Глава XI. Охотники за невидимкой

Последовала неделя затишья. Иноземцев привел свою лабораторию в должный вид, разобрал все инструменты, записи, книги, чашки Петри с культурами, к которым, увы, столь охладел, что отвел им самый дальний угол большого нового стола из белого гранита, и вновь начал принимать пациентов.

Несмотря на дождливую погоду, его прихожая была полна людей. С раннего утра, как узнали, что русский доктор вернулся к практике, люди нескончаемым потоком прибывали и прибывали на улицу Медников.

С большим трудом Иван Несторович выслушивал жалобы, пальпировал, аускультировал, а в мыслях витал далеко отсюда, на Марсовом Поле, задавая себе один и тот же вопрос множество раз: «Где Ромэн Лессепс?» Иногда подходил к окну, глядел на едва различимую в облаках тумана макушку железной башни и молил бога, лишь бы Ульяна не вздумала лазить по фермам в такую сырую погоду – соскользнет ведь, убьется…

Перед глазами возникала срывающаяся с перекрестий балок и анкерных болтов светлая, юркая фигурка. Иноземцев вздрагивал, чудовищное видение гнал прочь и возвращался к своему стетоскопу.

И, быть может, ему удалось хоть на некоторое время отвлечься от тягостных дум, если бы в углу на табурете не восседал Делин.

Бывший исправник решил взять измором бедного доктора, дабы тот наконец вразумился и сдал коварную барышню Бюлов инспекторам Сюрте. Пока в комнате находился пациент, он сидел молча или просто прохаживался взад-вперед, заложив руки за спину. Но едва возникала короткая пауза между двумя посетителями, принимался за злобное шипение:

– Как выяснится, что вы ее покрывали, тотчас же на «Остров дьявола» вас вместе с ней и сошлют.

– Очень хорошо, что на «Остров дьявола», – язвительным тоном отвечал доктор Иноземцев. – Там, быть может, я смогу наконец обрести душевный покой. О чем давно мечтаю. Вы мне пациентов пугаете, Кирилл Маркович. Шли бы вы по своим делам.

– Нет у меня других дел, кроме одного – добиться справедливости. А вы мне в том мешаете! Бросали б уже амуры эти. Она вам голову совсем заморочила, как я погляжу. Неужто не видите, что творится? Жениха своего похитила, миллионом разжилась и свалила куда-нибудь в Америку.

– Это не она, – упрямо отрезал Иноземцев, выкладывая инструменты на чистое полотно.

В эту минуту в дверь постучались, заглянула гладко зачесанная голова очередной посетительницы.

– Да-да, пожалуйста, заходите, – велел доктор.

Женщина лет тридцати завела в комнату мальчика с перевязанным локтем, и Делин, поджав губы, отошел к своему табурету. Пациентка опасливо покосилась на него.

– Не пугайтесь, – успокоил ее Иван Несторович. – Это мой ассистент. Он попросил понаблюдать за процессом.

И каждый раз, когда пациенты с недоумением или тревогой оглядывались на бывшего исправника, имеющего вид довольно грозный, даже разбойный, доктору приходилось врать, что тот обучается на врача. В конце концов, терпение Иноземцев все истощил до самого дна.

– Не могу же я каждый раз оправдываться за ваше здесь неуместное присутствие, – в очередной раз вспылил он. – Порой приходится осматривать женщин. Вы смущаете их!

– Вызвались курировать мое здоровье, теперь терпите, – возражал Делин. – Я отстану только после того, как вы расскажете господину комиссару всю правду об Ульяне.

– Нет!

– И охота же вам все время в дураках ходить? Сказано же, обвела она вас вокруг пальца. Хоть мальчишку бы спасли, если жив он еще…

– Кто там следующий, будьте любезны, – перебивал доктор бывшего исправника.

Тот, выругавшись под нос, садился на табурет и продолжал сверлить Иноземцева тяжелым взглядом.

Так продолжалось несколько дней. Делин иногда не выдерживал, уходил на час-другой, но неизменно возвращался и даже ночью не давал покоя Ивану Несторовичу, перебирая бесконечное количество причин, отчего на Ульяну донести надо было. Де, и преступница она бесстыдная, и душа пропащая, и погибнет от злодеяний собственных. Все в такой же манере.

