Глава восьмая. Урсус

Как было начертано в древних свитках, которые в свое время попадали и в руки Торна, как бы он ни сетовал на увлечения непоседливой дочери, священные камни явились в день Кары Богов. В тот миг, когда небо наполнилось пламенем, а земля содрогнулась, спасением и опорой для немногих выживших стали внезапно появившиеся менгиры. Кто-то говорил, что они были сброшены с неба, как бросают с борта корабля утопающему пробковый плот. Кто-то заявлял, что они выросли под огненным дождем, как вырастают за одну дождливую ночь целебные грибы. Но в одном сходились все – боги не забыли о своих детях. И даже решив покарать их, оставили лазейку для спасения и надежды. Именно так говорилось в древних манускриптах. Хотя, вряд ли хоть один из этих пергаментов был заполнен в самые трудные дни. В мгновения охватившего их отчаяния людям, оказавшимся среди трупов близких, на развалинах жилищ, в пламени и болезнях, было не до летописей. Но уже на десятом году после наступления великой беды в уцелевших поселениях появился седоволосый странник, который называл себя пророком Ананаэлом и возвещал о великой скорби и великой любви богов к тем, кому довелось пережить ужасные дни. Так что, скорее всего свитки писались первыми храмовниками, а верить им у Торна получалось едва ли не хуже, чем верить колдунам.

Не считая тех камней, что за тысячу лет обросли деревеньками или постоялыми дворами, лишь два менгира в Беркане появились внутри поселений. Один в поселке соледобытчиков Урсусе, другой в деревеньке, ставшей со временем крепостью Опакум. Один вздымался над домами сверкающей стелой, другой торчал на скалами черным клыком. Один прославился в прошлом тысячами чудесных исцелений, другой не исцелял никого и никогда. Вокруг одного постепенно вырос город, другой при появлении разрушил древнюю часовню, но со временем стал частью крепостной стены, возвышаясь над ней словно своевольная неотесанная башня. О том, что черная скала, торчащая из опакумской стены, – менгир, сообщали все хроники. Еще бы, это был единственный мертвый менгир из сотен их, разбросанных по Терминуму, и этакая диковинка привлекала немало любопытствующих к самой западной берканской крепости, Фрига-то, как ни крути, была крепостью вандилской, отнятой у темнокожих правителей едва ли не в той же древности. Паломники никогда не направлялись к Опакуму специально, никакого толка не было от мертвого камня, но крепость стояла на тракте, и всякий случившийся в этих краях не упускал случая провести ладонью по черной поверхности, тем более, что коснуться камня можно было как изнутри крепости, так и снаружи. Но слава менгира из Урсуса затмевала известность каменного нароста из Опакума, как тень от горы затмевает придорожный валун.

Давно минули те времена, когда каждый второй приложившийся к менгиру в Урсусе если и не исцелялся, то уж во всяком случае получал или облегчение, или яркое воспоминание. После второй жатвы, когда перед камнем вдруг появились полсотни ужасных воинов в белых масках, его обнесли стеной, разрушив при этом пару десятков строений в непосредственной близости. В стене сделали ворота, а при них поставили стражу и мытаря, который поначалу взимал монету с каждого исцелившегося, а потом, когда исцеления стали редкими, так и вовсе с каждого, кто хотел прикоснуться к священному камню. Говорили, что на собранные деньги построена изрядная часть города, и уж во всяком случае и летний дворец короля Йераны, что венчал вершину урсусского холма, и казармы йеранской гвардии. Так или иначе, но за последние семьсот лет стена изрядно обветшала и обросла множеством домов и домиков, ворот в ней стало двое, и всякий, кто имел лишний медяк, мог пройти из одних в другие, навернув вокруг черного камня столько кругов, на сколько у него хватало терпения, и прикоснуться к камню всем, чем только можно – исцеления на нем почти прекратились.

