Глава 11
— «Располагающей наружности джентльмен, одетый в богатый, но неброский утренний костюм из серого твида, дополнил свой наряд шоколадного цвета галстуком, легкомысленно заколотым изящной жемчужной булавкой…»
— Ни один приличный мужчина не будет носить жемчужную булавку! Да еще с каким-то шоколадным галстуком! Полнейшая нелепая безвкусица, — поднявшись с кресла, провозгласил лорд Редесдейл на всю библиотеку.
Эта сцена могла бы показаться странной любому, случайно заглянувшему в библиотеку, поскольку на первый взгляд лорд находился там в полном одиночестве. Однако под столом, скрытые от всех накрахмаленной белой скатертью, сгрудились пять сестер Митфорд и их новая помощница няни. Нэнси читала вслух обожающей ее аудитории последнее издание книжицы «Бойлер». Тем утром она шепнула Луизе, что страшные истории Подвального Угрюмца для нее на самом деле написала она сама. Угрюмец сочинял только жуткие сказки.
— Их они гораздо больше пугаются, — давясь от смеха, пояснила мисс Митфорд.
Ее отец, вероятно, не был столь благодарным слушателем, но буквально за несколько дней Кэннон успела понять, что известная поговорка в данном случае не применима, поскольку язвительный «лай» лорда Редесдейла неизменно ранил больнее, чем возможные укусы.
Нэнси высунула ярко-розовый язычок, совершенно уверенная в том, что отец не может видеть ее проступка.
— И чтоб не попадались мне на глаза с вашими глупыми ухмылочками! Тоже мне, «подстольщицы», — посмеиваясь, бросил лорд Редесдейл и вышел из комнаты.
Время близилось к ланчу, и Луиза подумала, что ей пора уже, вероятно, вести всех в детскую, но Нэнси подбиралась к концу своей страшилки. Она пришла сюда с девочками, чтобы приглядеть за ними и дать нянюшке отдохнуть.
Эти первые дни в Астхолл-маноре давались новой воспитательнице нелегко. В огромном доме она чувствовала себя чужой и робела перед детьми, особенно когда те собирались все вместе. Однако здесь, под столом, спрятавшись от всех, Луиза ощущала себя одной из них, и так же, как и они, внимала страшной истории Нэнси, которую та читала не менее пугающим выразительным голосом.
Диана то и дело, обычно после особенно жутких эпизодов, взвизгивала, хотя выглядела так, будто радовалась тому, что ее пугают. В ее лице уже проявлялись черты, красота которых позже будет ослеплять любого. Памела — по словам Нэнси, «самая сентиментальная из всех нас» — казалось, постоянно затаивала дыхание, ожидая очередной жестокой шуточки, которыми ее в изобилии обеспечивала старшая сестра. Нэнси призналась Луизе, что провела три самых счастливых года, будучи единственным ребенком, пока не появилась Памела, совершенно непростительно испортив ей всю жизнь.
Сестры становились все беспокойнее, их животы начинали урчать от голода. Юнити пожаловалась, что у нее в ногах колются иголочки, а Декка цеплялась за пуговицы Луизы. Нэнси помахивала фонариком, который стащила из кармана отцовского пальто.
— Так вы собираетесь нормально дослушать? — приказным тоном произнесла старшая из сестер и тихо продолжила со зловещей медлительностью: — «Его благородная томность внезапно исчезла, он резко выпрямился, зажав в руке вилку, и на лице его отразилось предчувствие близкой кончины. Чужеродная особа непривлекательной наружности с когтистыми пальцами подобралась ближе и…»
— Мисс Нэнси, пора заканчивать! — Край скатерти резко поднялся, и все увидели начищенные до блеска туфли с черными шнурками и шерстяные чулки нянюшки Блор. — Вылезайте-ка быстро оттуда и живо поднимайтесь наверх! Вам еще нужно отмыть ваши руки и лица перед ланчем, и если я обнаружу хоть один грязный ноготок, то скажу миссис Стоби, чтобы не подавала никому из вас ни кусочка пудинга.
Луиза выбралась первой и начала извиняться перед нянюшкой, но та прервала ее, хлопнув в ладоши:
— Не тебе тут надо извиняться! Мисс Нэнси знает, что это именно ее вина. А ты отправляйся забирать наш поднос от миссис Стоби.