Иван Несторович мечтал лишь об одном – сбежать куда-нибудь на край света.

В пятницу утром улица Медников наконец засияла в лучах долгожданного солнца. Иноземцев отпустил последнего пациента и собрался было идти в Институт Пастера, где не появлялся уже недели две. Илья Ильич, поди, позабыл о своем соотечественнике, пока тот на набережной Орфевр пропадал. Делин тотчас изъявил намерение последовать и туда.

Как вдруг к крыльцу подъехала открытая коляска, вся загруженная чемоданами, сумками, картонками. Со ступеньки спрыгнула дама в нежнейше-голубом казакине, узкой юбке и шляпке с широкими полями, в руках она вертела крошечный зонтик. Иван Несторович стоял в ту минуту у окна, видел сквозь жалюзи, как она подобрала подол, прошествовала к двери и нажала на кнопку звонка.

Лаборатория содрогнулась от пронзительных трелей. Дама нетерпеливо оглядела соседские дома справа, потом слева, поправила складки казакина и запрокинула голову назад, придерживая шляпку рукой и жмурясь на яркое солнце, поглядела на балкон. Это была Ульяна.

Иноземцева точно молнией пронзило, он попятился назад и, наткнувшись на столик с инструментами, чуть его не опрокинул.

– Явилась, – прошептал Делин, тоже разглядывая гостью через окно и потирая руки.

– Нет-нет, не вздумайте ее напугать, – взмолился Иван Несторович.

– Напугать? – сверкнул глазами бывший исправник и заметался по комнате, продолжая потирать руки в поисках наилучшего плана, чтобы изловить негодницу. – Такую испугаешь! Не буду ее пугать… Я лучше спрячусь.

И заперся в туалетной комнате.

– Откройте ей дверь, – велел он сквозь дверь.

Иноземцев сначала замялся, не зная, как быть, но влекомый силой, во стократ превышающей его волю, бросился к двери.

Едва щелкнул замком, Ульяна ворвалась, словно вихрь, и бросилась ему на шею.

– Я так скучала, – выдохнула она. – Так волновалась. Смогли ли вы добраться? Не поймал ли кто?

Иван Несторович невольно сделал шаг назад. Тотчас заметив его смятение, она опустила руки, вздернула подбородок и медленно прошествовала из прихожей в комнатку, где доктор только что завершил визитации пациентов.

– Сделаю вид, что не заметила того, как мне здесь не рады, – произнесла она и присела на краешек табурета, где давеча сидел Делин. Оглядевшись, она вздохнула: – А я попрощаться пришла.

– Попрощаться? – изумился Иноземцев.

– Да, мадемуазель Боникхаузен придется уехать в Дижон. Она слишком много претерпела за последнее время, столько пережила. Вообразите – взрыв, смерть жениха – пусть и понарошку, – тюрьма… Нервы стали сдавать, и месье Эйфель велел ей съездить домой.

Иван Несторович невольно подошел к окну и внимательней осмотрел экипаж – вот, оказывается, к чему все эти чемоданы и картонки. И вспомнил слова Делина о миллионе и об Америке.

– Неужели? – выдохнул он. – А Ромэн? Как же он? Что будет с вашим женихом?

– Но Элен Бюлов никуда ведь не собирается, – улыбнулась Ульяна, – пока не вызволит вашего Ромэна.

– Никакой он мне не мой! – вспылил доктор, чувствуя, что раздражается всякий раз, когда слышит имя своего бывшего ученика.

Девушка порывисто вскочила.

– Сегодня ночью единственный шанс, – громким шепотом начала она, приближаясь к Иноземцеву. – Барон Рейнах распустил всех слуг, сын его поедет кутить на Монмартр, в доме остались лишь дворецкий и его жена. Никого больше.

– И что же вы намерены сделать? – так же шепотом и с придыханием спросил он.