Наверное, однажды жители и гости Урсуса вовсе бы раздробили «подаренный» их городу знак богов в памятную щебенку, если бы после уже давнего визита предстоятеля Храма Кары Богов бургомистр города не решил, что беспорядок не может продолжаться вечно. «Нельзя выпить из кубка больше того, что в него налито», – объяснил предстоятель отсутствие исцелений при знаменитом менгире и добавил, что сила камня подобна наполненности колодца. Если забирать из него воду сверх меры, ведро стучит о каменное дно, и вода иссякает. «Однако всякий колодец полнится подземными водами», – заметил в низком поклоне бургомистр города. «А сила камней полнится молитвами и воздержанием, – заметил предстоятель. – и уж точно не прибывает от того, что всякий оборванец за медную чешуйку будет почесывать о его грани бока».

Проход к менгиру вновь перекрыли и стали пропускать к нему страждущих только при уплате сбора в пять серебряных монет, две из которых шли королю, две – храму, а одна оставалась в городской казне. Конечно, по городу ходили слухи, что ночами, когда мытари засыпали, стража пропускала к менгиру всякого и за один серебряный, который оставляла в собственных кошелях, но поток паломников иссяк, зато те немногие, что добирались до камня и в самом деле начали пусть и не поголовно, но в немалом числе – исцеляться.

Об этом как раз и думал Торн, когда, отмерив положенное число лиг по Старой гебонской дороге, уже на следующий день после схватки у двойного менгира вывел своих спутников к Урсусу. Их стало меньше, и почти все они были ранены, но ранены легко. Зато в глазах у воинов появился лихорадочный блеск, свойственный юнцам, которые выжили после пары первых схваток и решили, что поймали удачу за хвост и готовы сразиться даже с демоном. Торн не пытался разубеждать подопечных, зная, что это бесполезно. Его устраивало уже то, что такого блеска не было в глазах Гледы. Теперь на ее груди красовался капитанский кулон спятившего Кригера, а кулон Торна вернулся к его хозяину, уменьшившись за время отсутствия на его груди почти вполовину. Стриксы Брета и Сопа были почти не видны, но никто из них не выказывал беспокойства по этому поводу, так что не беспокоился и Торн. Вай продолжал бормотать молитвы, и, похоже, рассчитывал в том же Урсусе прибиться к местному храму, чтобы переждать накатывающую на Беркану беду. Кригер, Флит и Рамлин были погребены там, где погибли, и Торн, замечая боль в глазах Гледы, гадал, о ком она грустит? То ли о матери, которая нашла успокоение в общей могиле в объятиях их домашнего ковра, то ли об умнике Флите, то ли о несчастном Рамлине, то ли о Кригере, которого пришлось хоронить в отдалении, жители отказались погребать на деревенском кладбище человека, который начал обращаться в зверя, пусть даже он и ограничился страшными когтями и острыми клыками. Нет, скорее это была боль, которая возникает сама собой от количества пережитого и попавшего в сердце. «Прости меня, дочка», – повторял про себя Торн, стискивая в кулаке смятый жнецом кулон, и в который раз перебирал в голове события последних дней, выискивая спасительную подсказку, что он сделал не так и как должен был поступить, чтобы избежать и ужасных смертей, преследовавших его, и уберечь дочь от настигшей ее беды.

Урсус стоял на северо-западной окраине гебонских увалов. Точнее, он занимал самый большой из холмов, за сотни лет окончательно очистив его и от чащ, и от солончаковых проплешин. Крутые и облицованные камнем склоны холма намекали на неприступность не слишком высоких крепостных стен города, а черный штрих менгира над городскими кровлями подтверждал, что путник добрался именно до Урсуса, а не до какого-нибудь другого местечка. К тому же и полуразрушенный акведук упирался как раз в основание холма, когда-то донося в гиблое место чистую воду с ледников Молочных гор. Крепким же оказалось древнее строение, если не только реки пролегли не так уж далеко от соляного холма, но и новые Молочные пики поднялись едва ли не за самим Урсусом, прикрывая северную йеранскую столицу от страшной бездны Большого провала. После полумрака хвойных чащ, через которые ползла старая гебонская дорога, облитый свежей зеленью простор вокруг городского холма казался мягким и безмятежным, и горные вершины на горизонте как будто подталкивали небо на такую высоту, что впору было почувствовать себя на глубине и захлебнуться от свежего ветра. Урсус высился на фоне затянутых синей мглой склонов словно вырезанная из белого камня игрушка. И все же казалось, что лучи солнца, ложась на белые стены, освещают не древнюю кладку, а затопившую всю Беркану беду.

