Вне бункера
…И, открыв глаза, поняла, что дубасит, пытаясь укусить, своего изумленного мужа, который склонился над ней.
— Солнышко, господи, что с тобой? Почему ты такая… агрессивная?
Юлия подскочила — и поняла, что находится у себя в спальне. Роман, выйдя из ванной, наверняка поцеловал ее или пощекотал, а она во сне приняла это за нападение Великого Белка и принялась обороняться.
— Ты разбудил меня! — закричала Юлия, а Роман подтвердил:
— Солнышко, ты так стонала, что я перепугался и стал тебя тормошить. Я был в ванной не больше пяти минут, выхожу, а ты спишь и, кажется, видишь какой-то кошмар…
— Это не был кошмар! — заявила мрачно Юлия, а муж, положив ей руку на лоб, ответил:
— Ну, на веселое сновидение это в любом случае не походило.
(Веселые бельчата, веселые бельчата, веселые бельчата…)
— Это не был кошмар! — закричала Юлия, и муж проворно отдернул руку. Юлия заметила, как на его шее бьется жилка. Он что, боится ее?
— Солнышко, ну извини… Я не знал, что тебя нельзя будить… В следующий раз, клянусь, не буду… Просто… просто я за тебя беспокоился!
— А не надо! — сказала Юлия, понимая, что это не те слова, которые ждет от нее Роман. И это не те слова, которые она должна адресовать ему. Так отчего же она все равно говорит подобное?
— И вообще ты обещал, что мы поедем в лесополосу, чтобы найти потерянную тобой заколку! — заявила Юлия, на что муж решительно и даже резко ответил:
— Нет, этого мы делать точно не будем! Во всяком случае, не сейчас!
Юлия вскочила с кровати, вылетела из спальни и, замерев на пороге, крикнула:
— Тогда я поеду одна!
— Солнышко, хорошего путешествия! Ключи зажигания я положил в надежное место, предвидя подобное развитие событий…
Не отыскав нигде ключи, Юлия бурно разрыдалась и повалилась на диван, накрывшись с головой пледом. Она хотела заснуть и оказаться в кошмаре.
Нет, это был не кошмар, а что-то иное. Что именно, она не знала и сказать не могла, она просто чувствовала это.
Но если не кошмар, то тогда что?
На этот раз сон не заставил себя ждать, однако Юлия проснулась оттого, что рядом кто-то ходил.
Несмотря на то что был день, ей сделалось жутко. Это не были шаги Романа. Это был кто-то другой.
Чужой.
Приподнявшись на диване, Юлия вдруг заметила коренастую женскую фигурку — это была их домоправительница Вероника Ильинична.
Та, заметив внезапно возникшую на диване хозяйку, выпустила из рук вазу с тюльпанами. Ваза с грохотом приземлилась на пол.
— Господи, Юлия Васильевна… Как вы меня напугали… Я ведь вас не заметила…
Юлия подозрительно уставилась на Веронику и спросила:
— Но ведь Роман дал вам несколько оплаченных выходных…
— А я решилась вернуться на день раньше! — заявила безапелляционно Вероника Ильинична, особа весьма напористая. — Потому что вам наверняка требуется моя помощь. И вам, Юлия Васильевна, и Роману Глебовичу. Ведь… — Она вздохнула и продолжила: — Ведь Василию Сергеевичу исполняется завтра сорок дней…
Юлия вздрогнула. Василий Сергеевич — так звали ее отца. И как она могла об этом забыть. Она, дочь! А вот экономка все прекрасно помнит.
Появился Роман, который ринулся помочь Веронике, но та решительно заявила, что сама напортачила и сама все уберет.
— Юлия Васильевна, на вас ведь лица нет. Давайте, завтрак вас уже ждет! Так что прошу…
Завернувшись в поданный Романом халат, Юлия проследовала на кухню, увидела разные вкуснючести наподобие румяных оладий, подхватила ломтик киви и синюю виноградину, заметив, как Вероника направляется к холодильнику, опередила ее и сказала:
— Нет, я сама, сама…
Не хватало еще, чтобы экономка увидела там лежавший окровавленный нож.
Тот самый, который она выудила из дупла.
Юлия распахнула холодильник и поняла, что ножа там нет. Она стала лихорадочно перебирать съестные припасы, а потом принялась вышвыривать их на пол.
— Где он? Я вас спрашиваю, где он?
Юлия вдруг поняла, что кричит, а Вероника в ужасе смотрит на нее. Роман, уже успевший тоже завернуться в халат, подошел к жене и, тряхнув ее за плечи, сказал:
— Солнышко, не кричи. Кто он?
Чувствуя его хватку, Юлия заявила:
— Не кто, а что. Где нож! Он там лежал. Это ты его взял?
Она подозрительно уставилась на супруга, и внезапно до нее донесся голос экономки:
— Ах, я не знала, что нож надо оставить в холодильнике. К тому же он был такой грязный, словно им мясо разделывали, а это ужасно негигиенично хранить подобное в холодильнике…
— Где он? — снова закричала Юлия, а Вероника Ильинична указала на бесшумно работавшую посудомоечную машину:
— Там. А что, разве неправильно?
Юлия, ударив мужа по плечу, процедила:
— Мне больно, отпусти!
Роман послушно отпустил и пробормотал:
— Солнышко, мне ведь тоже. У тебя тяжелая рука…
Юлия метнулась к посудомойке, стала нажимать кнопки, пытаясь остановить ее, а Вероника, суетясь около нее, закудахтала:
— Что же вы делаете, Юлия Васильевна… Так нельзя, так нельзя…
— Отключите этот чертов ящик! — приказала Юлия, и когда Вероника распахнула перед ней нутро посудомоечной машины, из которой повалил белый пар, то убедилась: процесс мойки уже был запущен и тускло поблескивавший среди грязных вилок и ложек нож уже больше не являлся уликой — все следы, которые на нем были, Вероника уже подчистую уничтожила.
