22 декабря 1970 г.
7 ч. 01 мин.
— Боюсь, что нет. — Барретт вынул ногу из воды. — Возможно, завтра утром будет потеплее. — Он вытер ногу и, снова надев шлепанец, с виноватой улыбкой посмотрел на Эдит. — Я мог бы дать тебе выспаться.
— Ничего.
Барретт огляделся.
— Интересно, работает ли парилка.
Эдит толкнула тяжелую металлическую дверь и придержала для него. Барретт проковылял внутрь и обернулся посмотреть, идет ли жена за ним. Дверь с шумом захлопнулась. Барретт поднял выше свечу и осмотрелся, а потом, скосив глаза, наклонился.
— А!
Положив трость и поставив свечу, он опустился на колени, чтобы открутить вентиль пара.
Эдит села напротив и прислонилась к кафельной стене, но отпрянула, когда холод от стены проник сквозь халат. Она сонно наблюдала за Лайонелом. Колеблющееся пламя двух свечей и колышущиеся тени на стенах и потолке словно пульсировали у нее перед глазами. Она ненадолго закрыла их, а открыв снова, заметила, что начинает оценивать размеры нависшей над Лайонелом тени на потолке. Тень словно каким-то образом расширялась. Как это возможно? Воздух в помещении был недвижим, и свечи теперь горели ровно. На стенах и потолке виднелась лишь тень Барретта, возящегося с вентилем.
Эдит снова зажмурилась и покачала головой. Она могла поклясться, что края тени расползаются, как клякса. Она подвинулась на скамье. В помещении было тихо, слышалось лишь дыхание Барретта. «Ладно», — подумала Эдит и попыталась сказать это громко, но что-то удержало ее.
Она всмотрелась в тень. Ведь раньше она не доходила до угла? Надо убираться отсюда. Может быть, ничего страшного, но лучше уйти.
Эдит ощутила, как цепенеет. Она увидела, точно увидела, как участок освещенной стены темнеет.
— Лайонел!
Ее возглас был еле слышен, горло словно ослабло. Она с трудом глотнула.
— Лайонел!
Голос наконец прорвался, и Барретт, вздрогнув, резко обернулся.
— В чем дело?
Эдит захлопала глазами. Тень на потолке снова выглядела нормально.
— Эдит?
Она набрала в легкие воздуха.
— Пойдем отсюда!
— Нервы?
— Да, мне... видится что-то.
Она слабо улыбнулась. Ей не хотелось говорить ему. И все же надо было. Если это что-то значит, он должен знать.
— Мне показалось, что тень растет.
Барретт встал, взял трость и подсвечник и подошел к жене.
— Это возможно, но после бессонной ночи в этом необычном доме я склонен думать, что у тебя разыгралось воображение.
Они вышли из парилки и пошли вдоль бассейна. «Это воображение», — уверяла себя Эдит. Она даже улыбнулась. Слыханное ли дело — привидение в парилке?
* * *
7 ч. 33 мин.
Флоренс тихонько постучала в дверь комнаты Фишера. Не услышав ответа, она постучала снова.
— Бен!
Он сидел на кровати с закрытыми глазами, прислонившись головой к стене. На столе справа от него оплыла свеча. Флоренс двинулась через комнату, загородив ладонью пламя своей свечи. «Бедняга», — подумала она, остановившись у кровати. Лицо его осунулось и побледнело. Флоренс подумала, что он, наверное, почти не спал в эту ночь. Бенджамин Франклин Фишер — величайший американский медиум столетия. Его пребывание в доме профессора Гэлбрета в Марксовском колледже явилось самым невероятным проявлением парапсихических способностей со времен расцвета Хоума и Палладино. Она с жалостью покачала головой. Теперь это эмоциональный калека, бывший Самсон, сам лишивший себя силы.
Флоренс вернулась в коридор и, как можно тише закрыв за собой дверь, посмотрела на дверь комнаты Беласко. Вчера они с Фишером ходили туда, но атмосфера там была на удивление спокойной, совсем не такой, как она ожидала.
Она пересекла коридор и снова вошла туда. Это были единственные двухкомнатные апартаменты в доме, гостиная и ванная располагались внизу, а к спальне на антресолях вела изогнутая лестница. Флоренс направилась туда и стала подниматься по ступеням.
Кровать была сделана еще в шестнадцатом веке, во французском стиле, с замысловатыми резными колоннами, толстыми, как телеграфные столбы, и вырезанными на спинке в изголовье инициалами «Э. Б.». Сев на нее, Флоренс закрыла глаза и отдалась впечатлениям, желая убедиться, что это не Беласко был ночью у нее в комнате. Она открыла свое сознание насколько возможно, не позволяя себе, однако, войти в транс.
И в голове начали тесниться образы. Ночь, комната, горят лампы. Кто-то лежит на кровати. Какая-то фигура усмехается. Календарь за 1921 год. Человек в черном. Чувствуется резкий запах ладана. На кровати мужчина и женщина. Картина. Слышны ругательства. У стены валяется бутылка из-под вина. Женщина с рыданиями бросается через перила балкона. В тиковый паркет впитывается кровь. Фотография. Детская кроватка. Нью-Йорк. Календарь за 1903 год. Беременная женщина.
Рождение ребенка. Мальчик.
Флоренс открыла глаза. «Да, — кивнула она. — Да».
Она спустилась по лестнице и вышла из комнаты, а через минуту уже входила в обеденный зал, где завтракали Барретт с женой.
— Вы уже встали? Хорошо, — сказал Барретт. — Завтрак только что принесли.
Флоренс села за стол и взяла себе маленькую порцию омлета и кусочек тоста; днем ей не удастся устроить сеанс, так как надо дождаться, пока установят кабинет. Она обменялась несколькими ремарками с миссис Барретт, ответила на вопросы самого Барретта, сказав, что, по ее ощущению, лучше дать Фишеру поспать и не будить его, а потом наконец проговорила:
— Кажется, я отчасти получила ответ, кто вселился в этот дом.
— Да ну?
Барретт посмотрел на нее с интересом, явно скорее вежливым, чем искренним.
— Тот голос, что предостерегал нас. Тот стук по столу. Личность, что ночью явилась мне в комнате. Молодой человек.
— И кто же это? — спросил Барретт.
— Сын Беласко.
Они молча посмотрели на нее.
— Помните, мистер Фишер говорил о нем.
— Но разве он не сказал, что сам не уверен, был у Беласко сын или нет?
Флоренс кивнула.
— Но он был. И теперь он здесь, мучается и страдает. Должно быть, он стал духом в ранние годы — мне ощущается, чуть за двадцать. Он очень молод и очень напуган — а поскольку напутан, то очень зол и враждебен. Я верю, что, если мы убедим его войти с нами в контакт, часть темных сил исчезнет.
Барретт кивнул. «Не верю ни слову», — подумал он и сказал:
— Это очень интересно.
«Я знаю, что он мне не верит, — подумала Флоренс, — но все равно лучше сказать ему, что я думаю».
Она уже хотела сменить тему, когда послышался громкий стук в дверь. Пившая кофе Эдит вздрогнула и облилась. Барретт улыбнулся ей.
— Наверное, привезли генератор. И надеюсь, плотника тоже.
Он встал, взял трость и подсвечник и двинулся к большому залу, потом остановился и оглянулся на Эдит.
— Полагаю, нет никакой опасности в том, чтобы оставить вас на время одних, пока я открою дверь, — помолчав, проговорил он.
Проковыляв через большой зал и вестибюль, Барретт открыл входную дверь и увидел на крыльце представителя Дойча с поднятым воротником и зонтиком в руке. Оказалось, что на улице дождь.
— Я доставил вам генератор и плотника, — сказал пришедший.
Барретт кивнул.
— А кошку?
— И кошку.
Барретт удовлетворенно улыбнулся. Тетерь можно начинать.
* * *
13 ч. 17 мин.
Зажегся свет, и все четверо в унисон издали радостный возглас.
— Будь я проклят, — сказал Фишер, и все не удержались от улыбки.
— Никогда не думала, что электрические лампы могут быть такими красивыми, — призналась Эдит.
Залитый светом, большой зал совершенно преобразился. Теперь его размеры казались не зловещими, а царственными. Больше не маячили черные тени, и он представлялся огромным музейным залом, а не населенной призраками пещерой. Эдит взглянула на Фишера. Он был очевидно обрадован: его осанка изменилась, настороженность в глазах исчезла. Она посмотрела на Флоренс, сидевшую с кошкой на коленях, и с улыбкой подумала: «Горит свет. Мирно сидит кошка. Теперь это совсем не похоже на дом с привидениями».
Вдруг лампы замерцали и погасли, и, хотя они тут же зажглись вновь, Эдит обмерла. «Только не это», — прошептала она.
— Спокойно, — проговорил Барретт. — С этим разберутся.
Через минуту лампы горели ровно и ярко. Когда ничего не изменилось и еще через минуту, он улыбнулся.