– Не стоит потрясать регалиями, – сказал Хода, вглядевшись в силуэты остроконечных башен летнего королевского дворца.

– Это еще почему? – не понял Торн.

– Дед в Урсусе, – объяснил Хода. – Король Йераны. Вон, видишь? Желтые флаги Йераны на шпилях. А я с ним не слишком лажу. Поэтому триумфальное возвращение принца крови отменяется. Кажется, мне удастся побыть еще пару дней обычным воином. Надо бы заглянуть на ярмарку, да прикупить что-нибудь для няньки. Платок или теплую шаль. Она будет рада. Воспитывала меня как мать.

– Как ее звали? – спросила Гледа.

– Почему звали? – удивился Хода. – Она жива и здорова, хотя и обижается, наверное, на меня, что отправлял ей известия о себе не чаще, чем раз в два или три месяца. Всегда говорила, что воспитывала не будущего короля, а обычного йеранского мальчишку. Своих-то детей у нее не было. Пута ее зовут.

– Наверное, она мудрая женщина, – заметил Торн. – Наследника престола она во всяком случае не испортила.

– И мне придется побыть еще пару дней обычным воином, – вздохнул Соп. – Хотя я с куда большим удовольствием побыл бы завсегдатаем какого-нибудь трактира.

– Не рановато ли для молодого воина превращаться в завсегдатая трактира? – поинтересовался Торн.

– Я чуть старше, чем числюсь в альбиусских списках, – признался Соп. – Иначе как бы я успел обучиться фехтованию и другим хитростям? Это невозможно. Хотя, – он подмигнул Гледе, – некоторые славные девчонки собственным примером убеждают меня в обратном.

– Мне еще учиться и учиться, – смущенно пробормотала дочь Торна.

На воротах Урсуса, который был больше и настолько же суетливее Альбиуса, особых проблем не возникло. Седоусый йеранский мастер стражи, который представился Шэком, потер покрасневшие глаза, окинул усталым взглядом ярлыки шестерки, поклонился монаху и заметил, что Хода мог бы зарабатывать при дворе благословенного короля Йераны неплохие деньги, поскольку похож на его внука как неизвестно откуда взявшийся брат близнец.

– Случайное совпадение, случайное, – досадливо пробормотал Хода, на что стражник довольно сощурился и заметил, что таких случайностей сын нынешнего короля наплодил немало, но кто бы мог подумать, что одна из них удастся ему с точностью до портретного сходства с собственным вельможным отпрыском. Усач, который в связи с присутствием в городе его величества опечатал сургучом мечи всему отряду, явно хотел ляпнуть еще что-нибудь фривольное о правителях собственного королевства, но Торн, разглядев багровый румянец на щеках Ходы, поспешил раскланяться и увести королевского внука подальше от словоохотливого мастера стражи.

– Да как он смеет!? – шипел Хода.

– А ты сам-то разве, будучи в Альбиусе, не подшучивал над королем Одалы? – удивился Соп.

– Так то я, а то какой-то стражник, пусть он даже лет двадцать уже ветеран и друг отца по его детским играм, – не унимался Хода. – К тому же я знал, что никого не обижу своими шуточками.

– Да, Шэк всегда был себе на уме, – скорчил кислую гримасу Соп. – Хотя он мог и не узнать нас. Времени прошло немало, да и бритва давненько не касалась наших щек. К тому же в подлостях он никогда не был замечен. А что касается твоих шуточек, Хода, то представь, что тот же Брет, к примеру, переодетый принц Одалы. Каково ему было слушать про рубашки его отца, которые так велики, что обычного, не столь толстого короля, можно заворачивать в них как в одеяла?

– Я не принц Одалы, – озираясь по сторонам, заметил Брет. – И вообще не принц.

