Глава 25

Глас последней трубы теннисным мячиком отскакивал от сводов черепа, скрытых от мира сеткой сосудов, слоем кожи и, наконец, шапкой черных волос, которые сейчас свились в авангардное воронье гнездо. Нос отказывался дышать, горло словно утыкали стальными ежами, а в суставы загнали анкерные болты с невидимыми ниточками. И дергали, крутили, выворачивали.

Серафима открыла слезящиеся глаза, скривилась от знакомой реакции организма и попыталась заглушить набат в голове длинной матерной тирадой. Не получилось. По субъективным ощущениям тридцать семь давно сдала эстафету тридцати восьми и та сейчас спринтом приближалась к отметке тридцать девять. Попытка пошевелиться отдалась противной ноющей болью. Стиснув зубы и повторяя про себя все известные ругательства, Серафима села. Комната решила, подобно сказочной избушке, повернуться на несуществующих курьих ножках, но была остановлена злым:

– Отставить!

Безымянный сержант звёздной пехоты, казалось, смотрел на девушку с плохо скрываемой гордостью.

Одолев приступ кашля, Серафима упрямо потопала на кухню: за градусником и дозой жаропонижающего. Айн бесхвостой лисой шмыгнул под ноги.

– Мать твоя собака! – зло прохрипела Серафима, хватаясь за дверной косяк.

Изображая святую невинность, корги потрусил к миске и принялся скрести кафель.

Когда Аргит зашел на кухню, на столе исходила паром и химически-лимонным запахом чашка в полоску, Серафима сидела с закрытыми глазами, плотно прижимая к боку левую руку, а корги обиженно поскуливал.

– Има? – Аргит всмотрелся в бледное лицо.

Вместо ответа с сухих губ сорвался кашель. Мужчина нахмурился и, смахнув черные пряди, прижал кончики пальцев ко горячему лбу. Серафима вздрогнула, медленно подняла веки. Поморщилась от электрических лучей, дротиками впивающихся в радужку.

– Болезнь, – сказала тихо.

Аргит приложило к стене ладонь и несколько секунд спустя на кухне материализовался всклокоченный Савелий в пижаме пурпурного атласа и остроносых турецких тапочках. Айн подпрыгнул, случайно задев металлическую миску. Домовой открыл было рот, чтобы возмутиться, но Аргит указал на хлопающую глазами Серафиму:

– Има болеть.

Савелий недоверчиво прищурился, подошел к столу, принюхался.

– Опять химию свою развела, – домовой наморщил нос картошкой. – Жар сильный?

Серафима очень аккуратно извлекла градусник, блеснувший на свету стеклянной рыбкой.

– Тридцать девять и один. Айн, не ной. Сейчас чуть очухаюсь и пойдем гулять.

Она упаковала термометр в чехол и взялась за ручку чашки.

– Да ты никак умом повредилась, болезная?! – вплеснул руками Савелий. – Тебе гулять в ближайшие дни от кровати до уборной и обратно. Ишь, чего удумала!

– Айна нужно вывести, – упрямо сказала Серафима.

– Савели, – голос Аргита непостижимым образом заглушал какофонию в голове, – что нужно делать?

От неожиданности Серафима клацнула зубами по стенке чашки, а домовой приосанился, выпятил грудь и авторитетно заявил:

– Лежать, теплое пить.

– Теплое? – переспросил мужчина. – Ну там мед, малина, калина, чаи всякие. Ай, да что тебе, басурману объяснять. Принесу сейчас, а ты жди. И ее, – кивнул головой в сторону Серафимы, – не пускай никуда. И то ишь, удумала. С инфлюэнцей в люди. Ни косы, ни ума, ни понятия!

И исчез. Айн подозрительно понюхал место, где только что стоял домовой, чихнул и принялся тыкаться мокрым носом в хозяйские колени.

– Сейчас, – девушка слабо погладила собаку. – Подожди…

Голова работала плохо, как насквозь проржавевшие башенные часы. Выгулять Айна. Предупредить всех. Заказать доставку продуктов.

От списка важных дел отвлекло легкое прикосновение. Прохладные пальцы прижались к вискам, изгоняя осиный рой, поселившийся в черепе, быстрой капелью пробежали по щекам, задержавшись под челюстью и остановились на шее. Там, где текло хриплое дыхание и мелко дрожал пульс. Серафима застыла, уткнувшись носом в чашку. Остатки и без того несвязных мыслей разметало снежной пылью.