— Ну вот, видишь?
Эдит кивнула. Но облегчение не вернулось. После успокоения в нее снова вкрался страх, что вот-вот все снова может погрузиться в темноту.
Флоренс посмотрела на Фишера и, поймав его взгляд, улыбнулась. Он не улыбнулся в ответ. «Идиоты, — думал он. — Загорелось несколько лампочек, и все решили, что опасность миновала».
* * *
13 ч. 58 мин.
Кабинет соорудили в самом северном конце большого зала. В углу между стен там установили восьмифутовую круглую деревянную перекладину и на нее на кольцах повесили тяжелые шторы, так что образовалось треугольное отгороженное помещение в семь футов высотой, а внутрь поставили деревянное кресло с высокой спинкой.
Барретт раздвинул шторы, оставив посредине промежуток, чтобы поставить маленький деревянный столик, который попросил принести Фишера. Пододвинув столик ко входу, он положил на него тамбурин, маленькую гитару, колокольчик и кусок веревки и несколько мгновений оценивающе осматривал кабинет, а потом повернулся к остальным.
Все наблюдали, как Барретт роется в деревянном сундуке, откуда раньше достал веревку, колокольчик, гитару и тамбурин. Теперь он вынул пару черных колготок и черную блузу с длинными рукавами и протянул их Флоренс.
— Надеюсь, вам будет впору.
Флоренс уставилась на него.
— Вы не возражаете? — спросил Барретт.
— М-м-м...
— Вы же знаете, это стандартная процедура.
— Да, но... — Она поколебалась. — Как предосторожность против мошенничества.
— Главным образом.
Флоренс смущенно улыбнулась.
— Вы, конечно, не думаете, что я жульнически изменила тип своей способности медиума, о котором сама не знала до прошлой ночи.
— Я не имел этого в виду, мисс Таннер. Просто я должен соблюдать стандарт. Если я не буду соблюдать стандарт, результаты сеанса будут научно неприемлемы.
— Что ж, ладно, — в конце концов вздохнула она, взяла колготки и блузу, огляделась и вошла в кабинет, чтобы переодеться.
Барретт обернулся к Эдит.
— Ты не проверишь ее, дорогая?
Нагнувшись к ящику, он достал катушку черных ниток с иголкой и протянул ей.
Эдит в замешательстве двинулась к кабинету. Ей всегда была противна эта процедура, хотя она никогда не показывала этого Лайонелу. Остановившись рядом с кабинетом, Эдит кашлянула.
— Можно войти?
Возникла короткая пауза, прежде чем Флоренс ответила:
— Да.
Эдит проскользнула между штор и вошла в кабинет.
Флоренс сняла юбку и джемпер и наклонилась, снимая нижнюю юбку. Выпрямившись, она повесила ее на спинку кресла. Когда она стала расстегивать лифчик, Эдит подошла к ней.
— Извините, — прошептала она. — Понимаю, это...
— Не смущайтесь, — сказала Флоренс. — Ваш муж совершенно прав. Это стандартная процедура.
Эдит кивнула, не отрывая глаз от лица Флоренс. Та повесила лифчик на спинку кресла, а когда наклонилась, чтобы снять трусы, Эдит опустила глаза. Ее удивила полнота груди медиума, и она быстро отвела взгляд.
— Порядок, — сказала Флоренс, выпрямившись.
Эдит увидела, как на руках у нее появляется гусиная кожа.
— Мы быстро, чтобы вы могли снова одеться, — сказала она. — Ваш рот?
Флоренс открыла рот, и Эдит заглянула. Она чувствовала себя смешной.
— Ну, если у вас нет пустого зуба или чего-нибудь в этом роде...
Флоренс закрыла рот и улыбнулась.
— Это все техническая сторона дела. Ваш муж знает, что я ничего не скрываю.
Эдит кивнула.
— Ваши волосы?
Флоренс подняла руки, чтобы вынуть из волос шпильки. От этого движения ее груди дернулись, и затвердевшие сосцы коснулись свитера Эдит. Та отшатнулась, глядя на распущенные рыжие волосы, которые волной упали вниз и рассыпались по кремовым плечам Флоренс. Никогда еще она не осматривала такую красивую женщину.
— Готово, — сказала Флоренс.
Эдит пальцами проверила ее волосы. На ощупь они были мягкие и шелковистые, и на нее нахлынул исходящий от них аромат духов. «Баленсиага», — подумала Эдит и поглубже втянула в себя воздух. Она чувствовала, как груди Флоренс прижались к ее груди, и хотела отступить назад, но не могла. Она посмотрела в зеленые глаза медиума и тут же быстро опустила взгляд. Повернув голову Флоренс, Эдит заглянула ей в ухо. «В нос смотреть не буду», — подумала она и сказала:
— Под мышками?
Флоренс подняла руки, и ее груди снова подались вперед. Эдит отступила и, осмотрев выбритые подмышки, кивнула. Флоренс опустила руки, и Эдит ощутила сердцебиение. В кабинете было слишком тесно. Она с несчастным видом посмотрела на Флоренс. Казалось, для обеих остановилось время. Потом она заметила, что Флоренс смотрит вниз, и тоже опустила глаза. Увидев, что та ладонями подняла груди, Эдит вздрогнула. «Это смешно, — подумала она и кивнула, разрешая убрать руки. — Достаточно. Я просто скажу, что проделала и все остальное. Ясно, она не собирается мошенничать».
Флоренс села на кресло и, поежившись от холода, посмотрела на Эдит. «Я просто скажу, что проделала и остальное», — подумала та.
Наклонившись вперед, Флоренс раздвинула ноги.
Эдит сверху смотрела на тело медиума: на колыхание тяжелой, округлой груди, выпуклость живота, молочно-белые бедра и раздвоенный пучок лоснящихся волос между ними, и не могла оторваться. В животе возник тянущий жар.
Она так резко отвернулась, что ощутила боль в шее.
— В чем дело? — спросила Флоренс.
Эдит глотнула, взглянув вверх за деревянную перекладину. Там был лишь потолок. Она снова посмотрела на Флоренс.
— Что там? — спросила медиум.
Эдит покачала головой.
— Думаю, мы можем позволить себе... — Она прервалась и сделала дрожащей рукой неопределенный жест, а потом повернулась и выскочила из кабинета.
Кивнув Лайонелу, Эдит поспешила к камину. Она не сомневалась, что все заметили ее смущение, но надеялась, что никто не спросит, чем оно вызвано.
Эдит уставилась в огонь. В руке ее что-то было. Она взглянула и увидела, что это катушка ниток. Придется отнести ее назад. Эдит зажмурилась. Ее шея все еще болела от резкого рывка. Неужели она в самом деле увидела какое-то движение? Там ничего не было. И все же она могла поклясться, что кто-то заглядывал в кабинет.
Смотрел на нее.
* * *
14 ч. 19 мин.
— Не жмет? — спросил Барретт.
— Нет, все хорошо, — тихо ответила Флоренс.
Барретт затянул перчатки у нее на запястьях, и Флоренс оглянулась на Эдит, которая сидела за столом с оборудованием, на коленях у нее примостилась кошка.
— Приложите ладони к пластинам кресла, — велел Барретт.
Перчатки, что он затянул на руках Флоренс, имели металлические пластины на ладонях, и когда она приложила их к таким же пластинам, прибитым на подлокотниках кресла, на столе с оборудованием загорелись две крохотные лампочки.
— Пока вы держите руки на месте, лампочки будут гореть, — сказал ей Барретт. — А разорвете контакт... — Он поднял ее руки, и лампочки погасли.
Флоренс видела, как Барретт размотал провода и подвел их к пластинам на туфлях. Ее встревожило, что Эдит в кабинете так взглянула вверх, хотя сама она ничего не заметила.
— И пластины на ногах зажигают те же две лампочки? — спросила она.
— Другие.
— Не слишком ли много света?
— Совокупная мощность всех четырех меньше десяти ватт, — ответил Барретт, подключая ножные пластины.
— Меня заверили, что мы будем в темноте.
— Я не считаю темноту обязательным условием теста. — Он взглянул на нее. — Попробуйте ножные пластины.
Флоренс приложила прикрепленные к подошвам пластины к другим, которые Барретт установил на полу. На столе с оборудованием загорелись еще две лампочки. Он встал и поморщился.
— Не беспокойтесь, света будет в самый раз, чтобы наблюдать.
Флоренс кивнула, но слова Барретта не успокоили ее. «С чего это я так разволновалась?» — подумала она.
Фишер смотрел на медиума, ее роскошную фигуру подчеркивала плотно облегающая одежда. Этот вид, впрочем, не возбудил его. «Чертова черная униформа», — подумал он. Сколько раз ему приходилось надевать подобные костюмы? Воспоминания о годах детства, когда ему было чуть больше десяти и они с матерью переезжали на автобусе из города в город от одного испытания к другому, были полны подобных сеансов.