– Однако не трясешься над величиной своего стрикса, – вздохнул Соп. – Ну ладно я, у меня в рукоять меча вделан священный камень, да, – разведя руками, здоровяк поклонился Торну, – а ты почему не волнуешься?

– Ну, – Брет показал крупинку стрикса, который успел побывать в щеке Рамлина, – вот, есть небольшой запас. Это, конечно, не камень в рукояти меча, но тоже что-то. Может, и еще что-то есть. Но даже если и нет, к чему беспокойства? Разве они продлевают жизнь?

– А что продлевает? – спросил Хода, поправляя платок, которым он прикрыл часть лица сразу после встречи усатым шутником.

– Надеюсь, вот это, – показал Торн на торчащий над крышами оголовок менгира.

– Нашей маме он не помог, – вздохнула за спиной Торна Гледа, – ты ведь был с нею здесь?

– Был, – кивнул Торн, – но теперь уже не уверен, что она не получила помощи. Как-то она ведь держалась все эти годы?

– Чем ты обеспокоен, капитан? – спросил Хода. – Крутишь головой, оглядываешься? Разве мы не в безопасности? Король в Урсусе! Посмотри, стража на каждом углу! Да, мечи наши опечатали, но разве то же самое не делали в любом городишке Берканы, куда прибывала венценосная особа?

– Только во время войн, – ответил Торн. – Запомните, друзья мои, воин остается воином в любое время, даже если засыпает сладким сном. А все, что вы видели, это шутливого седоусого стражника, да королевские флаги на шпилях урсусского дворца.

– А ты разглядел больше? – принялся крутить головой Соп.

– Да, – кивнул Торн. – Кроме желтых флагов на шпилях были и флаги Берканы, флаги пяти королевств. Это не просто так. И глаза у этого стражника не были веселы. Он почти наверняка узнал в Ходе собственного принца, и я уверен, что уже послал гонца во дворец. И уж тем более после того, как поставил сургучные печати на ваши мечи, на которых, как я только теперь понимаю, латунные противовесы не для особой красоты, а в цвет королевского дома Йераны.

– Я тоже это понял, – махнул рукой Соп. – Но таких мечей полно в Йеране, а бдительность стражи можно только приветствовать.

– Никогда стражники Урсуса не держались за мечи, когда проверяли входящих в город, – продолжил Торн. – И уж тем более не взводили самострелы, а они были направлены на нас из бойниц. И стражи на воротах было вдвое против обычного. И улицы Урсуса пусты так, словно жителям запрещено выходить из домов. И кровь на камнях…

– Кровь? – удивился Хода. – Где?

– Вот, – показал на бурые пятна на мостовой Торн. – И это уже четвертое место, где я ее вижу. Она свежая, ей меньше недели, а если тот дождь, что настиг нас три дня назад, не обошел Урсус стороной, то ее было еще больше. Не все ладно в Урсусе.

– И что же нам делать? – спросил Брет. – Спешить к менгиру? Или сразу на ярмарку за подарком для няньки Ходы?

– Паленой человечиной пахнет о стороны менгира, – втянул ноздрями воздух Торн. – Или со стороны ярмарки, тем более, что она как раз за менгиром и расположена. Если, конечно, это не какая-нибудь хозяйка вдруг принялась весной палить над огнем свинью и не уснула при этом. Давайте-ка сначала заглянем к знакомому трактирщику, да зададим ему пару вопросов, а там и решим, что нам делать дальше. Ты с нами, Вай, или отправишься к храму?

Монах, который с полузакрытыми глазами покачивался на лошади позади отряда, вздрогнул и недоуменно оглянулся. Улицу, ведущую к менгиру, пересекала другая, почти такой же ширины, и если одним концом, расширяясь и одеваясь коваными оградами и резными воротами, она уходила к зажиточным кварталам Урсуса, то другим упиралась в местный храм Кары Богов – белое здание с округлым куполом.

– Я… в храм… – сполз с лошади и протянул ее поводья Торну Вай. – Помолюсь и… может быть вернусь к вам. Эта чаша еще не испита, не испита еще… Я чувствую… Я должен…

– Все монахи немного не в себе, – заявил вслед Ваю Хода. – Одного не могу понять – их такими отбирают в храм или лепят на месте? Может их бьют там?