— Вы уволены! — заявила холодно Юлия, а Вероника, не понимая, что она имеет в виду, засуетилась, размахивая полотенцем.
— Сейчас, сейчас, вытру воду. Ваза, слава богу, не разбилась. И даже тюльпанчики, которые я вам купила, не пострадали…
Юлия, вырвав у нее из рук полотенце, заявила:
— Вы что, глухая? Вы уволены. Уходите прямо сейчас. Вам заплатят за работу до конца года. Но уходите прямо сейчас!
Костистое лицо Вероники вдруг сжалось, и экономка заплакала.
— Юлечка… Васильевна… Ну, извините меня, вы же знаете, что я слишком энергичная. Я не хотела…
— Вы уволены, — повторила Юлия, отворачиваясь. — Даю вам на сбор десять минут. А потом вызову охрану.
Вероника ревела белугой, а Юлия, миновав застывшего Романа, прошла в зал. Муж вышел за ней и сказал:
— Солнышко, ты считаешь, что это нормально?
— Не называй меня больше солнышком! — закричала Юлия и вдруг ощутила, что тоже вот-вот заплачет. И почему она такая стерва? Пилит Романа, тиранит Веронику.
— Хорошо, — произнес муж без тени улыбки. — Обращение «крысочка» тебя, надеюсь, устроит? Оно ведь тебе очень даже подходит, Юля!
Быстро собравшись, Юлия вышла в холл и услышала, как Роман успокаивает Веронику. Юлии было стыдно, однако ни перед кем извиняться она не намерена.
Потому что за ними по пятам не следует Великий Белк. И не грозится их съесть.
Пройдя на кухню и стараясь не смотреть на зареванную экономку, которой Роман готовил, судя по всему, уже вторую, если даже не третью, чашку кофе, Юлия сказала:
— Дай мне, пожалуйста, ключи. Иначе мне придется ехать туда на такси. Ты ведь не хочешь?
Муж, подойдя к холодильнику, вытащил из морозилки ключи, бросил их на барную стойку и, ничего не говоря, любезно обратился к хнычущей Веронике:
— Может, две капельки коньячка добавить?
— Ей лучше сразу два стаканчика! — фыркнула Юлия и, схватив ключи, выбежала из квартиры.
Отчего-то, несмотря на то что она так и не позавтракала и даже толком не поужинала, энергия била ключом. Не вызывая лифт, Юлия слетела по лестнице, преодолев все сорок этажей, и очутилась наконец в подземном гараже.
Только выехав на улицу, она вдруг поняла, что желание ехать на то место, где они похоронили сбитого ей бельчонка, и искать там заколку у нее внезапно испарилось.
К тому же, судя по лужам, которые, впрочем, съеживались под набиравшим мощь июльским солнцем, ночью прошла гроза, к тому же весьма знатная. И смыла все, что было на месте возможного преступления.
Так же как поставленная этой идиоткой Вероникой посудомоечная машинка смыла все следы с найденного в дупле ножа.
Ножа, которым, и в этом Юлия уже ничуть не сомневалась, Великий Белк убил чертову девочку.
Впервые она подумала, что у девочки, нет, не чертовой, а вполне обычной девочки, которой кто-то — Великий Белк! — зашил рот и — кто знает — извлек при помощи особо загнутого ножа глаза, было имя. И имелись родители. Которые, вполне вероятно, ищут ее.
И не могут найти.
Родители, которые надеются, что с их дочкой все в порядке — и не подозревают, что ее забрал к себе Великий Белк.
И съел ее.
Несясь по улицам еще сонной столицы (было начало восьмого утра субботы), Юлия залилась краской стыда, вспомнив то, что только что отчебучила в отношении Вероники Ильиничны, преданной экономки, почти члена семьи, которая работала у них…
Сколько именно, Юлия не помнила, как не помнила многих вещей, но знала: уже очень давно.
И не только в отношении Вероники. Бедный Роман, как он с ней мучается! Но даже его терпению, похоже, приходил конец.
Чувствуя, что слезы катятся по щекам, Юлия затормозила. Сзади ей нетерпеливо посигналили.
И вообще, что она собирается сейчас делать? В самом деле ехать на невесть какую лесополосу и искать детскую заколку, оброненную там Романом?
Нет, если это так, то она реально сумасшедшая.
Юлия успокоилась, припарковавшись, даже зашла в какую-то сетевую харчевню и съела пончик, а затем еще один, запив все это отвратительной сизой бурдой, гордо именовавшейся кафе лате (именно так, без двойного «т»).
Вот к чему все это приводит: у нее есть любимый муж, который готовит божественный кофе, а она утром в субботу шастает по всякого рода сомнительным заведениям и пьет то, чем даже унитаз чистить вредно.
Отставив в сторону полный еще стакан, Юлия решила вернуться домой. Надо извиниться и перед Вероникой Ильиничной, и перед Романом. Юлия зашла в гипермаркет, приобрела дорогущую коробку конфет для экономки. Мужу она покупать ничего не стала — его она отблагодарит иначе.
Когда она на лифте поднималась в пентхаус, то в голове возникла мысль — то, о чем вела речь экономка. Папе ведь завтра сорок дней, а разве они что-то готовят?
Не они, а она, его дочь.
Самое ужасное, что она даже не помнила похорон отца. Господи, что она вообще помнит, если не считать этих кошмаров с чертовой девочкой и Великим Белком.
Эти все учащающиеся, невесть чем вызванные чертовы провалы в памяти…
Интересно, а как эту девочку на самом деле зовут?
Юлия прошла в холл, скидывая туфли, прошествовала в направлении кухни, отметив, что муж еще вел беседу с экономкой. Надо же, какую же чашку кофе он ей готовит — сорок девятую?
— …все чаще задумываюсь в последнее время о том, что у Юли… Что у нее серьезные психические проблемы…
Услышав эти слова, сказанные Романом, Юлия замерла и схватилась свободной рукой за спинку дивана.