– Навестить его. К сожалению, мой прошлый план потерпел фиаско. Быть может, и напугал, но страх барона был порожден иллюзией, которую могла создать лишь совесть. Проще говоря, ему в ту ночь в «Преисподней» показалось, что видение в панаме – игра воображения. Но ничего, мы еще козырнем валетом. Правда, Иван Несторович? Ромэна барон держит у себя дома – он наверняка каждый день его видит и тогда тотчас же поспешил удостовериться, что пленник не сбежал, только и всего. Попасть в особняк на улице Мурильо проще простого – через те же подвалы. Катакомбы соединяют и дом месье Рейнаха. Иначе бы его люди не смогли в день, когда произошло несчастье, так скоро оказаться на Риволи и похитить моего жениха. Сегодня я иду туда.

– Это невозможно, Ульяна.

– Возможно, – возразила она, и на губах скользнула хитрая улыбка. – И я пришла попрощаться лишь потому, что мы больше не увидимся. Если я не попадусь сегодня, а Ромэн окажется на свободе, завтра же уеду в Америку… В Техас. – Она обратила к потолку мечтательный взор. – Буду грабить поезда, банки, янки… Что еще у них там в Америке имеется? Эх, свободная страна! Просторы, лошади, ковбои с железными шпорами, крепкий бурбон по вечерам, драки в салунах… Я в газетах про них много читала.

– Нет, – замотал головой Иноземцев, пребывая в таком потрясении, что позабыл о Делине, сидящем за дверью. – Опомнитесь, Ульяна. Так нельзя!

– Как «так»? И почему вдруг сразу нельзя?

– Потому что вы задумали преступление.

– Преступление – наказать преступника и спасти пленника от заключения?

– Вы рискуете собственной свободой, а то и жизнью. Я не могу отпустить вас.

– О, какой же вы раб предрассудков! Что же вы сделаете? – рассмеялась она. – Запрете негодницу у себя в лаборатории?

– Нет, я сам пойду к барону, – выпалил он.

Ульяна не сдержала удивления на лице. Брови ее чуть скользнули вверх, губ коснулась усмешка.

– Интересно, что вы ему предъявите? У вас имеется орден на обыск от префекта?

– Но ведь его нет и у вас.

– У меня есть кое-что получше.

– Что же?

– План.

– Тогда поделитесь им, и я пойду вместо вас, – во власти внезапно нахлынувших чувств Иноземцев притянул девушку за локти к себе. Ульяна уперлась ручкой зонтика ему в жилетку. Она пыталась делать вид, что сердится, но в следующее же мгновение растаяла.

– Вы правда хотите пойти вместо меня? Вот так… сегодня?

– Да! Скажите, что сделать. Я пойду к вашему барону и обыщу дом, припру его к стенке, заставлю сказать правду и отпустить Ромэна.

– Вы даже представить не можете, сколько в вас таится храбрости! – восхищенно выдохнула она. – Но вам никак нельзя идти. План подходит только для меня. Вы проиграете.

– Отнюдь.

– Я пойду в сюртуке Ромэна и его панаме.

– Уверен, что в лавке мэтра Оноре найдется что-нибудь и для меня из гардероба вашего жениха.

– Нет-нет… – девушка, вдруг осознав серьезность намерений доктора, перестала улыбаться, в глазах промелькнуло беспокойство. Возможно, впервые в жизни, искреннее беспокойство, не игра, не жеманство, а подлинное чувство.

– Я тоже смогу, – продолжал настаивать Иван Несторович. – Я видел, как вы это делаете. Я способный ученик. Дайте возможность доказать это.

– Но… Ромэн не носил очков. А вы слепой, как котенок.

– Я воспользуюсь линзами. Вашим подарком.

– Ромэн ниже вас на дюйм! – продолжала отпираться Ульяна.

– Всего-то на дюйм? А мне казалось, на два, – рассмеялся доктор.

– Иван Несторович, нет, даже не думайте… Это очень плохая идея.

– Тогда откажитесь от нее вовсе. И это будет справедливо и правильно. Ни вы, ни я не станем прокрадываться в чужие дома. Мы придумаем что-нибудь другое. Мы бы могли поделиться своими соображениями с месье Лессепсом, с Ташро… – говорил Иноземцев.

С выражением отчаяния на лице Ульяна высвободилась из его объятий, насупилась и отошла к окну.

– Негодяй убьет Ромэна, как только почует неладное, – вздохнула она.