– Может и не бьют, но спуску не дают, – вздохнул Брет. – Где здесь трактир? Я бы забросил что-нибудь в живот.

– Рядом, – махнул рукой в противоположную сторону от храма Торн, – можно спешиваться. И это не какая-то ярмарочная едальня, а лучшее заведение Урсуса. Говорят, что даже твой дед, Хода, заглядывает сюда время от времени.

– Заглядывал, – поморщился Хода. – Теперь он почти не встает. Стар стал. Но за угощениями в этот трактир до сих пор посылает. Королевские повара обижаются, кстати.

– Вот ведь, – довольно закряхтел Соп. – И вроде не совпадает с храмом полезное заведение, но и далеко от него не отставлено. Хорошо это. Нельзя разносить далеко пищу для сердца, и пищу для живота.

Трактир был пуст так, как может быть пуст только трактир. Мало того, что в небольшом зале не обнаружилось ни единого человека, так еще и лавки были подняты, перевернуты и водружены на столы, а с кухни не только не слышалось звона посуды, но не доносилось никаких запахов из тех, что вызывают аппетит и обнаруживают пустоту в животах. Впрочем, голод владел спутниками Торна уже без всяких запахов.

– Тик! – стукнул деревянным молотком по подвешенной над стойкой высушенной плашке Торн. – Где ты? Какого демона не на месте? А если трактир закрыт, отчего двери не заперты изнутри?

– Бургомистр Ярн запретил запирать двери кому бы то ни было, – раздался голос с лестницы, ведущей на второй этаж трактира. – Торн, ты ли это? Чтоб я сдох! Давно мы с тобой не виделись, давно…

В зал выкатился невысокий, лысоватый человек, который не был слишком уж толст, но явное отсутствие шеи обращало его почти в шар. Он поклонился посетителям, шмыгнул за стойку и забрался за нею на ящик или на еще какую приступку, потому что почти сравнялся ростом с Торном.

– Что стряслось в городе, приятель? – спросил Торн. – Кровь на камнях, стража на каждом углу, ни единого жителя на улицах, пахнет паленой плотью и, что самое удивительное, в твоем трактире, который один привлекает в Урсус больше народу, чем урсусский менгир, нет ни души. Что случилось?

– Ничего, – с явной тоской хмыкнул Тик. – Правда, на праздник равноденствия вдруг начал звонить городской колокол на проездной башне. Сам по себе, без звонаря. Пытались остановить, но ни один смельчак с башни не спустился, их потом уже нашли, высохших, словно прокопченных на медленном огне, хотя и не голых. У менгира словно из воздуха соткался отряд воинов в белых масках с диковинными мечами, который начал прорубаться к выходу из города. Стражи в городе, конечно, было немало, потому как сам король прибыл на празднество, но пока этих беломасочников положили, потеряли по три воина на каждого из них. Потом, а точнее одновременно, едва ли не половину горожан ужалила в загривок какая-то пакость. Боль накатила такая, что весь город воем отзывался. Вот, посмотрите… – Тик развернулся и показал едва запекшийся шрам на загривке, – к счастью, у меня всегда ледок на погребе, было что приложить. Ну а потом… На днях колокол вдруг замолчал, да и храмовники очухались, стали мазь лечебную раздавать, так что пока мы живы, а там посмотрим… Или кто-то другой посмотрит на нас.

– И поэтому нет народа на улицах и двери твоего трактира распахнуты непонятно для кого? – спросил Торн.

– Для стражи, – объяснил Тик. – Ходят они по домам. Ищут.

– Кого же? – подала голос Гледа. – Кого ищут?

– Дочь твоя? – расплылся в улыбке Тик. – Похожа на твою женушку, Торн, да пошлют ей боги долгих лет.

– Не пошлют уже, Тик, – глухо обронил Торн. – Похожая беда настигла и Альбиус. Кого ищет стража?

– Тех, кто в масках, – помрачнел Мат. – Не все из них пали в битве. С полдюжины схоронились где-то, но найти их не могут. Хотя ищут их теперь уже в заброшенных соляных штольнях под городом. Но вам-то чего бояться? Вы же не они?