— Ну что вы, Роман Глебович, Юлия Васильевна просто перенервничала из-за смерти родителей… Это ведь такой удар!
Юлия осторожно положила коробку конфет на диван. Интересно, однако, узнать, что думает о тебе собственный муж, причем решивший излить свою мужнину душу домомучительнице.
— Я тоже так сначала думал, Вероника Ильинична, но скажите положа руку на сердце — то, как она только что вела себя и с вами, и со мной, это… Это нормально?
Юлия усмехнулась и уселась на подлокотник дивана. Что же, Ромик, оказывается, не такой ты уж и святой, не такой и терпеливый…
— Ну, стресс, Роман Глебович… Юлюсик ведь всегда была непосредственным эмоциональным ребенком. Помню ее пятнадцатилетней девочкой…
Она помнила ее пятнадцать лет назад, а вот она Веронику нет. Юлии вдруг сделалось страшно.
— Нет, не стресс. Это врачи мне в один голос сказали. Точнее, явно не только стресс. Понимаете, Вероника Ильинична, я ведь еще ни с кем этим не делился, потому что не с кем поговорить — родители Юли умерли, мои тоже, с прочими родственниками о таком не поговоришь, друзей у нас как таковых нет…
С родственниками не поговоришь, а с домработницей, стало быть, запросто? Эх, Рома, Рома…
— Потому что я ведь не все результаты многочисленных анализов Юле сообщил. И с врачами, прежде чем они с нами обоими беседовали, всегда говорил сначала один…
Юлия едва сдержала изумленный возглас. Вот, оказывается, какие интриги любимый муженек развел у нее за спиной.
— И даже не один и не два, а целых три светила психиатрии исходят из того, что Юля страдает… Страдает тяжелым психическим заболеванием! Правда, предварительные диагнозы ставят разные, ведь для точного нужно долгое комплексное обследование, а на него…
Не выдержав, Юлия влетела на кухню и крикнула, уставившись на обомлевших Романа и Веронику Ильиничну:
— А что они тебе еще сказали, Рома? И даже если и сказали, то отчего ты сообщаешь эти деликатные сведения этой… этой мокрой курице?
Муж, уже оправившийся от удивления, вызванного внезапным появлением Юлии, ответил:
— Потому что я тоже человек. Потому что мне тяжело. Мне нужен совет хорошего друга. А Вероника Ильинична для нас член семьи. И, кроме того, она удивительной мудрости и практической смекалки женщина… А вовсе не мокрая, как ты изволила выразиться, курица.
— А может, мужчина? — крикнула Юлия и, подойдя к столу, на котором красовалась ваза с принесенными Вероникой тюльпанами, выхватила растения, бросила их на пол и добавила: — А то, что она еще не мокрая, так это легко поправимо!
И облила Веронику водой из вазы. Та, закудахтав (ни дать ни взять самая что ни на есть настоящая мокрая курица), вылетела прочь. Роман, лицо которого было непроницаемо, заявил:
— Довольна, солнышко?
— Ты же хотел называть меня теперь «крысочкой», Рома. Уже запамятовал?
Но не он запамятовал, а она сама — со своими провалами в памяти. Но она не могла вспомнить — или не хотела?
Муж, вздохнув, подошел к ней, держась, однако, определенной дистанции, и Юлия вдруг поняла, что это, по всей вероятности, из-за тяжелой хрустальной вазы, которую она все еще держала в руках.
И которой без особых проблем можно было проломить череп.
— Юля, не надо. Я ведь хочу тебе помочь. Мы все хотим тебе помочь…
Он прикоснулся к ее руке, и Юлия вдруг разрыдалась. Муж заключил ее в объятия и произнес, гладя ее по голове:
— Обещаю, что все будет хорошо… Все будет хорошо.
А Юлия, подняв на него заплаканное лицо, прошептала:
— Ведь эта фраза означает, что все уже плохо, ведь так?
Вероника — с высушенными волосами, в халате Юлии — была обижена не на шутку, однако Роман сумел задействовать свое обаяние по полной, чтобы убедить экономку не уходить — и не уволиться на этот раз уже по собственному желанию.
Но когда муж проронил несколько слов об увеличении зарплаты, Вероника сразу подобрела и, распечатывая коробку конфет, которую ей преподнесла Юлия (впрочем, пробормотавшая только какие-то стандартные извинения), бойко щебетала:
— Ах, Юлия Васильевна, милая моя… Все бывает, понимаю… Конечно, у вас стресс… А всем этим врачам вы не верьте. Они за деньги, причем ваши собственные, вам таких диагнозов понаставят… Ромашковый настой и горячая ванна — это лучшее лекарство от девяноста пяти процентов всех болезней. Так моя прабабушка говорила и дожила до ста трех лет.
— А как быть с прочими пятью процентами? — спросила Юлия, но экономка, даже не отвлекаясь на ее реплику, потому что готова была слушать только саму себя, рассуждала о чем-то совершенно ином.
Да, а как быть с прочими пятью процентами? Выходит, что она подпадала как раз под эту категорию — категорию буйных психов?
О чем размышлял Роман (а то, что он о чем-то размышлял, Юлия заключила по его сосредоточенному виду), она не ведала. И не была уверена, что хотела бы узнать.
Что, если он думает о том, что его жена психопатка. И что ее место в закрытой лечебнице для подобных субъектов?
Все же что сказали ему эти самые светила психиатрии? И какие именно ужасные диагнозы они пусть и не поставили ей, однако вскользь упомянули, беседуя с Романом?
Они ведь упомянули, не так ли?
Юлия вдруг спохватилась, поняв, что задала этот вопрос вслух. Правда, еле слышно, шепотом, да и по кухне разносилась бесконечная тирада Вероники Ильиничны:
— …и верить всем этим эскулапам! И тогда моя тетка решила обратиться к колдунье. Ну, самой натуральной, у них в городе это была известная особа, к тому же работавшая в городской администрации. Правда, брала она много, но результат был всегда позитивный. И…
А какой будет у нее результат — всегда отрицательный?
