23 декабря 1970 г.
6 ч. 47 мин.
Отдаленный крик ножом врезался в сон Эдит. Она дернулась и проснулась, в замешательстве глядя вверх. Какой-то шорох заставил ее вздрогнуть и оглянуться. Лайонел, опершись на локоть, смотрел на нее.
— Что это было? — спросила она.
Барретт покачал головой.
— Я хотела сказать: это было на самом деле?
Барретт не ответил.
От повторного крика Эдит замерла. Барретт затаил дыхание.
— Это мисс Таннер.
Он свесил ноги с постели и стал шарить в поисках шлепанцев. Эдит попыталась сесть и снова замерла, когда ноги Лайонела дернулись. Он упал на постель, зашипев от боли в раненом пальце.
— Ты в порядке? — спросила она.
Он кивнул и, снова поднявшись, схватился за трость. Эдит встала и, надев стеганый халат, поспешила вслед за Лайонелом к двери. Он распахнул ее, и они выскочили в коридор; Лайонел сильно хромал. Эдит, застегивая халат, пошла рядом. Она взглянула в сторону комнаты Фишера. Конечно же, он тоже слышал.
Барретт остановился у двери Флоренс Таннер и три раза быстро постучал. Не дождавшись ответа, он открыл дверь и вошел. В комнате было темно. Лайонел включил свет, и Эдит окаменела от предчувствия.
Флоренс Таннер лежала на спине, схватившись за грудь. Барретт проковылял к кровати, Эдит держалась сзади.
— Что случилось? — спросил он.
Флоренс уставилась на него прищуренными, полными боли глазами. Он наклонился, сморщившись от натяжения в задеревеневших мышцах.
— Мисс Таннер!
Она содрогнулась, прикусив нижнюю губу, чтобы сдержать крик, а потом медленно убрала руки, и Эдит вздрогнула, увидев, как Барретт стал расстегивать на ней ночную рубашку. На рубашке было два мокрых пятна, по одному над обеими грудями. Флоренс зажмурилась, когда Барретт раздвинул края рубашки. Эдит отшатнулась.
Вокруг сосков на груди у Флоренс виднелись глубокие следы зубов.
Она резко натянула на себя одеяло до подбородка. Помимо воли из горла у нее вырвались рыдания, она тщетно пыталась сдержать их.
— Не сдерживайтесь, — посоветовал ей Барретт.
Флоренс снова зарыдала, по щекам ее текли слезы.
Эдит смотрела на нее, не в силах сдвинуться с места. Впервые с момента их знакомства женщина-медиум казалась ранимой, и Эдит ощутила прилив сочувствия.
— Могу я что-нибудь сделать? — спросила она.
Флоренс замотала головой.
— Все будет хорошо.
Эдит оглянулась, когда в комнату вошел Фишер и тоже подошел к кровати.
— Что случилось? — спросил он.
Флоренс поколебалась, а потом ненадолго стянула одеяло. Эдит старалась не смотреть, но не удержалась, и у нее снова захватило дыхание, когда она увидела укусы на груди Флоренс Таннер.
— Он не жалеет меня, — сказала Флоренс.
На лице у Эдит отразилось смущение. Она взглянула на Лайонела, который без всякого выражения смотрел на медиума.
— Вчера вечером я нашла его, — сказала ему Флоренс. — Дэниэла Беласко.
Повисло тяжелое молчание. Барретт, казалось, испытывал замешательство. Флоренс удалось улыбнуться.
— Да, я не вообразила это. — Она приложила руку к груди. — Или это тоже мое воображение?
Барретт сделал неопределенный жест.
— Его тело находится в винном погребе.
Эдит видела, как неловко Лайонелу. Она понимала, что он хочет посочувствовать, но не знает, что сказать, чтобы не ранить бедняжку еще сильнее.
— Вы поможете эксгумировать тело? — спросила Флоренс.
— Я бы рад, но после вчерашнего, боюсь, я не пригоден для тяжелой работы.
Флоренс недоверчиво уставилась на него.
— Но, доктор, он же там. Разве это ничего для вас не значит?
— Мисс Таннер...
Флоренс повернулась к Фишеру.
— Тогда, может быть, вы мне поможете?
Фишер молча смотрел на нее. Он слышал ее крик, вдруг осознала Эдит, слышал, но побоялся прийти, пока не подоспел Лайонел. А теперь боится предложить помощь. И неудивительно. Каждый раз, когда происходит что-то страшное, рядом мисс Таннер.
Не дождавшись ответа, Флоренс сжала зубы, чтобы сдержать рыдания.
— Хорошо, я сделаю это сама.
На нее словно нахлынула боль, и она зажмурилась.
— Я помогу вам, — сказал Фишер.
Флоренс открыла глаза и попыталась улыбнуться.
— Спасибо.
Барретт положил ладонь на руку Эдит и собрался уйти.
— Вы так боитесь, что я могу оказаться права, доктор? — спросила Флоренс.
Он оценивающе посмотрел на нее и только потом кивнул.
— Ладно. Мы спустимся вместе с вами. Однако я не в состоянии копать, если вы этого от меня хотите.
— Мы с Беном справимся, — сказала Флоренс.
Эдит взглянула на Фишера. Он стоял у ножки кровати и без всякого выражения смотрел на Флоренс. И вдруг она ощутила, как по спине побежали мурашки.
Неужели в погребе действительно что-то есть?
* * *
7 ч. 29 мин.
Фишер загнал лом в щель и с усилием выломал еще кусок затвердевшего раствора. Ему потребовалось больше двадцати минут, чтобы продолбить отверстие размером с кулак. Его штаны и кроссовки запылились, руки тоже покрывал слой пыли. Пыль забилась в ноздри, и он чихнул. Отвернувшись, Фишер вытащил носовой платок и высморкался, потом взглянул на Флоренс, которая с тревогой в глазах следила за ним. Она выдавила улыбку.
— Я знаю, что это тяжело.
Фишер кивнул и тяжело вздохнул. Он чуть было не чихнул снова, но сдержался и, подняв лом, загнал его в расщелину. Когда он стал выковыривать новый кусок кирпича, лом соскользнул, и Фишер, потеряв равновесие, врезался в стену.
— Черт! — пробормотал он сквозь зубы и, выпрямившись, снова загнал орудие в пролом в стене.
По полу покатился еще один кусок кирпича, и Фишер взглянул на Флоренс.
— Это может занять весь день.
— Знаю, это тяжело, — снова сказала она.
Фишер разогнулся.
— Дайте и мне немного поработать, — предложила Флоренс, но он покачал головой и снова взялся за лом.
— Прежде чем продолжить... — начал Барретт.
Фишер обернулся.
— Поскольку это явно займет много времени, — продолжал Барретт, обращаясь к Флоренс, — не возражаете, если я поднимусь наверх и дам отдохнуть ноге? Она побаливает.
— Да, конечно, — ответила она. — Когда найдем его, мы вас позовем.
— Отлично.
Взяв под руку Эдит, он повернулся к двери. Флоренс переглянулась с Фишером, и тот снова взялся за лом.
Он уже хотел нанести удар, когда увидел.
— Погодите.
Барретт и Эдит оглянулись, а он достал фонарик и посветил в отверстие.
— Что это? — не смогла сдержать нетерпения Флоренс.
Фишер присмотрелся сквозь пыль. Он подул в дыру и, снова посветив туда фонариком, ответил:
— Похоже на веревку.
Флоренс подошла поближе, и Фишер передал фонарик ей.
— Светите туда.
Она кивнула, а Фишер засунул руку и, ухватившись за пыльную веревку, потянул, но она не поддавалась. Он потянул снова и ощутил, что веревка двинулась, но снова втянулась, когда он отпустил.
— Похоже, на другом конце груз, — сказал Фишер.
Флоренс затаила дыхание.
— Противовес.
Фишер схватил лом и начал колотить по краям дыры, расширяя ее, как только мог. Через минуту усиленной работы он бросил лом и, прежде чем затих звон эха, засунул обе руки в дыру и потянул за веревку. Но сопротивление было слишком сильным. Он собрал все силы и потянул снова, упершись лбом в стену, закрыв глаза и сжав зубы. «Давай тянись, зараза, тянись», — повторял он про себя.
Вдруг веревка поддалась, и его правая рука ударилась об острый край кирпича. Фишер отдернул ее и стал осматривать, но в этот момент в стене раздался грохот. Он в тревоге взглянул на стену.
Часть стены медленно поползла вправо, и Фишер собрался с духом, готовясь к тому, что они сейчас увидят — или не увидят. Он чувствовал напряжение стоявшей рядом Флоренс, пока стена со скрипом и сотрясениями отползала.
Эдит издала приглушенный возглас и отвернулась. Губы Фишера сложились в гримасу. Ему показалось странным, что Флоренс вздохнула как будто с облегчением.
В узком пространстве к стене были прикованы мумифицированные останки какого-то человека.
— Тени Эдгара По, — пробормотал Барретт.
— Я же говорила, что он здесь, — сказала Флоренс.
Фишер уставился на серое, как пергамент, лицо мертвеца. Его глаза напоминали темные затвердевшие ягоды, губы запали и застыли в беззвучном крике. Очевидно, он был замурован еще живым.
— Ну что, доктор? — спросила Флоренс.
Барретт в замешательстве вздохнул.
— Что? — сказал он. — Я вижу мумию. Откуда вы знаете, что это Дэниэл Беласко?
— Знаю,— ответила она.
— И никаких сомнений? Ни малейших?
— Да.
Ей как будто самой не верилось.
Барретт улыбнулся.
— Я думаю, требуется больше доказательств.
Флоренс посмотрела на него.
— Вы правы, — резко проговорила она и, повернувшись к дыре, протянула руку к левой руке прикованной фигуры. Фишер увидел, как она сняла кольцо. — Вот. — Флоренс протянула кольцо Барретту.
Тот поколебался, прежде чем взять его. Фишер взглянул на Эдит. Она с опаской смотрела на мужа. Он перевел взгляд на Барретта. Физик с деланной улыбкой на губах вернул кольцо назад.
— Очень хорошо, — сказал он.
— Теперь вы мне верите?
— Я подумаю над этим.
— Подумаете? — Флоренс уставилась на него. — Вы хотите сказать, что...
— Я ничего не хочу сказать, — перебил ее Барретт. — Я лишь говорю, что нужно время, чтобы переварить эту информацию и интерпретировать ее. Однако не советую вам считать, что один труп с кольцом может перевернуть научные убеждения, сформированные за всю жизнь.
— Доктор, я не пытаюсь перевернуть ваши убеждения. Я прошу лишь о совместной работе. Как вы не поймете, что мы оба можем быть правы?
Барретт покачал головой.
— Простите, нет. Этого я не могу понять и никогда не пойму. — Он резко повернулся и похромал в коридор. — Дорогая, — позвал он.
Эдит все еще смотрела на Флоренс. Потом повернулась и поспешила за мужем. Фишер взял у Флоренс кольцо. Оно было золотое с овальной печаткой.
На овале, словно выведенные на свитке, виднелись инициалы: «Д. Б.».
* * *
8 ч. 16 мин.
Они завтракали в молчании уже почти двадцать минут. Барретт отодвинул свою тарелку и поставил перед собой чашку кофе. Он смотрел через стол на индикатор ЭМИ. Получилось неловко, что пришлось есть за тем же столом, на котором расставлено оборудование. Но тут уж ничего не поделаешь: в обеденном зале полный бедлам.
