После возвращения из Танбриджа в Лондон мысли Гая метались в поисках нового направления расследования. Еще не приняв окончательных решений, он понял, что можно исключить из списка подозреваемых брата Флоренс Шор. Из полицейского участка Салливан позвонил в агентство трансатлантических перевозок и попросил прислать ему списки пассажиров, прибывших в Англию из Америки за последние три месяца, с ноября 1919 года. Их прислали пару дней назад, и имя Оффли Шора, как он и подозревал, не встретилось ни в одном из них. Насколько Гай понял, мистер Шор не успел прибыть даже к похоронам сестры.

Это означало только одно: Стюарт Хобкирк оставался главным подозреваемым. Единственным подозреваемым.

Необходимо было вызвать Хобкирка для допроса, но Салливан не мог сделать этого без разрешения суперинтенданта Джарвиса. Молодой человек оставил сообщение секретарю шефа с просьбой принять его и, присев за письменный стол, принялся пожевывать свой карандаш, возбужденно подергивая ногами.

— Может, перестанешь дергаться? — спросил его Гарри. — Некоторые тут, знаешь ли, пытаются спокойно почитать газету.

— Извини, — отозвался его друг, — мне никак не удается сосредоточиться.

— Мне тоже, но это никогда так не беспокоило меня, — фыркнув, бросил Конлон, после чего вернулся к просмотру результатов последних скачек.

Когда от сгрызенного карандаша остались жалкие ошметки, Гая вызвали к Джарвису. В кабинете стояла духота — шеф никогда не открывал окно, — и хотя еще не было и пяти вечера, молодой полицейский заметил, что начальник уже налил себе изрядную порцию виски. Дневная работа подошла к концу.

— Салливан, — суперинтендант пребывал в благодушном настроении, — чем вы можете помочь мне? — спросил он и хохотнул, сочтя, что весьма удачно пошутил.

Гай остановился перед столом шефа. Слышалось громкое тиканье часов, и он почувствовал, как за ушами у него потекли струйки пота. Если он не поторопится, то скоро запотеют и стекла очков.

— Сэр, у меня есть предложение по делу Флоренс Шор. По-моему, расследование может значительно продвинуться, — решился молодой человек.

— По-вашему? — Джарвис слегка выпрямился. — Каким это образом, интересно? Не припомню, чтобы я давал вам распоряжение заняться делом Шор. Если кто им еще и занимается, так это столичная полиция. Для нашего ведомства это дело закрыто. Неужели появились новые свидетели?

— Не совсем, сэр. — Гай из последних сил держался, сцепив руки за спиной, хотя ему очень хотелось смахнуть пот со лба.

Его босс напряженно молчал, ожидая продолжения.

— Есть один родственник, сэр. Мистер Стюарт Хобкирк. Он много получил по ее завещанию, — сообщил Салливан.

— Наряду с другими, если я правильно помню.

— Да, но она изменила завещание в его пользу в самом конце прошлого года, незадолго до смерти.

— Откуда вы это знаете? — Джарвис слегка приподнял брови.

Гай замялся. Он не мог сказать всю правду.

— Мне сообщил об этом адвокат мисс Шор.

— Продолжайте, — произнес шеф скорее приказным, чем одобрительным тоном.

— Похоже, что остальные родственники не слишком довольны, что он получил такое наследство. К примеру, родной брат мисс Шор. Это предполагает, что в ее делах произошли неожиданные изменения.

— Не обязательно, — возразил Джарвис. — Родственники всегда удивляются содержанию завещания, особенно когда обнаруживают, что им оставили меньше, чем они надеялись.

— Да, несомненно, сэр. Однако, сэр, у него к тому же весьма слабое алиби. Он изменил свои показания. Сначала заявил, что работал в студии, а когда его попросили назвать имена видевших его там людей, сказал, что занимался живописью один у себя дома.

— Понятно, — пробурчал начальник Гая, обхватив рукой стакан.