— Солнышко, — обратился к ней Роман. — На тебе лица нет. Что, голова болит?
— Вам надо прилечь, прямо сейчас прилечь! — закудахтала Вероника и, еще до того, как Юлия успела что-то сказать, подскочила и вцепилась ей в локоть. — Давайте я вас до диванчика провожу…
Юлия разрешила проводить себя «до диванчика», хотя не считала, что выглядит так особо плохо. Да и не чувствовала она, что у нее голова болит.
Позволив уложить себя на диван и подсунуть под голову подушку, Юлия отказалась от шоколадных конфет, которые ей настойчиво совала Вероника.
— Шоколада в самом деле не надо, он может мигрень провоцировать, — сказал Роман. — А вот свежевыжатый сок тебе не помешает, солнышко. Сейчас сделаю…
Муж удалился на кухню, Веронике — слава всем богам Олимпа! — кто-то позвонил на мобильный, и она, желая дать совет кому-то из своих многочисленных родичей, унеслась в коридор.
Юлия лежала и блаженствовала. Все же ей повезло с мужем. И она не будет его больше обижать. Ни за что и никогда!
Она ведь так его любит.
Желая сказать это Роману лично, а заодно и извиниться за все, что она натворила, Юлия босиком прошествовала на кухню, заметив стоявшего к ней спиной супруга.
Роман осторожно вливал что-то из крошечного темного флакончика в бокал с соком, одновременно размешивая содержимое бокала вилкой. Видимо, чтобы то, что поступало туда из флакончика (а это была бесцветная жидкость), лучше распределилось.
Юлия окаменела, уставившись на странные манипуляции мужа. Потому что бокал сока с добавкой невесть чего из темного флакончика наверняка предназначался ей.
— Это ты что туда подливаешь? Цианистый калий? — выпалила Юлия, рука мужа дрогнула, и он пролил струйку из флакончика на гранитную поверхность.
Роман повернулся, на его лице застыла гримаса растерянности.
— Что ты мне подливаешь? — закричала Юлия, стараясь дотянуться до флакончика, а муж, подняв его высоко у себя над головой, произнес:
— Солнышко, это лекарство, которое поможет тебе чувствовать себя лучше…
— Я и чувствую! Особенно в последнее время! — крикнула Юлия.
Роман, вздохнув, продолжил:
— Без него было бы еще хуже…
Юлия расхохоталась.
— Что это за лекарство? Сообщи мне его название. Покажи мне рецепт! И вообще, отчего ты вливаешь его мне тайно?
— А ты согласилась принимать его добровольно? — произнес тихо Роман. — Принимать, узнав, что это медикамент для… для страдающих тяжелыми депрессиями и…
— И? — повторила с вызовом Юлия, а муж все колебался, поэтому она дернула его за локоть. — И, Ромик?
— …и галлюцинациями, вызванными шизофренией…
Отшатнувшись, словно он ударил ее по лицу, Юлия схватила предназначавшийся ей бокал с соком и вылила его в мойку. Роман, не мешая ей, просто молча стоял рядом.
— Вот ты, значит, какой… — сказала Юлия, с грохотом ставя бокал на гранитную поверхность. — Может, ты мне вообще крысиный яд подсыпал…
— Солнышко, ну как ты можешь…
Муж попытался обнять ее, но она отвернулась. В голове билась одна и та же мысль: а что, если он говорит правду?
Собственно, Юлия и не сомневалась, что Роман говорит правду. И что тайно добавлял ей в сок (и, наверное, не только в сок) медикаменты. Которые, как Роман сказал, используются для шизофреников.
— Извини, я не хотел, чтобы именно подобная сцена и разыгралась…
Муж взглянул на нее, а Юлия отчеканила:
— Как видишь, твои надежды не оправдались. Сцена и разыгралась — причем именно такая.
— Солнышко, ну давай же жить дружно. Понимаю, что сделал ошибку. Но этот медикамент тебе нужен, понимаешь? Это мне доктора подтвердили…
Сухо рассмеявшись, Юлия ответила:
— Это те самые доктора, которых ты считаешь шарлатанами? Или некоторым из шарлатанов ты доверяешь больше, чем всем прочим?
В этот момент на кухню вошла не подозревавшая ни о чем Вероника Ильинична.
— Юлия Васильевна, милая, почему вы снова встали? Ведь вам надо прилечь. Роман Глебович вам сейчас сочок подаст…
Посмотрев на нее, Юлия заметила:
— Вот вам пусть и подает. Ведь вы с ним прекрасно понимаете друг друга, не правда ли? Кстати, она посвящена в тайны двора Екатерины Медичи? Там, помнится, тоже всех пачками травили…
Экономка в явном недоумении уставилась на нее, а Роман сказал:
— Солнышко, не надо втягивать посторонних…
— Ах, она уже и посторонняя? — Юлия одарила Веронику очаровательной улыбкой. — Не обессудьте, но курс ваших акций падает! Еще недавно вы были больше чем членом семьи, а теперь перешли в разряд посторонних. Но все эти тонкости вы можете обсудить без меня. Хочу знать только одно: вы тоже меня этим пичкали?
Она кивнула на темный пузыречек, который Роман держал в руках. Судя по ничего не понимающей Веронике, к этому она не была причастна.
Или разыгрывала из себя туповатую простушку, которая вообще не в курсе и желает только помочь. Этого Юлия тоже не исключала.
— Юлия Васильевна, вы куда это? — крикнула ей в спину Вероника, а Роман заявил:
— Солнышко, не глупи. Две истерики за одно субботнее утро — это, поверь, чересчур.
Самое обидное, что муж был прав. Но Юлия не могла и не хотела оставаться в одной квартире вместе с людьми, которые ее обманывали.