Барретт взглянул на Эдит. Она сидела неподвижно, обхватив обеими руками чашку с кофе, словно согревая пальцы, и напоминала испуганного ребенка.
Он отбросил мысли о проблеме.
— Эдит!
Она взглянула на него, и Барретт улыбнулся.
— Тебя что-то беспокоит?
— А тебя нет?
Он покачал головой.
— Ничуть. Ты думаешь, потому я молчу?
Эдит как будто поколебалась, словно опасаясь задать вопросы, на которые он не сможет ответить.
— Ведь фигура была,— тихо сказала она.
— И весьма отвратительная.
Эдит смущенно посмотрела на него.
— Однако не обязательно это была та фигура, — продолжил он.
— Но кольцо!
— "Д. Б." не обязательно означает «Дэниэл Беласко».
Ее это как будто не убедило.
— Буквы могут означать «Дэвид Барт» или «Дональд Баскомб». — Он улыбнулся. — Или «Доктор Барретт».
— Но...
— А с другой стороны, это действительно может быть Дэниэл Беласко — если предположить, что такой человек вообще существовал.
— Но разве это не подтверждает ее рассказ?
— Как будто подтверждает.
— Тогда я не понимаю.
— Важно не само свидетельство или то, что оно подтверждает, а кто нашел это свидетельство.
Эдит по-прежнему смотрела озадаченно. Барретт улыбнулся.
— Дорогая, мисс Таннер — весьма способный экстрасенс. И добавь к этому остаточные мощные силы в этом доме, к которым она, как медиум, имеет доступ. Результат — насыщенная парапсихическая ситуация, в которой она способна создавать любые эффекты для обоснования своих взглядов. Это мисс Таннер устроила направленный против меня «полтергейст» вчера вечером, а потом заявила, что его источник — Дэниэл Беласко. Затем появляется «знание» о его трупе и «обнаружение» его сегодня утром в подтверждение ее версии. То, что это могут быть действительно останки Дэниэла Беласко, не имеет существенного значения. Главное — мисс Таннер манипулирует своей энергией и энергией дома, чтобы выстроить доказательства в свою пользу.
Эдит с беспокойством посмотрела на него. Барретт понимал, что ей хочется верить ему, но случившееся все еще удерживает ее.
— А как же тогда следы зубов? — сказал он.
Она вздрогнула.
— Ты ведь подумала об этом, верно?
Эдит едва заметно улыбнулась.
— Ты, наверное, тоже экстрасенс.
Барретт усмехнулся.
— Вовсе нет. Это единственный пункт, насчет которого у тебя остаются сомнения.
— Разве это не доказательство?
— Для нее — да.
— Но ведь зубы были.
— Казалось, что были.
— Лайонел... — Казалось, Эдит в замешательстве. — Ты хочешь сказать, что это были не следы зубов?
— Следы действительно могли быть. Я лишь говорю, что, скорее всего, они были оставлены не Дэниэлом Беласко.
Эдит состроила гримасу.
— Что же, она сама себя укусила?
— Возможно, не впрямую, хотя я не могу исключить и этой возможности. Впрочем, более вероятно, они подпадают под категорию стигматов.
Эдит лишь молча покачала головой, не находя слов.
— Случались и более странные вещи. — Барретт поколебался, но продолжил: — Я никогда не рассказывал тебе, что случилось с Мартином Ратером. Если припомнишь, я лишь говорил, что на одном сеансе он получил травму. А случилось вот что: ему чуть было не отсекло детородный орган. Он сделал это сам в момент истерии. Однако до сих пор пребывает в убеждении, что его пытались кастрировать «потусторонние силы». — Он угрюмо улыбнулся. — Не сравнить с несколькими небольшими укусами на женской груди — хотя, не сомневаюсь, она действительно испытала сильную боль.
— Но ты, — Эдит сделала слабый неопределенный жест, — не веришь ни во что такое.
— Ни во что.
Она вздохнула, словно сдаваясь.
— Тогда что же происходит?
— Что должно произойти — сегодня утром должен прибыть мой аппарат, и к завтрашнему дню я закончу, если можно так выразиться, курс лечения Адского дома чисто научными средствами.
Они оглянулись, заслышав шаги: в зал вошел Фишер, облаченный в свой обычный бушлат, но на сей раз заляпанный грязью. Ничего не сказав, он сел за стол, налил себе кофе и закурил.
— Делосделано? — спросил Барретт с еле уловимой насмешкой в голосе.
Фишер посмотрел на него, потом поднял серебряную крышку с блюда с ветчиной и яйцами, осмотрел содержимое и положил крышку на место.
— А мисс Таннер что, не завтракает? — поинтересовался Барретт.
Фишер покачал головой и отхлебнул кофе. Барретт наблюдал за ним. Этого человека явно что-то тяготило. Он никогда серьезно не задумывался об этом, но ведь Фишеру, для того чтобы вернуться в этот дом после всего случившегося, наверняка потребовалось огромное усилие воли.
— Мистер Фишер, — окликнул его Барретт.
Тот поднял глаза.
— Вчера вечером я не ответил мисс Таннер, потому что испытывал боль и... Ну, говоря честно, и злился на нее. Но думаю, она была права, когда предложила вам уехать.
Фишер холодно посмотрел на него.
— Пожалуйста, не сочтите это обидным. Я просто думаю, что для вашего же блага вам было бы разумно уехать.
Фишер горько улыбнулся.
— Спасибо.
Барретт положил на стол салфетку.
— Что ж, я выразил свое мнение. Разумеется, решать вам. — Он вынул из кармана часы и поднял крышку. Засунув их обратно, он заметил, что Эдит не смотрит на Фишера. — Может быть, следовало бы отнести мисс Таннер что-нибудь поесть.
— Сейчас она хочет побыть одна, — сказал Фишер.
Барретт кивнул и встал, вздрогнув, когда оперся на обожженную ногу.
— Дорогая, — позвал он.
Эдит кивнула и со слабой улыбкой тоже встала.
— Сегодня он, кажется, как-то особенно напряжен, — заметил Барретт, идя через зал.
— М-м-м.
Он посмотрел на нее.
— И ты тоже.
— Это все дом.
— Конечно. — Барретт улыбнулся. — Подождем до завтра. Ты увидишь, как все переменится.
Раздался стук в дверь, и он с веселой улыбкой оглянулся.
— А вот и мой аппарат.
* * *
8 ч. 31 мин.
«И вот это разбитое тело избавилось от духа, который уже никогда не вернется в него. Это тело выполнило свое предназначение и больше не может служить своей цели. Земля земле, прах праху, пыль пыли. Аминь».
Она уже трижды произнесла слова заупокойной молитвы — первый раз, когда Фишер положил тело Дэниэла Беласко для упокоения, и еще два раза, вернувшись к себе в комнату. Теперь его душа сможет обрести покой.
Снаружи стоял злой мороз, земля затвердела, как железо, и Фишеру пришлось отказаться от попыток вырыть яму. Они обследовали область вокруг дома и, найдя углубление в земле, положили тело туда и завалили листьями и камнями. Потом Флоренс прочла заупокойную молитву, и вдвоем они постояли у этого подобия могилы, склонив голову и закрыв глаза.
Флоренс улыбнулась. Она позаботилась, чтобы Дэниэла как можно скорее похоронили подобающим образом. Теперь важно, чтобы он покинул этот дом.
Она вынула из кармана джемпера кольцо Дэниэла и, сжав пальцами, подержала его на ладони.
Тут же возникли образы. Она увидела его: черноволосый, красивый, с властными манерами, однако под внешним высокомерием беззащитный, как ребенок. Она увидела, как он смеется за столом в обеденном зале, потом кружится в вальсе с красивой молодой женщиной. И в его улыбке она могла разглядеть лишь нежность.
Видение померкло, сменившись новым. Дэниэл в театре смотрит представление, его лицо напряжено, глаза блестят. Флоренс напряглась. Это не то, чего он хочет, но он молод и впечатлителен. Все растлевающее доступно. Она увидела, как он, качаясь, идет по коридору под руку с пьяной женщиной. Увидела его в этой самой комнате, как он, невзирая ни на что, пытается найти смысл красоты в половом акте.
Разложение усугублялось. Пьянство. Безысходность. Недолгий побег, потом бессильное возвращение в Адский дом, чтобы уже никогда отсюда не вырваться. Флоренс поморщилась. Она увидела его в большом зале, как он голый сидит за огромным круглым столом и жадно взирает на происходящее вокруг. Увидела, как он загоняет в руку иглу, как он изливает половое влечение, и от этого затрепетала в темноте. И все же всегда за маской — лицом, сотворенным Адским домом, — скрывался мальчик, желающий убежать, но не способный это сделать, жаждущий любви, но находящий только разнузданный разврат.
Она затаила дыхание, увидев, как он подходит к отцу. Лица Эмерика Беласко было не рассмотреть, его фигура стояла в тени, огромная, угрожающая. Флоренс зашевелила губами в молитве, крепко сжав в руке кольцо. Тени начали сжиматься, и через мгновение она увидела его. Что-то холодное начало наполнять ее грудь, и видение поблекло. Флоренс застонала. Нельзя терять его! Усилием воли она погрузилась глубже. Если бы только рассмотреть его отца, понять его. На лбу ее выступил пот. Она ощутила, как в животе зашевелилась змея, холодная и мокрая.
— Нет, — прошептала Флоренс. Нельзя сдаваться. Здесь кроется смысл, какой-то ответ.
Она закричала, когда тело сотряслось от неистового удара. Рука разжалась, и кольцо выскользнуло. Послышался звук, как будто оно упало на ковер, где-то далеко внизу. Флоренс ощутила, будто лежит в какой-то огромной пещере, раненая. Она не ощущала стен и потолка — во всех направлениях была лишь тьма и пустота; попыталась открыть глаза, но не смогла. На сознание, заслоняя все, медленными струйками наползла чернота. "Темные силы, — подумала Флоренс. — Боже милостивый, темные силы". Она начала сползать по стене в огромную яму, в темноту, чернее которой не видела. Она попыталась остановиться, но не смогла. Ощущение было совершенно реальным — ее тело скользило все глубже и глубже, стены ямы были липкие и не давали упасть, но не позволяли остановить неумолимое движение вниз, в темноту. Ожидавшая ее темнота имела характер, личность. «Это он, — подумала Флоренс. — Он ждет меня».
"О Боже, он ждет меня!"
Она боролась с этим, молясь своим наставникам, своим духовным врачам, всем тем, кто помогал ей в прошлом. «Удержите меня от падения, — умоляла она их, — возьмите за руку и поднимите наверх. Прошу об этом именем нашего вечного Бога. Помогите мне, помогите!»
И вдруг она оказалась в комнате, яма и пещера исчезли. Она спала и в то же время не спала. Понимала, что лежит на кровати без сознания, и в то же время понимала, что пребывает в сознании. Слышала, как открывается и закрывается дверь. Дверь в ее комнату или какая-то воображаемая дверь? Она лишь знала, что глаза ее крепко зажмурены и что она спит и в то же время не спит. И вдруг услышала приближающиеся шаги.
А потом увидела фигуру. С закрытыми глазами Флоренс видела, как она приближается, подобно вырезанному из черной бумаги силуэту. Или ей это чудится? Фигура в самом деле в комнате или в ее воображении?