– А паленая плоть? – напомнил Торн.

– Многие погибли и от отметины на шее, – вздохнул Тик, – многие от страха, а кое-кто от мечей чужаков. Однако не меньше полусотни от самого менгира. От огненных удавок, которыми он награждал каждого несчастного, кто исцелиться хотел. Так что бургомистр приказал сжигать всех погибших как раз на площади у менгира. Чтобы не уповали на исцеление и не лезли к нему. Да и чтобы не появились новые враги там же. А люди… Люди боятся выходить на улицы, хотя беда вроде и минула… Да и старый король, говорят, не в духе, попадешь под горячую руку. Внук у него пропал. Весть пришла из Альбиуса, туда сразу же принц Триг с дружиной помчался. Не встречали?

– Нет, – покачал головой Торн. – Разминулись.

– Ну и ладно, – кивнул Тик. – Мы люди маленькие, что нам королевские заботы? Вы будете есть что-нибудь? Могу поднять из погреба да разогреть.

– Хотелось бы перекусить… – подал голос Хода.

– Папа! – крикнула от окна трактира Гледа. – Отряд стражников спешивается. Но они не йеранские. И с ними… дядя! Дядя Бран!

– Святые боги! – оторопел Тик. – Так этот гнус – брат твоей жены, Торн? Сколько раз у меня отобедал, еще ни разу не заплатил!

– Демон его раздери! – скривился Торн. – Послушай, Тик. С вельможным шурином я сталкиваться не хочу. Позаботься о наших лошадях. Есть у тебя черный выход?

– Да, – выкатился из-за стойки Тик. – Только куда вы теперь?

– Мне нужна местная лекарка, Унда, – ринулся вслед за трактирщиком в глубины трактира Торн. – Как ее отыскать? Она на прежнем месте?

– А, ведьма которая? – усмехнулся Тик. – Отыскать ее несложно, только дома ли она? Вот ведь, старуха, а все бродит где-то. Я ее уже лет десять не видел. Или пятнадцать. Но ее дочь вроде мелькала на рынке на прошлой неделе. Идите в сторону менгира. Ее дом примыкает к стене слева. Узнаете сразу. Оленьи рога над входом прибиты. А лошадей можно здесь оставить, присмотрю. Вернетесь, заодно и перекусите.

– Пару дней я когда-то простоял у этих рогов, – проворчал Торн. – Так и не дождался. Ладно, хоть с дочерью ее переговорить.

– Серьезная женщина, – вздохнул Тик. – Как-то я даже предлагал ей стать здесь хозяйкой. Не ударила конечно, но покидал ее жилище я быстро. Но вы же по другому поводу? Стучите, и откроет.

– Разве ее не касается распоряжение бургомистра? – удивился Торн, останавливаясь в маленьком дворике трактира.

– Он и приказал ей запереться и не высовываться без сопровождения даже за овощами, – развел руками Тик и заспешил, услышав чужие голоса в зале. – Вот туда идите. Бургомистр считает, что в такие дни всякая нечисть под надзором должна быть, а семейство Унды нечисть и есть. Но дочь ее, Филия, все равно женщина серьезная…

Никто из спутников Торна не остался в трактире. Правда, Соп еще оглядывался с тоской не меньше сотни шагов, уверяя, что все же сумел унюхать запах копченого окорока, но вскоре махнул рукой, пробормотав, что прибытие на королевскую кухню неминуемо так же, как наступление лета после начала весны, главное, чтобы оно не происходило так же медленно. Гледа озиралась по сторонам и отмечала, что на узкой улочке, на которую их вывел Тик, стражи нет вовсе, горожан тоже не видно, а домик с оленьими рогами над входом не так уж далеко, и именно там, где узкая улочка закачивается, упираясь в ту, что огибает высокую стену. Как раз над ней, окутывая взмывающий к весеннему небу менгир, курился удушливый дым. В дверь стучать пришлось недолго. Где-то в глубинах дома что-то звякнуло, заскрипело и далекий голос прокричал:

– Что нужно? Унда не принимает никого!

