Утром в понедельник, через несколько часов после того, как Брайан уехал в аэропорт, Рейчел принялась работать над книгой. Она писала ее уже почти год, но до сих пор не могла понять, к какому жанру отнести свой труд. Начало выглядело как отчет о случившемся на Гаити, но затем Рейчел поняла, что невозможно описывать события, не говоря ничего о себе самой, и повествование превратилось в своего рода мемуары. Чтобы рассказать о своем провальном репортаже, надо было дать пояснения – так возникла глава о ее матери, которая потянула за собой главу о семидесяти трех Джеймсах, а та, в свою очередь, потребовала переделки всей первой части. Пока что Рейчел не представляла, чем все это закончится, но сама работа над книгой обычно увлекала ее. Однако перед второй чашкой кофе иногда надо было сделать перерыв – как, например, в тот день.

Нельзя было объяснить, почему нужные слова порой лились свободно, как вода из крана, а в другие дни все это напоминало вскрытие вен, однако Рейчел стала подозревать, что причина – в отсутствии плана. Похоже, для нее оказался вполне естественным свободный подход к материалу, которого она не могла себе позволить, работая штатным журналистом. Она плавала в том, природу чего почти не понимала, но это имело отношение скорее к ритму и интонации, чем к структуре.

Рейчел не показывала книгу Брайану, но советовалась с ним. Он, как всегда, оказывал ей немалую помощь, хотя пару раз ей показалось, что в его глазах промелькнул оттенок снисходительности, словно Брайан считал эту книгу всего лишь хобби, праздным времяпрепровождением, которое не выльется ни во что законченное и цельное.

– Как ты ее назовешь? – спросил он однажды.

– «Быстротечность», – ответила Рейчел.

Ей не приходило в голову ничего, что точнее выражало бы основную идею книги. Жизнь самой Рейчел, как и жизнь тех, кто оставил самый заметный след в ее памяти, была отмечена неукорененностью, мимолетностью. Беспомощное кружение по пути к пустоте.

Этим утром она сочинила несколько страниц о своей работе в «Глоб», но написанное показалось ей сухим и невыразительным. Рейчел бросила это занятие, долго плескалась под душем, а затем оделась, чтобы встретиться с Мелиссой за ланчем, как они договаривались.

Она пересекла Бэк-Бэй бесконечным и вездесущим дождем – «дождем библейского потопа», как назвал его Брайан. Правда, он не повлек за собой таких же катастрофических последствий, но тем не менее шел уже восемь дней. Пруды и озера в северной части штата вышли из берегов и затопили дороги, а улицы стали впадающими в них реками. Смыло две машины, самолет гражданской авиации соскользнул со взлетно-посадочной полосы, однако никто не пострадал. Тем, кто попал в аварию с участием десяти машин на 95-й автомагистрали, повезло меньше.

Ей было легче, чем многим другим: она не летала, редко водила машину (в последний раз – два года назад), жила высоко и поэтому могла не бояться наводнения. Но Брайан водил машину и летал. Непрерывно.

Она встретилась с Мелиссой в Дубовом зале отеля «Копли-Плаза». Правда, теперь зал назывался иначе. После увольнения Рейчел с телевидения он подвергся пластической операции, потерял название, которое носил несколько десятилетий, и стал рестораном «ОАК Лонг Бар + Китчен». Но Рейчел с Мелиссой, как и почти все их знакомые, по-прежнему называли его Дубовым залом.

Уже года два Рейчел не ходила одна на Копли-Сквер. Когда началась последняя по счету затяжная серия приступов паники, ей показалось, что дома на площади – Старая Южная церковь, главное здание Бостонской публичной библиотеки, церковь Троицы, отели «Фермонт» и «Вестин», а также башня Хэнкока, в синих зеркальных окнах которой отражалась вся площадь, – это не столько здания, сколько стены, надвигающиеся на нее со всех сторон. Это было вдвойне досадно, ведь Копли-Сквер всегда нравилась ей как пример удачного сочетания старого и нового в Бостоне. Старое было представлено классическим стилем и блестящим известняком библиотеки и «Фермонта», а также, разумеется, церковью Троицы с ее черепичной крышей и массивными арками, новое – холодной функциональностью и жесткими, скупыми линиями «Вестина» и башни Хэнкока, которые, казалось, проявляли демонстративное безразличие к истории и ее плаксивой сестре, ностальгии. Но в последние два года Рейчел обходила площадь стороной.

И вот она попала сюда, впервые после свадьбы. Рейчел ожидала, что сердце ее начнет быстро пульсировать, гоняя кровь по сосудам. Однако, проходя по бордовому ковру под навесом «Фермонта», она почувствовала лишь едва заметное учащение пульса, который тут же вернулся к норме. Возможно, ее успокоил дождь. Под зонтиком она стала призрачным существом в темном платье, спрятавшимся под пластмассовым куполом, среди таких же призрачных существ в черном, спрятавшихся под пластмассовыми куполами. При таком дожде и в такой мгле, думала она, расследовать убийства очень трудно, преступления остаются ненаказанными.