Она подошла к кровати и села; Флоренс видела, как под ней прогнулся матрац. И вдруг поняла, что это Дэниэл, и у нее вырвался стон. Реальный стон, исходящий с ее губ, или мысленный звук, выражающий ее потрясение? Это не может быть он. Он упокоился. Они с Фишером положили тело в освященную могилу. Он не может вернуться, это невозможно. Во сне — наяву — она видела, как он сидит рядом с ней на кровати, фигура в черном. И смотрит на нее? Есть ли глаза на этой черной голове?
— Это ты? — спросила Флоренс и услышала свой голос, но не могла определить, мысленный он или реальный.
— Да.
— Почему? — спросила или подумала она. — Ты должен уйти.
— Я не могу.
Она попыталась проснуться, не в силах выносить эту неопределенность частичного сознания.
— Ты должен уйти. Тебе дано освобождение.
— Это не то освобождение, которого я ищу.
— А какое же тебе нужно?
Она еще реальнее ощутила борьбу за свое пробуждение. Нужно вырваться, пока не поздно.
— Ты знаешь какое, — сказал он.
И вдруг она поняла, и это понимание холодным ветром пронеслось в ее сердце.
— Ты должен уйти,— сказала Флоренс.
— Ты знаешь, что я должен сделать, — ответил он.
— Нет.
— Мне нужно это, иначе я не смогу уйти.
— Нет! — крикнула она и подумала: «Проснуться!»
— Тогда мне придется убить тебя, Флоренс, — проговорил Дэниэл.
Ледяные руки сжали ей горло. Она закричала во сне, вцепилась в эти руки и вдруг проснулась. Руки исчезли. Флоренс стала вставать и вдруг потрясенно застыла с неистово колотящимся сердцем.
Рядом с кроватью слышался ужасный, жуткий звук, полуживотный-получеловеческий, то ли вой, то ли плач. Она не могла пошевельнуться. Что это? Очень медленно Флоренс перевела глаза. Дверь в ванную была приоткрыта, и в комнату проникало слабое освещение.
Кошка.
Флоренс увидела, что кошка уставилась на нее. Кошачьи глаза горели безумием, а из горла исходили неестественные вибрирующие звуки. Флоренс попыталась поднять руку.
— Именем Господа, — прошептала она.
С диким воем кошка бросилась ей в лицо. Флоренс отшатнулась, размахивая перед собой руками. Кошка стала терзать ее, острые когти глубоко вонзились в руки. Флоренс закричала, ощутив, как в голову впиваются зубы. Она попыталась стряхнуть страшную тварь, но не могла, та прижалась к лицу, забив своим горячим мехом рот и глаза. Зубы проникли глубже, передние лапы царапали руки, а в горле продолжал клокотать хриплый, безумный звук. Флоренс вырвала левую руку и запустила пальцы в шерсть, пытаясь оттянуть кошачью голову от лица. Зубы немного разжались. И вдруг голова кошки неистово метнулась к ее горлу. Флоренс загородилась правой рукой, и кошачьи зубы снова вонзились в ее плоть. Она закричала от боли и попыталась оторвать кошачью голову от руки. Кошка начала царапаться задними лапами. Флоренс схватила ее за горло и сдавила. Та издала булькающий звук и стала сучить задними лапами, царапая ей грудь и живот сквозь джемпер. И вдруг зубы разжались... Флоренс швырнула зверя на пол.
Она быстро села, переводя дыхание. В тусклом свете из ванной она видела, как кошка перевернулась и встала на лапы. Соскочив с кровати, Флоренс бросилась в ванную. Кошка метнулась к ее ногам и вонзила зубы и когти ей в икры. Флоренс закричала и чуть не упала. Стараясь удержать равновесие, она опрокинулась на испанский стол и рукой ударилась о телефон. Схватив трубку, Флоренс замахнулась ею на кошку. Но первый удар пришелся по собственному колену. Рыдая, она замахнулась снова и ударила кошку по голове, а потом еще и еще, пока наконец зубы не разжались. Пинком отшвырнув обезумевшую тварь, Флоренс повернулась и бросилась в ванную. Кошка, скребя когтями пол, метнулась следом. Прошмыгнув в дверь, Флоренс захлопнула ее за собой и прислонилась к ней спиной. Было слышно, как кошка бьется снаружи, а потом эта тварь начала царапать дерево когтями.
Шатаясь, Флоренс добралась до раковины и, посмотрев в зеркало на свое отражение, потрясенно вскрикнула: на лбу виднелись две глубокие раны, и из них сочилась кровь. Рванув на себе джемпер, она стянула его через голову и застонала, увидев, что грудь и живот исполосованы кровоточащими ранами, а разорванный лифчик покрыт пятнами крови.
Она посмотрела на свои руки и сморщилась: их покрывали глубокие следы кошачьих зубов. Флоренс пустила холодную воду и, сняв с вешалки махровую мочалку, подержала ее под краном, пока та не промокла, а потом стала прикладывать к царапинам и укусам. Закусив нижнюю губу, она заплакала, и горячие слезы затуманили ее взор.
Промывая раны, Флоренс слышала, как за дверью продолжает скрестись кошка, издавая горлом страшные звуки.
* * *
9 ч. 14 мин.
— Большой, — сказала Эдит.
Барретт хмыкнул, выдирая конец доски с той стороны контейнера, где была надпись «ПЕРЕД». Его движения были нервными и торопливыми.
— Смотри не переусердствуй.
Он кивнул, налегая на другой конец доски. Эдит уже много лет не видела его таким взволнованным.
— Могу я тебе помочь?
Барретт покачал головой.
Эдит с беспокойством смотрела, как он, наклонившись в своем кресле, отдирает доски. Несколько досок треснули, и Лайонел левой рукой вытаскивал щепки и бросал их на пол.
— Хорошо они все упаковали, — пробормотал он, и Эдит не поняла, доволен он этим или раздражен.
Контейнер занимал площадь восемь на десять футов, а в высоту был на фут выше Барретта. «Что же там внутри? — подумала Эдит. — Конечно, его аппарат, но как он будет изгонять из дома темные силы?»
— Проклятье!
Эдит дернулась, когда Барретт выругался и уронил лом, зашипев от боли и схватившись за перевязанный большой палец.
— Лайонел, пожалуйста, поосторожнее.
— Ладно, ладно, — нетерпеливо сказал он и, снова взяв лом, вернулся к контейнеру.
— Почему ты не попросишь Фишера помочь?
— Сам справлюсь, — проворчал муж.
Эдит заволновалась, когда он вставил лом в щель меж двух досок и начал отдирать одну.
— Лайонел, полегче. У тебя такой вид, будто ты готов растерзать этот контейнер зубами.
Барретт остановился и взглянул на нее, его грудь тяжело вздымалась, на лбу выступил пот.
— Это просто — ну, кульминация всех лет моей работы в парапсихологии, — сказал он. — Можешь понять мои чувства.
— А ты можешь понять мою озабоченность.
Он кивнул.
— Я сдержусь. Полагаю, после двадцати лет я могу подождать еще несколько минут.
Эдит с облегчением откинулась на спинку кресла. Может быть, если отвлекать его разговорами, он не переутомится.
— Лайонел!
— Что?
— Нам нужно заявить о том трупе в полицию.
— Заявим, когда неделя закончится, — ответил он.
Эдит кивнула и задумалась, что еще сказать.
— А Фишер в самом деле был выдающимся медиумом? — спросила она, сама не зная, почему в голову пришел этот вопрос.
— В свое время все признавали, что он не уступает Хоуму и Палладино.
— А что он сделал?
— О! — Барретт отодрал еще одну доску с передней стороны контейнера и отставил ее в сторону, открыв ряд застекленных циферблатов. — Как обычно: левитация, потусторонние голоса, биологические явления, отпечатки, сотрясения, материализация — все такое. На одном сеансе стол весом почти в сто фунтов при полном освещении поднялся к самому потолку вместе с ним, и шесть человек не могли опустить его вниз.
Потом, когда в проверочной комнате погасили свет — но при полном контроле, — через комнату проплыли семь полностью сформированных лиц. На одного из проверяющих — доктора Уэллса, знаменитого гарвардского химика, — одно лицо дунуло, а другое пыталось его поцеловать. Дотого вечера он, по-моему, довольно скептически относился ко всему этому.
— А что еще? — подтолкнула мужа Эдит, когда он снова замолк.
— О... по проверочной комнате прошла темная тень с очертаниями человека, и от ее шагов сотрясалось все помещение. Вокруг стола, как необычно крупные бабочки, запорхали зеленые фосфоресцентные огни и сели в волосы одному участнику сеанса. У потолка проплыла мандолина, играя «My Bonny is over the Ocean». Профессор Малвани из Питтсбургской парапсихологической ассоциации минут десять держал полностью материализованную руку и описывал ее кости, кожу, волосы, ногти и теплоту. А потом менее чем за секунду она растворилась в воздухе.
— И наконец, изо рта у Фишера вытекла масса телеплазмы и образовала фигуру китайского мандарина семи футов ростом, завершенного домельчайших деталей. Он говорил с группой двадцать минут, а потом втянулся обратно в тело Фишера. — Барретт поставил в сторону еще одну доску. — В то время Фишеру было всего тринадцать лет.
— Значит, он был настоящий экстрасенс.
— О да, самый настоящий. — Барретт взялся за последнюю доску. — К сожалению, это было давно. Видишь ли, это как мускулы. Не пользуешься ими, и они атрофируются. — Он отставил в сторону последнюю доску и встал, опираясь на трость. — Вот.
Эдит тоже поднялась и подошла к нему. Он отдирал большой конверт, клейкой лентой прилепленный к передней панели аппарата. Пока Барретт открывал его и вынимал свои схемы, Эдит смотрела на панель управления с множеством переключателей, циферблатов и кнопок.
— Сколько стоило все это сделать? — спросила она.
— По моим подсчетам, ушло более семидесяти тысяч долларов.
— Боже мой! — Эдит окинула взглядом циферблаты. — ЭМР, — шепотом прочла она надпись на металлической табличке под самым большим циферблатом. На нем были числа от нуля до ста двадцати тысяч.
— Что такое ЭМР, Лайонел?
— Объясню позже, дорогая, — рассеянно ответил он. — Я расскажу тебе в подробностях, для чего был сконструирован реверсор.
— Реверсор, — повторила Эдит.
Барретт кивнул, глядя на схему. Вынув из кармана фонарик, он посветил слабым лучиком в напоминавший духовку проем в боку конструкции, потом, нахмурившись, похромал к столу, положил схему и взял отвертку, наконец вернулся к аппарату и стал отвинчивать панель.
Эдит подошла к камину и протянула руки к огню. «Я уже стояла на этом самом месте», — вдруг подумала она. Но больше ничего вспомнить не удавалось — только как проснулась от пощечины и обнаружила, что стоит голая перед Фишером. Эдит содрогнулась и постаралась отогнать неприятные мысли.
Она двинулась назад к Лайонелу, но тут вдруг в зал ворвался Фишер. Эдит вздрогнула от его крика:
— Доктор!
Барретт обернулся.
— Мисс Таннер! — крикнул Фишер.
Эдит обмерла. «Боже, что еще стряслось?» — подумала она.
— Она опять ранена!
Барретт кивнул и, проковыляв к столу, схватил свою черную сумку.