Он закурил новую сигарету и стал смотреть, как Барретт подводит провода к рукам и бедрам Флоренс, привязывает ее к креслу и накрывает усеянной колокольчиками противомоскитной сеткой. Встряхнув, Барретт прикрепил сетку к деревянному шесту, чтобы она свисала на пространство, не покрытое шторами, и пододвинул к себе столик. Теперь сетка заполнила весь промежуток между столом и Флоренс, и грузила на нижнем краю держали ее натянутой.
Барретт направил инфракрасные фонари так, чтобы они светили через пространство стола перед кабинетом. Включив эти невидимые огни, он провел рукой по столу в кабинете. Послышался щелчок — включились синхронизированные затворы двух фотокамер. Удовлетворенный, Барретт проверил динамометр и шар телекинетоскопа. Он выставил на стол модельную глину и быстро помешал расплавленный парафин в горшке на маленькой электроплитке, после чего проговорил:
— Готово.
Словно поняв его, кошка вдруг спрыгнула с коленей Эдит и прошла через помещение, направляясь в вестибюль.
— Разве не обнадеживает? — сказала Эдит.
— Это ничего не значит, — возразил Барретт.
Настроив красные и желтые фонари на минимум, он подошел к выключателю на стене и выключил лампы. Большой зал погрузился во тьму. Барретт занял свое место за столом и, включив магнитофон, проговорил в микрофон:
— Двадцать второе декабря тысяча девятьсот семидесятого года На сеансе присутствуют: доктор и миссис Лайонел Барретт, мистер Бенджамин Франклин Фишер. Медиум — мисс Флоренс Таннер. — Он быстро перечислил подробности, касающиеся подготовки и предосторожностей, и, откинувшись на спинку, сказал: — Приступим.
Трое сидели молча, а Флоренс произнесла призыв к Богу и запела гимн. Закончив, она глубоко задышала. Вскоре ее руки и ноги начали дергаться, словно ее подвергли серии электрических разрядов. Голова стала раскачиваться из стороны в сторону, лицо покраснело. В горле завибрировали низкие стоны.
— Нет, — пробормотала она, — нет, не сейчас.
Постепенно ее голос затих, потом она издала хриплый вздох и снова замолкла.
— Четырнадцать часов тридцать восемь минут; мисс Таннер, очевидно, в трансе, — продиктовал в микрофон Барретт. — Пульс восемьдесят пять. Дыхание: пятнадцать. Поддерживаются четыре электрических контакта. — Он проверил самопишущий термометр. — Изменения температуры не наблюдается — стоит на семидесяти трех и двух десятых по Фаренгейту. Показания динамометра — тысяча восемьсот семьдесят.
Через двадцать секунд он заговорил снова: — Показания динамометра снизились дотысячи восьмисот двадцати трех. Температура снижается, теперь она составляет шестьдесят шесть и шесть десятых по Фаренгейту. Частота пульса — девяносто пять с половиной и продолжает повышаться.
Эдит подтянула ноги и сжала их, ощутив холод под столом Фишер сидел неподвижно. Даже закрывшись, он ощущал собирающиеся вокруг силы.
Барретт снова проверил показания термометра.
— Температура упала до двенадцати и трех десятых по Фаренгейту. Показания манометра отрицательные. Электрические контакты поддерживаются. Дыхание учащается. Пятьдесят... пятьдесят семь... шестьдесят; возрастание ровное.
Эдит смотрела на Флоренс. В слабом свете видны были лишь лицо и руки; закрыв глаза, женщина прислонилась к спинке кресла. Эдит глотнула. В животе собрался холодный комок, и даже уверенный тон Лайонела не помогал успокоиться.
Она вздрогнула от щелчка фотокамеры.
— Инфракрасные лучи прервались, сработали камеры, — сказал Барретт. Он посмотрел на темно-синий прибор и в возбуждении напрягся. — Очевидно, начинается ЭМИ.
Фишер взглянул на него. Что еще за ЭМИ? Очевидно, для Барретта это было очень важно.
— Частота дыхания медиума — двести десять, — диктовал Барретт. — Динамометр — тысяча четыреста шестьдесят. Температура... — Он прервался, услышав вскрик Эдит, и продолжил: — В воздухе чувствуется присутствие озона.
«Замечательно», — подумалось ему.
Прошла минута, потом две; запах и холод постоянно усиливались. Вдруг Эдит зажмурилась, подождала, потом снова открыла глаза и посмотрела на руки Флоренс. Нет, не померещилось.
С кончиков пальцев сочилось белесое, вязкое вещество.
— Формируется телеплазма, — проговорил Барретт. — Отдельные нити соединяются в единую пленку. Воля старается вызвать проникновение материи. — Он подождал, пока ленты телеплазмы удлинятся, после чего велел Флоренс: — Поднимите колокольчик, — потом немного подождал и повторил свою команду.
Вязкие щупальца медленно, как змеи, начали загибаться вверх. Эдит откинулась на своем стуле, глядя, как они плывут в воздухе вперед, проникают сквозь сетку и тянутся к столу.
— Телеплазма проходит сквозь сетку и движется к столу, — проговорил Барретт. — Показания динамометра: тысяча триста сорок, быстрое падение. Электрические контакты по-прежнему поддерживаются.
Для Фишера его слова превратились в расплывчатые бессмысленные звуки, он смотрел, как влажные блестящие щупальца, словно огромный червь, дюйм за дюймом ползут по столу. В голове на мгновение вспыхнул фотоснимок: он сам, четырнадцатилетний, пребывает в глубоком трансе, и нечто схожее тянется у него изо рта. Он содрогнулся, когда поблескивающее щупальце обвилось вокруг ручки колокольчика и стало медленно утолщаться. Вдруг оно дотянулось до колокольчика, и ноги Фишера судорожно дернулись, когда колокольчик затрясся.
— Спасибо. Положите его, пожалуйста, — сказал Барретт.
Эдит смотрела на него, изумленная его непринужденным тоном. Ее взгляд вернулся к столу, а серая конечность положила колокольчик, разжав свои извивы вокруг ручки.
— Попытайтесь оставить образец, — сказал Лайонел. Он встал и поставил на стол в кабинете фарфоровую чашу, и при его приближении щупальце отдернулось, словно в испуге. — Оставьте часть его в чаше, пожалуйста, — сказал Барретт, возвращаясь на свое место.
Серый отросток начал раскачиваться взад-вперед, как стебель какого-то морского растения, колышущийся в водяном потоке.
— Оставьте часть его в чаше, — повторил Барретт.
Он посмотрел на самописец ЭМИ. Стрелка прошла отметку 300, и Барретт ощутил, как по телу теплом разлилось удовлетворение. Снова повернувшись к кабинету, он еще раз повторил свое указание.
Ему пришлось повторить его семь раз, прежде чем поблескивающее волокно начало двигаться. Оно медленно направилось к чаше. Эдит смотрела на него с отвращением и в то же время зачарованно. Оно напоминало безглазую змею в серой чешуе. Достигнув чаши, отросток переполз через край. Эдит вздрогнула, когда щупальце отдернулось. И снова оно потянулось в чашу, и в его движении ощущалась осторожность. И снова беззвучно отпрянуло.
На пятой попытке щупальце осталось на месте, медлительно извиваясь и скручиваясь в кольца, пока не заполнило чашу, а через тридцать секунд отступило обратно. Эдит смотрела, как оно исчезает из виду.
Барретт встал и перенес чашу на стол с оборудованием. Эдит взглянула на прозрачную жидкость в ней.
— Образец остался в чаше, — проговорил Барретт, заглянув. — Никакого запаха. Бесцветная и чуть мутная жидкость.
— Лайонел!
Услышав настойчивый шепот Эдит, он взглянул на нее.
На нижней половине лица Флоренс начала формироваться неясная масса.
— Телеплазменное вещество появляется на нижней части лица медиума, — проговорил Барретт. — Распространяется изо рта и ноздрей.
Он продолжал говорить в микрофон, описывая материализацию и отмечая всплеск в показаниях приборов, а Эдит смотрела на скопление перед лицом Флоренс. Теперь оно напоминало изодранный грязный носовой платок, нижняя часть которого лохмотьями свисала вниз, а верхняя начала подниматься. Оно расползалось, колышась, и сначала покрыло нос, потом глаза и наконец брови, так что окутало все лицо словно косматой вуалью, сквозь которую просвечивали бледные черты Флоренс.
— Начинает конденсироваться телеплазменная вуаль, — проговорил Барретт.
«Поистине замечательно», — подумал он. Для ментальною медиума произвести такую поразительную телеплазму на первом же физическом сеансе — почти беспрецедентное явление. Он наблюдал со все возрастающим интересом.
Текстура туманной вуали теперь как будто сгустилась — менее чем через минуту лицо Флоренс исчезло за ней. Вскоре ее голова и плечи скрылись под складками каких-то влажных серых лохмотьев. Нижняя часть этой грязной материи сползла к коленям, вытянувшись в сплошную ленту в несколько дюймов шириной, и начала окрашиваться.