Кивнув, Луиза с удовольствием побежала на кухню, с тревогой осознавая, что едва не совершила какую-то ошибку. Испытательный срок еще не закончился, а она крайне нуждалась в этой работе. Стивен никак не проявлялся в этой округе, и девушка начала, наконец, дышать спокойнее, позволив себе поверить, что ему не удастся найти ее.
После нее дети вылезали из-под стола в порядке, обратном возрасту: Декка на своих неустойчивых пухлых ножках держалась за Юнити, следом за ними выбралась Диана, за ней — раскрасневшаяся Памела и, наконец, неохотно — Нэнси, всячески показывая свое недовольство и подразумевая, что она и сама уже собиралась заканчивать.
Поднявшись в детскую с подогреваемым блюдом жареной ягнятины с картошкой, Луиза начала накладывать еду на тарелки для себя и для нянюшки — они смогут спокойно поесть вдвоем. Поскольку сегодня не было гостей, дети отправились на ланч — то есть второй завтрак или обед — в большую столовую, где обычно ели их родители. До приезда к Митфордам Луиза вообще редко что-то ела в середине дня. А Митфорды еще и ужинали по вечерам. Ей приходилось осваивать нескончаемый список новых слов и дел, о которых дома она и понятия не имела.
Кэннон услышала перестук быстрых шагов девочек, поднимавшихся по лестнице, и как раз в этот момент заметила, что Ада задумчиво положила на поднос номер «Дейли ньюс». Вчерашний, разумеется — его передавали в детскую после того, как газету читали леди Редесдейл и миссис Виндзор.
— Проследи, чтобы они хорошо вымыли руки, Луиза, — напомнила нянюшка, подойдя к столу и проверив набор блюд. — Гмм… Что-то нас нынче обделили хлебом. А чем же, интересно, собирать соус? Неужели миссис Стоби ожидает, что мы будем хлебать его ложкой?
Ада быстренько убежала вниз по лестнице, прежде чем нянюшка Блор успела озадачить ее поручением.
Сцепившись пухлыми кулачками и маленькими сухими ручками, три младшие девочки выстроились в цепочку, и Луиза повела их в ванную комнату. Няня тем временем зашла в спальню за изящной щеткой для волос, вручную изготовленной фирмой Мейсона Пирсона — заплетенные утром толстые косы Памелы и Юнити растрепались на концах, выскользнув из шелковых лент.
Нэнси подошла к буфету и, взяв газету, открыла страницу объявлений. Заметив, что Луиза вернулась в комнату, она начала читать вслух:
— Состоялась помолвка между Рупертом, сыном лорда и леди Пози, Шимплинг-парк, Саффолк, и Люси, дочерью мистера Энтони О’Мэлли и покойной миссис О’Мэлли из Северного Кенсингтона, Лондон. О боже! — хихикнула девушка. — Решили запустить лису в Шимплингский курятник.
— Вы знаете их? — спросила Луиза.
— Нет, — ответила Нэнси, — но понятно, что это неудачная партия. Не думаю, что мисс Люси О’Мэлли познакомилась с возлюбленным Рупертом во время представления ко двору.
— Какого представления?
— Представления ко двору, — повторила мисс Митфорд. — Есть, знаете ли, такая церемония, когда дебютанток, впервые выезжающих в свет, представляют королю. Правда, из-за войны королевских балов не устраивали уже несколько лет… Будущим летом ожидается первый — после большого перерыва. Хотелось бы мне попасть на этот королевский бал!
— А когда вам это предложат? — спросила Луиза.
— Когда мне стукнет восемнадцать. Впереди еще целая вечность… — Нэнси опять принялась просматривать газету, а помощница няни засуетилась вокруг девочек, поправляя им платья и приглаживая волосы. — Вы знаете, — вновь оторвавшись от объявлений, сказала Митфорд, — Мав говорит, что, скорее всего, в этом году мы поедем в Лондон после рождения младенца. Надеюсь, Пав позволит мне ходить на танцы. Ведь мне уже целых шестнадцать лет, а если я сделаю высокую прическу, то буду выглядеть значительно старше.
Войдя в комнату, вооруженная щеткой для волос нянюшка услышала ее последние высказывания.
— Его милости недосуг думать о таких пустяках, — решительно изрекла она и, притянув к себе Памелу, вытащила бледно-розовую ленту из ее волос и принялась заново заплетать косу.
Нэнси, надув губки, сложила газету и принялась читать заголовки на первой странице.