— Где? — спросил он.
— У себя в комнате.
Все трое поспешили через зал, Барретт ковылял изо всех сил.
— Насколько тяжело? — спросил он.
— Она исцарапана — истерзана — избита.
— Как это произошло?
— Не знаю. Думаю, это все кошка.
— Кошка?
— Я принес мисс Таннер поесть, а когда она не откликнулась на стук, открыл дверь. И первое, что увидел, — как кошка метнулась прочь и исчезла.
— А мисс Таннер?
— Она была в ванной. И сначала не хотела выходить. А когда вышла... — Он замолчал и состроил гримасу.
Когда они вошли, Флоренс лежала на кровати. Приблизившись, они увидели, как она открыла глаза и повернула голову. Эдит потрясенно вскрикнула. Кожа медиума была бледной, как воск, на голове виднелись глубокие борозды, покрытые запекшейся кровью, а лицо и шея были все изранены.
Барретт поставил сумку у кровати и сел рядом на стул.
— Вы продезинфицировали раны? — спросил он, посмотрев на укусы на голове.
Она покачала головой. Барретт открыл сумку и, достав маленький коричневый пузырек и коробочку с ватой, посмотрел на джемпер Флоренс.
— И тело тоже?
Она кивнула, глаза ее наполняли слезы.
— Вам лучше снять джемпер.
— Я помылась.
— Этого недостаточно. Могла попасть инфекция.
Флоренс посмотрела на Фишера. Он без слов отвернулся и, отойдя к другой кровати, сел спиной к остальным. Флоренс начала снимать джемпер.
— Поможешь ей, Эдит? — попросил Барретт.
Эдит подошла и сморщилась, увидев, как исполосованы грудь и живот Флоренс, как искусаны и истерзаны руки. Она протянула руку, чтобы расстегнуть на женщине лифчик, и отступила, когда Флоренс сняла его. Грудь под лифчиком была так же исцарапана.
Барретт отвинтил пробку на пузырьке.
— Будет больно, — предупредил он. — Не хотите принять кодеин?
Флоренс слабо покачала головой. Барретт обмакнул тампон и начал протирать раны у нее на лбу. Флоренс стиснула зубы и зажмурилась, из-под век показались слезы. Не в силах смотреть, Эдит отвернулась и взглянула на Фишера. Он уставился в стену.
Прошло несколько минут, и Флоренс только шипела и иногда шепотом извинялась. Когда Барретт закончил, она натянула на грудь одеяло.
— Спасибо, — поблагодарила она Барретта, и Эдит обернулась. — На меня напала кошка. В нее вселился Дэниэл Беласко.
Эдит взглянула на мужа. На его лице не читалось ничего.
Флоренс попыталась улыбнуться.
— Знаю, вы думаете...
— Не так уж важно, что я думаю, мисс Таннер, — не дал ей договорить Барретт. — Важно то, что вы искалечены.
— Я поправлюсь.
— Не знаю, не знаю. Я подумал, что, быть может, разумнее было бы уехать вам, а не мистеру Фишеру.
Эдит заметила, что Фишер поворачивается к ним.
— Нет, доктор. — Флоренс покачала головой. — Не думаю, что это было бы разумно.
Барретт несколько мгновений смотрел на медиума, потом проговорил:
— Нужно сообщить мистеру Дойчу. Флоренс в замешательстве посмотрела на него.
— Я хочу сказать... — Барретт поколебался. — Вы и так внесли в проект большую лепту, чем предполагалось.
— И вы проследите, чтобы со мной расплатились, так?
— Я лишь стараюсь помочь вам, мисс Таннер. Флоренс хотела что-то ответить, но сдержалась. Она отвела глаза, а потом снова посмотрела на Барретта.
— Хорошо. С этим я согласна. Но никуда не уеду.
Барретт кивнул.
— Прекрасно. Конечно, решать вам. — Он помолчал и добавил: — Но я несу ответственность за вас и потому настоятельно прошу — нет, требую,— чтобы вы покинули этот дом, пока еще в состоянии сделать это. — Он снова помолчал. — Более того, если увижу, что ваша жизнь в опасности, я могу принять меры к тому, чтобы вы уехали.
Флоренс пришла в смятение.
— Я не собираюсь стоять в стороне, зная, что вы станете еще одной жертвой Адского дома, и потворствовать этому, — сказал Барретт и захлопнул свою сумку. — Дорогая, — позвал он и, с трудом поднявшись, направился к двери.
* * *
10 ч. 43 мин.
Эдит повернулась на правый бок и посмотрела на соседнюю кровать. Лайонел спал. Не надо было давать ему распаковывать контейнер. Нужно было попросить Фишера.
Она задумалась о том, что сказал Лайонел перед сном: якобы Флоренс Таннер все больше беспокоится, как бы доказать свою правоту, и ради этого жертвует своим физическим здоровьем.
«В основе феномена медиумов, — сказал он тогда, — лежит умственный распад, приводящий к изменению личности. Не знаю, существовал Дэниэл Беласко в действительности или нет, но индивидуальность мисс Таннер требует контакта с чем-то большим, чем просто с собственной раздвоившейся личностью».
Эдит тяжело вздохнула и повернулась на спину. Если бы и ей понять все это, как понимает Лайонел! А так у нее из головы не выходят ужасные следы зубов вокруг сосков Флоренс Таннер, царапины и укусы, нанесенные, по ее словам, кошкой. Как она могла сама все это сделать, даже бессознательно?
Эдит свесила ноги с постели и села. Несколько минут она смотрела на свои тапки, прежде чем надеть их, потом встала и, подойдя к письменному столу, взглянула на рукопись. Провела пальцем по титульному листу. Нежели выпивать действительно так вредно? Смешно испытывать такой почти бессознательный страх перед алкоголем. Лишь оттого, что пьянство отца испоганило ей детство, нет причины ненавидеть само спиртное. Ей пришла в голову мысль немного выпить, чтобы успокоиться.
Она подошла к шкафу и открыла дверцу. Взяв графин и одну из серебряных стопок, Эдит отнесла их на стол. Потом вытащила из кошелька тряпочку и протерла стопку, прежде чем налить себе бренди. «А что, если оно отравлено?» — вдруг подумала она. Было бы страшно вот так покончить со всем.
Она опустила в бренди палец и попробовала на язык. Как понять, отравлено оно или нет? Язык обожгло, и Эдит нервно глотнула. Горло нежно обволокло теплом. Она взяла серебряную стопку и поднесла к носу. Аромат был приятный. Как оно может быть отравлено? Конечно, кто-нибудь уже пробовал его.
Она сделала маленький глоточек и зажмурилась, когда бренди прошло через горло. Рот и горло согрелись. Эдит замычала от удовольствия, когда алкоголь достиг желудка и оттуда стало распространяться тепло. «Именно то, что нужно, — подумала она, сделав еще глоток. — Если выпить чуть-чуть бренди, это не приведет к пьянству». Потом подошла к креслу-качалке и, поколебавшись, села. Откинувшись назад, Эдит закрыла глаза и стала маленькими глоточками осторожно потягивать ароматный напиток.
Когда стопка опустела, она открыла глаза и посмотрела на стол. «Нет, — сказала себе Эдит. — Хватит одной». Теперь она успокоилась, а только это и было ей нужно. Она поднесла стопку к глазам, рассматривая сложный узор. Может быть, взять ее домой как сувенир, когда неделя закончится? Эдит улыбнулась. Вот, теперь лучше. Она уже строит планы на будущее.
Эдит задумалась о Фишере. Действительно, нужно извиниться перед ним за то, что она так грубо избегала его утром. Нужно его поблагодарить — ведь он спас ей жизнь. Эдит поежилась, представив застоявшуюся воду в пруду, и, чуть покачиваясь, пересекла комнату. Она открыла дверь и, выйдя в коридор, как можно тише закрыла ее за собой.
Осознав, что впервые оказалась одна с тех пор, как они вошли в этот дом, Эдит ощутила волну страха. Но потом посмеялась над собственной трусостью. Глупости. Лайонел же рядом, в комнате. А Флоренс, наверное, в своей, а Фишер в своей. Она двинулась по коридору к его двери.
Не стоит этого делать? «Нет, — подумала она, — я же должна перед ним извиниться и поблагодарить его».
Постучав в дверь, Эдит подождала. Изнутри не донеслось ни звука. Она постучала вновь, но ответа не последовало. Эдит повернула ручку и, толкнув дверь, подумала: «Что я делаю?» — но не могла остановиться. Дверь открылась, и она заглянула внутрь.
Комната была значительно меньше, чем у них с Лайонелом, здесь стояла лишь одна массивная кровать с высоким прямоугольным балдахином. Справа находился столик с телефоном и пепельницей. Эдит увидела, что пепельница полна смятых окурков. «Он слишком много курит», — подумалось ей.
Она осторожно подошла к креслу у столика. Там стояла большая сумка Фишера с расстегнутой молнией. Эдит заглянула внутрь и увидела несколько футболок и начатый блок сигарет. Сглотнув, она протянула руку к сумке.
И вдруг, вскрикнув, обернулась.
В дверях стоял Фишер и смотрел на нее.
Бесконечно, ужасно долго, как ей показалось, они смотрели друг на друга. Сердце Эдит неистово колотилось, лицо горело.
— В чем дело, миссис Барретт?
Она попыталась взять себя в руки. Что он должен подумать, обнаружив ее таким образом?
— Я пришла поблагодарить вас, — выдавила она.
— Поблагодарить меня?
— За то, что спасли мне жизнь вчера ночью.
Когда Фишер сделал шаг к ней, Эдит машинально попятилась.
— Вам не следует отходить от вашего мужа.
Она не знала, что сказать.
— С вами все в порядке?
— Конечно.
Фишер присмотрелся к ней.
— Думаю, вам лучше пойти к себе. — Он отодвинулся, когда она направилась по ковру к двери. — Попытайтесь привязать себя за руку к кровати.
Эдит кивнула, а он проводил ее в коридор и довел до комнаты. Она обернулась.
— Спасибо вам.
— Больше не отходите от своего мужа, — сказал Фишер. — Никогда не... — Он прервался и вдруг наклонился к ней, словно собираясь поцеловать, и Эдит отшатнулась. — Вы выпили? — спросил Фишер.
Она напряглась.
— А что?
— А то, что пить здесь небезопасно. Небезопасно терять контроль над собой.
— Я не теряю контроль,— холодно ответила Эдит, повернулась и зашла в комнату.
* * *
11 ч. 16 мин.
Флоренс вздрогнула от стука в дверь.
— Войдите.
Вошел Фишер.
— Бен! — Она попыталась встать.
— Не вставайте, не вставайте. — Он двинулся к постели. — Я хотел поговорить с вами.
— Конечно. — Она подвинулась. — Садитесь рядом.
Фишер примостился на краю постели.
— Мне очень жаль, что с вами такое случилось.
— Это пройдет.
Он кивнул, не уверенный в этом, и молча смотрел на нее, пока Флоренс не улыбнулась.
— Что? — спросила она.
Фишер набрался духу, предчувствуя ее реакцию, и проговорил:
— Я согласен с доктором Барреттом. Думаю, вам лучше уехать.
— Бен!
— Вас разорвет на куски, Флоренс.
— Уж не думаете ли вы, что я делаю все это сама?