— Отдельные волокна распространяются вниз, — проговорил Барретт. — Серый цвет поглощается красноватым. Вытянувшаяся ткань словно воспламеняется. Становится ярче... ярче. Теперь это цвет открытой раны.
Наблюдая за изменениями покровов вокруг головы и тела Флоренс, Фишер внезапно почувствовал онемение во всем теле. И вдруг его охватила паника. Он гибнет! Фишер вонзил ногти в ладони, чтобы боль перебила остальные ощущения.
Пелена на Флоренс становилась с каждым мгновением все более белесой и уже напоминала холст, который окунули в белую краску, кое-где просвечивающий, а местами сплошной. В других частях тела начали появляться напоминающие вуаль клочки — у правой руки и ноги, у правой груди, внизу живота. Казалось, какую-то сплошную простыню погрузили в радужную, переливающуюся жидкость, потом разорвали и куски в беспорядке разбросали, а самой большой частью накрыли голову и плечи.
Эдит, сама того не замечая, плотно прижалась к спинке стула. Она и раньше бывала свидетелем физических явлений, но никогда не видела ничего подобного. Ее лицо застыло как маска, когда она увидела, как телеплазменные сегменты начали срастаться. Отросток, снова побледнев, теперь смутно напоминал руку с запястьем.
— Возникшее нечто приобретает форму, — проговорил Барретт.
Через двадцать семь секунд перед кабинетом стояла белая фигура в бесформенной хламиде, бесполая, незавершенная, ее руки напоминали рудиментарные клешни. У нее не было рта, а вместо ноздрей виднелись две дыры, но два глаза словно смотрели на собравшихся. Эдит издала хриплый стон.
— Спокойно, — сказал Барретт. — Сформировалась телеплазменная фигура. Незавершенная...
Он недоговорил, услышав, как фигура хихикнула.
Эдит пораженно вскрикнула.
— Спокойно,— повторил Барретт.
Фигура рассмеялась — раскатистый смех, глубокий и гулкий, словно заполнил все пространство. Эдит ощутила, как волосы на голове зашевелились. Фигура обернулась к ней. И как будто придвинулась. В горле у Эдит застрял крик ужаса.
— Сохраняй спокойствие, — шепнул ей Барретт.
Вдруг фигура потянулась к ней, и Эдит закричала, закрыв лицо руками, но тут со звуком лопнувшей гигантской резиновой ленты фигура исчезла. Тут хрипло закричала Флоренс, отчего Эдит опять подскочила. Фишер с трудом поднялся на ноги.
— Погодите! — распорядился Барретт.
Фишер застыл у стола, а Барретт вытянул сетку и, посветив фонариком в лицо Флоренс, тут же обернулся, осматривая приборы.
— Мисс Таннер выходит из транса, — сказал он. — Преждевременное завершение, вызвавшее в организме шок.
Он посмотрел на Фишера.
— А теперь помогите ей.
* * *
16 ч. 23 мин.
Эдит вздрогнула и проснулась. Посмотрев на часы, она увидела, что проспала больше часа.
Лайонел сидел за письменным столом, заглядывая в микроскоп и делая записи. Эдит свесила ноги с постели и, засунув их в тапки, прошла по ковру. Барретт с улыбкой взглянул на нее.
— Тебе лучше?
Она кивнула.
— Прошу прощения за свое поведение.
— Ничего страшного.
Эдит выглядела виноватой.
— Ведь это из-за меня произошло преждевременное завершение?
— Не волнуйся, она это переживет. Я уверен, это не самое страшное, что случалось с ней на сеансах. — Барретт посмотрел на жену и спросил: — А что так взволновало тебя перед сеансом? Осмотр?
— Да, было несколько неловко, — подтвердила Эдит.
— Но ты же и раньше делала это.
— Да, конечно. — Она чувствовала, что ей трудно говорить. — Просто на этот раз мне было неловко.
— Ты должна рассказать мне. Может быть, тут есть моя вина.
— Рада сообщить, что нет. — Эдит выдавила улыбку. — Просто рядом с ней я выгляжу девчонкой.
Барретт насмешливо фыркнул.
— Как будто это имеет значение!
— И все-таки мне жаль, что из-за меня сеанс пошел насмарку. — Она сознательно сменила тему разговора.
— Вовсе нет. Я был вполне удовлетворен.
— А что ты делаешь?
Барретт жестом пригласил ее к микроскопу.
— Взгляни.
Эдит заглянула в окуляр и увидела на стекле микроскопа скопления бесформенных тел, овалов и многоугольников.
— Что это? — спросила она.
— Образцы той телеплазмы в воде. Ты видишь конгломераты связанных между собой пластинчатых тел, а также отдельные пластинки разной формы, напоминающие эпителий без ядер.
Эдит оторвалась от окуляра и с упреком посмотрела на мужа.
— Ты действительно думаешь, что я тебя понимаю?
Барретт улыбнулся.
— Я просто выпендриваюсь. Я хотел сказать, что образец состоит из клеточного детрита, клеток эпителия, пленок, пластинок, пленочных соединений, отдельных жировых вкраплений, слизи и так далее.
— И это означает...
— И это означает, что вещество, которое спириты называют эктоплазмой, почти целиком происходит из тела медиума, а остальное примешивается из воздуха и одежды медиума — остатки растительных волокон, споры бактерий, крупицы крахмала, частички пищи и пыли и тому подобное. Большая часть всего этого, однако, — органическое, живое вещество. Задумайся об этом, дорогая. Органическое воплощение мысли. Мысль переходит в материю — это предмет для научных наблюдений, измерений и анализа. — Он изумленно покачал головой. — Представление о призраках по сравнению с этим кажется скучным и прозаичным.
— Ты хочешь сказать, что мисс Таннер произвела ту фигуру из собственного тела?
— По сути дела, да.
— Но зачем?
— Чтобы доказать что-то. Та фигура, несомненно, должна была представлять собой сына Беласко — сына, которого, я уверен, никогда не существовало.
* * *
16 ч. 46 мин.
Кошка лениво улеглась рядом с ней, Флоренс погладила ее и услышала мурлыканье.
Поднявшись по лестнице, Флоренс нашла эту кошку за дверью и, несмотря на свое отвратительное состояние, подобрала ее и принесла внутрь. Она положила ее на колени и держала там, пока не унялась ее собственная дрожь, а потом перенесла кошку на кровать и приняла горячий душ. Теперь Флоренс лежала в халате, завернувшись в покрывало.
— Бедная киска, — тихо проговорила она. — В каком месте ты оказалась!
Она провела пальцем по шее кошки спереди, и та ленивым движением, не открывая зажмуренных глаз, подняла голову. Барретт говорил, что кошка нужна ему для дополнительного подтверждения «присутствия» в доме. Впрочем, это была лишь приблизительная мерка — просто чтобы получить хоть в какой-то степени научное подтверждение. Возможно, Флоренс могла бы отправить ее отсюда с престарелой парой, приносящей еду. Она просила Барретта сообщить ей, когда кошке предстоит сыграть свою роль.
Флоренс снова закрыла глаза. Хорошо бы уснуть, но мешали мысли. Это неестественное замешательство миссис Барретт — как она вдруг оглянулась, будто кто-то подглядывал; это чрезмерное рвение Барретта в предосторожностях против мошенничества; эта ее способность быть физическим медиумом и невозможность войти в церковь; ее озабоченность в отношении Фишера; ее страх, что она придает сыну Беласко больше значения, чем он того заслуживает. В конце концов...
Она дернулась и вскрикнула, когда кошка соскочила с кровати. Флоренс села на постели и увидела, как животное бросилось к двери и встало там, выгнув спину, со вздыбленной шерстью, зрачки кошки так расширились, что глаза казались черными. Флоренс поспешно поднялась и открыла дверь, кошка тут же метнулась в коридор и скрылась.
Что-то хлопнуло за спиной, Флоренс резко обернулась и увидела, что покрывало лежит на ковре.
Под простыней что-то было.
Флоренс уставилась на постель. Это была фигура мужчины. Флоренс двинулась к постели и вся напряглась, увидев, что мужчина голый. Она четко видела все контуры фигуры — от широкой груди до выпирающих гениталий. Флоренс ощутила тянущую пустоту внизу живота. «Нет, — сказала она себе, — ему нужно не это».
— Если вы здесь лишь для того, чтобы снова произвести на меня впечатление своим умом, то вы меня не заинтересовали, — сказала она.
Фигура не издала ни звука. Она неподвижно лежала под простыней, ее грудь поднималась и опускалась в совершенной имитации дыхания. Флоренс вгляделась в лицо.
