На второй вечер пребывания Луизы в Астхолл-маноре, после того, как она выполнила порученную ей работу, Нэнси повела ее на ознакомительную экскурсию. Началась она с парадного холла с двумя каминами и обшитыми темными деревянными панелями стенами.

— Выглядит великолепно, — заметила мисс Митфорд, — но всю эту красоту удалось спасти благодаря Пав.

В холле начиналась широкая центральная лестница, пролеты которой поднимались до самого чердака, где находилась бельевая кладовка. На последней лестничной площадке Луиза заметила еще ряд шкафов, окрашенных в цвет индиго.

— Там хранятся ливреи, — сообщила Нэнси, не подумав о том, что новая служанка даже не представляет, о чем она говорит.

Детское крыло занимало едва ли не целый этаж. Там находилась гостиная нянюшки Блор, игровая комната для детей и их спальни. Остальная часть дома казалась Луизе устрашающе огромной, однако новая сфера ее интересов выглядела уютной, расположившись к тому же в библиотеке, реконструированной, как поведала ей Нэнси, лордом Редесдейлом из бывшего амбара, где раньше хранилось зерно церковной десятины. Прямо от парадной двери начиналась так называемая «Крытая галерея», тоже построенная по проекту отца, и она вела прямиком к дверям библиотеки. Нэнси призналась, что в основном там и проводит свое время.

— Дедушка увлеченно собирал книги, — сообщила она. — Даже сам написал одну или две, а когда Том жил с нами, он обычно играл там на рояле.

В главном доме насчитывалось больше дюжины спален, а в детском крыле их было всего четыре, но у каждого ребенка была личная ванная комната с горячей водой. Одну из спален занимали нянюшка Блор, Памела и Диана, а в смежной с ней комнате предстояло спать Луизе с младшими девочками. Третья спальня через два месяца ожидала прибавления, и Кэннон присоединилась к общему предположению о том, что этот седьмой и последний ребенок будет мальчиком и назовут его Полом. Комод уже заполняли голубые вязаные комбинезончики и пинетки.

Нэнси привела Луизу к своей личной комнате с написанным на двери названием «Линтратен». Уехавший в школу Том тоже имел свою собственную комнату.

— Ему еще только одиннадцать, но она нужна ему, потому что он мальчик, — пояснила Нэнси и, подведя новую знакомую к окну, добавила: — Смотри. — Луиза увидела за садовой оградой могильные плиты церковного кладбища. — Когда всходит полная луна, можно запросто пугать гостей домашними призраками, — хихикнув, сказала молодая хозяйка дома.

Потом она прикрыла дверь своей комнаты и села на кровать, положив ногу на ногу. У Луизы возникло ощущение, что ей предстоит пройти второе собеседование, более глубокое, чем с леди Редесдейл. Но, возможно, девушке просто хотелось с кем-то поболтать. Кэннон подозревала, что всеобщим любимцем в доме был Том — все домочадцы, казалось, очень скучали по нему, постоянно рассуждая о том, чем он может заниматься в школе или чем его там кормят («Сосисками», — с легкой завистью в голосе предположила Нэнси). Луиза представила, что школа, вероятно, стала для Тома желанной передышкой, временным избавлением от выводка сестер с их неумолчной шумной болтовней, поддразниванием и нытьем. Самой ей еще придется к этому привыкнуть.

Несмотря на просьбы мисс Митфорд, Луиза продолжала топтаться около двери, сомневаясь, что служанке подобает сидеть в хозяйской комнате. Выдумка, рассказанная ею о присмотре за дочерьми Шавелтонов, сначала казалась вполне невинной, но в первые же часы знакомства с новым домом до нее вдруг дошло, как мало она знала о том, что надо делать и как себя вести.

— Давайте же, присаживайтесь, — повторила Нэнси, — мне хочется узнать о вас все на свете.

— Я думаю, что мне, вероятно, лучше вернуться к нянюшке Дикс и узнать, не нужна ли ей моя помощь.

— Называйте ее нянюшка Блор, — поправила Митфорд. — Мы все так ее зовем… даже Мав.

— Ладно, тогда к нянюшке Блор.

— Ну останьтесь, пожалуйста, еще совсем ненадолго! Не хотите ли, по крайней мере, сказать мне, где вы родились и выросли? Мне так хочется побольше узнать о вас… Мы же можем стать подругами, а подруги знают друг о друге всё, правда? — продолжала трещать Нэнси. — Вы не представляете, как мне здесь живется! Я рыдаю от скуки, целыми днями торча на чердаке с моими мелкими глупыми сестричками.

Луиза слегка растерялась, чувствуя себя в какой-то ловушке.

— Да мне особо нечего рассказывать, — сказала она. — Я выросла в Лондоне, жила там с мамой и папой.

Тут Кэннон нерешительно умолкла. Казалось, что если она тоже выразит желание подружиться, это прозвучит скорее неискренне и льстиво. Да и могла ли она дружить с девушкой из другого мира? Всем своим видом Нэнси показывала, что у нее совсем нет подруг, даже школьных. Даже таких, как Дженни.

— Понятно, но почему вам захотелось уехать из Лондона? — спросила молодая хозяйка. — Не представляю, кому может захотеться уехать оттуда… Ведь жизнь в столице такая замечательно веселая! Моя тетушка говорит, что незамужние женщины живут там совершенно самостоятельно, ходят по ночным клубам и пьют шампанское.