— Еще одна информация указывает, что… предположительно, между мистером Хобкирком и мисс Шор были романтические отношения.

— Переходите к сути дела, Салливан.

— Сэр, я полагаю, что на мисс Шор напали и ограбили не случайно. Полагаю, это сделал кто-то из ее знакомых. Если вы помните, на дознании патологоанатом сказал, что не выявил никаких признаков борьбы.

— Помню.

— Мне пришло в голову, сэр, что если б мисс Шор знала напавшего на нее, она и не подумала бы о какой-то борьбе. Они могли мило разговаривать до того, как ее совершенно неожиданно ударили. Если у них были близкие отношения, то это могло быть своего рода преступление страсти.

Некоторое время Джарвис хранил задумчивое молчание. Гай сдался и оттянул пальцами увлажнившийся воротник.

— Ясненько, — заговорил, наконец, суперинтендант. — Итак, поскольку вы думаете, что мисс Шор, возможно, знала преступника, поскольку некто предположил, что между ней и мистером Хобкирком были романтические отношения, и поскольку ему оставили немного больше денег в завещании, вы пришли к выводу, что он и есть главный подозреваемый в преднамеренном убийстве. И полагаю, вам нужно мое разрешение для вызова его на более тщательный допрос?

Привычная тень унижения накрыла молодого полицейского.

— Да, сэр, — ответил он так тихо, что его заглушила бы кабинетная мышь, грызущая свои же когти.

— Я даже не хочу обсуждать тот факт, что вы без разрешения вмешивались не в свое дело, вынюхивая что-то по разным углам. — Джарвис не спеша выпил половину виски. — Убирайтесь отсюда, Салливан. У меня нет времени заниматься вашими глупостями. Вы забросили ваши повседневные обязанности. Полагаю, завтра вы закончите составление описи пропаж по пересадочной станции Полгейт?

— Да, сэр.

— Прекратите бубнить: «Да, сэр».

— Да, сэр. То есть нет, сэр. Я имел в виду, благодарю вас, сэр. — Гай кивнул, хотя шеф не смотрел на него, и ретировался — его рука едва не соскользнула с ручки двери, но он умудрился тихо открыть и закрыть ее за собой.

В тот вечер Гай добрался до дома как раз к тому времени, когда его мать начала накрывать на стол к ужину. Войдя в гостиную, он присоединился к братьям и отцу, уже сидевшими за столом такой добротной конструкции, что он прослужил уже трем поколениям столовых приборов и локтей. Прямоугольную столешницу красного дерева отшлифовал еще дед Гая, знаменитый в узких кругах мебельный мастер, известный потомкам историей о том, как ему поручили сделать изысканный резной шкаф для первой фрейлины королевы Виктории.

Миссис Салливан накрыла, как обычно, на шестерых: шесть белых тарелок, шесть блестящих вилок, шесть ножей с костяными рукоятками, шесть толстых фарфоровых кружек. Гай увидел согнутую спину матери на кухне, где она нарезала хлеб. На конфорке шипел и скворчал жир, хотя газ уже выключили. Все существо хозяйки сосредоточилось на этом занятии — ноги слегка расставлены для лучшей устойчивости, рука с ножом с замедленной размеренностью режет буханку на одинаковые по толщине куски, такие же ровные, как ножки дедовского стола. Сыновья знали, что она напряженно прислушивается к приглушенному стуку входной двери, надеясь услышать его до того, как пробьют часы. Опоздавшие не получали ужина.

Гай быстро занял свое место в углу, возле матери, спиной к окну с крошечной щелкой, которую никому не удавалось заделать, так что его плечи, как обычно, овевал холодный ветерок.

Миссис Салливан, не покидая кухню, отметила его приход едва заметным движением головы и, быстро отрезав шестой кусок, принесла хлеб на стол. В центре уже стояло большое блюдо горячей жареной картошки. Братья вели себя шумно, как обычно, не упуская ни малейшей возможности добродушно подшутить друг над другом, а особенно над младшим из них. В общем гомоне то и дело прорывался чей-нибудь громкий голос, поскольку каждому хотелось привлечь внимание к своей шутке.