– Почем вам это знать? Вы недооцениваете полицию Франции.

– Вчера кто-то оставил ее с носом. Как я могу доверить жизнь человека, ставшего близким, людям, которые профукали миллион франков за полминуты. Да и… Рейнах не дурак. Посудите сами, как он сможет сохранить в тайне похищение внука делового партнера, если отпустит его живым? Он уничтожит его. Замурует в стенах парижских катакомб, беднягу никогда не отыщут, а во всем этом одна я виновата. Я внушила ему эти глупые революционные мысли, я придумала связаться с Леже и подорвать магазин на Риволи.

Таким пронзительным тоном это было произнесено, с таким надрывом, болью и отчаянием, что у Иноземцева рассеялись всякие сомнения в правдивости ее слов и непременной причастности лысоватого господина с бородкой к череде означенных преступлений.

– Что нужно сделать? – твердо произнес он. – Инструктируйте.

Медленно Ульяна подошла к доктору и, обняв его руку, прильнула щекой к плечу.

– Выходит, что опять вы вынуждены рисковать из-за меня свободой. Если вас арестуют, не прощу себе.

Долго она вздыхала, поглаживая его рукав, а потом вдруг резко отпустила и выпалила:

– Мы пойдем вместе.

Иноземцев и опомниться не успел, как девушка уже была у двери.

– Я опаздываю, – произнесла она, взглянув на маленькие наручные часики. – Через четверть часа нужно быть на вокзале Сен-Лазар. Месье Гюстав хочет проводить свою племянницу. Увидимся вечером. Я сама вас найду.

И скользнула на крыльцо. Вслед за ней помчался грифон, все это время он топтался у порога и ждал, когда кто-нибудь обратит на него внимание.

– Трогай! – донеслось с окна, а следом цокот копыт и кряхтение отъезжающего экипажа. Иноземцев во власти смятения присел на кушетку.

Он вздрогнул, когда дверь туалетной комнаты внезапно распахнулась, громко хлопнув о косяк. Вышел Делин. Исправник метал молнии, неистово пронесся по комнате и, не зная, что сказать, молча показал доктору кулак. На что Иван Несторович столь же безмолвно пожал плечами.

– Вы идиот! – наконец обрел дар речи Кирилл Маркович. – Она вас подставить хочет, разве это не ясно, как сегодняшний полдень.

– Нет, на этот раз она совсем… другая, – прошептал Иноземцев.

– Другая, – передразнил его Делин. – Она всегда то одна, то другая, а вы вчера были, сегодня и завтра останетесь идиотом. Этот спектакль мастерски разыгран, чтобы затащить незадачливого простачка в дом, который, видимо, она намерена элементарно ограбить. Дабы перед отъездом в Техас собрать куш посолиднее, нежели жалкий миллион франков. Его она, поди, весь на наряды спустила. Видали, экипаж был набит обновками.

– Нет!

– Что нет? Что вы заладили: нет да нет? Хотите пари? Я иду сегодня с вами! Скажете ей об этом. Поглядим на ее удивленное личико. Вот увидите, месье доктор, она тотчас откажется от нашей помощи.

– А если не откажется?

– Тогда она о себе слишком высокого мнения. Нас обоих ей не потянуть. Вы-то ладно, уши развесили, в рот ей глядите. Но меня уж не провести, не-ет. Пойдем втроем и поглядим, кто кого.

– А что, если и вправду барон этот и есть «Доброжелатель» из газеты? Вы исключаете эту вероятность?

Кирилл Маркович нахмурился и, сделав еще один круг по комнате, недовольно пробурчал:

– Нет, не исключаю. В этой жизни ничего нельзя исключать.

Потом он сел рядом с доктором на кушетку и после продолжительной паузы добавил:

– У Рачковского в Сюрте много осведомителей, а также и русских филеров полно. Я, думаете, все это время без дела сидел? Нет, Кирилл Маркович без дела не сидел, навел кое-какие справки об этом человеке. Барон Жак Рейнах… Дело в том, что этот немец и вправду нечист на руку.

Пораженный услышанным, Иноземцев поднял на Делина глаза.

– И? – едва ли не взмолился он.