— Надо же, тут описана довольно жуткая история! — воскликнула она.
— Насколько жуткая по шкале ужасов? — спросила Памела, повернув к ней голову и вынуждая нянюшку покрепче натянуть ее «конский хвост». — Ой!
— По-моему, около десяти, — задумчиво произнесла Нэнси. — Максимальный ужас. В прошлый понедельник на Брайтонской железной дороге, на одной из станций между Лондоном и Льюисом, совершено жестокое покушение на медсестру…
— На Брайтонской линии? Но мы же ездили на том поезде! Нянюшка! Только послушай! — воскликнула Пэм, округлив глаза.
Довольная привлеченным вниманием, ее старшая сестра продолжила:
— Ее обнаружили во вторник без сознания три дорожных рабочих, а вчера вечером она умерла. Полиция разыскивает человека в коричневом костюме.
— Перестаньте, мисс Нэнси, — укоризненно произнесла Блор. — Такие новости вовсе не для маленьких ушек. Достаточно вам уже удалось постращать их нынче утром.
Но Памела, точно ищейка, уже шла по следу этой истории.
— Нянюшка, мы же с вами на таком поезде ездили в гости к вашей сестре! Правда, только прошлым летом! А там не говорится, в каком купе это случилось? Вдруг мы сидели в том же самом?
Луиза взглянула на Нэнси, и они обменялись понимающими взглядами, однако мисс Митфорд продолжила читать… не способная отказаться от искушения поддразнить сестер.
— Более тщательное расследование показало, что она получила тяжелую травму левой части головы… Ужасно глубокую рану, и всю ее одежду залила кровь…
— Мисс Нэнси Митфорд! Вы еще недостаточно взрослая, чтобы я не могла разложить вас на коленях и отшлепать щеткой, если вы не умолкнете сию же минуту, — пригрозила няня, покраснев от сдерживаемого гнева.
— Но нянюшка, это же так прискорбно! — оправдываясь, возразила Нэнси, пытаясь придать своему голосу печальный озабоченный оттенок. — Она была медсестрой… мисс Флоренс Найтингейл Шор. Интересно, может, она родственница той мировой знаменитости?.. Ах, точно, здесь сказано, что их отцы были кузенами. Она только что вернулась в Англию — после пяти лет военной службы во Франции, где трудилась в Королевском армейском сестринском корпусе имени королевы Александры…
— Как вы сказали… Флоренс Шор? — тихо уточнила нянюшка.
— Да, Найтингейл Шор. А что?
— Она была подругой Роуз… О боже! — Неожиданно пошатнувшись, Блор взмахнула рукой, пытаясь восстановить равновесие, и Луиза бросилась к ней и помогла ей дойти до кресла.
— Кто такая Роуз? — спросила Кэннон.
— Сестра-близняшка нашей нянюшки, — сообщила Памела. — Она вместе к мужем владеет кафе в Сент-Леонардс-он-Си, и мы у них гостили. Ах, там не жизнь, а сплошное блаженство! Она продает такие вкусные пирожные с кремовой начинкой, что если есть их неосторожно, то крем выплескивается и стекает по подбородку…
— Верно, верно, милочка, — утихомиривая девочку, сказала няня. — Ох-ох-ох, бедная Роуз! Наверное, Флоренс как раз ехала к ней в гости… Вы знаете, Флоренс работала медсестрой в Ипре, когда там воевал милорд, и именно ее письма к Роуз позволили нам узнать, что он цел и невредим. Она знала, естественно, что я работаю в его семье. В то время эти новости стали огромным утешением для ее милости. И вот теперь ее убили! Ох, как это ужасно! Она была доброй женщиной. Так заботливо ухаживала за всеми солдатами… Ужасный конец. Не представляю, куда катится наш мир, просто не представляю. — Нянюшка Блор откинулась на спинку кресла и принялась искать по карманам носовой платок.
Луиза, которая поначалу слушала не слишком внимательно, внезапно вздрогнула.
— На какой станции, мисс Нэнси, ее обнаружили?
Молодая хозяйка недоуменно взглянула на нее, но затем опять углубилась в газету.
— Рабочие подняли тревогу в Бексхилле, ее сняли с поезда, идущего в Гастингс, но полицейские считают, что нападение могло произойти между Лондоном и Льюисом. А почему вы спросили?