– У нас послание от Чилы! – рявкнул в дверной проем Торн так, что зазвенели стекла в окнах.

– Сейчас, – донеслось издалека, и дверь открылась.

Никого не оказалось за дверью. Торн недоуменно оглядел обратную ее сторону, не нашел ни рычагов, ни веревок, покосился на плотные занавеси по стенам, почувствовал сквозняк, отнес дверное волшебство к нему и шагнул в узкий коридор, который вывел его и весь отряд в полутемный зал, стены которого сплошь состояли из ниш, заполненных бутылями, корзинами и мешками, а затем через вторую дверь и в небольшой дворик, что упирался в ту же саму стену, за которой высился менгир и поднимались клубы поганого дыма. Под стеной из каменной плиты торчал резной стол на кованных ногах, а за столом стояла высокая и худая женщина средних лет с напряженным лицом с деревянными ступкой и пестиком в руках.

– Послание от Чилы? – спросила она, окидывая взглядом вошедших.

– Вот, – произнесла Гледа, подняв руку и показывая браслет. – Она сказала, мне помогут здесь, если я приду с этими камнями. Нам нужна Унда.

– А что с Чилой? – спросила женщина.

– Она исчезла, – пожала плечами Гледа. – Только была рядом и исчезла. Это случилось на днях. У двойного менгира.

– Такое случается с Чилой, – прошептала женщина. – Да, я ее знаю. Впрочем, моя маменька тоже этим грешит. Меня зовут Филия. Я дочь Унды, которой, как вы понимаете, дома нет. Чем я могу вам помочь?

– Исцелиться нам нужно, – с надеждой проговорил Торн. – Хотя бы дочь исцелить от жатвы. Никаких денег не пожалею. И услышать подсказку, где укрыться можно от этой беды.

– А от старости или от неудачи ты исцелиться не пожелаешь? – усмехнулась Филия. – Впрочем, совет дать тебе могу. Исцелить от жатвы, хотя бы на время, можно на одном менгире, что водой омывается. Он недалеко от Фриги. А вот укрыться… разве только в Опакуме? Укрыться и уповать на толщину его стен. Жатва не властна внутри них. Пока что не властна. Ты хоть слушаешь меня? Чего застыл.

– Стена за твоей спиной… – заметил Торн. – Она ободрана. Побелка сбита сапогами. И лестница лежит в траве. Скажи мне, Филия, тебе случайно не нужна помощь?

Филия побледнела, хотя и так была бледна.

– Вы хорошие воины? – спросила она.

– Не самые плохие, – положил руку на рукоять меча Торн.

– Тогда обернитесь! – крикнула она.

Это вновь были энсы. Выскочив из дома во двор, они рассчитывали на внезапность, но Торн уже стоял у них на пути с обнаженным мечом. Именно это спасло жизнь его спутникам, но не избавило их от ран. Осел, зажимая рану в груди, Хода, успев перед этим метнуть нож. Взвыл, поймав боком летящее острие, Соп. Лишился, уворачиваясь от удара, части уха Брет, но шестеро чужаков уже хрипели на полу, и Гледа, которая оказалась вместе с Торном впереди всех, уложила двоих из них, бросившись на пол и подсекая им ноги.

– Нет никого опаснее остервеневших женщин, – прохрипел Хода, пытаясь остановить кровь. – И всего опаснее они в положении лежа.

– Быстрее! – метнулся к принцу Соп. – Помогите мне!

– А ну все прочь! – шагнула вперед Филия. – Каждая секунда дорога! Нож мне! Бегом! Синюю бутыль с правой верхней полки! И корзину, что стоит рядом! И свечу подхватите! Да пламя не сбейте с нее!

– Он умирает! – схватился за голову Соп.

– Умирает, но пока еще не умер, – процедила сквозь зубы Филия, ловко распуская ножом одежду на груди Ходы, выдергивая сверкающий осколок и заливая рану шипящим средством и засыпая желтоватым порошком. – Виданное ли это дело, лезть в схватку без толкового доспеха?