– Он давно спонсирует панамскую кампанию из своих личных сбережений, но… Но, оказывается, на самом деле ворует общественные деньги через посредство министра финансов министерства Тирара – Мориса Рувье, ярого противника народного героя Булонже – Жоржа Клемансо, а также некоего Корнелиуса Герца, который с его руки активно участвовал в подкупе сенаторов и депутатов. Но это все, что мне удалось узнать.

– Так, стало быть, Ульяна права!

– Приворовывать – это, батенька, одно, а человека в неволе держать – совсем другое. На что ему такой риск, а?

– Задолжал, наверно, много. Вот и нашел способ решения финансовых трудностей.

Делин нахмурил брови, пошевелил усами в раздумьях.

– Не верю я ей, – сказал он в сердцах. – Что-то мне подсказывает, опять она задумала какую-то каверзу, феерическое выступление. И история с синим саквояжем у входа во Дворец Изящных Искусств – ее рук дело, как пить дать, ее.

Иноземцев было приготовился выступить с пылкой защитой, но вдруг вновь раздался звонок. На сей раз на крыльце стоял Эмиль Герши.

– Что его привело сюда? – проворчал доктор, подойдя к окну.

– Ну не зуб больной дергать, наверное, – досадливо отозвался Делин. – Видать, опять что-то стряслось. А может, мальчишка ваш отыскался?

Иван Несторович поспешил к двери.

Адвокат смущенно поклонился, рассыпался в приветствиях и извинениях, потом мялся на пороге, не решаясь войти и поведать, зачем явился.

– Очень хорошо, что я застал вашего пациента, месье Иноземцев. Я был бы благодарен, если бы вы представили меня ему.

Иноземцев насторожился, но просьбу молодого человека исполнил.

– Дело в том, что я как раз знаю особу, о которой вы упоминали в суде, месье Делин… – заговорил адвокат после непродолжительной церемонии знакомства, заставив Ивана Несторовича ощутить, как онемели руки. – Имя ее несколько раз упоминалось в газетах, в заметках разнообразного характера.

Он достал блокнотик и стал искать в нем какую-то из своих записей.

– Вот, – оживился он, – нашел! Газета «Фигаро» – упоминание о найденных в колыбели для подкидышей приюта Святого Доминика трех крупных алмазах с запиской, подписанной именем Элен Бюлов.

Иноземцев застыл, в удивлении глядя на адвоката, позабыв, что слова его были обращены Кириллу Марковичу и их следует перевести.

– Месье Герши интересуется Элен Бюлов, – выдавил из себя он наконец.

– И что же хочет узнать? Что он говорит? – Глаза Делина вспыхнули огнем.

– В газетах, говорит, о ней писали, – проронил Иноземцев, напряженно размышляя, как же отделаться от них обоих.

– Что же писали?

Иноземцев окатил бывшего исправника ледяным взглядом и, повернувшись к Герши, заговорил по-французски:

– Месье Делин нынче торопится. Он просит извинений и надеется, что завтра в это же время встретит вас у меня в лаборатории. Тогда-то вы и обсудите вышеназванную особу по имени Элен Бюлов. Я, к сожалению, тоже спешу чрезвычайно. Месье Пастер давно ожидает меня в Институте, а со всей этой суетой я никак к нему не попаду.

Адвокат смущенно поклонился и, заверив, что непременно явится завтра, тотчас удалился.

– Чего это он? – почуяв неладное, взревел Делин, когда дверь захлопнулась. Для бывшего исправника, не знавшего по-французски ни слова, кроме «мон ами» и «силь ву пле», сцена с поспешным побегом адвоката показалась весьма подозрительной. Кроме того, Делина крайне возмущал тот факт, что все вокруг пользуются его незнанием языка и вертят его особой как хотят, заставляя постоянно пребывать в глупом неведении.

«Собственное расследование начал, вот неугомонный», – хотел сказать Иноземцев, но вместо этого молча подхватил свой бювар с тетрадями и выскочил вслед за Герши, чем еще больше разозлил бюловского исправника.