И, судя по всему, обманывают до сих пор.
— Я вас покину! — заявила она. — Не надо беспокоиться, никуда топиться не поеду. Или искать в лесополосе детскую заколку. Еду к родителям. Там и переночую. Все равно надо разобрать их вещи, я давно это собиралась сделать…
Экономка что-то пыталась вставить, но Юлия и слушать ее не желала. Роман вышел в холл, насупленный, молчаливый, ничего не сказал, когда Юлия, хлопнув дверью, выпорхнула из пентхауса.
Юлия заметила удивленное выражение лиц охранников, сидевших в будке с шлагбаумом, когда она уже во второй раз за утро проехала мимо них. Причем в такую рань — в самом деле она успела дважды поскандалить до девяти часов утра в выходной день.
Похоже, портить кровь окружающим вошло у нее в привычку.
Юлия направилась за город, в особняк родителей. Надо же, еще несколько месяцев назад, в конце прошлого года, они, отмечая Новый год, желали друг другу всего самого наилучшего, строили далекоидущие планы, исходили из того, что следующий год станет самым счастливым в их жизни.
В ее жизни он стал самым ужасным.
Мчась по МКАДу, Юлия подумала о том, что любовь к скорости ей передалась от мамы. И это стало для нее роковым. Ведь отцу в тот день повезло — вообще-то он должен был находиться в автомобиле с мамой, однако по причине экстренного звонка одного из менеджеров он решил остаться в Москве, и в особняк мама отправилась в одиночестве.
Иначе бы она потеряла родителей в один день. А так в течение трех с небольшим месяцев. Отец, полностью ушедший в себя и забросивший бизнес, который все эти годы был его детищем, с дочерью практически не общался и жил в особняке один. Юлия опасалась, как бы это вынужденное одиночество не привело бы к чему-то трагическому.
Привело.
В самом начале июня, когда отец, несмотря на множество звонков, так и не объявился, Юлия направилась в особняк — и нашла его в ванной: мертвым. С момента смерти прошло уже не меньше двенадцати часов. Врачи сошлись на том, что отец, страдавший диабетом, не успел вовремя сделать себе инъекцию инсулина, что привело к коме и смерти.
Юлия же исходила из того, что он, не вынеся боли из-за смерти жены, решил таким образом покончить с собой, не прибегая к ядам, огнестрельному оружию или веревке. А просто не сделал инъекцию — и умер.
Когда она завела об этом речь с Романом, тот попытался ее успокоить и даже заметил, что подобная смерть, пусть в реальности и самоубийство, является выражением его беззаветной любви к жене, ее матери.
Но, получается, что отец ради мамы отказался от нее, своего единственного ребенка и горячо любимой дочери?
Обо всем этом Юлия размышляла, пока ехала в родительский особняк. И к своему удивлению — и даже радости — отметила, что в течение целого часа не думала ни о Великом Белке, ни о чертовой девочке.
Правда, отвлекший ее от подобного рода мыслей повод был уж слишком мрачный. И с каким бы удовольствием она бы повернула время вспять. Но в этом-то и суть — изменить ничего было нельзя.
Открывая входную дверь и снимая особняк с сигнализации, Юлия почувствовала легкий затхлый запах. Сколько она уже не была здесь?
Наверное, не меньше месяца. И вспомнила, что завтра же сорок дней со дня смерти папы. Его отпевали в местном храме и похоронили вместе с мамой, на подмосковном кладбище. Но родители, в особенности отец, не были религиозными людьми и мало придавали значения традициям и ритуалам.
Юлия подумала, что все равно было бы правильно пригласить немногочисленных родственников и многочисленных друзей родителей в ресторан. Однако она до такой степени увлеклась собственными проблемами, что начисто забыла об этой черной дате.
А теперь было уже слишком поздно.
Можно было позвонить Веронике Ильиничне и попросить ее, она в лепешку разобьется, но исполнит поручение. Или подключить Романа.
Но Юлия не хотела ни того, ни другого. Что же, родители на нее будут не в обиде, она это знала. Однако, не исключено, в обиде будет она сама.
Закрыв дверь, она включила свет: несмотря на царившее за окном лето, в доме было прохладно и сумрачно.
Когда-то здесь царило веселье, текла счастливая семейная жизнь, слышался смех, звенели бокалы с шампанским…
А теперь…
Юлия прошлась по первому этажу и, чувствуя неприятный запах, открыла холодильник. Так и есть, продукты давно испортились. Она хотела заняться разборкой родительских вещей уже давно, однако практически сразу после смерти отца у нее стали проявляться эти странные симптомы…
Вероника с большим рвением вылизала бы родительский дом, однако Юлия несколько побаивалась ее энергии и не дала согласия, когда она напрямую спросила ее об этом.
Лучше сделать все самой.
Поэтому, засучив рукава, отыскав резиновые перчатки и найдя рулон пластиковых мешков, Юлия принялась за работу.
Внезапно она увидела на одной из полок черствую сайку, початую палку копченой колбасы, несколько яблок и головку чеснока.
Тот спартанский набор, который она видела и в холодильнике Квазимодо в бункере.
Юлии сделалось страшно. Больше всего ее угнетала тишина, поэтому, дабы рассеять зыбкие кошмары, она включила на мобильном музыку. А потом, через какое-то время (кухня уже приняла божеский вид), нашла какую-то радиопрограмму.
— …слав Бэлкловский в гостях. Скажите, что нам стоит ожидать в ближайшие месяцы на политическом Олимпе?
Юлия, державшая в руках грязную тряпку, напряглась. Интервью давал тот самый велеречивый околополитический комментатор, который странным образом затесался в ее кошмар.
— Зороастрийский календарь в этом отношении абсолютно однозначен… — вальяжно грассируя, завел свою любимую пластинку комментатор, а Юлия, рассмеявшись, переключила программу.
А затем, бросив тряпку в ведро и стянув резиновые перчатки, стала лихорадочно вбивать что-то в поисковик.