– Виданное ли это дело, таить у себя в доме всякую погань?! – скривился Соп над Ходой, который замер в беспамятстве.

– А ты думаешь, что моего разрешения спрашивали? – поинтересовалась Филия. – Ладно. Рана тяжелая, но крови ваш приятель потерял не слишком много. Средством я его попотчевала очень сильным, так что ближайшую неделю он будет спать. Смотрите, чтобы все время лежал на боку, не бросайте одного. Если захотите оставить его здесь, тогда придется говорить об оплате. Кстати, если бы не этот знак…

Она подняла рассеченный знак королевского дома.

– Это кто же ко мне пожаловал?

– Оставь, – проговорил Торн. – Или не видишь? Принца крови ранили в твоем доме. Принца Йераны.

– Вот ведь угораздило, – побледнела Филия.

– Молись, чтобы он остался жив, – прошептал Соп.

– Всю жизнь в молитвах, – пробормотала Филия. – Но теперь они не пригодятся. Я сделала все, что могла. Если парень крепок, выдержит.

– А ведь он спас нас, – шагнула вперед Гледа. – Убил главного.

– Может быть и так, – кивнул Торн, рассматривая рослого здоровяка с торчащим из глазницы маски ножом Ходы. – Похоже, в каждом таком отряде есть особый фехтовальщик. Я мог не устоять против него.

– Непросто сражаться в крохотном дворике, – заметил Брет, с тревогой ощупывая укороченное ухо.

– Я учил вас и этому, – не согласился Торн.

– А как не становиться зверем после поганых ран не учил, – скривился, прикасаясь к ране на боку, Соп. – Это нам бы тоже пригодилось. Кажется, шкурку мне попортили всерьез.

– Снимай котто, – подала голос Филия. – Ты ранен легче, чем принц, но рану, кажется, придется зашивать. Но вы не станете зверями В вас нет слабости.

– Давно я не слышал столь приятных слов, – вздохнул Брет.

– И ты со своим ухом далеко не уходи, – призвала Филия.

– Долго они у тебя скрывались? – спросил хозяйку Торн.

– Да уже пятый день, – ответила она. – Нашли лучшее место. Унду побаиваются в городе, не рискнули обыскивать ее дом. Хотя стражники заходили несколько раз.

– Но на нас энсы напали… – задумался Торн.

– Ты оказался слишком внимателен, – пожала плечами Филия.

– Так они понимали, о чем мы говорим? – удивился Торн.

– Кто-то подсказывал им, – проговорила Филия. – Голос того, кто послал их, звучал у них в ушах.

– И кто же их послал? – нахмурился Торн.

– В их ушах, – развела руками Филия. – Не в моих. К счастью, я с этим посылальщиком не знакома, уши у меня в порядке, да и энсы меня не обижали. Пока вы не пришли.

– А теперь, выходит, обидели? – не понял Торн.

– Попытались, – она подняла ступку, пронзенную стальным осколком.

– Ясно, – кивнул Торн.

– Капитан королевской гвардии Одалы Торн Бренин! – донесся приглушенный голос через весь дом, и вслед за тем на входную дверь обрушились удары. – Согласно установлению королевской стражи, я имею полномочия тебя задержать!

– Дядя Бран! – побледнела Гледа. – Что нам делать?

– Филия! – шагнул к женщине Торн. – Уж не знаю, что для тебя слово Чилы, но моей дочери нельзя встречаться с собственным дядюшкой. Можешь спрятать ее?

– Я обязана это сделать, – кивнула Филия. – Знак Чилы для меня… закон. Подойди ко мне, девочка.

– Папа! – скривилась Гледа. – А ты?

– Я справлюсь, – пообещал Торн и обернулся к спутникам. – Бран Вичти – плохой человек. Я не хочу, чтобы он нашел свою племянницу.

– Мы ее не видели, – кивнул Брет.

– Никогда, – согласился Соп. – Знать ее не знаем.

– Вы отличные воины, – с тревогой кивнул Торн.

– Тогда идите в дом, – сказала Филия. – Не оборачивайтесь. Выждите минуту. А потом уж запускайте стражников.