— Ну как, что у нас нынче случилось? Не позеленел ли у вас там красный сигнал семафора?

— Да, малыш, эти вооруженные силы привели тебя в форму!

— Правда, не вздумай там опаздывать, ведь за опоздание могут и пристрелить!

Гай молчал, понимая, что никто не будет слушать его, что бы он ни сказал в свою защиту. Отмахнувшись от издевок братьев, он тряхнул головой и ухмыльнулся, пытаясь показать, что они его не волнуют.

— Мать, что у нас на ужин? — спросил он.

— Картошка, как видишь. И хлеб с жиром, но сегодня вечером — никакого сладкого, — подвигая свой стул к столу, строго произнесла хозяйка дома, хотя по ее открытому лицу легкой тенью скользнула улыбка.

Ее муж взмахом руки призвал всех к порядку, и семья склонила головы для молитвы.

— Да возблагодарим Господа за все, что Его милостью вкушать будем. Аминь.

Едва прозвучало последнее слово, шесть голов мгновенно поднялись, а четыре пары рук с идеальной синхронностью, жадно схватив куски хлеба, навалили на тарелки картошку — до того, как отец и мать приступили к трапезе, — и по кругу пошел горшочек с горячим жиром. Миссис Салливан, плеснув в каждую кружку молока, налила всем чай.

Пока семья ужинала, за столом царило молчание, но вот Уолтер, самый старший и крупный из братьев, нарушил тишину. Отец в шутку упорно называл Уолтера и Эрнеста ирландскими близнецами — они появились на свет с разницей в десять месяцев, но, судя по всему, Уолтер настолько высосал из матери силы, что на долю Эрнеста ничего не осталось. Младший «близнец» родился совсем маленьким, болезненно хилым и до сих пор оставался тощим, как скелет. Эти братья работали вместе на стройплощадке на Воксхолл-роуд, и, к удивлению их бригадира, Эрнест таскал лотки с кирпичами так же легко, как Уолтер.

— Что у вас там на сей раз, Гай? Поймали на рельсах заблудшую овцу? — поинтересовался Уолтер, посмеиваясь над кружкой чая.

— На вокзале Виктория не пасут овец, — возразил Эрнест, делая вид, что поправляет старшего брата, — но я слышал, что по путям шатался бродячий кот. Оставил массу загадочных следов, дав полиции пищу для размышлений.

Уолтер хлопнул своего «близнеца» по спине и, оскалив зубы, молча изобразил восторженное одобрение.

— Довольно вам уже, — сухо произнесла миссис Салливан.

— Все нормально, мать, — наконец, подал голос Гай, подталкивая очки к переносице. — Шеф пока отложил мои предложения. Поручил искать новые свидетельства. — Он слегка расправил плечи, всем своим видом тщетно пытаясь дать родным понять, что это хорошая новость. Его братья помирали со смеху, утрированно изображая иронию, а родители сидели с бесстрастными лицами, глядя друг на друга через стол с остатками ужина.

— Уж не поручено ли тебе искать свидетельства в цветочных корзинах? Будь бдителен, братец, бери на заметку всякого, кто выскочит на седьмую платформу с петуньями! — Последнее пожелание исходило от Берти, после смерти Тома ставшего самым младшим в семье.

Отломив кусочек хлеба, Гай возил им по тарелке, собирая к центру остатки жира. Горшочек обошел по часовой стрелке всех членов семьи, и, сознавая, что очередь матери будет после него, Гай всегда брал меньше, чем хотел. В задумчивости пропитывая хлеб вкусным жиром, молодой человек отрешался от семейного застолья. Он мог абсолютно отключиться от окружающего мира, если достаточно долго созерцал свою тарелку.

Гай интуитивно чувствовал, что прав в том, что касается Стюарта Хобкирка. Он еще утрет им всем нос.