— Вы сын Эмерика Беласко? — спросила она и двинулась вдоль края постели. — Если так, ведь это вы сказали, что ничего не изменяется. Однако с любовью все возможно. Такова правда жизни, в том числе и потусторонней. — Она наклонилась над ним, пытаясь рассмотреть лицо. — Скажите мне, кто вы.
— Бу! — выкрикнула фигура.
Флоренс вскрикнула и отпрянула. И тут же простыня опала — в постели никого не было. В воздухе снова прозвенел издевательский смех. Флоренс напряглась от негодования.
— Очень смешно, — проговорила она.
Смех стал визгливым, в нем послышались нотки безумия. Флоренс сцепила руки.
— Если вас интересуют лишь розыгрыши, не подходите ко мне! — велела она.
Почти двадцать секунд в комнате стояла гробовая тишина. Флоренс ощутила, как мышцы живота потихоньку напрягаются. И вдруг китайский светильник полетел на пол, лампочка разбилась, и теперь темноту нарушал лишь свет из ванной. Флоренс резко обернулась, услышав за спиной шаги по ковру. Дверь в коридор распахнулась с такой силой, что хлопнула по стене.
Флоренс подождала, а потом подошла к двери, чтобы закрыть. Включив верхний свет, она подошла к упавшей лампе и подняла ее. «Такая злоба!» — подумала она Но ей было ясно, что тут не одна лишь злоба.
Здесь была также и мольба.
* * *
18 ч. 21 мин.
Флоренс вошла в обеденный зал.
— Добрый вечер, — поздоровалась она.
Улыбка Фишера была неискренней. Флоренс села.
— Этой пары еще не было? — спросила она, мотнув головой в сторону накрытого к ужину стола.
— Нет.
Она улыбнулась.
— Было бы забавно, если бы ни одна пара не пришла.
Фишер не выказал признаков веселья, и Флоренс оглядела большой зал.
— Интересно, где же пропадают Барретты. — Она взглянула на него. — Ну а вы чем занимались?
— Разведкой.
Фишер поднял крышку на одном из блюд и, посмотрев на отбивные из молодого барашка, опустил обратно.
— Вам нужно поесть, — сказала Флоренс.
Он пододвинул блюдо ей.
— Может быть, нам лучше подождать, — сказала она.
— Начинайте.
Выждав несколько секунд, Флоренс проговорила:
— Я возьму немного салата. — Она положила себе и взглянула на Фишера.
Он покачал головой.
— Немножко?
Фишер снова покачал головой.
Флоренс поела салата, прежде чем заговорить вновь:
— Когда были здесь раньше, вы входили в контакт с сыном Беласко?
— Единственное, с чем я входил в контакт, — это оголенный провод.
Звук шагов заставил их обернуться.
— Добрый вечер, — вежливо поздоровался Барретт; Эдит просто кивнула. — Вам лучше? — спросил он.
Флоренс кивнула.
— Да, я чувствую себя прекрасно.
— Хорошо.
Барретт с женой сели, наполнили себе тарелки и стали есть.
— Мы говорили о сыне Беласко, — сказала Флоренс.
— Ах да, сын Беласко.
Что-то в его тоне рассердило Флоренс. Воспоминание о том, как он подверг ее унижению физического досмотра, вдруг вызвало обиду. Этот костюм, эти смехотворные предосторожности — веревки, сетки, инфракрасные лампы, подключенные к лампочкам ручные и ножные пластины, фотокамеры. Она пыталась подавить подкатившую злость, но не могла. Как он смел обращаться с ней таким образом? Ее роль в данном проекте так же важна и необходима, как и его.
— Это когда-нибудь кончится? — сказала Флоренс.
Остальные посмотрели на нее.
— Вы это мне? — спросил Барретт.
— Вам.
И снова она попыталась подавить злость, но снова в голове вспыхнула картина физического досмотра — костюм, нелепые предосторожности против мошенничества.
— Что кончится? — спросил он.
— Эти сомнения по отношению ко мне. Недоверие.
— Недоверие?
— Почему от медиумов ожидают, что они могут вступить в контакт с потусторонними силами только в условиях, продиктованных наукой? Мы не машины. Эти жесткие, непреклонные требования науки приносят парапсихологии больше вреда, чем пользы.
— Мисс Таннер... — Барретт с видимым замешательством посмотрел на нее. — Чем это вызвано? Или я...
— Знаете, я не из тех медиумов, над которыми можно смеяться, — перебила его Флоренс, и чем больше она говорила, тем больше входила в раж. — Часто это больно, и часто это неблагодарный труд.
— Вам не кажется...
— Просто так получается, и я верю, что в медиумах проявляется Божественное начало. — Она уже не могла остановиться. — «А когда Я буду говорить с тобою, — сердито процитировала она, — тогда открою уста твои, и ты будешь говорить им: „Так говорит Господь Бог!“».
— Мисс Таннер...
— В Библии нет ничего, ни одного зафиксированного явления, которое бы не случалось сегодня, будь то видения или звуки, сотрясение дома или прохождение сквозь закрытую дверь: стремительный ветер, левитация, самописание или говорение на иных языках.
Повисло тяжелое молчание. Флоренс свирепо глядела на Барретта, сознавая, что Фишер и Эдит смотрят на нее. Где-то в глубине души ей послышался предостерегающий крик, но ярость заглушила его. Флоренс смотрела, как Барретт налил себе кофе. Он взглянул на нее.
— Мисс Таннер, не знаю, что вас беспокоит, но...
Он замолк, так как чашка в его руке взорвалась. Эдит, вскрикнув, откинулась назад. Барретт, окаменев, с разинутым ртом уставился на оставшуюся в руке ручку. Из пореза в большом пальце закапала кровь. Флоренс ощутила тяжелые удары в висках. Фишер испуганно озирался.
— Ради Бога, что здесь... — начал Барретт, но замолк, когда стакан рядом с его тарелкой тоже разлетелся и стол усыпали осколки.
Эдит всплеснула руками, увидев, что ее тарелка подскочила и быстро закувыркалась, разбрасывая по полу еду, а потом упала и разбилась. Она содрогнулась, когда верхняя часть стакана с треском отломилась и поскакала по столу к ее мужу. Барретт, вытащив носовой платок, уклонился в сторону. Верхняя часть стакана отскочила от его руки и опрокинулась на пол. Стакан Фишера взорвался, и сам он откинулся назад, заслонившись рукой.
Тарелка Флоренс сделала сальто, рассыпав салат по столу. Флоренс протянула руку, чтобы схватить ее, но отпрянула назад, увидев, как тарелка полетела через стол. Барретт отдернул голову в сторону. Тарелка пронеслась рядом с ухом, потом приземлилась, встала на край и быстро покатилась по полу, пока не разбилась, ударившись о стену. Эдит закричала, увидев, как большое блюдо заскользило по столу по направлению к мужу. Барретт вскочил, опрокинув стул. Он едва не упал и прислонился к столу. Блюдо соскользнуло с края стола и, рухнув на пол, заляпало ему туфли и отвороты брюк картофельным пюре.
Фишер уже вскочил на ноги. Он попытался вылезти из-за стола, но ткнулся в него, когда стул сзади наклонился и крепко ударил по ногам. Фишер увидел, как чашка соскочила со стола и облила Барретта кофе, ударив его в середину груди. Крик замер в горле у Эдит, когда тарелка Фишера, как из катапульты, вылетела со стола и пролетела прямо у нее над головой. Стул выехал из-под Фишера, и он, с потрясением на лице, упал на колени.
Пока Барретт пытался перевязать кровоточащий палец носовым платком, опрокинулся серебряный кофейник и покатился к нему, разливая кофе. Барретт дернулся в сторону, уклоняясь, поскользнулся на картофельном пюре, не удержался и рухнул на правый бок. Кофейник упал со стола и отскочил от его левой икры. Барретт закричал от ожога. Эдит попыталась встать и помочь ему, но ее стул качнулся, и она потеряла равновесие. Мимо щеки пролетели нож и вилка.
Флоренс сжалась на своем стуле, когда другое блюдо заскользило по столу, направляясь к Барретту. Он, еле дыша, отполз в сторону. Блюдо рухнуло рядом и краем крышки ударило его в подбородок. Эдит удалось встать на ноги.
— Под стол! — крикнул Фишер.
Флоренс соскользнула со стула и упала на колени. Фишер шмыгнул под стол. Над головой начала раскачиваться люстра, и амплитуда ее колебаний быстро возрастала.
Не успели они укрыться под столом, как ожили все предметы на монастырском столе у восточной стены. Тяжелое потертое серебряное блюдо пролетело через помещение и с оглушительным звоном ударилось об их стол. Эдит закричала. Барретт машинально обернулся к ней и вновь продолжил перевязывать палец. На них устремилась серебряная чаша, она ударилась о ножку стола и закружилась, как волчок. Флоренс посмотрела на Фишера. Он стоял на коленях, вытаращив глаза, лицо его застыло в маске страха. Флоренс хотела помочь ему, но была слишком ошарашена. В животе свернулся холод.