– Хм, – промычала Мелисса, когда Рейчел поделилась с ней этим соображением. – Замышляешь темные делишки?

– Что я могу замышлять? Мне из дома не выйти.

– Чушь собачья. Сюда-то ты добралась. А в выходные разъезжала по городу на метро, бродила по пассажу. – Она ущипнула Рейчел за щеку. – Ты теперь большая и самостоятельная девочка, разве не так?

Рейчел шлепнула ее по руке, Мелисса откинулась на стуле и засмеялась – чуть громче, чем хотелось бы. Рейчел съела большую порцию салата и теперь запивала его белым вином, а Мелисса – у нее был выходной – почти не притронулась к еде, зато пила коктейль «Беллини» с такой жадностью, словно входившее в него просекко собирались запретить с последним полночным ударом курантов. Спиртное делало ее реплики более острыми и забавными, но чересчур громкими. Рейчел знала по опыту, что острота скоро притупится, юмор сменится самобичеванием, а вот громкость никуда не денется и даже возрастет. Рейчел пару раз заметила, как другие посетители оборачиваются и смотрят на них, – хотя, возможно, дело было не в шумной Мелиссе, а в самой Рейчел.

Мелисса отхлебнула из бокала, и Рейчел с некоторым облегчением заметила, что глотки ее стали меньше. Мелисса была продюсером примерно десятка передач, сделанных Рейчел на Шестом канале, но, к счастью, гаитянские не относились к их числу. Во время скандального репортажа Рейчел из Сите-Солей Мелисса проводила медовый месяц на Мауи. Брак не продлился и двух лет, но Мелисса сохранила работу, которую всегда любила гораздо больше Теда. «Все в выигрыше», – говорила Мелисса с широкой и грустной улыбкой, подняв два больших пальца.

– Если бы тебе надо было завести интрижку с кем-нибудь в этом зале, кого бы ты выбрала? – спросила она Рейчел.

Рейчел окинула зал беглым взглядом:

– Никого.

Мелисса, изогнув шею, открыто разглядывала присутствующих:

– Довольно безотрадное зрелище. Хотя… Как тебе тот парень в углу?

– В шляпе «полуфедора» и с полубородкой?

– Ага. По-моему, вполне ничего.

– Я не собираюсь заводить интрижку с мужчиной, который «вполне ничего», да и вообще ни с кем. Но если бы завела, то с человеком, который станет для меня всем.

– А как он должен выглядеть?

– Понятия не имею. Я не ищу встреч с мужчинами.

– Вряд ли это будет высокий брюнет. Такой у тебя уже есть.

Рейчел вздернула подбородок. Мелисса передразнила ее жест.

– Я не знаю, что он за человек, – продолжила она и прижала ладонь с растопыренными пальцами к груди. – После разговора с твоим бойфрендом, безусловно красивым, обаятельным, остроумным и башковитым, всегда остается ощущение, что он мне абсолютно ничего не сообщил.

– А между тем, помню, вам приходилось разговаривать по полчаса.

– И все-таки я ничего о нем не знаю.

– Он родом из Британской Колумбии. Его семья…

– Его биография мне известна, – прервала ее Мелисса. – Но я не понимаю, что это за человек. Он окутывает меня своим шармом, заглядывает в глаза и постоянно расспрашивает меня о моей жизни, моих планах и мечтах. Утром я просыпаюсь и удивляюсь: опять он повернул разговор так, что я говорила только о себе.

– Ты же любишь поговорить о себе.

– Обожаю, но сейчас я веду к другому.

– Значит, ты к чему-то ведешь?

– Да, мерзавка, веду.

– В таком случае, мерзавка, веди дальше.

Они улыбнулись друг другу через стол. Это напоминало их прежнюю работу на телестудии.

– Просто интересно, знает ли кто-нибудь Брайана по-настоящему.

– И я в том числе? – рассмеялась Рейчел.

– Да нет. Ладно, забудь.

– Но это логически следует из того, что ты сказала.

– Забудь, пожалуйста.

– А я спрашиваю, относишь ли ты меня к тем, кто не знает моего мужа.

Мелисса решительно помотала головой и спросила Рейчел, как продвигается работа над книгой.

– Все не могу решить, какую форму ей придать.

– Что значит «какую форму»? На Гаити – землетрясение, потом эпидемия холеры, потом ураган. А ты была там и все это видела.

– В твоем описании получается типичный халтурный боевик с катастрофами – то, чего я боюсь больше всего.

Мелисса небрежно взмахнула рукой – обычный жест, если Рейчел касалась темы, в которой Мелисса не разбиралась и не хотела разбираться.