— Нет, не думаю. Но и не знаю, кто это делает. Вы говорите, это Дэниэл Беласко. А что, если вы ошибаетесь? Что, если вас дурачат?
— Дурачат?
— В сороковом году здесь тоже была женщина-медиум, Грейс Лотер. Она была убеждена, что в дом вселились две сестры. И построила весьма убедительную теорию. Беда лишь в том, что она заблуждалась. На третий день пребывания здесь она перерезала себе горло.
— Но Дэниэл Беласко существует. Мы нашли его тело и кольцо с инициалами.
— Мы также упокоили его душу. Тогда почему же она не упокоилась?
Флоренс пожала плечами.
— Не знаю, — в нерешительности проговорила она. — Просто не знаю.
— Извините. — Он похлопал ее по руке. — Я не пытаюсь придираться к вам. Просто беспокоюсь, вот и все.
— Спасибо, Бен. — Чуть погодя, она улыбнулась ему и проговорила: — Бенджамин Франклин Фишер — кто дал вам такое имя?
— Мой отец. Он был без ума от Бенджамина Франклина.
— Расскажите мне о нем.
— Тут нечего рассказывать. Он бросил мою мать, когда мне было два года. И я не упрекаю его. Она, наверное, просто его довела.
Улыбка Флоренс погасла.
— Она была фанатичка, — сказал Фишер. — Когда в девять лет я стал проявлять способности медиума, она посвятила этому все свое существование. — Он грустно улыбнулся. — И мое тоже.
— Вы жалеете об этом?
— Жалею.
— Правда, Бен?
Флоренс озабоченно посмотрела на него, и Фишер внезапно улыбнулся.
— Вы говорили, что, когда все это уляжется, расскажете мне про Голливуд. — Улыбка у него вышла кривой. — Не то чтобы все уже улеглось...
— Это долгая история, Бен.
— У нас есть время.
Она молча посмотрела на него и в конце концов сказала:
— Хорошо. Я вкратце расскажу.
Фишер ждал, глядя на нее.
— Вы могли читать об этом, — начала Флоренс. — Колонки со сплетнями в то время много места посвящали этому. «Конфиденшл» даже напечатала статью о собрании спиритов, устроенном у меня дома. Конечно, они это назвали по-другому.
Но это было не что-то иное, Бен, а именно так, как я сказала. Что касается историй о том, что я никогда не выйду замуж, так как хочу оставаться «полевым игроком», как они это называли, — это тоже неправда Я не вышла замуж потому, что не встретила человека, за которого хотела бы выйти.
— А как вы стали актрисой?
— Я любила играть. В детстве я устраивала маленькие спектакли для родителей и родственников. Позже ходила в школьный драмкружок, в местную театральную труппу, специализировалась на драматическом искусстве в колледже. И делала заметные успехи — иногда это бывает. Бог дал мне внешность, к тому же везло. — Она с некоторой грустью улыбнулась. — Но я не многого добилась на этом поприще. Недостаточно отдавалась этому. Но в моей жизни не было и ничего сомнительного. Ни темного прошлого, ни зарубцевавшихся ран детства. У меня было чудесное детство. Родители меня любили, а я любила их. Они были спиритами, и я стала спиритом.
— Вы были единственным ребенком?
— У меня был брат, Дэвид. Он умер в семнадцать лет — от спинномозгового менингита. — Она задумалась, вспоминая. — Это было единственное настоящее горе в моей жизни.
Флоренс снова улыбнулась.
— Говорят, «закат» моей карьеры и заставил меня бежать из Голливуда и обратиться к религии для утешения. Они всегда забывали упомянуть, что я всю жизнь была спиритом. На самом деле я благодарила Бога за окончание моей карьеры — ведь это дало мне возможность заняться тем, чем, как всегда знала, я должна заниматься — посвятить себя всецело общению с потусторонним миром.
Я не боялась Голливуда и не сбежала оттуда. В нем нет ничего страшного. Это место и предприятие — не более того. То, что делают со своей жизнью попавшие туда, — это их собственный выбор. Так называемое «тлетворное влияние» там не больше, чем схожие влияния в любой другой сфере деятельности. Важно не само занятие, а склонность к разложению тех, кто им занимается.
Не то чтобы я не осознавала морального вакуума, обычно окружавшего меня. В многолюдных компаниях, на вечерних приемах меня всегда поражала атмосфера нездоровой скованности. — Она улыбнулась своим воспоминаниям. — Однажды вечером, ложась спать, я, как всегда, прочитала молитву. И вдруг осознала, что произнесла: «Отче наш, иже еси на небесах, Голливуд да будет имя Твое». — Флоренс с улыбкой покачала головой. — Через месяц я уехала и поселилась на востоке.
Фишер начал было говорить, но замер, откуда-то издалека услышав еле слышный кошачий крик. «Вот и кончилась передышка», — подумал он.
На лице Флоренс появилось страдальческое выражение.
— Гадкая тварь, — сказала она и хотела встать, но Фишер придавил ее к подушкам.
— Я посмотрю.
— Но...
— Отдыхайте, — сказал он и встал.
— Прежде чем уйти, не дадите мне мой кошелек?
Фишер прошел через комнату и принес ей его. Флоренс вынула оттуда медальон и протянула ему. Фишер взял его и прочел единственное выгравированное слово: «ВЕРЬ».
— Если веришь, все в тебе, — сказала она.
Он хотел вернуть медальон, но Флоренс сказала:
— Нет, оставьте у себя. Вам от меня с любовью.
Фишер выдавил улыбку.
— Спасибо. — Он положил медальон в карман. — Однако со мной действительно все в порядке. Беспокойтесь о себе, а не обо мне.
— Вы не поассистируете мне на сеансе, когда я отдохну? — попросила Флоренс. — Я в контакте с Дэниэлом Беласко, транс — кратчайший путь. Но я не хочу быть одна.
— Так вы не думаете об отъезде?
— Я не могу, Бен, и вы это знаете. — Она помолчала. — Так вы мне поассистируете?
Фишер смущенно посмотрел на нее и в конце концов кивнул:
— Ладно.
Он ушел, не сказав больше ни слова.
* * *
12 ч. 16 мин.
Было приятно ощутить на лице холодную воду. Кожу на обожженной икре стянуло, отчего двигать ногой было больно, но он не мог остановиться. Каждый раз, когда он вынимал из воды правую руку, боль в большом пальце усиливалась. «Мне это нужно», — думал он. Ведь он не плавал уже почти неделю.
Барретт доплыл до мелкого конца бассейна и остановился, схватившись левой рукой за ограждение. Эдит сидела на деревянной скамеечке у двери в парилку.
— Не переусердствуй, — попросила она.
— Не беспокойся. Еще два заплыва, и все.
Повернувшись, он поплыл снова и, закрыв глаза, прислушался к всплескам, производимым руками и ногами.
Барретт не знал, насколько атмосфера дома влияет на Эдит. Проснувшись, он попытался встать, не беспокоя ее, но как только пошевелился, она открыла глаза. В ее дыхании чувствовался запах бренди, и, встав, Барретт увидел на столе графин, а рядом серебряную стопку. Он поставил графин обратно в шкаф и сказал Эдит, что, наливая себе что попало, она подвергает себя серьезному риску. Она пообещала больше не прикасаться.
Барретт дотронулся до стенки в дальнем конце бассейна, развернулся и поплыл назад. «К завтрашнему вечеру нас здесь не будет», — подумал он. Если удастся без задержки запустить реверсор, определенно к вечеру можно будет уехать. Он улыбнулся про себя, подумав, имеет ли Эдит хоть какое-то представление, как реверсор переменит атмосферу в доме.
Он доплыл до мелкого конца бассейна и встал на дно, передернувшись от холодного воздуха. Эдит помогла ему подняться по ступенькам и накинула на плечи полотенце.
— Можешь побыть несколько минут в парилке? — спросил Барретт.
Она кивнула, протягивая ему трость.
— Думаю, это пойдет мне на пользу.
— Да. Заходи.
Эдит открыла тяжелую дверь.
— Тебе лучше снять верхнюю одежду, — сказал он.
— Хорошо.
Барретт бросил на деревянную скамью полотенце и, хромая, вошел в парилку, а Эдит с глухим стуком захлопнула дверь. Он застонал от удовольствия, ощутив на теле горячий пар, и, дыша сквозь зубы, нащупал обжигающе горячую скамью. Тогда Барретт тростью стал шарить вокруг, пока не нашел шланг, и, проведя рукой вдоль него до стены, повернул кран. Обдав скамью водой, он сел, поставил трость рядом и, наклонившись, стянул плавки.
Барретт посмотрел в сторону двери. Что-то Эдит долго возится. Он нахмурился. Снова вставать не хотелось. И все же не следует оставлять ее одну дольше чем на несколько секунд.
Он уже было встал, когда дверь открылась, и Барретт увидел очертания ее фигуры. Он удивился, увидев, что она сняла всю одежду.
— Сюда, — сказал он, когда дверь захлопнулась.
Надо не забыть ввинтить лампочку поярче. Та, что наверху, или слишком слабая, или вся покрылась грязью, или и то и другое.
Эдит осторожно пробиралась через заполненное паром помещение и тихо вскрикнула, наткнувшись на струю холодной воды. Барретт подтянул шланг и полил скамью рядом с собой, морщась, когда вода попадала на ногу. Он отбросил шланг, и Эдит села рядом. Барретт слышал, как осторожно она дышит, чтобы горячий воздух не попал в горло.
— Все в порядке? — спросил он.
Она закашлялась.
— Никак не привыкну дышать в парилке.
— Попробуй плеснуть в лицо водой и это время вдохнуть.
— Ничего, уже хорошо.
Барретт закрыл глаза и ощутил, как влажный жар просачивается в тело. Он вздрогнул, когда Эдит наступила ему на ногу. А через несколько мгновений она прижалась к нему и поцеловала в щеку.
— Я люблю тебя, — сказала она.
Барретт обнял ее рукой за плечи и откликнулся:
— Я тоже тебя люблю.
Она снова поцеловала его в щеку, а потом в уголок рта. Он ощутил возбуждение, когда она прижалась к нему губами. Барретт открыл глаза, ощутив, как ее рука потянулась к низу живота. «Что с ней?» — подумал он.
Через несколько мгновений она развернулась и, не отрываясь от его губ, раздвинула ему колени.
— Тверже, — прошептала она ему в ухо.
Ее голос звучал почти свирепо. У Барретта захватило дыхание, когда она схватила его за раненую руку и прижала к своей груди. Он отдернул ее, и запястье пронзило болью.
— Не убирай! — велела Эдит, схватив ее снова.
— Мой палец! — закричал Барретт.
Боль была такой сильной, что у него поплыли круги перед глазами. Он задыхался, легкие боролись с обжигающим воздухом. Эдит как будто не слышала. Она ухватилась за его член и так громко застонала, что у Барретта заколотилось сердце.
— Ради Бога, сделай его тверже! — крикнула она и снова припала к его губам.
Барретт задыхался. Давясь, он отдернул голову и, ударившись затылком о кафельную стену, скривился и закричал от новой боли. Эдит навалилась на него, с шумом дыша. Барретт пытался перевести дух.
— Эдит, — с трудом выговорил он.
Она вскочила на ноги и пошла прочь.
— Не уходи, — пробормотал он, протянув руку.
Почувствовалось дуновение холодного воздуха, когда Эдит открыла дверь, и Барретт смутно увидел силуэт жены. Потом дверь снова захлопнулась.