Не зря прицепился к ней этот политолог, умело троллящий журналистов и слушателей постоянными ссылками на зороастрийский календарь.
Потому что в зороастрийском гороскопе в самом деле имелась белка.
Юлия пробежала глазами характеристику человека-белки. Нет, никакой патологии или угроз. Да и не верила она в подобную чепуху, потому что все это дуриловка и муть, как считал ее отец, по образованию физик.
Мама в этом отношении не была столь категорична, считая, что отец во многом выказывает свое упрямство, столь свойственное родившимся под знаком Тельца.
Дрожащими пальцами Юлия набрала в графах дату рождения отца — и с облегчением вздохнула, когда Интернет выплюнул результат, что по зороастрийскому календарю отец был орлом.
Мама оказалась дельфином, а она сама слоном. Испытывая особое чувство вины, Юлия ввела дату рождения Романа.
Интернет как назло завис, Юлии сделалось не по себе. Неужели это знак свыше, неужели ее муж был по зороастрийскому гороскопу… белкой.
А даже если и так, то что это означало?
Однако Роман оказался ежом. Юлия рассмеялась. Нет, еж — это скорее она сама, колючий и пыхтящий.
На всякий случай она зашла на другой сайт и перепроверила результаты, которые, однако, оказались теми же самыми.
Никто в их семье не был белкой.
Как ни пыталась, Юлия не могла вспомнить точную дату рождения Вероники Ильиничны. И год точно не помнила (та любила напустить туману относительно своего возраста, естественно, занижая его), ни даже точную дату. Что-то в двадцатых числах марта…
А что, если белка — это Вероника? Значило ли это, что она и была… И была Великим Белком?
Если Великий Белк вообще существовал. Он и существовал — во всяком случае, в ее собственном воображении и в ее персональных кошмарах.
Тогда Юлия стала вводить даты рождения своих родных и знакомых. Ворон, лань, верблюд, еще один ворон (ворон ворону, что называется, глаз не выклюет!), лисица, черепаха, паук, вепрь и целых три белых медведя.
Зато ни одной белки.
Посмотрев на часы, Юлия вдруг поняла, что занималась этим явно бессмысленным занятием около двух часов. Поэтому, отложив мобильный, она продолжила уборку.
Можно было нанять бригаду юрких людей, которые вычистили бы особняк, но она не хотела никого пускать в дом родителей. Туда, где и сама жила несколько лет.
Это был ее мир — и только ее. Ее дом, ее крепость.
Ее бункер.
Кухня, которую отец после смерти чистюли-мамы основательно запустил, приняла более-менее сносный вид. Юлия вылила в унитаз очередное ведро с мутной водой, тщательно вымыла руки, не опасаясь смотреть в сторону душевой кабинки, и отметила, что чертова девочка ей давно не являлась.
Неужели она пошла на поправку?
Однако, поднимаясь по лестнице на второй этаж, заметила знакомую фигуру, которая тотчас исчезла, стоило посмотреть на то же место через мгновение.
— Добрый день! — поздоровалась Юлия и прошла в родительскую спальню.
Там царил идеальный порядок — отец там так и не спал после гибели мамы, предпочитая ютиться на софе в кабинете.
Заметив большой портрет мамы, нарисованный ею самой, Юлия ощутила, что у нее на глазах навернулись слезы. И ей было решительно наплевать, ошивалась ли поблизости чертова девочка или нет.
Даже если чертова девочка была плодом ее больного воображения — ведь, судя по всему, она страдала тяжелой формой шизофрении…
Не исключено, что Роман был прав: все эти доктора сущие шарлатаны!
Не задерживаясь в спальне родителей, потому что это походило на осквернение святыни, Юлия проследовала в кабинет отца.
Там царил подлинный хаос. Отец никогда не был аккуратным человеком, в первую очередь что касается предметов обихода. По характеру он был педант и, как и Роман, уповал на логику. Однако совершенно не заботился о простейших вещах — к примеру, тем, откуда берется чистое белье и куда девается грязное. Кто моет посуду. Отчего грязный ковер вдруг становится чистым.
Впрочем, это совершенно не мешало отцу быть успешным предпринимателем, основателем и бессменным владельцем сети строительных гипермаркетов, накрывших плотной сетью всю страну и ближнее зарубежье. Бизнесу отца не были страшны кризисы и санкции, он умудрялся извлекать выгоду из того, что для других означало верное банкротство. И оставил дочери в наследство многомиллионную империю и более чем солидное состояние.
Однако могло ли это заглушить горечь от потери двух самых родных людей на свете. Нет, не могло.
Юлия, спихнув с кресла пачку документов, опустилась в него и обвела взглядом отцовский кабинет. Нет, ничего здесь она убирать не будет. Оставит все как есть.
Она могла позволить себе не продавать и не сдавать особняк, законсервировав его и превратив в свой личный музей.
Свой бункер.
Но было ли это правильно?
Встав, Юлия прошлась по кабинету, заметила лежавшую около выключенного ноутбука раскрытую книгу, взяла ее, чтобы посмотреть, что же читал перед смертью отец.
Перед своим самоубийством.
Это были «Повести Белкина». Чувствуя, что сердце стучит, как паровой двигатель «Титаника», Юлия опустилась прямо на ковер.
Ну да, отец любил классику, небеспричинно полагая, что гениальнее Пушкина, Гоголя и Толстого никого нет. Достоевского недолюбливал, считая его нытиком и истериком. Современных писателей бранил.
Так что неудивительно, что отец взялся перечитать пушкинские «Повести Белкина». Юлия осторожно перевернула страницу, которую автоматически зажала пальцем. Закрой она книгу, так никогда бы и не узнала, на каком месте остановился отец.
