему? — спросил ее собеседник. — Что там говорится о нем в этом письме?
— Что Роланд Лакнор убил Александра Уоринга.
С улицы донеслись завывания сирены «скорой помощи».
— Будьте добры, поясните, — сказал молодой человек.
Мейбл сложила руки на коленях и твердо взглянула на него.
— Уоринг служил у него денщиком, и все считали, что он покончил с собой. Но Фло видела в ту ночь Роланда и убедилась, что самоубийства не было. Она полагала, что сам Роланд убил его.
Гай схватил письмо, но слова расплывались у него перед глазами. Чтобы прочесть текст, ему пришлось бы поднести листок почти к самому носу. Чернила казались водянистыми, а буквы — слишком мелкими.
— А Роланду известно, что она так думала? — не выдержав, спросил Салливан.
— Да, — прошептала Мейбл. Незадолго до своего последнего Рождества она узнала, что он демобилизовался и приехал в Лондон. Она хотела сходить к нему на квартиру и дать ему шанс либо признаться, либо отвергнуть ее обвинение. Мы с ней поссорились из-за этого… Мне не хотелось, чтобы она ходила к нему. Я думала… — Пожилая женщина запнулась и глубоко вздохнула. — Думала, что это слишком опасно и что ей следует обратиться прямо в полицию, позволив им законно разобраться с этим делом. Но она ответила, что тогда, на войне, все ужасно страдали и что, возможно, у него есть особые причины. «Не представляю даже, что произошло между ними, — сказала она, — но надо дать ему шанс оправдаться». Бедная Фло, она всегда видела в людях только хорошее…
— Неужели она встретилась с ним?
— Да. Между ними возникла ссора. Не знаю, что именно она говорила, поскольку сама так рассердилась на нее, что не хотела ничего слушать. Не хотела ничего слышать! — воскликнула мисс Роджерс с полными слез глазами. — А потом, всего через несколько дней, она умерла.
— Вы думаете, что Роланд Лакнор убил Флоренс Шор? — спросил Гай, чувствуя, что нашелся последний кусочек этой мозаичной головоломки, и одновременно стараясь подавить радостное возбуждение из жалости к этой испуганной женщине. — Почему же вы не упомянули об этом раньше? На дознании?
Мейбл отвела глаза. Лучи холодного зимнего солнца, проникавшие через застекленные двери, пронзили серый лондонский туман, с утра окутывавший город.
— Тогда я еще не понимала этой связи, — объяснила она. — Фло не узнала мужчину, подсевшего к ней в купе. Если б это был Роланд, она наверняка узнала бы его. Возможно, он как-то замаскировался. В любом случае раньше я не думала, что ему известно об уличающем его письме, но теперь, судя по этому хаосу, она, должно быть, упомянула ему о нем.
Роджерс устремила на Салливана умоляющий взгляд, сжимая в пальцах носовой платок.
— Меня жутко напугало случившееся. Допустим, он станет преследовать меня. Что, если я буду его следующей жертвой?
Письмо
30 мая 1917 г.
Ипр
Моя дорогая подруга,
Не знаю, стоит ли мне писать это письмо, но чувствую, что должна, иначе сойду с ума от мыслей, неотвязно кружащих в голове. Я доживаю в Ипре последние дни (четыре дня назад мы выиграли сражение, если вообще уместно говорить, что в этой войне можно хоть что-то «выиграть»), и слава Господу. Солнце палит немилосердно, но я совершенно измоталась, постоянно вытаскивая ноги из вязкой дорожной грязи. В госпитальных палатах удушающе душно, зловоние обгорелой плоти, крови и гниющих ран просочилось, кажется, в каждую пору моего существа, и каждый вздох приобщает меня к умирающим и мертвым.