Подпрыгивающей походкой адвокат направлялся к рынку Аль и не видел, как доктор покинул лабораторию. С облегчением Иван Несторович скользнул направо и зашагал в противоположном направлении, к Сен-Дени, надеясь повстречать омнибус. Денег на фиакр у него больше не было. В карманах редингота, кроме маленького ключика, оставленного Ульяной, и собственного – от лаборатории – лишь несколько су.

– Чего он хотел-то? – нагнал Иноземцева Делин.

– Скоро узнаете, – процедил сквозь зубы Иван Несторович. – Вы ж от меня и завтра не отлепитесь.

– Завтра для нас может не настать.

Они благополучно дошли до моста Менял. Иноземцев несся вперед, засунув руки в карманы и низко опустив голову, в точности как давеча Герши, под локтем его торчал бювар. Делин вышагивал рядом, продолжая на все лады живописать, какой опасности они нынче подвергаются и что парижская полиция непременно до Ульяны доберется, а его – Иноземцева – как соучастника ограбления засадит.

Внезапно у Ивана Несторовича родилась идея. Будучи на набережной Монтебелло, где начинались трущобы, он свернул в лабиринт убогих, узких улочек. И петлял меж ветхих дощатых домишек, сквозь толпу старьевщиков, зеленщиц с тележками, грузчиков, погонщиков коз и прочих работяг до тех пор, пока ему не удалось выскользнуть из поля зрения исправника. Они как раз обходили колбасные прилавки, выставленные посреди улицы напротив одной из харчевен, вокруг толпа была особенно непроходимой. Иван Несторович выждал момент и свернул в узкий темный переулок. Прижался к стене дома, досчитал до десяти, а потом чуть выглянул из-за угла. Делин, заметив, что доктор исчез, поозирался по сторонам, чертыхнулся громко, сплюнул и устремился вперед, видимо, в надежде, что удастся нагнать беглеца.

Когда потертый котелок Делина исчез в толпе среди прочих головных уборов, Иван Несторович вышел из укрытия, отряхнул рукава редингота и поспешил обратно в лабораторию. Но на набережной Монтебелло передумал и сел в омнибус.

Запряженный тройкой уставших лошадок, городской двухэтажный экипаж неспешно тащился вдоль набережной, унося его к Выставке на Марсово Поле. Потерянный, с упавшим сердцем, Иван Несторович сидел, прижав к груди бювар, глядел на носки своих ботинок и раскачивался в такт хода омнибуса по каменным и деревянным мостовым. В голове горела одна мысль: «Завтра может не настать». И для него, и для Ульяны, а тут еще и Кирилл Маркович следом увязался. Совсем измучил бывший исправник Иноземцева. Да жалко было его. Видно, что сам не свой Делин с тех пор, как лишился чинов и должностей. Был начальником уездной полиции, а стал охотником за невидимкой.

В нескольких шагах от Иенского моста он сошел и вместе с толпой поплелся ко входу на Выставку. Никого и ничто Иван Несторович не видел и не слышал, задрал голову и глядел на железную кружевную красавицу, пока его кто-то не толкнул локтем.

– Поживее, любезный, – прошипел молодой человек, который случайно налетел на доктора и едва не сбил его с ног.

Пришлось отойти в сторонку. Юркнул под башню, уселся возле фонтана и замер, любуясь лабиринтом стальных прутьев, уходящих куда-то в небеса. Там на самом верху, быть может, прячется Ульяна, сидит за столом, чертит.

Только спустя час он вспомнил, что она ведь на вокзал Сен-Лазар укатила. Поднялся, поплелся к выходу, не зная, что и думать. То ли обманула опять и в Америку сбежала, то ли ночью сегодня какое-нибудь светопреставление все же случится на улице Мурильо.

И где это? В каком квартале?

Хотел было спросить первого попавшегося прохожего, но вдруг страшно стало. Испугался, как ребенок, что выдаст себя этим вопросом. Решил, что лучше вернуться и терпеть Делина, чем без дела во власти унылых дум бродить по улицам.

Усталый, с гудящими ногами, он ступил на крыльцо лаборатории. Пока шел по Сен-Дени, небо заволокло тучами, и тотчас же стал накрапывать мелкий противный дождик, вскоре превратившийся в непроглядный туман. Фонари еще не зажгли. К счастью, никто не поджидал в клубах морока у двери. Радуясь, что в сумерках его фигура не видна, тихо вставил ключ в замок. Вошел и первое, что сделал, – заперся изнутри.