Все потрясенно смотрели, как туда-сюда начал раскачиваться обеденный стол. Упал серебряный сливочник, и сливки растеклись по полу пятном цвета слоновой кости. Рядом упала серебряная сахарница, а стол продолжал с возрастающей яростью раскачиваться, его ножки топали по полу, как конские копыта. Вдруг он сдвинулся, и Барретт едва успел отдернуть руку, которая была бы несомненно раздавлена. Стулья начали опрокидываться, ударяясь на полу друг о друга, их стук напоминал ружейные выстрелы.
И вдруг стол устремился прочь, скользя по натертому паркету. Он ударился о каминную решетку и согнул ее. Под потолком все люстры неистово раскачивались. Одна из них оторвалась и полетела в сторону, создав ливень искр, когда с силой ударилась о каменный камин и отскочила на стол. Серебряный канделябр пролетел через зал и опустился на пол рядом с Барреттом, ударив его в бок. Вскрикнув от боли, Барретт упал.
— Нет! — закричала Эдит.
И вдруг все движение прекратилось, не считая затухающих колебаний люстр. Эдит в тревоге склонилась над мужем.
— Лайонел! — Она дотронулась до его плеча, и он сумел кивнуть.
— Бен, вам нужно убраться из этого дома.
Удивленный ее словами Фишер повернулся к Флоренс.
— Такое не для вас, — сказала она ему.
— Что за чертовщину вы несете?
Флоренс обернулась за поддержкой к Барретту.
— Доктор, — начала она, но остановилась, заметив, как он смотрит на нее, в то время как Эдит помогала ему встать. — Вы в порядке?
Он не ответил и лишь застонал, прислонившись к столу. Эдит испуганно посмотрела на него.
— Лайонел?
— Все будет в порядке.
Он наконец обмотал палец носовым платком Порез был глубокий и болел. Все тело пронизывала боль — в руке, груди, подбородке, лодыжке, а особенно в боку. Нога болела ужасно.
Флоренс посмотрела на него. Почему он так уставился на нее? И вдруг ей показалось, что она поняла.
— Я сожалею, что говорила так злобно, — сказала она. — Но, пожалуйста, поддержите меня в одном. Я думаю, это важно, чтобы Бен... чтобы мистер Фишер покинул этот дом.
Барретт сжал зубы от боли.
— Теперь пытаетесь выжить нас обоих? — пробормотал он.
Флоренс удивленно взглянула на него.
— Помоги, пожалуйста, добраться до комнаты, — попросил Барретт жену.
Эдит с легким кивком протянула ему трость и взяла под руку.
Флоренс не поняла.
— Что вы имели в виду, доктор Барретт?
Он обвел взглядом разгромленный зал.
— Надо полагать, это очевидно.
В потрясенном молчании Флоренс смотрела им вслед, а когда они ушли, обернулась к Фишеру.
— Что он говорит? Будто бы это я...
Он отвернулся.
— Бен, это неправда!
Фишер побрел прочь и на ходу обернулся к ней.
— Это вам лучше покинуть этот дом, — сказал он. — Это вас используют, а не меня.
* * *
18 ч. 48 мин.
Барретт осторожно сел.
— Моя сумка, — прошептал он.
Эдит отпустила его руку и, поспешив к испанскому столику, вытащила маленькую черную сумку, где муж держал аптечку первой помощи. Быстро вернувшись к постели, она поставила сумку рядом с ним. Лайонел медленно и осторожно, сжав зубы от боли, разматывал носовой платок.
При виде глубокого кровоточащего пореза Эдит зацокала языком.
— Ничего страшного, — сказал ей Барретт. Порывшись в сумке, он достал аптечку и, открыв ее, вытащил пакет с сульфамидом и разорвал его. — Налей мне воды, пожалуйста.
Эдит зашла в ванную, а Барретт вынул из аптечки коробочку с бинтами и распечатал ее. Когда вернулась Эдит, он протянул коробочку ей.
— Перевяжешь?
Она кивнула и протянула ему стакан с водой. Взяв из черной сумки баночку с таблетками, он принял одну и запил водой.
Эдит, сморщившись, начала бинтовать.
— Нужно наложить швы, — сказала она.
— Не думаю, — сквозь зубы ответил Барретт и зажмурился. — Бинтуй потуже.
Когда с перевязкой было закончено, он поднял левую штанину. На икре виднелся темно-красный ожог. Эдит в ужасе осмотрела его.
— Нужно показаться врачу.
— Наложи бутезин-пикрат.
Она в нерешительности посмотрела на него, потом опустилась рядом на колени и намазала ожог желтой мазью. Барретт зашипел сквозь зубы и зажмурился.
— Ничего, все хорошо, — сказал он, зная, что жена смотрит на него.
Эдит перебинтовала ему ногу и помогла лечь. Барретт со стоном улегся на левый бок.
— Я весь — скопление синяков, — сказал он, пытаясь превратить это в шутку.
— Лайонел, поехали домой.
Он отпил еще воды и, протянув ей стакан, откинулся на подушки, которые Эдит подложила под спину.
— Со мной все в порядке.
— А что, если это повторится снова?
Барретт покачал головой.
— Не повторится. — Он взглянул на жену. — Впрочем ты можешь уехать.
— И бросить тебя здесь?
Он поднял правую руку, словно заявляя под присягой:
— Поверь мне, это не повторится.
— Тогда зачем мне уезжать?
— Просто я не хочу тебя ранить.
— Это ты ранен.
Барретт усмехнулся.
— Да, я. Конечно, так и должно было случиться. Это я разозлил ее.
— Ты говоришь... — Эдит поколебалась. — Что это она устроила все это?
— Используя энергию этого дома. Превратив ее в явление полтергейста и направив на меня.
Эдит вспомнила ярость, с которой все это происходило. Огромный стол, колыхавшийся туда-сюда, а потом помчавшийся по полу, как железнодорожный экспресс. Раскачивание этих массивных ламп на потолке.
— О Боже, — проговорила она.
— Я совершил ошибку, — сказал Барретт. — Я принял ее сердечное отношение ко мне за чистую монету, а такое недопустимо, когда имеешь дело с медиумом. Никогда не знаешь, что под этим кроется. Там может быть абсолютная враждебность, а в этом случае, — он вздохнул, — бессознательно используя свою способность, они могут нанести огромный ущерб. Особенно когда способность в сотни раз усиливается энергией, наполняющей этот дом. — Барретт мрачно улыбнулся. — Больше я не повторю эту ошибку.
— А нам так важно остаться здесь? — спросила Эдит.
— Ты же знаешь: для меня это все, — тихо ответил он.
Она кивнула, стараясь подавить панику. «Еще пять таких дней», — подумалось ей.
* * *
20 ч. 09 мин.
Не находя покоя, она шагала взад-вперед, в уме снова и снова кружилась одна и та же мысль. Неужели Барретт прав? Она не могла заставить себя поверить в это. И все же существовали свидетельства. Она на самом деле была зла на него, а явление полтергейста было направлено прежде всего против него. Ее тело действительно чувствовало изнеможение, как всегда бывало после парапсихических усилий.
Флоренс повернулась и снова прошла по комнате. «Да, я была зла на него, — думала она, — но я не пыталась нанести ему вред лишь оттого, что наши взгляды разошлись».
Нет. Она не может этого принять. Она уважает доктора Барретта; любит его как человека и друга, как дружественную душу. Она скорее умрет, чем причинит ему вред. Правда. Правда!
Чуть слышно всхлипнув, Флоренс опустилась на колени у кровати и положила голову на сцепленные руки. «Милосердный Боже, помоги мне! Укажи мне путь. Я твоя, веди меня. Посвящаю свое сердце и душу Твоим высоким делам. Милосердный Боже, молю у тебя ответа. Протяни Свою руку и подними мой дух, помоги мне идти в свете Твоем по Твоему благословенному пути».
Вдруг она подняла голову и, открыв глаза, несколько мгновений в нерешительности оставалась прикованной к месту. Потом на губах ее заиграла лучезарная улыбка, и, в нетерпении встав на ноги, Флоренс пересекла комнату и вышла в коридор. Она посмотрела на часы — никто еще не должен был спать. Пройдя по коридору к комнате Барретта, Флоренс быстро постучала четыре раза.
Дверь открыла Эдит. Через ее плечо Флоренс разглядела сидящего на кровати Барретта, он накрыл ноги одеялом.
— Можно с вами поговорить? — спросила она.
Барретт поколебался, на лице его отражалась боль.
— Всего одну минуту, — сказала Флоренс.
— Ладно.
Эдит отступила в сторону, и Флоренс подошла к постели Барретта.
— Теперь я поняла, что произошло, — сказала она. — Это не я. Это все сын Беласко.
Барретт посмотрел на нее и ничего не ответил.
— Как вы не видите? Он хочет разделить нас. Разобщенные, мы представляем для него гораздо меньшую опасность.
Барретт молчал.