— О, просто так, — растерянно ответила Луиза. — Я просто удивилась…
Множество мыслей промелькнуло у нее в голове. Она спрыгнула с поезда в Льюисе. И потом вдруг Гая Салливана срочно вызвали на какую-то станцию… неужели в Гастингс? Девушка не смогла вспомнить точно, но все-таки подумала, что, вероятно, он отправился именно туда.
Нэнси свернула газету и отложила ее в сторону.
— Когда мы поедем этим летом в Лондон, то, думаю, я смогу попросить Мав заказать мне новое платье. Ведь если я пойду на танцы, мне необходимо будет произвести хорошее впечатление, — заявила она, но никто ее не слушал.
Нянюшка неотрывно смотрела на горящий в камине огонь, а Луиза старательно причесывала Диану.
— Я сказала, что мне могут заказать новое платье. Может быть, даже купят какие-то наряды для будущего представления ко двору… Вряд ли я еще сильно вырасту до восемнадцати лет, правда? — спросила Нэнси, слегка повысив голос.
Но ей по-прежнему никто не ответил.
— Бедняжка, — пробормотала Блор, — она заслуживала лучшей участи. Я должна написать Роуз. Луиза, милочка, не могла бы ты найти мне почтовую бумагу?
— Конечно, нянюшка, — сказала Кэннон, размышляя, сможет ли прочитать эту статью, когда дети уйдут. Она не знала, что все это означало, но определенно чувствовала, что там есть нечто важное.
— Мисс Нэнси, будьте добры, не могли бы вы отвести девочек вниз? — спросила няня.
Явно недовольная такой просьбой, старшая из детей все-таки протянула руку Декке, и малышка ухватилась за нее, доковыляв до сестры на своих неустойчивых пока ножках, после чего все девочки медленно прошествовали вниз по лестнице, чтобы присоединиться к родителям в столовой и отведать жареной ягнятины.
Письмо
3 мая 1917 г.
Ипр
Моя дорогая подруга,
Прости, что уже две недели не писала тебе, но я просто не могла выкроить ни минутки свободного времени — по крайней мере, такой минутки, не считая еды и сна, когда после работы у меня еще оставались хоть какие-то силы. Вскоре после моего предыдущего письма тебе поступило сообщение о том, что нас перевозят в Ипр, где я теперь и нахожусь. Это в нескольких часах езды к северу от департамента Сомма, однако мне и моим медсестрам в общем смысле показалось, что мы вовсе никуда не переезжали. Практически все свободное от сна время мы проводим в реанимационном госпитале. От госпитального брезентового шатра до нашего палаточного дортуара всего пара шагов, поэтому и видим мы то же самое, что видели раньше.
Земля вытоптана солдатскими сапогами, у цветов нет ни малейших шансов вырасти, а про то, что светит солнце, мы знаем лишь потому, что в лазаретах и нам, и раненым бывает жутко жарко и душно. Конечно, постоянно слышна стрельба, и снаряды взрываются с таким оглушительным грохотом, что все невольно вздрагивают. Кажется, что над нами грохочет жуткий нескончаемый гром. Здешняя обстановка совсем не похожа на нашу службу во время Бурской войны, и мне немного совестно, когда молодые медсестры приходят ко мне, ожидая успокоительных слов и спрашивая, что же будет дальше и когда все закончится… А я чувствую себя такой же неопытной и наивной, как они.
Почему-то мне кажется, что за все время с начала этой войны атмосфера в Ипре сейчас наиболее удручающая. Я приехала сюда из нашего бывшего лагеря с восемью опытными медсестрами в качестве подкрепления, чтобы оказывать по возможности всяческую помощь. И мы вдевятером обслуживаем госпиталь на семь сотен коек. Ежедневно мы отправляем в тыл солдат, подлатав их по мере сил, но поток раненых только увеличивается, и нам приходится постоянно искать для них новые места. Некоторых даже укладываем на землю, когда, как обычно, заканчиваются койки.
В кои-то веки у нас не так много душераздирающих трагедий с ампутацией конечностей, что всегда особенно мучительно переживают новобранцы. Страданий, правда, и без того хватает, но большинство наших солдат натерпелись от неожиданного и ужасающего использования против них отравляющего газа. Они рассказывали нам, что этот газ совершенно неожиданно заполнил их траншеи. У них начинала гореть кожа, и они чувствовали жжение в груди.