Проходя по прихожей мимо распахнутой двери комнаты, которую он превратил в приемную, вдруг ни с того ни с сего вспомнил про луноверин в шкафце с лекарствами, что должен был служить вечным ему напоминанием о торжестве разума над химическими процессами в человеческом теле. Мимо прошел, на несколько ступеней вверх по лестнице поднялся, потом невольно вернулся и раскрыл створки первого ящичка. Темного стекла бутылек содержал десять злополучных граммов проклятого яда. Тут же и шприцы лежали под чистой полотняной салфеткой. Дрожащими руками он принялся изготовлять раствор.

– Один раз, – шептал он. – Один-единственный раз. Хоть мысли в порядок привести, во всем разобраться. Ни сил, ни решимости, ничего поделать с собой не могу. От одного раза ведь худого не случится? Перед важным делом нужно быть в форме.

Он отмерил сантиграмм, потом добавил еще полсантиграмма. Маленькие стальные весы грустно скрипнули пружинкой. Вдруг нахлынуло горькое воспоминание – стоит он на коленях посреди комнаты в бюловской усадьбе, руки по локоть в грязи, рубашка разорвана и дрожащими пальцами себе впрыскивание делает. Омерзительное зрелище.

Нет!

Решительно всыпал порошок из чашечки весов обратно в бутылек, плотно закупорил пробкой, спрятал и шкафчик на ключик запер.

Поднялся наверх, закутался в редингот, уселся в кресло. За окнами зажглось наконец уличное освещение, и на стены легли тени от частых рей жалюзи. Можно было и у себя свет включить. Но Иноземцев подниматься не стал. Странное состояние на него нашло, как будто даже лихорадка. Морозило, а щеки горели, на сердце неспокойно.

Уже вечер, Ульяна обещала ведь сама его найти. Где же ходит, проклятая?

«Да не придет, – тут же сам себе отвечал, – не придет, укатила она навсегда в свою Америку, поезда грабить верхом на лихом коне».

Через полчаса Иноземцев встал и спустился в приемную. Стараясь мыслей совестливых в голову не пропускать, он быстро приготовил раствор и вобрал его в маленький шприц. Засучил рукав редингота, расстегнул было манжету, но совесть вновь остановила его. Длинная, гадливая тень нависла над ним, молчит, смотрит с укором пустыми, черными глазницами.

Иноземцев укутал шприц в салфетку, сунул в карман и вместе с ним поднялся на второй этаж.

Мысли лихорадочно завертелись. Что бы?.. Что бы такое сделать, чтобы отвлечься от гибельной страсти, вдруг за столько лет нахлынувшей нестерпимым приступом? Он ощущал, как ломит кости, как ноют мышцы. Три года такого не было! Три года…

Потянулся к керосиновой лампе, засветил ее, сделал язычок пламени едва заметным, придвинул стул к столу, сел, достал тетради. В кармане точно грелка с горящими углями лежала, а не шприц с луноверином.

«Слабый я человек, – пронеслось в голове, – всего-то я боюсь. И ее боюсь, и идти к барону боюсь, инъекцию, и ту боюсь сделать… Сам в себе не уверен, знаю ведь наперед, что худое будет, – стоит только раз попробовать – все, не остановлюсь ни за что. Ведь не появись тогда на пути моем Бюловки проклятой и Ульяны с ее фокусами, гнил бы сейчас где-нибудь на Охотинском кладбище. Так просто от луноверина бы не отделался… Получается, что и вправду она вселенское равновесие восстанавливать на землю явилась, вразумлять слабые умы, мудрости обучать. Фея добрая Ульяна Владимировна, ангел-хранитель. Иногда ангелы, они такие…»

Припомнилась ему первая их встреча. Как явилась она в образе полуночницы – духа темной ночи, сотканная из серебряных лучей полумесяца, как летала под потолком и ресницами хлопала. До сих пор Иван Несторович как сейчас все помнил.

И не заметил, как склонил голову на распахнутую на столе тетрадь и уснул.