Аргит чувствовал жар, исходящий от девушки. Конечно, ему не сравниться с дыханием горна Гоибниу. Но и Серафима не одно из творений великого кузнеца Туата де Данан. Сейчас она скорее походила на цветок, вырванный из земли и выпитый безжалостным солнцем. В Каэр Сиди люди не болели, а все старые хвори нежданных гостей мигом исчезали под легкой рукой мудрой Аирмед – потомки Диан Кехта обладали даром исцеления. И пожалуй, в первый раз в жизни Аргит пожалел, что эта сила ему недоступна.

– Караулишь? Молодца!

Появившийся Савелий деловито засеменил к столу и принялся доставать из корзины пузатые банки.

– Что это? – нахмурилась Серафима.

– Малинка, – домовой любовно погладил стеклянный бок, – клюковка, морошка. Все натуральное, без этой вашей химии дурной. Медок – вот еще луговой, зело полезный. Сейчас мы тебя, хозяйка, отпаивать будем. Доктора я, конечно, тоже позвал, а то мало ли, осложнения какие.

Серафима перевела растерянный взгляд с банок на мужичка в пижаме, уже набирающего воду в чайник. Подняла голову и встретилась с пронзительной синевой, из которой неожиданно ушла привычная безмятежность. Стальные ежи в горле скатались в монолитный ком, руки предательски дрогнули, и захотелось вытереть без того слезящиеся глаза. Слабость не позволила подняться уверено, пришлось хвататься за стол.

– Куда? – спокойно спросил Аргит.

– Айн. Надо гулять, – упрямо процедила Серафима.

– Нет.

Невозмутимый ответ сопровождался быстрым движением. И прежде чем одурманенный болезнью мозг сообразил, что все-таки произошло, Серафиму принесли в комнату, уложили в кровать, изъяли из жестких пальцев чашку и до подбородка накрыли одеялом.

– Лежать.

Аргит говорил тихо и очень серьезно.

– Но… – Серафима попыталась подняться.

– Нет, – он аккуратно придержал ее за плечи. – Има лежать. Пить лекарство, становиться здоровый.

– Айна нужно выгулять.

Жалобное шмыганье заложенным носом свело на нет эффект сведенных к переносице бровей.

– Хорошо, – кивнул Аргит. – Я сделаю.

– Но…

– Лежать. Пить лекарство, становиться здоровый.

Он повторил это, как заклинание, и то ли от усталости, то ли от странной мелодии мужского голоса, Серафиме расхотелось сопротивляться. Наоборот, захотелось закуклиться в одеяло, послать все к несуществующим чертям и уснуть.

– Ладно, – с кашлем выдохнула она.

Аргит выпрямился, пряча улыбку. В комнату каравеллой вплыл Савелий, держа в руках чашку, от которой наверняка шел умопомрачительный запах. Увы, обоняние уже взяло больничный лист.

– Вот, – домовой деловито водрузил емкость на прикроватный столик. – Пей и спать!

– С мухоморами? – слабо ухмыльнулась Серафима.

– Куда тебе, бедовой, мухоморы? – фыркнул мужичок. – Своей дури выше крыши. Пей, говорю.

– Савели остаться. Я гулять Айн. Хорошо?

Получив подтверждение, Аргит вышел, а Савелий легко вскочил на кровать.

– Ты смотри, – он довольно огладил бороду, – я-то думал совсем в хозяйстве бесполезный. Ан, нет, ничего. Заняться им надоть…

Серафима сделала осторожный глоток, сильнее подула на напиток, не обращая внимания на бормочущего под нос домового. Из коридора донеслись звуки возни, хлопнула входная дверь.

Убедившись, что пациентка перестала дурить и ответственно следует рекомендациям, Савелий перебазировался поближе к телевизору, оставив Серафиму наедине с горячечными мыслями.

Она ненавидела болеть. В такие времена одиночество ощущалось особенно остро. Бесцеремонным инспектором оно вламывалось в квартиру, бродило по пустым комнатам, укоризненно качало головой, поглядывало с нарочитой жалостью. И противопоставить нахальному гостю было совершенно нечего. Аптечка заполнена на все случаи жизни, кроме летальных. Еда есть. Телефоны служб доставки пришпилены к холодильнику сувенирным магнитом. А толку?

Конечно, всегда можно позвонить Тёме, но к этому средству Серафима прибегала только в самых крайних случаях. И то в основном просила присмотреть за Айном.

Она ненавидела болеть. Чувствовать себя слабой, зависимой и в то же время, как оказалось, скучала по этому. По чашке чая с малиной, принесенной в постель, по осознанию, что рядом есть человек, который готово позаботиться о тебе просто так. Пусть даже это и не человек вовсе. А, может, оно и к лучшему? С людьми у Серафимы в последнее время отношения категорически не складывались.