XCVII
Элсон и Литци стояли у церковной двери, слушали.
Теперь, держась за руки, они притрусили скользко́м.
Этот маленький белый мальчик? – сказала Литци.
Сказал, что мы умерли, сказал Элсон.
миссис фрэнсис ходж
Боже мой, сказала миссис Ходж.
элсон фарвелл
Все эти годы в нашей яме я лелеяла мечту, что когда-нибудь Аннализа и Бенджамин, мои дети…
Что? Присоединятся ко мне? В один прекрасный день присоединятся ко мне? Здесь? Это было нелепо.
Я вдруг поняла, насколько нелепо.
Бедная я, бедная.
Бедная я, столько лет.
Никогда они не присоединятся ко мне здесь. Они состарятся и умрут, и упокоятся там, в тех далеких местах, куда их увезли (когда их увезли от меня). Сюда они не вернутся. И вообще, зачем мне это? Я этого хотела, пока только ждала, веря, что я приостановлена на время. Но теперь, теперь, когда я…
Теперь, когда узнала, что мертва, я захотела для них только одного: чтобы они отправились туда, куда им следует. Прямо туда. Где бы оно ни находилось. И, почувствовав это, я поняла, что и сама должна отправиться туда.
Я посмотрела на Литци так, как смотрела на нее прежде, словно говоря: Что скажешь, леди?
Я сделаю то, что будете делать вы, миссис Ходж, сказала Литци. Вы всегда были мне как мать.
миссис фрэнсис ходж
Но грустно.
Ко мне только-только вернулся голос, и вот уже пора уходить.
литци райт
Элсон? – сказала я.
Нет, сказал он. Если такие понятия, как доброта, братство, искупление, существуют и их можно обрести, то ради этого иногда требуется кровь, месть, животный ужас прежнего преступника, устранение бессердечного угнетателя. Я собираюсь остаться. Здесь. Пока не отомщу. Кому-нибудь.
(Такой милый мальчик. Такой гордый. Такой яркий.)
Мы умерли, сказала я.
Вот он я, сказал он. Я здесь.
Больше я ничего не стала говорить, потому что, если он хотел остаться, я не должна ему препятствовать.
Мы все должны делать то, что хотим.
Готова? – спросила я у Литци.
Словно в память о прежних временах она подмигнула мне обоими глазами, а это всегда означало: Да.
миссис фрэнсис ходж