Здесь остаются еще сотни раненых: самых тяжелобольных мы побоялись трогать, их можно перевозить только медленно, вместе с теми, кто способен помочь им добраться до госпиталя в Англии. Сама я вернусь домой в отпуск, сопровождая последнюю группу этих раненых. Мы все устали, изголодались… Здешняя пища настолько проста, что буквально неузнаваема на вкус, чувствуется разве что легкий мясной запах… И некоторые из нас впадают в отчаяние. Если человек доходит до крайности, если ему приходится делать то, что какие-то месяцы назад он счел бы невозможным для себя или других, то в наших жутких условиях его нельзя обвинять ни за какие проявления отчаяния. И все-таки…
Я уже упоминала прежде в моих письмах офицера Роланда. Все сестры к нему привязались — так, как можно позволить себе привязаться, сознавая, что все мы можем умереть в любой момент, — так же, как к его денщику Ксандру. Это пара молодых красивых мужчин, и их хорошее настроение и веселые разговоры поддерживали многих из нас бессонными ночами. Я знаю, что их тоже сводит с ума эта война. В общем, помни об этом, читая то, что я должна написать тебе дальше.
Неделю назад, когда вокруг еще гремели адские взрывы этой битвы, я обходила палаты — должно быть, часа в три ночи или около того. Ночь выдалась темная, безлунная. У нас имеются тусклые газовые светильники, но их очень мало. Раненые лежат на скрипучих койках, едва выдерживающих их вес, и часто кричат во сне. Мы расквартированы всего в нескольких милях от линии фронта, и неделю назад обстрелы не прекращались ни на минуту, гремели выстрелы и взрывы звучали угрожающе близко.
Не помню, что мне тогда понадобилось, но я вышла из палатки и случайно взглянула в сторону складского сарая. Несмотря на то что стоял ночной мрак, мне запомнилось, что вокруг все время кто-то ходил, постоянно гремели выстрелы, и я сама уже почти обезумела от усталости и печали, когда внезапно услышала донесшийся оттуда выстрел, хотя точно ли звук послышался с той стороны, утверждать не берусь, поскольку стрельба гремела повсюду. Потом, чуть погодя, я услышала второй выстрел и теперь уже не могла усомниться в том, где он прозвучал. А через мгновение я увидела, как из того сарая вышел Роланд — по-моему, я сразу узнала его по офицерской фуражке и по особой выправке. Выйдя, он оглянулся и, увидев, что я смотрю на него, испуганно вздрогнул. Словно я застала его за каким-то ужасным делом. Он развернулся и быстро скрылся во мраке.
Я не знала, что мне делать. Подумала, что ничего особенного, вероятно, не произошло. Изо дня в день каждому здесь приходится сталкиваться с приступами безумия. Я вернулась в палату и продолжила обход. И вскоре мы услышали известие о том, что нашли труп Ксандра Уоринга. Врач сразу сделал заключение о самоубийстве, и его принесли в наш госпиталь для подготовки к погребению. Привязавшись к этому юноше, я вызвалась обмыть и завернуть его перед выносом, хотя это была горестная процедура, несмотря на все виденные мной ужасы. От его лица практически ничего не осталось.
Сердце разрывается при мысли о том, что этого парня в детстве любила мать, а сейчас он умер в полнейшем одиночестве. Я знаю, как наша вера осуждает тех, кто осмелился лишить себя жизни, но, по-моему, никто на самом деле не способен понять, какие чувства довели этих несчастных до такого шага.
Роланд отсюда уехал. Я спросила его командира, и тот сказал, что его отправили в Англию. Я не знала, но днем раньше врач выписал Ксандра, сочтя, что этот юноша вполне здоров для отправки на передовую, а Роланда решили отправить лечиться в госпиталь в Англию. Они полагают, что он едет туда на поезде, и, возможно, так оно и есть. Я не могла ни о чем больше спрашивать, не породив множество новых вопросов.
Увы, по-моему, Роланд убил Ксандра. Иначе почему он так испуганно взглянул на меня, выйдя из сарая? Мне следовало доложить об этом, я понимаю, следовало, но что, если Ксандр жаждал смерти? Он мог выглядеть хорошо, как и сказал врач, но при мысли о предстоящих новых сражениях, новых битвах, грязных холодных траншеях… Возможно, он почувствовал, что не в силах опять выдержать столь тяжкие испытания.
Больше я пока ничего не могу сказать. Сбереги это письмо, моя дорогая, держи его в надежном месте, на случай если оно понадобится мне позже. Возможно, эта война закончится, и тогда правосудию придется свершиться.
С сердечной любовью,
Фло.