Сморщившись, он наклонился, чтобы нащупать шланг, и, втянув воздух сквозь сжатые зубы, обдал лицо холодной водой. Господи, что такое на нее нашло? Он понимал, что ограниченность их половой жизни должна была произвести на нее угнетающий эффект, но Эдит никогда не проявляла такого желания, как сейчас. Ошеломленно встав и опершись на трость, Барретт медленно двинулся через заполненное паром помещение, морщась от жара. Лампочка на потолке почти скрылась из виду, превратившись в бледное пятнышко. Барретт добрался до двери и нащупал ручку. Он потянул дверь, но она не поддавалась. Он потянул сильнее. Дверь не шелохнулась. У него перехватило дыхание. Вцепившись в ручку изо всех сил, он дернул снова.
Дверь отказывалась открываться.
Ему стало плохо, но усилием воли он отогнал дурноту.
— Эдит! — позвал Барретт и постучал по двери ладонью левой руки. — Эдит, дверь заело!
Никакого ответа. «Боже, она же не поднялась наверх!» — подумал он с внезапным испугом и дернул дверь снова. Ее заклинило в раме. «Жар и влажность, — сказал он себе, — дверь покоробилась и разбухла».
— Эдит! — крикнул Барретт и заколотил в дверь кулаком.
— В чем дело? — послышался слабый голос.
— Дверь заклинило! Попытайся открыть с той стороны!
Он подождал. Послышались удары в дверь, и она как будто поддалась. Он снова схватился за ручку и дернул со всей силы, а Эдит навалилась с другой стороны.
Дверь не открывалась.
— Что делать? — послышался голос Эдит.
Она казалась напуганной.
Воспользоваться скамейкой как тараном, чтобы выбить дверь? Нет, она слишком тяжелая. Барретт заскулил. Жар как будто становился все злее. Лучше прикрутить вентиль.
— Лайонел!
— Со мнойвсе в порядке!
Он осторожно опустился на левое колено, чтобы оказаться пониже, где не такой жар. Что ж, другого выхода нет. Он не может оставаться здесь.
— Лучше найди Фишера! — крикнул Барретт.
— Что?
Он не понял, то ли она не расслышала, то ли пришла в ужас от его слов.
— Лучше-найди-Фишера!
Молчание. Барретт понимал, что мысль о том, чтобы одной пройти через дом, вызывает у нее ужас.
— Это единственный выход! — крикнул он.
Эдит долго не отвечала. Потом послышался ее голос:
— Хорошо! Я сейчас вернусь!
Барретт какое-то время оставался недвижим и надеялся на Бога, что она не столкнется ни с чем необычным. В ее душевном состоянии это стало бы катастрофой. Он нахмурился. «Не могу же я просто вот так стоять, лучше пойду выключу этот пар».
И вдруг оглянулся: справа ему послышался какой-то звук. Но там не было ничего, кроме клубящегося пара. Барретт прищурился. Пар клубился, густой и белый, принимая разные формы. Человек с испорченным воображением может увидеть в нем что угодно.
Барретт с шипением втянул в себя воздух. Смешно! Он встал и начал пробираться по полу, пока не ударился подбородком о деревянную скамью. Снова опустившись на колено, он засунул руку под скамью к вентилю, а не найдя его, пополз вдоль скамьи, нащупывая.
И вдруг замер. На этот раз явно раздался какой-то звук, как будто что-то... ползло? Несмотря на жар, по спине пробежала дрожь. «Смешно!» — пробормотал Барретт и пополз дальше. Неудивительно, что за этим домом числится столько жертв: его атмосфера невероятно благоприятна для обмана чувств. Услышанный звук, вероятно, исходил от того самого вентиля, который он ищет, — наверное, выброс пара от избыточного давления. Здесь становится жутко жарко.
Он ощутил облегчение, когда его рука наконец нащупала вентиль. Барретт попытался повернуть его, но безрезультатно. Постаравшись отогнать предчувствия, он сжал зубы от боли в ноге и вцепился обеими руками в маховик вентиля.
— Заклинило, — произнес он вслух, словно убеждая кого-то в помещении, что проблема из ряда нормальных, и напряг все мышцы рук и спины в попытке повернуть вентиль.
Но тот не сдвигался.
— О, только не это!
Барретт глотнул и вздрогнул от жгучего воздуха в горле и груди. Вот попал так попал! И все же это физическая проблема: дверь разбухла в раме, паровой вентиль заклинило — этого следовало ожидать в старом доме. Сейчас вернется Эдит с Фишером. В самом худшем случае он может лечь на пол и поливать лицо водой, пока...
Он рывком обернулся. Снова тот же звук, слишком отчетливый, чтобы приписать его воображению. Действительно, как будто что-то ползло, будто змея лениво шевелилась на полу. Лицо у Барретта окаменело. «Ну же, не впадай в детство», — сказал он себе и медленно повернулся, прислонившись спиной к скамье и вглядываясь в клубы пара. Если это в самом деле какое-то явление, нужно просто не терять голову. В доме нет ничего такого, что могло бы причинить вред, если не впадать в панику.
Он прислушался, поморщившись от боли в большом пальце. Прошла, наверное, минута или больше, и звук раздался снова — плавный скользящий шорох. Барретту представилась лава, тихо текущая по угольному желобу в чан, расплескиваясь, как дымящаяся каша. Его передернуло. «Прекрати, — велел он себе. — Что-то ты стал легковерным, как мисс Таннер».
Снова раздался тот же звук, но на этот раз Барретт не придал ему значения. «Обилие психических феноменов в царстве доверчивости» — всплыла в уме фраза. Вот именно. Он машинально вдохнул и застонал от огня в горле и груди. Где же этот чертов шланг? От кафельного пола уже начали болеть колени.
Нащупав струю воды, Барретт издал удовлетворенный хрип и стал шарить рукой по полу.
И вдруг вскрикнул и отдернул руку. Она прикоснулась к какой-то горячей слизи. Барретт поднес руку к лицу и посмотрел на нее. Было темно, и ему пришлось прищуриться. Сердце его замерло. К ладони и пальцам пристала какая-то темная тина. С приглушенным вскриком он быстро нагнулся и потер ладонью об пол. Что это, Господи помилуй? Расплавился раствор между плитками? Или что-то...
Он так резко обернулся, что ощутил боль в шее, и с колотящимся сердцем вгляделся в мутный пар. Звук послышался вновь, теперь громче, он приближался. Барретт бессознательно попятился, пытаясь что-то разглядеть. Машинально проведя рукой по глазам, он размазал слизь по лицу и с возгласом отвращения стер ее левой рукой. У слизи был смутно знакомый запах. «Куда, черт возьми, запропастилась Эдит?» — вдруг подумал Барретт и на мгновение ощутил панику, представив, что она никому ничего не сказала и оставила его здесь взаперти из-за того, что произошло между ними.
— Нет, — пробормотал он. Это нелепо. Она вот-вот вернется. Лучше добраться до двери и подождать.
Он кое-как поднялся на ноги и похромал прочь от звука, мысленно представляя огромную медузу, волочащую по полу свое прозрачное трясущееся тело к нему. «Хватит», — оборвал он сам себя. Нужно добраться до двери. Барретт вгляделся в клубы пара, но не смог определить, где дверь. Звуки продолжались — вялые волочащиеся шорохи. По спине пробежали холодные мурашки. Нужно собраться. Главное не впадать в панику.
Барретт вскрикнул, когда нога погрузилась в горячую, вязкую слизь. Он отскочил назад, поскользнулся и, ударившись локтем об пол, снова закричал от острой боли, пронзившей руку доплеча. И скорчился на полу.
Вдруг он ощутил, как слизь, словно разогретый желатин, толкнула его в бок. Барретт отшатнулся, и на него нахлынул запах. Это был запах гниения — запах пруда! «Он пробрался внутрь», — в ужасе кричал его ум. Барретт скорее поднялся на колени. Дверь, где дверь? Догадавшись, он кое-как поднялся на ноги и заковылял туда.
Но что-то преградило ему путь — что-то у пола, нечто телесное, имеющее размеры, нечто живое. С криком ужаса Барретт споткнулся об него. Оно бегало и толкнуло его в спину, горячее и трясущееся, как желе, распространяющее затхлый дух. Барретт закричал, когда оно шлепнуло его по ногам. Он бешено ударил его левой ногой и ощутил, как она погрузилась в вязкую слизь, а потом ударил нечто, на ощупь напоминающее кожицу вареного гриба.
И вдруг оно оказалось у него перед глазами, круглое, темное, блестящее.
— Нет! — закричал Барретт и, пнув его еще раз, попятился назад, пока спина с силой не ударилась о дверь.
Он ощутил, как липкая форма начинает обволакивать его ноги. С губ сорвался крик ужаса. Все вокруг начало кружиться и темнеть. Он не мог сбросить этот вязкий груз и чувствовал, как жар этой слизи всасывается в его плоть.
И вдруг дверь за спиной дернулась и толкнула его прямо в желатиновую форму. Барретт упал лицом в нее, и раскрытый в крике рот наполнился распухшим желе. Бок омыло холодом. Он ощутил, как чьи-то руки скользнули ему под мышки, и ему послышался крик Эдит. Кто-то поволок его по полу. Открыв глаза, Барретт увидел над собой лицо Фишера, бледное и нечеткое. Прежде чем потерять сознание, он увидел свое тело. На нем ничего не было.
* * *
12 ч. 47 мин.
Держа чашку обеими руками, Фишер отхлебнул кофе. Пара из Карибу-Фолс снова невидимо появилась и исчезла.
Фишер искал в театре кошку, когда услышал крик миссис Барретт. Бросившись в вестибюль, он наткнулся на нее, и она испуганно сказала ему, что ее муж оказался запертым в парилке.
«Там, внутри» — вдруг вспомнились ему слова Флоренс. Не говоря ни слова, Фишер бросился вниз по лестнице, протолкнулся через двери и пробежал вдоль бассейна; быстрый топот его ног в кроссовках эхом отдавался от стен и потолка.
Еще не добежав до двери в парилку, он услышал вопли Барретта и затормозил, но едва успел повернуться, как вбежала миссис Барретт. Увидев ее панику, он не мог отступить. Повернувшись, Фишер бросился к парилке и всем весом навалился на дверь, но безрезультатно. Сзади подбежала миссис Барретт, неестественно визгливым голосом умоляя спасти ее мужа.
Схватив за один конец стоявшую у стены деревянную скамейку, он подтащил ее к двери в парилку и как тараном ударил. Дверь тут же поддалась, и, бросив скамейку, Фишер толкнул ее. Вопли Барретта внутри вдруг замолкли. Навалившись всем весом, Фишер ворвался внутрь, схватил доктора и, напрягая все мышцы, с трудом выволок наружу. Жена Барретта неудержимо тряслась, ее лицо посерело. Кое-как вдвоем они сумели отнести ее мужа наверх и уложить на постель. Фишер предложил свою помощь, чтобы надеть на него пижаму, но миссис Барретт сдавленным, едва слышным голосом сказала, что справится сама. Фишер тут же вышел и спустился вниз.