Несчастные страдальцы! Наши сердца, наверное, не выдержали бы таких ужасных переживаний, если б у нас выпала хоть минута на раздумья. В общем, даже хорошо, что у нас полно забот. Мы дежурим в госпитале целыми сутками, уже давно путаем день с ночью, не думаем ни о голоде, ни об усталости, служба идет своим чередом. Пытаемся вздремнуть по возможности, но урывками.
На этой войне врачи творят какие-то чудеса, но они почти бессильны в борьбе с поражениями от этого отвратительного газа. Никто ничего не в силах поделать. Врачи могут лишь немного облегчить боль, а нам приходится смотреть, как люди медленно умирают, и каждый вдох словно бритвой режет им грудь. Ужаснее всего, на мой взгляд, то, что далеко не каждое отравление фатально, но предсказать исход нет никакой возможности. Порой даже с виду очень сильно пораженные люди вдруг выздоравливают. Но ради чего? Чтобы опять вернуться на фронт? Едва ли мы могли бы пожелать этого хоть кому-то.
В нынешние тяжкие времена наш дух поддерживают разные удивительные истории: солдаты рассказывают нам либо о своей довоенной жизни, либо о случаях героической храбрости, проявленной на этой войне. Поэтому ты можешь представить, как я разволновалась, услышав о знакомом человеке — пусть я и не знаю его лично, но между нами есть относительная связь. Я имею в виду мистера Дэвида Митфорда. Уверена, ты вспомнишь, что Лаура, сестра-близняшка Роуз, служит в его доме няней.
Вся его семья, должно быть, очень тревожится с тех пор, как старшего брата Д.М. недавно убили во время Лоосского наступления, ведь он оставил дома беременную жену. Если у нее родится мальчик, то он, малыш, унаследует фамильный титул, а если девочка, то титул перейдет к Д.М. и он станет лордом Редесдейлом. Между тем Д.М. настаивал на возвращении на фронт, несмотря на то, что у него осталось только одно легкое — он ведь уже заработал инвалидность, — и ты только представь, дорогая, что я почувствовала, узнав, что его батальон размещен здесь, в Ипре!
И это еще полбеды. Он прибыл в апреле, незадолго до той злосчастной битвы, и его, вероятно, назначили офицером, непосредственно ответственным за поставку боеприпасов. Однако сражение оказалось на редкость тяжелым, потребовалось исключительно много боеприпасов, и положение оставалось страшно опасным. Кто-то из его батальона рассказал одному из наших раненых о его героической храбрости, и все мы потихоньку пересказывали эту историю друг другу.
Как нам рассказали, Д.М. ясно понял, что боеприпасы придется подвозить ночью, пользуясь прикрытием темноты, но сражение никак не прекращалось, и подводам приходилось заезжать прямо в обстреливаемый город. Иначе они не успели бы доставить все вовремя. А постоянная необходимость в снарядах означала, что этот путь надо было проделывать не только каждую ночь, но даже дважды за ночь. Д.М. решил, что можно попробовать нагрузить лошадей побольше и как можно быстрее проехать с ними по городу, несмотря на то, что на улицах рвались снаряды и их обстреливали пушки.
И более того.
Каждую ночь, распределяя риск, Д.М. неизменно поручал доставку разным солдатам. А вот сам он — отец пятерых детей и, возможно, наследственный барон, поскольку его старший брат погиб, да еще и потерявший одно легкое — участвовал в этих рейдах постоянно. Меня просто дрожь пробирает, когда я думаю об этих опасностях. Каждую божью ночь, дважды, он со своими подчиненными гонял лошадей через город. До сих пор ему везло, и пока он не потерял ни одного человека. Но сколько же еще продлится это сражение? Никому не известно, и я боюсь за него каждую ночь, все мы тут за него переживаем. Солдаты говорят, что он хороший человек.
Кстати сказать, хороши практически все солдаты. Никто из них не заслуживает этой ужасной уготованной им судьбы.
Ладно, пора заканчивать. Мне предоставили пару часов отдыха, и я собираюсь прогуляться в ближайший лесок посмотреть, нет ли там пролесок. Посижу одна на полянке, полюбуюсь на природу, вспоминая тебя. Помнишь, как цвели пролески три года назад, когда мы устроили пикник на природе? Надеюсь, ты по возможности бережешь себя. Я понимаю, что мои печальные повести ничто по сравнению с твоими, ибо я в жизни еще не встречала никого смелее тебя.
С сердечной любовью,
Фло.