— Пожалуйста, поверьте мне, — продолжала Флоренс. — Я знаю, что права. Он пытается натравить нас друг на друга. — Она полными тревоги глазами смотрела на него. — Если вы мне не поверите, его план сработает, как вы не видите?
Барретт вздохнул.
— Мисс Таннер...
— Завтра утром первым же делом я устрою для вас сеанс, — перебила она. — И вы сами увидите.
— Больше не будет никаких сеансов.
Флоренс, не веря, уставилась на него.
— Больше никаких сеансов?
— В них нет необходимости.
— Но мы же едва начали. Сейчас нельзя останавливаться. Нужно так много узнать.
— Я уже узнал все, что хотел.
Барретт старался сдерживаться, но от боли это было не так легко.
— Вы исключаете меня из-за того, что случилось, — не отступала Флоренс. — Но в том была не моя вина. Я вам уже сказала.
— Сказать и убедить — не одно и то же, — еле сдерживаясь, ответил Барретт. — А теперь, если не возражаете...
— Доктор, нам нельзя прекращать сеансы!
— Я их прекращаю, мисс Таннер.
— Вы думаете, это я...
— Не просто думаю, мисс Таннер, а знаю, — перебил он. — А теперь, пожалуйста, мне очень больно.
— Доктор, я не виновата! Это все сын Беласко!
— Мисс Таннер, такого человека не существует.
От резкости его тона Флоренс отшатнулась.
— Я знаю, что вам больно... — тихо проговорила она.
— Мисс Таннер, вы уйдете? — сквозь зубы процедил он.
— Мисс Таннер... — вмешалась Эдит.
Флоренс оглянулась на нее. Ей отчаянно хотелось убедить Барретта, но озабоченность на лице его жены остановила ее.
— Вы не правы, — проговорила Флоренс, повернулась и пошла к двери. — Извините, — прошептала она Эдит. — Как вы не видите? Вы же не правы. Вы не правы.
* * *
22 ч. 18 мин.
Эдит легла на спину и уставилась в потолок. Десять раз она закрывала глаза и тут же открывала снова. Уснуть не получалось. Это казалось невозможным.
Она повернула голову на подушке и посмотрела на Лайонела. Он глубоко спал. Неудивительно — после всего испытанного. Эдит была в ужасе, когда помогала ему раздеться и надеть пижаму. Все его тело расцвечивали синяки.
Она снова закрыла глаза, но внутри была ужасная тяжесть — тревога без каких-либо ясных причин. Вероятно, это дом вызывал такие эмоции. Ради Бога, о какой такой энергии говорил Лайонел? Что она присутствовала, невозможно отрицать. То, что произошло в обеденном зале, было страшным доказательством ее наличия. Но не давала покоя мысль, что именно мисс Таннер направила эту энергию против них.
Эдит села, накрыв спину одеялом. Она засунула ноги в шлепанцы и нахмурилась. Потом прошла по ковру и остановилась у письменного стола, глядя на ящик, в котором Лайонел держал свою рукопись. И вдруг повернулась и пересекла комнату. Подойдя к камину, Эдит заглянула внутрь. Там еле горел огонь, тлели угольки. Ей захотелось подбросить полено, сесть в кресло-качалку и посмотреть на огонь, пока не придет сон, но она с беспокойством взглянула на кресло. Что делать, если оно снова начнет само по себе качаться?
Эдит потерла лицо рукой. Под кожей ощущался пульс. Набрав в грудь воздуха, она оглянулась. Нужно взять книгу и почитать. Что-нибудь легкое, какой-нибудь детектив. А еще лучше что-нибудь юмористическое — это уж точно лучше всего. Что-нибудь из Гарри Аллена Смита или Перелмана.
Она двинулась к шкафу справа от камина и открыла одну дверцу.
— О Боже!
Полки были уставлены кожаными переплетами без названия. Эдит взяла один том и открыла. Это оказалась монография «Способность к волевому движению и сила воли». Нахмурившись, она закрыла книгу, засунула обратно и вытащила другую. Эта оказалась на немецком «Прекрасно». Эдит вернула ее на место и вытащила третью. Та была посвящена военной тактике восемнадцатого века Эдит вымученно улыбнулась, поставила книгу обратно на полку и вытащила том побольше в синем кожаном переплете и с золотым обрезом.
Том оказался фальшивым — пустой внутри. Когда Эдит открыла обложку, на ковер высыпалась стопка фотографий, и она от неожиданности чуть не выронила книгу. А когда взглянула на выцветшие фотокарточки, ее сердце заколотилось.
Глотнув, Эдит нагнулась и подняла одну, и по всему телу прошла дрожь. На фотографии были две женщины в сладострастных объятиях. Все фотографии оказались порнографическими — мужчины и женщины в разнообразных позах. На некоторых они совокуплялись на круглом столе в большом зале, а другие мужчины и женщины сидели вокруг и жадно взирали.
Эдит, сжав губы, собрала все фотографии и сложила в стопку. «Что за мерзкий дом», — подумала она, сложила карточки в пустую книгу и задвинула ее на полку. А закрывая дверцу шкафа, увидела на верхней полке графин с бренди на серебряном подносе и две серебряные рюмки рядом.
Она снова подошла к постели и села. Ей было неловко и неспокойно. Зачем было заглядывать в шкаф? Почему из всех книг нужно было взять именно эту?
Она легла на бок и, согнув ноги, прижала руки к груди. Ее трясло. «Холодно», — подумалось ей. Эдит взглянула на Лайонела. Если бы лечь рядом с ним — не для секса, а просто чтобы ощутить его тепло.
Не для секса. Она закрыла глаза, осуждая себя. Хотела ли она когда-нибудь секса с ним? Эдит издала болезненный стон. А вышла бы она за него, если бы он не был на двадцать лет старше и не стал фактически импотентом от полиомиелита?
Эдит перекатилась на спину и уставилась в потолок. «Что это со мной сегодня? — подумала она. — Только оттого, что моя мать говорила мне, что секс — это порок и вырождение, я должна бояться его всю жизнь? Моя мать была злой женщиной, вышедшей замуж за алкоголика и распутника. А я вышла за совсем не такого человека. У меня нет причин для подобных чувств, совсем никаких причин».
Она вдруг села и в страхе огляделась. Снова возникло явственное ощущение, что за ней кто-то наблюдает. Волосы на затылке встали дыбом. Кожу на голове кололо словно ледяными иглами. «Кто-то наблюдает за мной и знает, о чем я думаю».
Эдит слезла с кровати, подошла к постели Лайонела и посмотрела на мужа. Не следует его будить, ему нужно отдохнуть. Поспешно повернувшись, она подошла к письменному столу и подтащила стул к постели Лайонела, потом села и осторожно, чтобы не разбудить, положила ладонь ему на руку. Привидений не бывает. Так сказал Лайонел, а он знает. Она закрыла глаза, повторяя про себя: "Привидений не бывает. Никто на меня не смотрит. Привидений не бывает. Боже милостивый, привидений не бывает".
* * *
23 ч. 23 мин.
Фишер распечатал бутылку, открутил пробку и, налив на два дюйма бурбона, круговыми движениями поболтал стакан. Уже много лет он не пил и теперь подумал, не будет ли ошибкой начать вновь. В свое время, начав, он не мог остановиться, и не хотелось снова так опускаться. Особенно здесь.
Он пригубил и поморщился, а потом закашлялся, на глазах выступили слезы, и он вытер их пальцем. Потом прислонился к буфету и стал мелкими глотками пить. Бурбон успокоительным теплом вливался в горло и оседал в животе.
«Лучше разбавить его», — подумал Фишер. Он обошел мармит и, подойдя к раковине, включил кран с холодной водой. Дав воде протечь, он подставил стакан под струю и добавил на дюйм воды. Так лучше. Теперь расслабление придет без риска напиться.
Стоя у раковины и осторожно отхлебывая из стакана, Фишер задумался об этом доме. Что он делает на сей раз? Несомненно, в его действиях есть какой-то план. В этом и заключается ужас этого места. Это не просто прибежище темных сил. У Адского дома есть свой метод, он действует против пришельцев по системе. А как он это делает, никто раскрыть не мог. До декабря 1970 года, когда Б. Ф. Фишер, также действуя по системе...
Дверь в коридор открылась, и он так дернул правой рукой, что расплескал свое питье по полу. В кухню вошла Флоренс, она казалась встревоженной и измученной.
— Почему вы не спите? — спросила она.
— А вы?
— Я ищу сына Беласко.
Он промолчал.
— Вы тоже думаете, что его не существует, да?
Фишер не нашел что ответить.
— Я разыщу его, — сказала Флоренс и пошла прочь.
Он посмотрел ей вслед, подумав, не присоединиться ли, но потом покачал головой. Вокруг нее постоянно что-то происходит, потому что она слишком открыта. А ему не хотелось сегодня новых приключений. Фишер смотрел, как она прошла в дверь и исчезла в обеденном зале. Ее шаги затихли, и снова не слышалось ни звука.