Он начала перечитывать «Гробовщика». Единственная повесть с вкраплениями мистики из этого цикла. Там, где гробовщику Адрияну, неосторожно пригласившему всех, кого он когда-то похоронил, к себе в гости, лунной ночью заявились покойники — в том виде, в котором они были после долгого и очень долгого пребывания под землей в гробах, сделанных Адрияном. Помнится, какой-то хлипкий скелетик в истлевшей треуголке бросился, желая обнять гробовщика, с тоской вспоминая, как гробовщик надул его много лет назад, продав для него свой первый гроб и выдав сосновый за дубовый.
Интересно, а дуб, из которого не был сделан этот гроб, был с дуплом, в котором жила белка?
Или, кто знает, Великий Белк?
Юлия, так и сидя на ковре, перечитала «Гробовщика». Нет, не ее любимый рассказ, и по сравнению с прочими не такой, что ли, глубокий, несмотря на то что гостям Адрияна явно пришлось выбраться с большой глубины, дабы навестить гробовых дел мастера.
Когда-то она была без ума от «Барышни-крестьянки», но затем пришла к выводу, что квинтэссенция всего заключается в «Станционном смотрителе».
Юлия, вздохнув, закрыла томик. Итак, она напридумывала себе бог весть что, и только на том основании, что это повести Белкина.
Или Великого Белка?
Из книги вывалилось что-то, и Юлия, подняв это с ковра, увидела: визитная карточка. Детективное агентство «Золотая белка», расположенное в Москве. Юлия повертела визитку — вообще-то у отца имелась своя служба безопасности, хотя в отличие от многих прочих капитанов промышленности и акул бизнеса отец никогда не зацикливался на телохранителях и джипах сопровождения. И он, и мама водили автомобиль сами, и никаких бодигардов у них отродясь не было. Хотя пару лет назад, когда расстроилась ее свадьба с сыном лучшего друга отца Игоря, который звался тоже Игорем, от Игоря-старшего поступали недвусмысленные угрозы.
Но даже тогда отец заявил, что никаких телохранителей у них не появится. Правда, хотел, чтобы телохранитель появился у нее, их единственной дочери, но Юлия гордо отказалась.
А выходит: если бы был телохранитель или личный шофер, то, кто знает, мама была бы сейчас жива. Как был бы жив и отец?
Юлия засунула визитку обратно в томик Пушкина. Никто ведь не в курсе, как долго она служила в качестве закладки. Никто, кроме отца.
А ему завтра будет сорок дней…
Юлия бросила прощальный взгляд на кабинет отца — и вдруг увидела на столе почтовый пакет. Ее внимание привлек даже не сам пакет, а то, что на нем имелся логотип в виде…
Белки.
Ну да, агентство ведь — «Золотая белка». Кто там, интересно, шеф — Великий Белк?
Пакет был открыт, наверняка это сделал отец. Юлия, подумав, не сочла зазорным посмотреть, что же внутри.
Это было небольшое тринадцатистраничное досье. Юлия хотела было запихать его обратно в пакет, потому что негоже было совать нос в дела покойного отца, как вдруг ее глаз выхватил имя мамы.
Опустившись в кресло, Юлия раскрыла досье. Читая его первый раз, она чувствовала, что волосы на голове встают дыбом. Пришлось прочитать второй раз, но реакция была примерно та же самая.
В третий раз она перечитала только избранные абзацы и внимательно рассмотрела предлагавшиеся схемы. А затем, закрыв глаза, долго сидела в кресле, пытаясь переварить мысль о том, что ее мама была убита.
Да, составленное экспертами агентства «Золотая белка» досье свидетельствовало о том: гибель мамы была не следствием несчастного случая, а результатом целенаправленной диверсии. Кто-то провел умелые манипуляции с тормозами, что и привело к трагедии.
К смерти мамы.
И это означало одно: все эти месяцы она считала, что судьба подставила им подножку, забрав маму посредством нелепого несчастного случая. А выяснилось, что судьба вогнала им в спину кинжал, забрав у них маму, ставшую жертвой убийства.
Или не судьба, а Великий Белк?
Да, убийства, ведь как иначе можно было назвать все то, что детально описывали в досье эксперты. Ни о какой случайности или оплошности речи идти не могло, это была диверсия.
Точнее, убийство, совершенное… Да, кем совершенное?
Великим Белком!
Юлия закрыла лицо руками, не в состоянии выдавить из себя ни слезинки. Но если отец знал, то почему не сказал ей?
Она быстро посмотрела на дату досье. Так и есть — составлено за четыре дня до гибели отца.
Отец не был человеком, который, даже при наличии неопровержимых доказательств, принимал скоропалительное решение. Тем более у него имелись доказательства того, что мама была убита. И что, не исключено, он сам, на этот раз уж точно по счастливой случайности, избежал участи оказаться в одном с ней автомобиле.
Но в досье не было ни полслова о том, кто это сделал или, вернее, мог бы сделать. Досье было составлено автомобильными экспертами и криминалистами, а для выяснения вопроса о том, кто же является убийцей, требовались правоохранительные органы или частные детективы.
Вскочив, Юлия извлекла из томика Пушкина визитку детективного агентства «Золотая белка». Теперь-то понятно, зачем она понадобилась отцу. Хотя вообще-то странно — ведь у отца были отличные связи, в том числе среди бывших и настоящих работников всех возможных силовых министерств и всемогущих ведомств. Имелся и этот самый генерал, с которым отец время от времени ходил на рыбалку.
Так отчего же отец не обратился к ним?
Может, и обратился. Хотя тогда бы генерал или прочие товарищи поставили бы ее в известность. Но раз никто не объявился и ничего не сообщил, даже в самых щадящих выражениях, приходилось сделать вывод, что они не были в курсе.
Но почему? Почему?
Прихватив досье, Юлия спустилась на убранную кухню и на скорую руку приготовила себе салат из консервированного тунца, горошка и артишоков. Не бог весть что, однако она не хотела отвлекаться на хождение по ресторанам или заказ еды на дом.
Кажется, она поняла, отчего отец не задействовал свои связи. Потому что материя была слишком уж деликатная.