Он поставил чашку и левой рукой закрыл глаза, мысли путались. Отпертая дверь, которая оказалась заперта, когда они прибыли в дом Восстановленная электросеть, которая по их приезде тем не менее не работала. Невозможность для Флоренс войти в церковь. Сама собой заигравшая запись. Холодное дуновение на лестнице. Звякающие люстры. Звуки ударов во время сеанса. Внезапное, необъяснимое превращение Флоренс в физического медиума. Появление фигуры на сеансе, ее истерические предупреждения. Полтергейст. Миссис Барретт, направившаяся во сне к пруду, сняв при этом пижаму, и так странно ведшая себя утром. Укусы на груди у Флоренс. Труп в стене, кольцо. Нападение кошки на Флоренс. А теперь нападение на Барретта в парилке.
Фишер откинулся на спинку кресла. Ничего не складывается. Ничто не дополняет друг друга. В своих поисках они неизвестно где. Но Флоренс истерзана физически и психически. Миссис Барретт утратила контроль над собой. Барретт дважды пострадал от нападения. А что касается его самого...
Мысли отскочили назад, к воспоминаниям. Перед глазами возникли лица: Грейс Лотер, доктор Грэм, профессор Рэнд и профессор Финли. Грейс Лотер работала самостоятельно, убежденная, что сможет в одиночку раскрыть тайну Адского дома; она даже не разговаривала с остальными. Его работа с доктором Грэмом и профессором Рэндом, которые поочередно отказались работать с профессором Финли, поскольку он был спирит, а не «человек науки».
Три угнетающих дня, прежде чем все это закончилось. Грейс Лотер собственной рукой перерезала себе горло. Доктор Грэм, мертвецки пьяный, вышел из дома и пропал в лесу; профессор Рэнд умер от кровоизлияния в мозг после какого-то происшествия в бальном зале, которое он не смог перед смертью описать. Профессор Финли, бесповоротно лишившийся рассудка, по-прежнему пребывает в психиатрической клинике. Самого же Фишера нашли голым перед крыльцом, обезумевшего от ужаса, преждевременно постаревшего.
— И вот я вернулся, — прошептал экстрасенс дрожащим голосом. — Я вернулся.
Он закрыл глаза и не смог унять дрожи. «Как? — подумал он. — Я не боюсь, я могу попытаться, но с чего начать?» Внезапно он ощутил такую безысходность, что даже заныло сердце. Схватив чашку, Фишер запустил ею через комнату. «Это все чертовски сложно!» — кричал его ум.
* * *
13 ч. 57 мин.
Она заморгала, просыпаясь. Лайонел уже не спал. Она накрыла ладонью его руку.
— Ты в порядке?
Он кивнул, без улыбки. Эдит сделала усилие, чтобы контролировать свой голос.
— Я упакую вещи, — сказала она. И подождала.
Лайонел смотрел на нее без всякого выражения.
— Сегодня мы уезжаем, — сказала Эдит.
— Я хочу, чтобы ты уехала.
Она уставилась на него.
— Мы уедем оба, Лайонел.
— Нет, пока все тут не закончу, я никуда не поеду.
Она не могла поверить, хотя и предвидела его ответ. Ее губы скривились, в голове колотились невысказанные слова.
— Ты поедешь в Карибу-Фолс, — сказал Барретт. — А я приеду к тебе завтра.
— Лайонел, я хочу, чтобы мы уехали вместе.
— Эдит...
— Нет. Больше не хочу слышать ни слова. Ты уже не можешь убедить меня — сам видишь, что происходит. Не подоспей Фишер, ты был бы уже мертв. Тебя бы убило это... что? Что убило бы тебя? Надо убираться, пока этот дом не погубил нас всех. Сейчас же, Лайонел, сейчас же.
— Послушай меня. Я знаю, для тебя это стало слишком тяжело. Но для меня — нет. Я не собираюсь упустить то, что так напугало меня. Я ждал этого двадцать лет. Двадцать долгих лет работы и поисков, и я не собираюсь бросать все это из-за... чего-то там в парилке.
Эдит уставилась на него, ощущая биение пульса в висках.
— Это было потрясение, — сказал он. — Признаю. Страшное потрясение. За всю жизнь я не испытывал ничего хоть отдаленно схожего с этим. Но это была не смерть. Слышишь, Эдит? Это была не смерть.— Он закрыл глаза. — Пожалуйста. Езжай в Карибу-Фолс. Фишер отвезет тебя. Я приеду к тебе завтра.
Чуть погодя Барретт открыл глаза и посмотрел на нее.
— Завтра, Эдит. После двадцати лет остался всего один день, чтобы подтвердить мою теорию. Еще один день. Я не могу отступить, когда подошел так близко. Да, происшедшее было страшно, но я не могу отказаться от своего плана и не дам никому прогнать меня. — Он крепко сжал ее руку. — Я скорее умру, чем уеду.
В комнате стояла тишина. Эдит ощущала биение сердца, как случайные удары барабана в груди.
— Завтра, — сказала она.
— Клянусь тебе, до завтра я успею положить конец царству страха в этом доме.
Она посмотрела на него, чувствуя себя брошенной и беспомощной. У нее не оставалось веры в собственную жизнь. Она могла лишь цепляться за мужа и черпать силы в его убежденности. «Да поможет нам Бог, если ты ошибаешься», — подумала она.
* * *
14 ч. 21 мин.
— Дух Бессмертной Истины, — начала Флоренс, — помоги нам в этот день подняться над сомнениями и страхами жизни. Открой наше естество могучим откровениям. Дай нашим глазам видеть, а ушам слышать. Благослови нас в наших усилиях приподнять мрак над миром.
Из ванной на место, где они сидели, падал тусклый свет. Флоренс сидела в кресле у стола, закрыв глаза, положив руки на плотно сжатые колени и сдвинув ступни. Фишер, в другом кресле, наблюдал за ней с расстояния четырех футов.
— Сладчайшее выражение духовной жизни — это служение, — говорила Флоренс. — Мы отдаем себя на служение духам. Да найдут они нас готовыми, и да будут они, дабы ничто не препятствовало нашему свободному изъявлению, едины с нами в этот день и явят нам свой свет. А более всего, да наделят они нас своей властью общаться с той терзаемой муками душой, что все еще витает здесь, неудовлетворенная, заточенная, — с Дэниэлом Беласко. — Она обратила лицо вверх. — Снизойдите до нас, ангелы-служители. Помогите нам в наших усилиях снять бремя с этой души. Всего этого мы просим именем Вечного и Бессмертного Духа. Аминь.
Какое-то время висела тишина. Потом Флоренс запела: — Сладчайшие души вокруг нас, продолжайте следить за нами. Придвиньтесь ближе к нам. В наши мысли, в наши молитвы вплывите нежными струями.
Когда пение закончилось, Флоренс глубоко задышала, судорожно втягивая воздух в легкие сквозь сжатые зубы, и стала обеими руками тереть тело. Вскоре ее рот открылся, голова откинулась назад. Судорожные вдохи продолжались. Флоренс ссутулилась в кресле и стала раскачивать головой из стороны в сторону. И наконец замерла.
Прошло несколько минут. Фишера пробрала дрожь. В комнате стал концентрироваться холод, медленно поднимаясь, как ледяная вода, пока Фишер не ощутил, будто по пояс погрузился в него.
Он вздрогнул, когда перед Флоренс стали появляться пятнышки света. «Фокусы конденсации»,— мелькнула мысль. Они начали увеличиваться в размере и в числе, паря перед Флоренс, как галактика бледных миниатюрных солнц. Его ноги почти совсем онемели. «Скоро», — подумал Фишер. Его пальцы впились в подлокотники: из ноздрей медиума начала сочиться телеплазма. Вязкие нити напоминали двух серых змей, вылезающих из ее носа. Фишер наблюдал с пересохшим горлом, а они соединились в более толстое кольцо, которое начало распутываться, а потом поднялось и покрыло лицо Флоренс. Фишер опустил глаза, а услышав нечто вроде шуршания бумаги, и вовсе закрыл их.
В его ноздри проник запах озона, как в слишком сильно хлорированном плавательном бассейне.
Не удержавшись, он открыл глаза и вздрогнул: телеплазма покрыла всю голову Флоренс, как мокрый кисейный мешок. Присмотревшись, Фишер увидел, что он принимает какую-то форму, словно под рукой невидимого скульптора: вот появились глазницы, переносица, ноздри, уши, линия рта. Не прошло и минуты, как все было готово — печальное лицо молодого человека, черноволосого, красивого.
Фишер прокашлялся. Сердце забилось от ощущения чего-то нереального.
— У тебя есть голос? — спросил он.
Послышался неестественный булькающий звук, как предсмертный хрип. Фишер ощутил бегущие по коже мурашки. Через полминуты звук прекратился, и снова повисла тишина.
— Теперь ты можешь говорить? — спросил Фишер.
— Могу.
Голос был, несомненно, мужской.
Фишер поколебался, потом набрал в грудь воздуха.
— Кто ты?
— Дэниэл Беласко.
Губы фигуры не двигались, но голос исходил из бледного лица молодого человека.
— Это твое тело мы нашли утром за стеной в винном погребе?
— Мое.
— Мы должным образом погребли тебя за стенами дома. Почему ты по-прежнему тут?
— Я не могу уйти.
— Почему?
Ответа не последовало. Фишер сцепил руки на животе.
— Ты имеешь отношение к нападению на доктора Барретта в парилке?
— Нет.
— Тогда кто же это сделал?
Опять никакого ответа.
— Это ты напал на доктора Барретта в обеденном зале вчера вечером? — спросил Фишер.
— Нет.
— А кто?
Молчание.
— Ты искусал мисс Таннер сегодня утром?
— Не я.
— А кто?
Молчание.
— Ты вселился в кошку, чтобы напасть на мисс Таннер?
— Не я.
— Тогда кто же?
Молчание.
— Тогда кто же? — настаивал Фишер. — Кто напал на доктора Барретта? Кто искусал мисс Таннер? Кто вселился в кошку?
Молчание.
— Кто? — потребовал ответа Фишер.
— Не могу сказать.
— Почему?
— Не могу.
— Почему?
Молчание.
— Ты должен сказать мне. Кто напал на доктора Барретта в обеденном зале и в парилке? Кто искусал мисс Таннер? Кто вселился в кошку?
Послышалось учащенное дыхание.
— Кто? — потребовал ответа Фишер.
— Не могу...
— Ты должен сказать мне.
— Не могу... — жалобно проговорил голос.
— Кто? — спросил Фишер.
— Не могу сказать...
— Кто?
— Пожалуйста...
— Кто?
Послышалось что-то вроде всхлипа.
— Он, — сказал голос.
— Кто?
— Он.
— Кто?
— Он. Он!
— Кто?
— Он! — выкрикнул голос. — Гигант! Он! Отец, отец!
Фишер сидел в суровом молчании, а лицо утратило форму, телеплазма покрылась рябью. И вдруг стала втягиваться в ноздри Флоренс. Когда все исчезло, Фишер услышал мучительный стон женщины. Менее чем через семь секунд он прекратился.
Прежде чем встать, Фишер еще почти минуту сидел неподвижно. На негнущихся ногах он прошел в ванную, налил в стакан воды, отнес его в спальню и неподвижно встал рядом с креслом Флоренс. Так он стоял, пока она не открыла глаза.
Когда Флоренс одним долгим глотком выпила воду, Фишер подошел к стене и включил лампу над ее кроватью, а потом тяжело опустился в кресло напротив медиума.