В таких случаях Рейчел спрашивала себя, почему она продолжает дружить с Мелиссой. Та придавала всяким пустякам такое же значение, какое другие придают вещам серьезным и глубоким, и могла посмеяться над попыткой рассмотреть вопрос во всей сложности, считая это полной ерундой. Но за последние несколько лет Рейчел растеряла почти всех друзей и боялась, что скоро их не останется совсем. Приходилось выслушивать, пусть и вполуха, рассуждения Мелиссы о ее книге и сплетни о том, кто кого имеет на студии, в прямом и переносном смысле.

Она вставляла в нужных местах «О-о!», «Надо же» и «Не может быть», но не могла прогнать из головы замечания Мелиссы о Брайане, и это раздражало ее. Утром она проснулась в великолепном настроении, и ей хотелось сохранить его, хотелось счастья длиной в день. Под счастьем она понимала не дурацкий шумный успех победительницы конкурса красоты или вдохновенную страсть религиозного фанатика, а простое, честно заработанное счастье скромного человека, который провел уик-энд, стараясь победить свои страхи с помощью любящего, хотя и чересчур занятого супруга.

Завтра – ладно, завтра сомнение, глухое отчаяние и скука снова примутся грызть ее, и пускай. Но сегодня, в этот раскисший туманный день, Рейчел не хотела раскисать сама. А Мелисса, похоже, собралась загасить вспыхнувшую в ней жизненную искру.

Мелисса хотела взять еще выпивки, но Рейчел отказалась под тем предлогом, что у нее назначен прием у парикмахера на Ньюбери-стрит. Мелисса явно не поверила, но это ее не слишком волновало. Дождь тем временем утих, превратившись в легкую морось, и Рейчел решила прогуляться по Паблик-Гарден до Чарльза, затем по берегу до пешеходного моста, перейти реку и вернуться домой по Кларендон-стрит. Хотелось вдохнуть запах влажной земли и в неменьшей мере мокрого асфальта. В такую погоду в районе Бэк-Бэй легко было представить себе, что ты в Париже, Лондоне или Мадриде, почувствовать связь со всем миром.

Мелисса осталась в ресторане, чтобы сделать «последний глоток», они расцеловались в щеки, и Рейчел вышла на улицу. Повернув направо, она пошла по Сент-Джеймс-авеню. Шагая вдоль отеля, она видела его отражение в стенах башни Хэнкока, видела и себя в дальнем конце левой панели, как часть зеркального триптиха. В левой панели отражался преимущественно тротуар, по краю которого шла Рейчел, а за ней в отражение втягивалась цепочка автомобилей. Средняя панель представляла – в наклонном виде – большой старый отель, а третья – совсем маленький переулок между отелем и башней. Переулок был таким узким, что люди если и замечали его, то принимали за проход для пешеходов. Заезжали туда по большей части, если не исключительно, грузовики служб доставки. Сейчас у двойных дверей в дальнем конце отеля был припаркован задом фургон из прачечной, а позади башни Хэнкока стоял на холостом ходу черный «шевроле-сабёрбан», подмешивая свои выхлопные газы к пару из канализационной решетки. Пронизывая эту смесь, дождь приобретал серебристый оттенок.

Из дверей башни Хэнкока вышел Брайан. Он направился к «шевроле» и открыл заднюю дверь. Конечно, этот человек не мог быть Брайаном: тот летел в Лондон и сейчас болтался в воздухе где-то над Атлантикой.

Но это был Брайан – с его подбородком, начавшим раздаваться с приближением сорокалетия, и его копной черных волос, падающих на лоб, в той же одежде, в которой он утром вышел из дома: плащ свободного покроя поверх черного пуловера.

Рейчел хотела окликнуть его, но ее остановило что-то в выражении лица. Такого она никогда не видела у Брайана – безжалостное и одновременно отчаянное. Нет, конечно, это лицо не могло быть тем самым, которое обращалось в ее сторону по ночам. Размытое и преломленное отражение ее мужа забралось в «шевроле». Когда Рейчел дошла до угла, отражение автомобиля превратилось в реальный автомобиль с тонированными стеклами, прокативший мимо нее и свернувший на Сент-Джеймс-авеню. Рейчел стояла, разинув рот и провожая взглядом машину, которая перестроилась в средний ряд, проехала перекресток с Дартмут-стрит и спустилась по съезду развязки в темный туннель, чтобы выехать на Массачусетскую автомагистраль. Там, в темном туннеле, она и пропала, заслоненная другими машинами.

Рейчел долго стояла на том же месте. Дождь опять усилился. Струи воды колотили по зонту, ударялись о тротуар, поливали икры и лодыжки.

– Брайан, – наконец произнесла Рейчел.

– Брайан? – повторила она, теперь уже вопросительно.