Речь шла о его любимой жене, которая для всех стала жертвой несчастного случая, а еще точнее — собственной безалаберности на дороге. Понятное дело, что на ее горем убитого мужа, который бы заявил, что на самом деле это было деяние рук неведомого изверга, смотрели бы, по крайней мере, с большим сожалением.
Отцу было бы решительно наплевать, кто и как посмотрел бы на него — но он боялся огласки. Подключи он знакомых, существовала бы опасность, что кто-то проболтается, не сможет держать язык за зубами и…
Да и отцу же требовались факты — и ничего кроме фактов. И, по всей видимости, ему требовалось имя убийцы.
Юлия поперхнулась, принявшись стучать себя по груди. Господи, точно так же, как в ее кошмаре. И как тогда, много лет назад, в детстве, когда она стала свидетельницей того, как поперхнулся и на ее глазах скончался ее младший брат Васютка.
(Веселые бельчата, веселые бельчата, веселые бельчата…)
Наконец кусок попал в нужное горло, и Юлия, выпив воды (бутылка и марка были такие же, как и в бункере Квазимодо!), подытожила.
Если бы мама в самом деле стала жертвой убийства, то отец ни перед чем бы не остановился и поставил бы на кон любые деньги и свою жизнь, чтобы узнать, кто же за этим стоит. И покарать этого урода.
Он и поставил — свою жизнь. Юлия от ужаса выбежала в коридор. Потому что выходит…
Выходит, что жертвой убийства могла стать не только мама, что экспертами «Золотой белки» фактически доказано, но и отец!
Ведь раньше, до обнаружения досье, она думала, что он покончил с собой, угнетенный смертью своей жены и не будучи в состоянии жить без нее.
А теперь, после обнаружения досье, приходилось считаться с тем, что отец никогда бы не покончил с собой, потому что он наверняка поставил перед собой задачу узнать, кто же поднял руку на его жену.
Значит, банальный несчастный случай?
Юлия так не считала. Отец ни за что бы, даже в момент наиболее сильного душевного разлада, не забыл бы об инъекции инсулина.
Значит, кто-то устроил так, чтобы он пропустил эту инъекцию.
Убийца, который до этого отправил на тот свет и маму?
Великий Белк.
Юлия долго размышляла, и когда ей на мобильный пришло сообщение, то буквально подпрыгнула от ужаса. Это был Роман, интересовавшийся, как у нее дела. И что бы она могла ответить? Все тип-топ, только что узнала, что мама была убита и отец, похоже, тоже.
«К ужину не жди».
Не желая, чтобы муж, обеспокоенный ее молчанием, примчался в особняк покойных родителей, Юлия отписала, что все в порядке и что ей надо побыть одной. Она долго думала, прибавить ли парочку смайликов в конце послания, но решила не делать этого.
В конце концов, она все еще обижена на Романа, хотя и не помнила сейчас, из-за чего. Ах, он пытался лечить ее шизофрению или что там диагностировали у нее все эти бородатые корифеи.
Но собственный диагноз занимал Юлию в данный момент меньше всего. Она думала об одном — о том, что ее родители убиты. И что никто не бьет в набат, никто не занимается расследованием.
Отец попытался, но буквально через несколько дней сам умер. Случайность?
Наверняка нет.
Он был убит, так же как и была убита мама. Более того, он был убит не только потому, что начал расследование, которое грозило убийце огромными неприятностями.
Он был убит, потому что первая попытка убить его провалилась. Ведь отец железно должен был находиться тогда в автомобиле с мамой, и они бы разбились вместе.
А когда план не сработал, точнее, сработал, но только наполовину, и погибла мама, то убийца наверняка задумался над новым.
Кто же этот чертов убийца?
Юлия запретила думать себе над тем, что убийцей был Великий Белк. Этого Великого Белка просто не существует. Разве что в ее воображении.
Или не только?
Вернувшись в кабинет отца, Юлия стала методично перебирать бумаги, лежавшие на столе, однако ничего занимательного больше не нашла. То и дело ей попадался на глаза пушкинский томик «Повестей Белкина» и логотип на почтовом пакете.
Белки, белки, везде белки!
(Веселые бельчата, веселые бельчата, веселые бельчата… Нет, только не это!)
Неужели поэтому…
Забравшись на софу, на которой спал после гибели мамы отец, Юлия, отогнав неприятные мысли о прошлом, стала упорно размышлять, чувствуя, однако, что ее клонит в сон. Вечерело, однако, до заката было еще далеко. Погода стояла отличная, солнце палило, но в кабинете отца, защищенном жалюзи, царила приятная прохлада.
Юлия принялась систематизировать факты — ведь именно так на ее месте поступил бы отец. Итак, убийства в среде бизнесменов не редкость, однако обычно заказные убийства совершаются классическим способом: при помощи винтовки с оптическим прицелом. В конце концов, при помощи взрыва или отравлением каким-нибудь токсином.
А тут похоже на работу убийцы с иным подходом. Похоже, ему не требовалось, чтобы весь мир узнал: эти люди убиты. Ему было вполне достаточно представить все как несчастный случай.
И это, как ни странно, свидетельствовало о том, что убийца профессионал. Потому что совершить заказное убийство не так уж трудно, а попробуй лиши кого-нибудь жизни и сделай так, чтобы это не бросилось в глаза правоохранительным органам.
И в случае с мамой, и в случае с отцом это удалось.
И если бы не напористость самого отца, не его желание докопаться до истины, то все бы так и заглохло. И, возможно, убийца, выждав какое-то время, нанес бы новый удар.
Он, собственно, и нанес, отправив отца на тот свет.
Но кто мог ненавидеть ее родителей до такой степени, что решил устранить их? Кто?
Ответ крайне прост: Великий Белк.
Юлия снова зевнула и прикрыла глаза. Всего на секундочку. А потом она снова будет упорно размышлять над тем, кто же…