— Он признался? — спросила Флоренс.
Когда он все рассказал, лицо ее выразило глубокое волнение.
— Беласко,— проговорила она. — Ну конечно! Конечно. Мы должны были догадаться.
Фишер не ответил.
— Дэниэл никогда не причинил бы мне вреда. Или доктору Барретту. Я знала, что это не может быть он, несмотря на все свидетельства, — просто чувствовалось, что это не так. Он такая же жертва дома, как и прочие. — Флоренс посмотрела на скептическое лицо Фишера. — Как вы не видите? Его держит здесь его отец.
Он молча смотрел на нее, желая поверить тому, что она сказала, но боясь стать рабом чужого мнения.
— Как вы не видите? — нетерпеливо повторила она. — Они враждуют, Дэниэл пытается сбежать из Адского дома, а отец делает все возможное, чтобы не допустить этого, и пытается настроить меня против Дэниэла, заставить меня поверить, что Дэниэл желает мне зла. А он не желает зла, он просто хочет...
Она так резко замолкла, что Фишер прищурился.
— Чего?
— Чтобы я помогла ему.
— Вы хотели сказать не это.
— Нет, это. Я единственная, кто может ему помочь. Только мне он доверяет. Как вы не видите?
Фишер осторожно посмотрел на нее.
— Надеюсь, что вижу, — сказал он.
* * *
15 ч. 47 мин.
Эдит села и свесила ноги с кровати. Взяв со столика часы Лайонела, она открыла крышку. Около четырех. Как он сумеет до завтра подготовить свой аппарат?
Она посмотрела на спящего Барретта и с беспокойством подумала о том, что муж уже не так уверен в себе, как заявляет. Не то чтобы он показывал это, даже ей. Когда дело касалось его работы, это был человек непоколебимой самоуверенности, так было всегда.
Резко встав, Эдит подошла к книжному шкафу и открыла дверцу. Да, и муж, и Фишер ее предостерегали. Но ведь ничего не случилось, верно? Бренди просто дает ей расслабиться, вот и все. Если она собирается остаться в этом доме до завтра, то должна, черт возьми, предпринять шаги, чтобы это пребывание было терпимым.
Она отнесла графин и серебряную стопку на стол, налила себе бренди и выпила одним глотком. Алкоголь обжег горло, и она, откинув голову, закрыв глаза и широко раскрыв рот, втянула в себя воздух. Как будто горячий сироп пролился ей в грудь и живот, и тепло распространилось по телу, пульсируя в жилах.
Эдит налила еще стопку, пригубила и присела на стол, отодвинув ящик с рукописью Лайонела. Потом еще пригубила бренди, а потом, снова запрокинув голову и закрыв глаза, с выражением наслаждения на лице опрокинула всю стопку.
Ей вспомнилась ситуация в парилке, но она постаралась отогнать тягостные мысли о том, что на определенном этапе ее взбесила его импотенция, как будто причиной тому были не последствия болезни, а его эгоизм. Эдит встревожилась при мысли, что он хочет отправить ее в Карибу-Фолс лишь потому, что она раздражает его своими приставаниями.
Она моргнула. Было страшно думать о Лайонеле. Конечно, если бы мог, он бы занялся с ней любовью.
«Занялся бы?» — возник в голове вопрос. А вообще когда-нибудь его заботил секс с ней?
Она импульсивно потянулась к графину и уронила ящик с рукописью на пол, листы разлетелись по ковру. Эдит хотела собрать их, но потом, нахмурившись, передумала. Пусть валяются. Можно собрать потом. Закрыв глаза, она опрокинула в рот еще стопку.
Слезая со стола, она чуть не упала. «Я напилась», — мелькнула в голове мысль, и возникло чувство вины. "Мама была права: я такая же, как он, — подумала Эдит, но прогнала эту мысль и ответила невидимой матери: — Нет, не такая! Я хорошая девочка. Черт! — помрачнела она. — Какая же я девочка — я женщина, и у меня есть естественные желания. Он должен это понимать. Не такой уж он и старый. И не такой уж импотент. Это все его религиозная мамаша, а не полиомиелит. Это..."
Эдит снова прогнала неприятные мысли и, покачиваясь, прошла через спальню к книжному шкафу. В руках и ногах ощущалось тепло, а голову охватило приятное отупение. И Лайонел, и Фишер ошибаются: напиться — вот единственный ответ. Ей подумалось о буфете со спиртным на кухне. Может быть, она возьмет оттуда бутылочку бурбона — или две. Может быть, стоит напиться до беспамятства и так дождаться утра.
Она вытащила пустую книгу так быстро, что та выскользнула из рук и с шумом упала на ковер, фотографии рассыпались по полу. Эдит опустилась на колени и стала рассматривать одну за одной, машинально облизывая верхнюю губу. На глаза попалась фотография двух женщин, лежащих на столе в большом зале и занимающихся оральным сексом. В комнате словно становилось все жарче и жарче.
И вдруг Эдит отшвырнула фотографии, как будто они обожгли пальцы. «Нет», — испуганно пробормотала она и вздрогнула, оглянувшись на заворочавшегося Лайонела, потом неуклюже встала и огляделась, как загнанный зверь.
Эдит быстро вышла в коридор и закрыла за собой дверь, вздрогнув от хлопка, — ей хотелось выйти потише. Помотав головой, чтобы прояснить мысли, она направилась к комнате Фишера.
Его у себя не было. Эдит заглянула в комнату, не зная, что делать. Закрыв дверь, она повернулась и отправилась назад по коридору, забирая вправо, пока не коснулась перил, и, схватившись за них, чтобы удержать равновесие, двинулась к лестнице. По какой-то странной причине дом уже не казался страшным. «Еще одно доказательство, что алкоголь — не такая плохая штука», — подумалось ей.
Эдит спустилась по лестнице с ощущением, что летит по воздуху. Смутно вспомнился какой-то фильм про Юг, который показывали на одном из религиозных бдений. Врезалось в память лишь то, как какая-то женщина в кринолине скользит вниз по лестнице, словно скатывается с горки. И она чувствовала себя так же, сама не понимая, откуда в ней взялась эта уверенность.
Мерцание, слабое, слишком мимолетное, чтобы заметить. Эдит моргнула и замерла. Ничего. Она продолжила спуск. Наверное, он в большом зале. Он всегда там, где кофе. Эдит не помнила, чтобы он что-то ел. Не удивительно, что такой худой.
Пройдя через вестибюль, Эдит услышала треск чего-то деревянного и остановилась, но, поколебавшись, снова двинулась вперед. «Конечно», — подумала она и улыбнулась. Никогда в жизни ей не было так легко и весело. Она закрыла глаза. «Я лечу, — пронеслось в голове. — Отец и дочь — вечные пьяницы».
Эдит остановилась под аркой и прислонилась к стене, хлопая глазами. Взгляд с трудом сфокусировался на стоящем спиной к ней Фишере. Он ломом отдирал доски контейнера. «Очень мило», — подумалось ей.
Она вздрогнула, когда Фишер обернулся и замахнулся ломом, как будто собираясь ударить врага. Он так быстро повернулся, что сигарета выпала из губ и дугой полетела на пол.
— Kamerad, — сказала Эдит и подняла руки, словно сдаваясь.
Фишер смотрел на нее в молчании. Она видела, как взволнованно вздымается его грудь.
— Вы рассердились? — начала было Эдит, но он перебил ее:
— Какого черта вы тут делаете?
— Никакого.
Она оттолкнулась от стены и, покачиваясь, направилась к нему.
— Вы пьяны? — ошеломленно проговорил он.
— Немного выпила, если вас это касается.
Фишер положил лом на стол и двинулся к ней.
— Лайонел будет рад, что вы... — Она беззаботно махнула рукой в сторону машины.
Фишер подошел и взял ее за локоть.
— Пойдемте.
Она оттолкнула его.
— Идите сами. — И пошатнулась, но поймала равновесие и повернулась к машине.
— Миссис Барретт...
— Эдит.
Фишер снова взял ее за локоть.
— Пойдемте. Вам не следует отходить от мужа.
— С ним все в порядке. Он спит.
Фишер попытался повернуть ее, но она сопротивлялась и с тихим смешком снова его оттолкнула.
— Ради Бога! — раздраженно рявкнул он.
Ее губы растянулись в дразнящей улыбке.
— Нет, не ради него.
Фишер в замешательстве посмотрел на нее.
Когда она двинулась к столу, все вокруг расплывалось у нее в глазах, и смутно казалось, что за пределами видимости в зале полно народу. «Это лишь кажется, — говорил рассудок. — Все здесь — лишь бессмысленная энергия».
Эдит приблизилась к столу и провела пальцем по поверхности. Фишер подошел к ней.
— Вам надо наверх.
— Не пойду.
Она схватила его за руку, но Фишер вырвался. Эдит с улыбкой снова провела пальцем по столу.
— Вот здесь они встречались, — сказала она.
— Кто?
— "Les Aphrodites". Здесь. Вокруг этого стола.
Фишер снова взял ее за запястье, и Эдит дернула руку так, что его рука прижалась к ее груди.
— Здесь. Вокруг этого стола, — повторила она.
— Вы сами не знаете, что говорите.
Фишер высвободил руку.
— Я прекрасно знаю, что говорю. Мистер Фишер. — Эдит хихикнула. — Мистер Б. Ф. Фишер.
— Эдит...
Он окаменел, когда она прижалась к нему и обхватила руками.
— Я совсем тебе не нравлюсь? — спросила она. — Конечно, я не такая красивая, как Флоренс, но я...
— Эдит, мы в этом доме. Это он заставляет вас...
— Этот дом ничего не делает,— перебила она. — Это я сама.
Он попытался высвободиться из ее объятий, но она прижалась еще крепче и дразнящим тоном проговорила:
— Ты что, тоже импотент?
Фишер вырвался и, отодвинув ее в сторону, крикнул:
— Проснитесь!
В ней взорвалась злоба.
— Не говори мне этого! Сам проснись, бесполый ублюдок!
Эдит упала на стол, потом залезла на него и, издеваясь, задрала юбку.
— В чем дело, мальчик? Никогда не имел женщину?
Схватившись обеими руками за джемпер, она рванула его на груди, отрывая пуговицы. Раздвинув края, она расстегнула крючок лифчика и, трясущимися руками взявшись за груди, со злобной насмешкой на лице подняла их.
— В чем дело, мальчик? — повторяла она. — Никогда сиську не видел? Пощупай! Это бесподобно!
Она соскользнула со стола и, выставив грудь, бросилась на Фишера.
— Пососи, — дрожащим от злости голосом выговорила Эдит, ее лицо исказилось от внезапной ярости. — Пососи, пидор, или я найду женщину, которая это сделает!
Он резко повернул голову. Эдит заметила его движение, и вдруг на нее обрушилась какая-то тяжесть.
В проходе стоял Лайонел.
На Эдит накатился темный вал. Ноги подогнулись, она стала падать. Фишер подскочил, чтобы поддержать ее.
— Нет! — завизжала она, вывернулась и, упав на мраморную статую на пьедестале, схватилась за нее.
Холодный камень коснулся ее груди. Казалось, каменное лицо с вожделением смотрит на нее, и Эдит закричала, когда статуя выскользнула из ее рук и, опрокинувшись, упала на пол и разбилась. Эдит приземлилась на колени и упала ничком.
Ее поглотила тьма.