Луиза не знала, что и ответить.

— Возможно, но я не из их числа, — призналась она, подходя к окну. — Как у вас здесь красиво! Мне вряд ли вообще захотелось бы уехать отсюда.

Сегодня утром Луиза с изумлением взирала на красоту замерзшего сада с серебристыми стеблями травы и заиндевелой паутиной, похожей на огромную снежинку.

— А когда вы поедете домой за вещами? — внезапно спросила Нэнси.

— Не знаю, может, через неделю или две. Мне не так уж много нужно, — осмотрительно пояснила Луиза.

— Нет, по-моему, вы лукавите. Вы же приехали, не взяв с собой ровно ничего! — Митфорд рассмеялась, и хотя в ее тоне сквозила насмешка, новая служанка поняла, что это вышло случайно.

На самом деле Ада уже предложила одолжить ей кое-какие вещи до ее первой зарплаты, после чего она сможет сама пойти и купить все необходимое. Но Луизе совсем не хотелось продолжать этот разговор, и, извинившись, она вышла из комнаты Нэнси и отправилась на поиски нянюшки Блор.

Вскоре, уложив спать младших детей, Луиза и нянюшка занялись обычными делами, сидя вместе в находившейся рядом с лестницей няниной комнате — она служила одновременно игровой комнатой, столовой и гостиной для всех детей, но на каминной полке там стояли ее личные дорожные часы. Сидя порой в креслах у огня, дети и Блор слушали тиканье этих часов и разгадывали кроссворд из «Дейли миррор». В одном углу стояла игрушечная лошадка-качалка, а в другом расположился круглый стол, за которым все они собирались, когда завтракали, обедали и пили чай. В буфете красного дерева держали столовое серебро и фарфоровый сервиз с красными розочками, поскольку лорд Редесдейл совершенно не понимал, почему дети, пусть и в своей детской столовой, должны «есть, как дикари».

Луиза поняла, что если не считать ее обязанностей по уборке, разведению огня в каминах и доставки блюд из кухни, разделение труда между нею и нянюшкой распределилось вполне естественно. Кэннон больше заботилась о старших детях, а Блор — вполне правомерно — о малышах. Обычно нянюшка сидела в детской с Юнити и Деккой, читая им книжки или терпеливо строя для них башенки из кубиков, которые они пока умели только разрушать. Когда у Луизы выпадала свободная минутка, она заходила к малышам — девушка быстро обнаружила, что их мягкие щечки невольно хочется поцеловать — и полюбила их смешной детский лепет. Диана и Памела в свободное от учебных занятий время порой часами могли самостоятельно играть с куклами в кукольном доме.

Дважды в день, по настоянию нянюшки, дети гуляли в саду, по поводу чего в разное время все дети выражали недовольство, за исключением Пэм. Даже если стояла ужасная погода, Памела с удовольствием гуляла и просто обожала ежедневную верховую езду. Ей строго-настрого запретили кататься на Рейчел, любимой белой кобыле старшей сестры, на которой Нэнси обычно ездила на охоту, заставляя страшно переживать нянюшку. После верховых прогулок Нэнси частенько пропадала в библиотеке, самозабвенно поглощая книги.

В свой первый день, после беседы с Нэнси, Луиза нашла нянюшку Блор в бельевой кладовке. Эта так называемая кладовка оказалась просто обычной комнатой с небольшим высоким окошком, которое, как правило, было плотно закрыто, и с деревянными стеллажами от пола до потолка. Войдя туда, Кэннон поразилась душному и влажному теплому воздуху, резко отличавшемуся от детского этажа, где, по распоряжению леди Редесдейл, все окна круглый год держались приоткрытыми как минимум на шесть дюймов.

— Ах, вот и ты! Я как раз хотела познакомить тебя с нашим хозяйством, — сказала нянюшка. — Хотя здесь, по-моему, невыносимо жарко и душно, мне даже дурно иногда становится. Я предпочла бы, чтобы в бельевой распоряжалась ты. На этих стеллажах у нас лежат простыни и полотенца, а также детские нижние юбки, рубашки и…

Блор продолжала рассказывать и показывать, как надо следить за сменой белья, чтобы избежать постоянного износа одних и тех же простыней и полотенец.

— Здесь у нас нет никаких салфеток, — добавила она. — Когда они жили в Лондоне и отдавали их в стирку, леди Редесдейл подумала, что это слишком дорогое удовольствие. И привычка прижилась, — заметила женщина с легким неодобрением. — Тебе придется иногда заниматься еще и починкой, но ты ведь справишься, верно?

Луиза кивнула. Будь ее воля, она с удовольствием подвинула бы деревянный стул, где занимались починкой белья, поближе к стеллажам, чтобы вдохнуть исходящий от чистого белья запах мыльных хлопьев, приятно напоминавший ей о родном доме, хотя ей и не хотелось туда возвращаться. Здесь девушка была в безопасности. В этом большом особняке она чувствовала себя надежно защищенной от той горькой правды, какую, по ее убеждению, могла представлять ее реальная жизнь в Лондоне. Но здесь ее никто не найдет.