«Ладно, значит, дом и его план», — подумал он. Прошло два дня. Теперь у него уже появилось чувство этого места. Пора начать определять подход. Очевидно, он состоит не в совместной работе с Барреттом или Флоренс. Нужно действовать самостоятельно. Но как?
Фишер неподвижно сидел, глядя в пол и время от времени потягивая бурбон. Нужно придумать что-то умное, что-то необычное, чтобы перехитрить метод дома.
Он побарабанил пальцами левой руки по сушилке.
Умное. Необычное. Флоренс была права в своей идее о множественном присутствии, здесь он с ней согласен. В этом доме вместе с Беласко обитает уйма прочих духов. Как их перехитрить?
Через несколько минут Фишер поставил стакан и направился в вестибюль. «Надо обойти вокруг дома, — думал он, — и на этот раз без Флоренс Таннер, которая только сбивает с мысли». Она, видите ли, что-то «чувствует». Боже! С невеселой улыбкой на губах он покачал головой. Черт возьми, эти спириты много о себе мнят.
Он шел через вестибюль, когда вдруг замер на месте, сердце заколотилось. Вниз по лестнице плыла какая-то фигура. Фишер несколько раз моргнул и скосил глаза, пытаясь определить, кто это. На лестнице не было света.
Он вздрогнул, когда фигура дошла донизу и двинулась к входной двери. Это была Эдит в голубой пижаме, ее глаза смотрели прямо перед собой. Фишер стоял неподвижно, а она проплыла, как привидение, через вестибюль и открыла входную дверь.
Когда она вышла, Фишер бегом пересек вестибюль и, проскользнув через открытую дверь, разинул рот: Эдит исчезла в тумане. Он бросился через крыльцо, спустился по ступеням и, слыша хруст инея под кроссовками, побежал по дорожке. Впереди показалось какое-то пятно. «Это и правда она?» — подумалось ему во внезапном ужасе. Или с ним хитрят? Он замедлил шаги и отдышался. Фигура направлялась к...
— Нет!
Он бросился вперед и схватил ее. Результатом были сразу два чувства — облегчение, что рука ощутила живую плоть, и бурный восторг, что он сумел помешать воле дома. Фишер оттащил Эдит от края пруда. Она смотрела на него остекленевшим взглядом, не узнавая.
— Вернемся в дом, — сказал он.
Эдит одеревенело попятилась, ее лицо ничего не выражало.
— Пошли. Здесь холодно.— Он повернул ее в сторону дома. — Пошли.
Пока он вел ее, Эдит начало трясти. На несколько жутких мгновений ему показалось, что он потерял ориентацию и они идут в морозную ночь, чтобы умереть от холода. Но потом увидел сквозь клубящийся туман смутный прямоугольник входной двери и поспешил туда, одной рукой обнимая за плечи Эдит и держа ее рядом. Он ввел ее в дом, потом закрыл за собой дверь и как можно быстрее повел оцепеневшую женщину через вестибюль в большой зал. Поставив Эдит перед камином, Фишер наклонился и подбросил на угли полено, потом взял кочергу и пошевелил его, чтобы загорелось. Языки пламени с треском устремились вверх.
— Подойдем ближе, — проговорил Фишер и оглянулся на Эдит.
Она смотрела на камин с напряженным, непроницаемым выражением на лице. Он проследил за ее взглядом. На камине были высечены порнографические картины, которых он раньше не замечал.
Эдит издала стон с таким отвращением, что Фишер резко обернулся. Она дрожала. Он стащил с себя свитер и протянул ей. Она не взяла. Ее глаза не отрывались от его лица.
— Я не такая, — сказала Эдит.
Фишер окаменел, когда она начала снимать пижаму.
— Что вы делаете? — спросил он.
Его сердце заколотилось, когда она стянула через голову верхнюю часть пижамы и бросила на пол. Ее кожа покрылась пупырышками, но Эдит словно не замечала холода и начала стягивать пижамные штаны. Ее безразличное выражение внушало страх.
— Прекратите, — сказал Фишер.
Она как будто не слышала. Штаны соскользнули с ее ног, и Эдит шагнула к Фишеру.
— Нет, — пробормотал он, когда она приблизилась вплотную.
Эдит прижалась к нему и со стоном провела руками по его спине. Она прижалась к нему бедрами, и он вздрогнул, когда она поцеловала его в шею. Ее руки потянулись вниз, и Фишер отшатнулся. Глаза Эдит ничего не выражали. Он собрался с силами и с размаху ударил ее по щеке.
Она вскрикнула и, повернувшись, чуть не упала на пол. Фишер схватил ее за руку и удержал на ногах. Эдит потрясенно уставилась на него, а потом взглянула на себя и в ужасе вскрикнула. Она так неистово вырвалась от него, что чуть не опрокинулась назад. С трудом удержав равновесие, Эдит схватила с пола пижаму и прижала к себе.
— Вы ходили во сне, — сказал ей Фишер. — Я нашел вас за дверью, когда вы направлялись к пруду.
Она не отвечала. С расширившимися от страха глазами Эдит попятилась от него к арке.
— Миссис Барретт, это дом...
Он не договорил, так как она повернулась и выбежала из зала. Фишер пустился было за ней, но потом остановился и прислушался. Почти через минуту послышалось, как наверху закрылась дверь. Ссутулившись, он вернулся в зал и уставился в огонь.
Теперь дом взялся и за нее.
* * *
23 ч. 56 мин.
Что-то влекло ее в погреб. Флоренс спустилась по ступеням и толкнула металлическую дверь в плавательный бассейн. Вспомнилось вчерашнее ощущение в тот момент, когда они с Фишером заглянули в парилку, — ощущение чего-то извращенного, нездорового. Она не могла отделаться от мысли, что схожее чувство вызывает у нее сын Беласко. И все же нужно убедиться.
Она подошла к краю бассейна, ее шаги гулко раздавались в помещении и повторялись эхом. Флоренс моргнула. Глаза слипались, страшно хотелось спать. Но она не могла позволить себе предаваться сну в данных обстоятельствах. Прежде чем лечь спать, нужно доказать — по крайней метре себе, — что сын Беласко не плод ее воображения.
Она открыла дверь в парилку и заглянула внутрь. Вентиль был починен. Помещение наполнял пар. Флоренс посмотрела в его клубящиеся глубины. Здесь что-то присутствовало, несомненно, что-то страшное и злое. Но сын Беласко был не таким. Его злоба была защитной. Он отчаянно нуждался в помощи и страстно желал этой помощи, и в то же время в его душе было столько страшной тревоги, что он почти в самоубийственной манере сопротивлялся всякой помощи.
Она отвернулась от парилки и пошла назад вдоль бассейна. Надо бы предупредить доктора Барретта, чтобы не пользовался парилкой. Она оглянулась. Если сына Беласко здесь нет, откуда у нее появилась такая тяга спуститься в подвал? Здесь лишь бассейн и парилка. Нет, неправда — теперь она вспомнила. В другом конце коридора был винный погреб.
И как только она вспомнила это, в ней словно замкнулась электрическая цепь: теперь она все понимала. С возбужденной улыбкой на губах Флоренс поспешила к двери и толкнула ее. Пробежав по коридору, она открыла дверь в винный погреб и, нащупав на стене выключатель, зажгла свет. Свет был тусклый: лампочка под потолком покрылась слоем пыли и грязи.
Флоренс вошла и огляделась. Ощущение усилилось. Ее взгляд перебегал от стены к стене, по пустым стеллажам. И вдруг сконцентрировался на стене против двери. «Да»,— подумала она и двинулась вперед.
Невидимые руки сжали ей горло, и она с криком вцепилась в эти руки, пытаясь оторвать их. Они были холодные и мокрые. Флоренс удалось освободиться, и она отшатнулась в сторону, а потом, восстановив ориентацию, бросилась к стене. Руки схватили ее за локоть и швырнули в сторону. Она покатилась по полу и ударилась о стеллаж.
— Не надо! — крикнула Флоренс. — Я пришла сюда, чтобы помочь!
Она оттолкнулась от стеллажа и снова бросилась к стене. И снова ощутила вцепившиеся в плечи руки. Они развернули ее и отбросили. Флоренс чуть не ударилась о дверь, прежде чем, перекрутившись, восстановила равновесие.
— Ты не остановишь меня!
Она медленно двинулась вперед, тихим, но решительным голосом шепча молитву. Руки снова схватили ее, но отцепились, когда она громко произнесла:
— Именем Отца, и Сына, и Святого Духа!
Флоренс бросилась к стене и прижалась к ней. Теперь ей стало все ясно.
— Да! — крикнула она.
В голове пронеслось видение: логово льва — и какой-то молодой человек с мольбой смотрит на нее. Она зарыдала от радости.
— Дэниэл!
Она нашла его!
— Дэниэл!
